Внезапно вспыхнувшая ярость застилала глаза. Я, словно одержимый злыми духами, отчаянно отдирал голову треклятой росомахи от своей челюсти, но это лишь раззадоривало боль и хватку противницы. Казалось, что вот-вот, я останусь без подбородка. Кровь с щеки попала в глаз, что на долю мгновения напугало, но после лишь добавило злости в беспощадные удары и клацанье клыков.
Словно выстрел в самую голову, в самый разум, прозвучал странный скрипуче-звонкий звук из глотки соперницы. А моему телу внезапно стало легче давить, и морда оказалась свободна от жгучих тисков. Хрип, жадный вдох, озверевший удар когтистой лапой. И стало ясно, как майский день - рёбра поддались натиску. Я зажмуриваю глаза, поджав раненную "бороду" к груди, а град когтей и клыков лишь усиливается, пока приходит некое осознание, из-за которого я, как идиот, в ступоре кручу мордой и опираюсь на передние конечности, уже скатившиеся по звенящей клыками голове на землю. Иглой пронзает мочку носа и я от неожиданности подскакиваю, выпрямившись во весь рост и открыв глаза. Поняв, что дал старухе свободу, уже не особо нужную, но такую желанную, поддаюсь вперёд, устремив лапы ей на грудь, а морду бросаю к её животу, дабы порвать нежную кожу и закончить наконец мучения зрелой воительницы. Стою полу боком к ней, неосознанно подставив окровавленную часть и задние лапы; передними хочу придавить до конца, а клыки неистово щёлкают около брюха кашолки, будто желая выпустить все её внутренности и разбросать по округе.
В голове кричат сотни мыслей, но они сейчас сплошной фон - их не слышно из-за дикого стука разъярённого пульса в висках. На языке пеной взбирается кровавая масса, а уголки губ дрогнули в ухмылке. Хриплый смех льётся из горла вперемешку с кашлем, от постоянного глотания слюней, и рыком, выдающимся вместо шумных выдохов.
Это моя земля. Я не царь своей голове, я никто в своей стае, но я здесь и сейчас показал, что это всё ещё земли черношкурых волков, нравится это остальным тварям или нет. Пусть каждая проклятая мышь, что решила выглянуть из своей маленькой норки и увидела следы ожесточённой борьбы, не смеет даже пискнуть при воистину хозяевах земель; и передаст всем существующим и не, кто здесь и сейчас правит миром.

В ушах звенит так сильно, будто бы на голову обвалился град камней, что на какое-то время оглушает и дарит потерю в ориентации. Вспышка адреналина, ярости и обиды нахлынула огромной волной, не давая дышать ровно и видеть то, что творится вокруг. Перед глазами всё тёмное, чёрное, с кроваво-бордовыми пятнами. Я ослеплён происходящим.
На клыках хрустит, чавкает, рвётся что-то, выпадающее из тела поверженной росомахи. Среди всей этой вакханалии перед помутнёнными алой пеленой глазами предстаёт её взгляд, взгляд принявшего свою погибель воина. Я задыхаюсь, захлёбываюсь в собственных же эмоциях и испуганно отшарахиваюсь в сторону. Лапы не держат и чёрное тело падает на бок, не в силах держаться. Пасть жадно поглощает пропитанный кровью и пылью воздух, взамен отдавая терпкий кашель и глухие хрипы. Изумрудные глаза смотрят в пустоту, куда-то сквозь этот мир, в них воцарила гадкая безумная спесь. Голова лежит на песке, усыпанном мелкими камнями, врезающимися в усталую и раненную шкуру. Бока тяжело вздымаются, тягучей болью пульсируют места порезанные когтями старухи.
В мозгах лишь воет тихий ветер, мысли напрочь отсутствуют, нет желания шевелить и усом. Веки закрылись на какое-то время, чтобы шум в черепной коробке поутих. Дыхание никак не успокоится, хотя сердце отбивает чёткий размеренный ритм. И даже тошнит. Видимо, наглотался крови, и своей, и престарелой воительницы. Поднимаюсь в позу сфинкса, держась на слегка потряхивающихся лапах, да брюхе, пробивающем мелкую нервную рябь.
- Мы живы, - истерический смех льётся наружу, - мы, черноспинные волки и волчицы, живы, чёрт побери! Это наша земля! - последние слова звучат выкриком, что эхом отдаются от высоких каменных стен и врезаются обратно в свои же уши. И в ответ лишь тишина. Нудная, протяжная, давящая.
- Эй, чумной исполнитель, - шипишь в привычной приторной манере, остывая и возвращаясь на землю после бойни; сузив глаза в ехидные щёлочки, - Давай, валим дальше или ты, может, желаешь падали отведать?
А едят ли божественные посланники? Это же ворона, а вороны жрут всё, что плохо или хорошо лежит. Хотя, по его виду не скажешь, что он вообще способен набивать своё язвенное брюшко чем-либо, кроме сверхъестественных душонок.
Птица недовольно фыркнула и, обиженно дёрнув небольшой головой, вспорхнула, подлетела близко-близко и, в нескольких сантиметрах от морды, взмыла вверх.
- Я так понял, это "пойдём"? - недовольно бурчу я, поднимаясь на лапы. Ворон, хоть и гадкий, но терпеливо ждал, пока моя тушка плавно, с хромотой от стягивающих шкуру ран, обогнёт по периметру территорию, расставив свои темнолунские метки. Ну а правильно, не я же звал сей пташку в путь, а она меня. Вот пусть ждёт, пока я залью, да подкопаю ныне наши земли.

На миг стало слишком светло, слишком ярко, слишком колко. Тело дернулось, съежилось, сгорбилось, будто от ударов мириад острых игл. Они вонзались в плоть, рвали шкуру проникая все глубже и глубже в мышцы, оставляя за собою пустой след и холодную пустоту. Они стремились в самую черную часть души, в самые дальние закутки изъеденного червями ненависти сердца. Они жрали изнутри, давились и снова жрали, пока податливая плоть лишь содрогалась в муках боли и ужаса, не смея сопротивляться, а лишь только роптать.
Холодный воздух разорвал легкие подобно бомбе, стоило волчице лишь открыть пасть. В глаза ударил яркий свет полуденного солнца, заставляя тут же зажмуриться и спрятать морду в тени собственного тела. Вздох, еще один... Мнимая тревога обуяла черную фигуру, что на трясущихся лапах пыталась подняться с пыльной, иссушенный земли все еще жадно вдыхая воздух.
Слишком странно, необычно, чуждо. Голова полнилась неким туманом, гулкими частицами воспоминаний, какими-то голосами. Они, подобно осиному рою, гудели все громче и громче, заставляя прижимать уши к голове в тихом, беззвучном вопле "Нет!".
Вираго очнулась. Ее все еще била мелкая дрожь, однако волчица начала приходить в себя. Очень хотелось пить, очень хотелось есть и двигаться, но тело казалось чужим и непослушным. Казалось, что некто высосал из нее все соки и, тронув черную как смоль шубу проседью, оставил подыхать на границе как старую плешивую псину. Ведьма сжала клыки и попробовала встать. Трясущиеся лапы наполнялись силой постепенно, однако не было в них былой прыти и ярости, лишь сухая неизбежность. Оглянувшись, зеленоглазая увидела и впалые бока, и шкуру, что пошла клоками, и седину, что тронула ее. В задумчивости облизнувшись самка легла обратно, стараясь привести в порядок мысли, да набраться больше сил.
Поход в неизвестность, сладостные нити безумия, голоса и речи, туманный Альбион канувший в Лету... Хаос, однако несколько упорядоченный, несущий в себе неподдельный и тонкий смысл... Что же это? Это довлеющее знание, от которого хочется блевать, знание, о котором она никогда не просила.
Закрыв на миг глаза Вираго окунулась в омут воспоминаний, стараясь выудить из них самое важное, но... Но искрометный страх и ужас охватил княгиню, заставляя отшатнуться в сторону и широко распахнуть глаза. Очевидно! Конечно! Но нельзя было допустить... Игры, это все лишь игры жестоких тварей с именем богов, что набивая животы в три горло развлекаются тягая за ниточки судьбы простых смертных.
Жизнь в обмен на тайные знания. Старость в обмен на непознанные тайны. Время в обмен на эфес в руке судьбы.
Вот и все.

Навязчивый звон в ушах старался заглушить шепот ветра, говор пустыни. Вираго крепко сжимала клыки в попытке изгнать прочь призраки пришлого, заставить их покинуть ее бренное тело, однако вновь и вновь ее попытки рассыпались в пух и прах. Боль, только эта новая, острая, ни на что непохожая боль была до конца честна с волчицей, да непревзойденно точно напоминала ей о том, что она вновь возвращена в подлунный мир и предоставлена сама себе.
- Вираго,- где-то там, далеко-далеко, как в тумане чуть слышно, будто шепотом, отозвался чей-то голос. Или это вновь игры неизведанных или богов? Нет. Она здесь одна...
- Вираго,- шепот переходит в гулкое эхо, что набатом отдается в больной голове. Вираго.. Вираго... Ее имя, столь далекое, как и те кто его некогда знал.
- Вираго,- шепот стал отчетливее, он начал обретать свою форму. Мягкий голос некой волчицы, знакомый и чужой одновременно, далекий, но в то же время будто сковывающий своей близостью. Ее все же зовут...
Княгиня подняла седую морду и распахнула глаза. Яркий свет больно резал, подобно остро заточенному кинжалу, однако Ведьма не спрятала голову в лапы вновь, а сквозь слезы попыталась сфокусировать взгляд на черной фигуре неподалеку. Повинуясь некому древнему и неподвластному никому инстинкту, волчица воинственно навострила ободранные врагами и временем уши и глухо зарычала в приближающуюся пустоту, раздирая в кровь горло. Рык получился сбитым и хриплым, подобно реву умирающего медведя. Злая шутка... Это всего лишь злая шутка поганых богов.
- Стоять!- рявкнула Ведьма в сторону черной фигуры, все еще стараясь рассмотреть ее внимательнее, однако отвыкшие от дневного света, пусть и столь приглушенного затмением,  глаза слезились и болели, - Кто ты, мать твою?!
Вираго попробовала подняться на лапы, с удивлением все еще ощущая странное непонятное бессилие, и ей удалось это, пусть конечности все еще предательски тряслись, а тощие бока тяжело вздымались от груза собственного тела.

Последние всполыхи воспоминаний выстраивались в ряд изгоняя из уставшего разума все лишнее и возвращая самку на землю. Голова переставала болеть, а монотонный тупой гул сменялся на ласкающую слух тишину, изредка прерываемую короткими ответами темной волчицы. Будто собрав наконец-то себя по частям зеленоглазая подняла массивную голову и по-своему, чуть свысока воззрилась на Ламию.
Сказать, что Ведьма признала в темношкурой беса было бы ложью. Однако сама княгиня не выказывала ни намека на смущение или настороженность, дабы в то же смущение не вводить и нашедшего ее. Слишком много изменилось в этом мире в ее отсутствие, пусть даже красное небо все еще держало землю под своим гнетом. Да и то, что теперь знала Вироаго лишь очередной раз доказывало эти изменения. Мир перевернулся.
- Где Крест?- сухо рыкнула Куцехвостая глядя как-то мимо Ламии, в темную необъятную даль, - Мне надо его видеть. Сейчас!
Волчица сделала уверенный шаг вперед, однако не чувствовалось в этом жесте былой силы. Отождествлять себя с сухим постаревшим куском мяса не хотелось, однако Вираго не могла позволить себе такой роскоши, как невнимательность. Ее тело было предательски старым и, судя по всему, без посторонней помощи, лишь на одном пылающем сердце, далеко не уедешь. Нужен был тот, кто проведет ее, подставив более сильное плечо, да не будет смотреть свысока, что разорвало бы душу Княгини на части.
Вдова остановилась и вопросительно посмотрела на Ламию. Пожалуй, пора было ей дать слово.

Время не ждало, время уходило. Вираго как никто иной понимала это теперь, а от этого становилось еще страшнее. Если все, что роится в ее голове правда, то Крест находится уже на лезвии той косы, что несет на своем плече Смерть. промедление может стоить жизни не только ему, но и всей стаи, а горящая бездна разверзнется под всем островом, пожирая и отрыгивая его и его же обитателей.
Вираго видела, что Ламию распирают слова, что она проглатывает свои мысли не решаясь озвучить их. Ведьма знала, что вертится на языке у Беса, но... Она не могла ответить подчиненной. И желание здесь было не при чем, не при чем была и субординация. Просто так было нужно. Сейчас.
Что же она медлит, что же не срывается в легкую рысь подставляя сильное плечо под старческое тело своего Дьявола? Куцая стиснула клыки в безмолвном гневе и уставилась на волчицу глазами полными пылающего пламени.
Медленно. Слишком медленно.
- Не тебе мне указывать, бес!- рявкнула волчица в морду Ламии, однако повинуясь то ли инстинкту, то ли здравому рассудку, все же облокотилась на ее плечо делая шаг вперед и туда же устремляя свой взор.- Выполняй, что сказано!

Ламия не шевелилась. Вираго чувствовала, что в самке происходит некая борьба меж тем, что ей приказывали и тем, что она желала сама. Как ни странно, княгине нравилось подобное проявление воли в характерах подчиненных, она всегда ценила это. Воля и выбор не были признаками неподчинения, смутьянства, бунта. Это показывало лишь способность мыслить и самостоятельно принимать решения, что в голове у беса, столь ничтожной и никчемной пешке в нутре стаи, есть серое вещество. Конечно, управлять стадом бездумных и отупевших рабов было во все времена куда проще. Может быть поэтому многие стаи и стремились принимать в свои ряды чуть ли не всех подряд, ставя их в ряды своей армии, гордо называя их защитниками. На деле это было лишь пушечное мясо, которое вожаки пустили бы в расход при первой же реальной опасности. Пушечное мясо очень важно...
Но вот Пожиратели уже не были  той Темной Луной, что принимала каждого проходимца, нет. Вираго более не хотела видеть силу в мускулах и числе клыков на квадратный метр. Стае нужна была не только физическая сила, но и моральная. Ламия... Что ж, конечно, не повинуйся она приказу, получила бы свое от тупых пожелтевших клыков своего Дьявола. Коль ослушалась бы повторно- была бы разорвана на части Пожирателями за предательство. А Вираго все равно продолжила свой путь и поиски, ибо эта стезя уже была проложена вопреки желаний смертных.
- Будь готова.- сухо отозвалась Ведьма ловя ритм передвижения, что бы было удобнее идти.
Да, пусть будет готова. Ко всему. Ведь зеленоглазая знала, что "из того мира" она вернулась не одна. За ней плелся еще кто-то, но друг ли это, аль враг, волчица еще не знала.

Эти, хоть и приятные ее существу, сумерки скрывали в себе столько всего, волчица внимательно всматривалась, стремясь рассмотреть все вокруг. Пытаясь отличить притаившегося врага от очередного куста или камня. Но пока тщетно и безуспешно. Но, но, но, всегда остается это “но”, которое не дает покоя. Вот и Ламия не могла успокоиться, словно чувствуя кого-то рядом, того, кто наблюдал за ними, кто следил. От чего становилось не по себе, и шерсть на загривке сама собой поднималась, становясь дыбом. Но вот даже ветер был не в их пользу, и от этих мыслей у нее появлялись морщинки на длинной морде, что была украшена мелкими шрамами былых сражений, в немом оскале, лишь слегка обнажая клыки. И как бы сильно она не напрягала зрение и слух, шестое чувство не верило не тому не другому, оно твердило свое мнение. А черная уже привыкла ему доверять, ведь не раз спасало ее, предупреждая заранее о приближающейся опасности.
«Кто-то тут точно есть», стараясь держаться на стороже, но она была не одна, и сложно было определить в пользу это или же наоборот. Будет видно конечно, но все-таки она не надеялась на большую помощь княгини в случае боя.
И вот то чувство, что сидело в ней, было право, легкой походной из сгущающейся темноты показался силуэт, плавно идущего на них кота, большого кота с пушистой гривой, что спускалась ниже, уходя на живот – лев, что бархатистым голосом приглашал их на свой ужин. «И чего он тут еще делает? Что забыл в столь отдаленных местах?», но эти мысли как влетели в ее голову, так и вылетели обратно. К моменту, когда его можно было уже различить, все ее мышца напряглись, и тело было словно сталь, шерсть поднялась дыбом, от макушки, дальше по спине и даже на хвосте, словно нахохлившийся еж, что стремился казаться больше и опаснее. Волчица смотрела ему прямо в глаза, эти янтарные глаза, что видели перед собой закуску, но стать таковой в ее планы не входило. Клыки уже появились в оскале, а откуда-то глубоко изнутри разносился рокот, что заглушал ту тишину, которая висела в воздухе. Уши припали к голове, черная сделала шаг вперед, становясь чуть впереди Вираго, которая уже успела бросить пару слов льву. А Ламия сделала еще шаг вперед, опустила голову вниз, в одну линии со спиной, и встала в боевую стойку, готовая ринуться в любую секунду. Хоть она и почувствовала, что ведьма по мери их продвижения по пустынной земле, начинала приходить в себя, и ее тело окрепло, но ведь она тут, чтобы сопровождать ее, а значит и защищать. Бес была готова постоять за своего вожака, а не прятаться у той за спиной как трусливый щенок.
- Ищи себе ужин тот, что тебе по силам, - гневно прорычала черная, и ее некогда мягкий словно мед голос, уже не был таким уж ласкающим слух, полностью пропитанный жестокостью, что кипела в ее жилах и наполняла каждую ее клеточку. Бирюзовые глаза не выпускали кота из виду, ловя каждое его движение. Ламия клацнула зубами и снова зарычала.

Отредактировано Ламия (2016-01-20 23:37:19)

Кот, как и многие многие коты до него, судя по всему в виду перевеса собственных яиц уступать был не намерен. Конечно, куда уж там. Даже если бы Вираго сейчас плюнула в его морду ядом, он вряд ли посмел попятиться, да пойти прочь. Эдакое самоутверждение через поиски приключения на задницу. Ведь ему не столько и жрать-то хочется, сколько показать свою храбрость и силу. Да не перед кем-то там, а перед самим собою. Блэкмор тоже был таким. Наверное это семейное.
Одно порадовало, что Ламия не поджала хвост, как городская шавка, а инстинктивно оскалилась да взъерошилась. Было интересно, отдает она себе вообще отчет о происходящем? Огромный лев, что угрожает расправой всем сюда входящим, да полоумная старуха, что лишь грозно зыркает в его сторону, при этом умудряясь хамить. Не лучшая компания для времяпровождения, не так ли? Глупость и безрассудство, граничащее с храбростью и отвагой. Похвально, ведь именно такими должны быть адепты Пожирателей.
Вот только лев явно не понимал намека. Да и был знатным балаболом, судя по всему. Если бы он был так настроен на убийство- то убил бы сразу, не думая, не разговаривая. И не стал бы бросаться пригоршнями песка в двух волчиц, то ли пытаясь ослепить их, то ли придать себе некого странного шарма.
Песок не задел Куцую, волчица лишь раздраженно фыркнула, да свысока посмотрела на кошку.
- Хотел бы сожрать- сожрал бы.- рыкнула Вдова не спуская с льва изумрудных глаз, которые, как ни странно, излучали полное спокойствие.- Уйди с дороги, повторяю. Иль ты не видишь той тени, что крылья раскинула за моею спиной?
Может быть оно было слепой уверенностью, а может быть и странной правдой, однако кроткое и странно теплое приближение кого-то волчица чувствовала как никто другой. Возможно, обернись она сейчас, то увидела бы в далекой глуши сверкающие глаза того, кто пришел вместе с ней по воле Богов. Хотелось верить.