Сказать, что Максим был слегка растерян - ничего не сказать. Он всегда ловил себя на том, что старшее поколение, на первый взгляд такое немощное, порой уже по-старчески вроде бы наивное, беспомощное, подчас приобретающее схожесть с детьми, может именно поэтому старики и дети умели находить между собой так просто общий язык, время от времени могли одной фразой, взглядом, вроде бы шуткой-прибауткой обезоружить, обескуражить или заставить чувствовать себя совершенно глупым, словно не добрых три десятка разменяно уже за спиной. Вот и теперь, стоя рядом с неизвестной, согбеной и древней, словно сама вечность старухой, Максим ощущал себя крайне неловко, а лёгкая насмешка в голосе пожилой "дамы", что показалась ему в словах той, смутила его ещё больше, сея в душе странные противоречивые чувства, понять которые Стрельцов сразу и не смог.
- Нет... - выдал плотник, помедлив некоторое время, отвечая в свою очередь на слова неизвестной, сквозь серый свет пытаясь рассмотреть за маской и древним рубищем хоть какой-то более точный, более детальный образ пожилой женщины, а не только тряпье.
- У нас совсем не безопасно... - что греха таить, цепкий взгляд, которым его окинула собеседница, словно в душу смотрел, словно мысли читал и от этого мужчине становилось не по себе, однако, вида он не подавал, знал уже, испытывал такие вот взгляды на себе не раз, ведь его пробабка, царство ей вечное, была такой же, правда не дожила до переселения - почила, но он до сих пор помнил её, мудрость, её беззубую улыбку и то, насколько она знанием своим почти столетним, опытом, запросто отслеживала мысли таких юнцов, коим был сам Стрельцов не так и давно, а говорила порой так, словно знала многое наперед, вот и эта показалась ему такой же.
- Не безопасно у нас. Нет. - ещё раз произнёс мужчина утвердительно, просто, без утайки или какого умысла, Максим вообще был прост, как валенок, но человек хороший может и не должен был быть сложным, кто разберёт, одно Горный знал точно, лукавство ещё никого до добра не доводило.
- Непогода разгулялась, да и... Наверное в этой части земель нет спокоя ни где... Хотя, я могу и ошибаться. - серые глаза плотника окинули сквозь шторку дождя доступную взору местность, брови сошлись хмурой складской на переносице, после чего, Горный устало потёр ладонью лицо и воспаленные от недосыпа глаза.
- Если вы можете пообещать мне мою безопасность, я буду рада помощи и укрытию. - вырывает в действительность все тот же старческий голос и даже прежде, чем успел подумать, вновь обратив внимание к старухе, Стрельцов машинально берет протянутую старческую ладонь в свои огрубелые, шершавые и мозолистые от работы руки, маленькая сухая от времени ладошка тонет в его "лапе", уверенной и надёжной, на которую можно опереться. Всё так же машинально, Горный второй рукой поддерживает неизвестную под локоть, словно от любого неверного шага, того и гляди, хлюпкая на вид старушка рискует упасть, а в старости это всегда чревато не самыми хорошими последствиями. Прежде чем куда то пойти, Стрельцов стоит так некоторое время, слегка растерянно и напряжённо о чем-то размышляя, ведь он собирался проводить старушку до её убежища, а не брать с собой и теперь, глядя в прорези маски, у него язык не поворачивался отказать той, кто была одета в оизу старости и почтения.
Невольно вспомнился старый остров и тот момент, когда корабли были спущены на воду и готовы к отплытию... Скольких тогда оставили на берегу? Кого оставили на верную смерть?... Стариков. Скрепя сердце, сквозь слезы, скрежет ран на душе, оставляли кто-то родителей, кто-то своих бабушкек, пробабушек, дедов и прадедов... Обе бабушки и дедушка Максима сами изьявили желание остаться, они не пошли ни на какие уговоры, даже к кораблям не вышли... Расставание было болезненным, Стрельцов никогда не забудет глаз своих родителей и той дыры в груди, что образовалась тогда от чувства безвозвратной потери и если бы не случайность, если бы не артефакт, пробивший время и пространство, его семья не была бы уже такой полной, никогда! Старики! Те люди, кто жизнь свою полагают к ногам детей и внуков, кто себя не жалея, посвящает лучшие годы молодому поколению, а они, их потомки, чем они платят взамен?
На миг, Стрельцов прикрыл глаза, от воспоминаний до сих пор ныло где-то в груди, затем рвано выдохнул и собравшись с мыслями, утвердительно кивнул.
- Если вам некуда пойти, то я помогу вам с кровом, едой и да, вас ни кто не тронет, пока вы будете со мной. Правда, я бы хотел узнать, откуда вы и как вас зовут? - осторожно подводя старушку к своему коню, осведомился Горный.
- Меня, Максимом звать, а это - Пряник, он добрый конь, на нем можно смело ехать, не волнуйтесь. - постарался наперёд успокоить пожилую женщину Максим, намереваясь усадить старушку верхом, чтоб было быстрее и проще добраться до лагеря, если потребуется.
- А если вы боитесь идти со мной, скажите, куда вас отвезти, я помогу.

Частицы начислены [Тэлл]

Ветер полнился безумием ненастья, бросался бешенным псом под нетвердый старческий шаг, жадно облизывал ветхие одежды злыми порывами яростных и хлестких наплывов ветра, словно норовя не только сбить с ног пожилую незнакомку, но и проглотить её в своём рьяном вихре. Максим держал старушку крепко, даже перешёл на наветренную сторону, словно таким образом можно было хоть немного облегчить старческие усилия, которые незнакомка прилагала к каждому своему движению. Сколько же ей было лет? Без сомнений много, ведь весь её облик буквально кричал об этом, поэтому, Горный был осторожен с этим увядающим "деревом" жизни, почему то именно такое сравнение шло на ум плотника. Разве ему было не знать, что молодое дерево, оно гибкое, оно гнётся, вьется, живёт вопреки всему, а вот старое - нет, оно ссыхается, чахнет, затвердевает и от сильной непогоды, просто ломается на исходе прожитых столетий или десятилетий, однако, именно такие деревья дают самую прочую древесину, зачастую самую ценную. Поэтому, плотник обращался с незнакомой так, словно та была сухой веткой, которая того и гляди переломится, унося в мир иной душу, оставляя лишь жалкую, дряблую от старости телесную оболочку, а Максим вовсе не хотел этого, коль скоро взял на себя ответственность сколько сможет оберегать этого человека.
Пытаясь ответить сквозь шум нарастающего ненастья, старушка назвала свое имя, отложив дальнейшие расспросы на потом, с чем спорить Максим не стал, все же, кричать срывая голос - не самое приятное занятие, тем более, если для этого у тебя сил то и нет, да голоса, да дыхания уже не хватает. Кивнув в ответ, Горный быстро и легко, словно старушка ничего и не весила, подсадил ту на своего верного коня, проверил достаточно ли хорошо бабушка сидит в седле, не сверзится ли с животины, случись что и только после этого, споро зашагал обратно в лес. Как ни крути, а дела сами себя не переделают, заготовки брёвен и досок надо доставить в лагерь, поэтому, придётся наскоро построить какой-то навес, чтоб отдохнуть да, перекусить чего, а уж потом ехать в лагерь. Подумав про стоянку, Стрельцов нахмурился, пока он подсаживал почтенную даму, смог ощутить, что её ветхий плащ промок насквозь, обувка так же смотрелась извошканной и сырой, а потому, простыть - да на раз. Покачав головой, Горный остановился, призадумался на пару минут и приняв какое-то решение, сам себе кивнул. Развязав одну из седельных сумок, он достал простой дождевик, молча снял с себя утеплённый бобровый плащ и без лишних слов накинул поверх сырых лахмотьев бабушки.
- Не хватало вам заболеть. Сейчас лечиться сложно, да и не чем особо. - коротко пояснил свой жест, Максим, надевая поверх свитера дождевик.
- К тому же, я быстро пойду, мне будет этот плащ мешать, а вам напротив, пригодится. Дорога не совсем близкая, замерзните без движения. - словно извиняясь, произнёс Стрельцов, после чего, развернулся и размашисто зашагав, более не останавливался, погрузившись полностью в свои тревожные размышления. Как ни крути, а на самый главный вопрос старуха не ответила, а ведь именно от этого ответа зависла её собственная безопасность и безопасность всего лагеря переселенцев, да вот только, как ни пробовал так и эдак состыковать разные варианты в своей голове молодой мужчина, положение дел оставалось размытым, как не прикидывал, как же лучше поступить с нежданно-негаданно обретенной попутчицей, а по всему выходило одно - без прямого ответа нет и вектора направления к тому, что дальше то и делать.
- Ладно, главное до леса добраться, обогреться, просохнуть, а дальше, как бог даст. - решил не хитро задачу Горный и ускорил шаг, утопая в грязи почти по щиколотку, ведя в поводу тяжеловоза, на котором словно на диване ютилась махонькая старушка.

Частицы начислены [Тэлл]

Отредактировано Максим Стрельцов (2020-09-28 18:20:08)

Сейчас бы влететь в острозубую, титановую скалу... Только, интересно, равнодушия? Тогда она была бы тёмной, с белыми такими переходами, похожими на блики. Или никакой стены-цитадели, неприступной грани и не появилось бы, а только ничего. Темнота, в которой не ощущалось собственное существование. Тогда после яркого света предстала бы холмистая местность с ярко-зеленой травой. На ощупь была бы она необыкновенно живой и шелковистой, будто спелые колосья пшеницы, распустившейся во всю ширь и красоту.

Сквозь тени, к воображаемой стене, сломя голову неслась Генезис. Она не различала ничего: ни размытых теней, ни того, как сверкали молнии. Раскаты обрушивались на неё неразборчивой бранью. Так было страшно, когда она сама не знала, что чудилось в этой круговерти: крики ли, проклятия... Или виделся омут, в котором захлебывалась её безумная душа каждый раз в кошмарах? Ей казалось, что сам мир прогонял её. А куда? Если нигде нет места отверженной трусихе. Если покой только снился, а о прощении взывали неустанно мольбы. Шепотом лились они или неразборчивым гулом, и всё об одном - только бы закончилось, только бы остановилось. Только не боль да паника, не гонение! Или лучше сорваться с края самой высокой скалы, разбиться внизу о камни и навсегда позабыть обо всём...

- Что же... А? - выдохнула вслух она, когда огромные холмы, будто гребни волн, нежданно простерлись перед ней.
Прямо как в её бредовых мечтах. Но они не смеялись, лелея нирвану, не шептали блаженно: "Ложись". Они рыдали на разные мотивы, склоняя изогнутые, рабские шеи всё ниже к земле. И ужаснулась путешественница - едва ли догадавшись, что на душе всё было точно также!
- Пропади... Пропадом! - выругалась Генетика, не в силах смотреть на рябь, что словно струи пота стекали, сверкая неравномерно, по спине с поднятыми к самой коже жуткими ребрами.
Над головой снова громыхнуло, и случайная брань потонула в очередном раскате разъяренной природы.
Она стояла на краю склона, а лапы тряслись, готовые не то сорваться с места, не то загнуться, извернуться да так, чтобы до хруста.

Не жизнь - настоящий ад.
И бесноватый бубнеж прекратился, когда впереди показалась бледная фигура. Сопроводитель ли? Волчица на секунду нахмурила брови и нерешительно дернулась. Её будто подтолкнул кто-то, а она, робкая и пристыженная, оступилась, заставив себя остановиться. Двоих путников уже напугала, на очереди был третий? Генетика прижала уши к голове и развернулась, как снова застыла. Через плечо обернувшись, она всё же решила присмотреться к новому объекту средь страшной бури. Не оставлять же его тут - проскочила верная мысль. И если не предыдущим знакомым, Свампу и Шандару, так этому можно помочь. Вернее, если тот примет помощь, конечно.

Генетика присмотрелась получше. Волк сидел под деревом, в небольшой глубинке (кажется, ямке? Хотя, с такого-то расстояния трудно было различить что-либо наверняка), как будто был тяжело ранен. Комок с виду - не зверь. "Всем сейчас нелегко", вздохнула она, а душа, подстегиваемая таким знакомым, но давно забытым добродушием, уже готова была сделать всё, чтобы помочь бедняге. Сомнений не было - местный житель не стал бы останавливаться на открытом пространстве. Благо, поблизости никого не наблюдалось. Но стоять на месте Генезис перехотела окончательно и направилась к странному пятнышку. Не оставаться ж им без укрытия уж совсем?

Хотелось сказать: "Давай, Генетика, да что с тобой? А разве ты забыла, чем жила? Что был этот мир для тебя? А что ты - для него?".

Генетика замерла в нерешительности на пол пути. Сквозь шум - то были сомнения и боль! - она слышала вопли еще живого существа. Ей показалось, что он был на последнем издыхании, а всё рвался к ней, как будто путеводная звезда пронзила насквозь бедное тело одним из острых концов и тянула за собой. Судорожно простонав, волчица пошатнулась и склонила голову к земле.
- Что же я делаю, и впрямь - буркнула она, болезненно зажмурившись.
Все те дни - в снисходительной улыбке, кротости - прошли. Все те дни манили сейчас ностальгически-жестоко - волчица понимала, что ничего назад не вернулось бы ни сейчас, ни после, а отголоски, тревожившие её, призрачно мерцали. Они никогда не были реальными.
Усталый путник или воин - два в одном то умещалось, то требовало индивидуальности, граней, отвергая единство - не определился.
- Но разве это...
Не закончила она, как раздался отчётливый вопль.

Холодок кольнул бьющееся сердце. Распахнутые глаза хлебнули сполна невысказанных реплик, смущения, нарочитого стыда, ввалившегося тут же. И, как по велению таинственной руки или замысла, самка оттолкнулась от земли. На прежнем месте темнела пробоина. Трещины из неё тянулись дальше, скрывались в траве, устремляясь вслед за чужачкой, которая, сама того не ведая, неслась навстречу незнакомцу. На миг она его потеряла и открыла пасть, чтобы позвать, как тот внезапно вырос перед ней, да так, что столкновение произошло мгновенно. Новое лицо, которое было так далеко, оказалось максимальной близко. И она бы рада сослать всё на непогоду, да только осознанно... Осознанно налетела на него.

Генетика и не предполагала, что бы тот замер. Вот и встретились.
- Оуф - бухнула вслух она, мотая головой. - Я... Я не видела, в смысле... Это вы кричали?
Щурясь, самка осмотрела своего потерпевшего. Кроме жуткой худобы, кажется, ничего. Вся дрожа, то ли от страха, то ли от напряжения, путешественница переминалась с лапы на лапу. Она готова была дать деру в случае чего, ведь попавший в беду незнакомец мог запросто имитировать, что он якобы нуждался в помощи, а потом...
Нет! Генетика вдруг отряхнулась, заодно заглушая всю паранойю и бред, который внезапно захотел показаться важным. Не в эту смену.
- Вам нужна была помощь? - поведя ушами, мягко спросила волчица.

Багровый проклинал ту глупую мысль, которая возникла в его голове и подтолкнула взобраться на опасную высоту этих холмов, да еще и в такую непогоду. Тяжелые лапы проваливались в плодородную мокрую землю и застревали в ней, лишь с усилием и противным чавканьем, волку удавалось освобождать лапы из этого грязевого плена и двигаться вперед. Здесь, сверху, ветер был еще беспощаднее, мокрая шерсть Брайса взъерошилась под его потоками, создав из волка непонятное бесформенное существо. Но не внешний вид его расстраивал, Бурый стал осознавать, что потерялся. Он уже давно плутал по этой территории, не встретив ни единой живой души, но оно и понятно, кто решится высунуть нос в такую непогоду, только глупцы и безумцы, вроде него, и…
Волк навострил уши. Ему показалось, что он услышал чей-то крик. Неужели здесь он не один! Не раздумывая ни минуты, Брайс рванул на звук, выбираясь из очередной грязевой лужи в сопровождением с прежним мерзким чавканьем.
- …Скажи, скажи. Ты тоже оттуда? Ты тоже помнишь?..
Теперь он мог слышать голоса, они звучали внизу у подножия склона, на котором волк находился. Но увидеть ему никого так и не удалось из-за непогоды, так же он не мог определить и высоту, где кончается этот, хоть и несколько пологий, но обрыв. Прыгать вниз было страшно и глупо, к тому же разговаривавшие могли оказаться совсем не дружественными по отношению к нему. Нужно быть внимательным и узнать безопасны ли незнакомцы.
- …Я прожил жизнь в другом месте. Помню до мелочей..
Обессиленный волк лежал на краю топкого обрыва, всматриваясь туда, где был слышен голос, и слушал обрывки фраз, которые позволял ему слышать ветер, но земля его вес все же не выдержала, промялась и стала съезжать вниз, а вместе с ней и Бурый. Он успел вскочить на лапы, когда твердь под ним зашевелилась, и даже сделал прыжок в сторону от пропасти, но успел лишь заскрести когтями по мягкой, осыпающейся под его лапами, земле, и, взвизгнув, покатился со склона. Барахтанье лапами было напрасным, дождь, казалось, просто смыл волка, ни дав ему ни единой надежды удержаться. Скатившись со склона и проехав на брюхе еще немного, Брайс почувствовал удар о что-то мягкое и живое, что помогло ему остановиться, вскочить на лапы, сгорбившись и оскалившись на нечто незнакомое, что он сбил с лап своей тушей. Незнакомец оказался волком, местным или таким же как он сам – он не смог понять, обоняние притупилось из-за непогоды. Недалеко был еще один чужак – волчица. Бурый отступил назад, чтобы эти двое были в поле его зрения.
- Я вам не враг, а вы мне?
Зеленые глаза внимательно рассматривали чужаков. Взгляд остановился вновь на сером. Этот волк был очень знаком Брайсу, вот только вспомнить, где и при каких обстоятельствах они встречались…
- Ты тоже не из этих краев? – Багровый выпрямился, выставив вперед свои уши и выпрямив хвост. Сейчас Брайс представлял некое болотное чудище из-за обилия налипшей грязи, которая, вперемешку с тонкими корешками травы, свисала даже с его морды. Но и его оппонент теперь выглядел не лучше.

Он смотрел жадно. Слушал так, чтобы навсегда запомнить. Он затаил дыхание, отвлёкся от боли, от холода, от ливня, от ветра: Декадал пожелал раствориться, лишь бы ему ничто не помешало почувствовать, кто перед ним сейчас стоит. В голове чисто, даже потаённый голос мыслей исчез. Глаза Дека широко раскрыты. Здесь и сейчас он может получить себе цель для движения вперёд, встретив понимание, или получить травмы, встретив злые насмешки. А зависит всё от кого? От случайно встреченного существа.

Вопросы незнакомки громче шума дождя, хоть и шёпотом. Они падают внутрь, в душу, как камни в воду: вода дрожит от этого. Вода дрожит ещё и потому что много месяцев застаивалась и покрывалась тиной. Мыслям некуда было течь, ведь вокруг ни души. Слова не для кого было говорить, ведь на старом месте всё умерло, а на новом всё чуждо.

Дек робко кивнул. С носа сорвалась капля. Да, страшно. Было. И есть. Кем нужно быть, чтобы выйти из пекла бесстрашным?
Кивнул ещё несколько раз, не проронив ни звука. Замешкался. Не хотел подавать голос. Не время говорить: он видел, что в волчице задето что-то живое, настоящее, и стоило только коснуться её, как на душевных ранах проступила кровь, то есть, эмоции. Сильные: они вплелись в голос волчицы. Очень сильные: они вцепились волчице в горло, а та взгляд уводила в сторону, металась, жмурилась, словно пыталась сбросить с себя наваждение. А сама вся - как та луна, которую Дек увидел в её же глазах ранее. Всё ещё яркая, всё ещё непостижимая, но уже погружённая в воду, уже остывающая, мерцающая сильно, но обесцвечено. Луна, лишённая неба, то есть, дома своего. И жалеющая не о небе, с которого спустилась. Но о цели, которую не смогла найти. Ладно, волки, но а ты-то чего? Вернись из пучины...

- Видно, твоя жизнь тяжела, - равнинец не знал, как развить мысль. Он не мог представить жизнь из катаклизмов. Как-то это не похоже на жизнь. Как бы понять её? Представить, что Мёртвая Равнина распалась на мелкие стаи, которые грызутся друг с другом. Представить, что юг накрывает волна и смывает леса и волков. Представить, что камни падают с неба. Но ведь это всё было!.. Просто у Дека всегда была семья, которую нужно опекать и поддерживать, и которая опекает в ответ, в момент слабости. Вздрогнул. Он понял, что хочет вернуть луну на небо. А если прежнее небо раскололось и рухнуло, значит, надо найти новое. Всё просто - кто выжил, тот ищет. Вот Дек и выжил. Вот Дек и будет искать.

- Была тяжела. А здесь... - здесь, считай, никого не знаешь. Всё по-новой. Но волк это не скажет, он продолжит фразу иначе: - никуда и не нужно идти, - голос дрожал. Глаза блестели. Бывшего равнинца буквально трясло: он впитал чужие слова, и душа откликнулась на них усиленным эхом.

Итак, старый Остров был. Он погиб, это правда, его помнят другие. Дек верит волчице. Она, как и Дек, пережила гибель Острова. Но Дек живёт в бегах, прячась и спасая свою шкуру. Боится чужаков. Боится чужой земли. Так он никому не поможет, а мог бы. Вместо того, чтобы просить помощи у других, у тех, кто пережил то же самое, прошёл через это же! У тех, кто, может быть, сломлен, разбит, а откликается на просьбу о помощи, вместо того чтобы прятаться. Вот кто заслуживает уважения. Вот это сильно. Вот это мотивация. А выжить и любая скотина способна, пока гибнут самые лучшие.

- Твой дом там, где... - и было много всякого, что хотелось сказать, волк ведь проникся. Он очень хотел поделиться, что про всё это думает. Ему нужно было рассказать, как он верит, что, пока жизнь теплится в теле, всё можно исправить, особенно здесь, где нет смысла отступать назад. Всё переигралось. Всё может зажить.
Но на полуслове снова словил удар (он вообще не обращал внимания на другие звуки и происшествия вокруг) и очутился в грязи. Перепугавшись, он отскочил в сторону прямо с земли в длинном прыжке, и немного пробежался, поравнявшись с волчицей. Переглянулись с ней.

Что случилось-то?! Дек хватал воздух пастью, пытаясь прийти в себя. Он был чрезвычайно воодушевлён, потом перепуган, а сейчас остывает, чувствуя только холод, прилипшую к шкуре шерсть, грязь, залепившую морду и грудь. Ещё больше, чем раньше. Даже проливной дождь не может быстро очистить всё это безобразие. А внутри ещё что-то злобное зашевелилось, похожее на разбуженного старика: - смотрите, ещё один. Кругом полно холмов. Прыгай-не хочу. Нет, надо на меня приземлиться. Обязательно на меня. Как ты это сделал? Прицелился?. Но Дек мигом задавил эту мерзость. Сделал пару шагов от волчицы, чтобы как следует отряхнуться и никого не забрызгать, хотя во время дождя это не слишком заметная учтивость.

- Уфх. Я... Мы. Мы не из этих краёв, - произнёс волк громко, отряхиваясь. В чужаке, который непонятно как здесь очутился, читалось что-то неприятно знакомое, если так можно сказать про ком с грязью. Неужели они виделись раньше? Но вот, чужак заявляет, что не враг. Что же, если здесь начинается новая жизнь, надо подать пример и не вспоминать прошлое, хотя это не слишком разумно.

- Раз ты не враг, я закончу мысль, и поговорим, - с этими словами Дек вышел вперёд, став полубоком к незнакомке, и заглянул в глаза снова, склонив голову набок и вытянув шею. Самообладание очень кстати вернулось после упражнения с грязью. Он мог говорить чисто, наполняя свою речь уверенностью, а не эмоциями.
- Мне было страшно, и страшно сейчас, ведь здесь каждый встреченный волк будто враг. Здесь нет семьи, которую волчий род от рождения ищет, - говорил тихо но твёрдо, не беспокоясь о том, что свалившийся на голову чужак услышит: правду говорить не стыдно. - А ты... к слову, скажешь имя? Говоришь, нигде нет тебе дома, и как будто не будет. Значит, телом ты покинула Остров, но мыслями, кажется, нет - вот что я чувствую. Попробуй принять новый мир, дом в котором нужно не найти, а создать. Достойная цель? Не только чтобы жить, но и чтобы умереть за неё. Может, цель наполнит тебя радостью и заполнит пустоту.
Он постарался сжать в несколько фраз только самое главное. Только то, чем, по мнению волка, можно затронуть заплутавшую душу, ведь у него такая же. Ему не было неловко, что он так сходу лезет к кому-то и пытается лечить. Он бывший альфа, и это его прямая, хоть бывшая, обязанность. Какая неловкость? Волк даже подумать не мог, что так себя не ведут. Под конец тирады их носы даже соприкоснулись на миг - настолько чуждо было зверю понятие личного пространства.

- А ты что? Тоже скиталец? Не надоело голодать и мёрзнуть под ливнем? Или, может быть, в этой земле уже есть стая, из которой бы тебя прогнали? - Дек повернулся к новому участнику сцены, поднимая разболевшуюся лапу в воздух. Кем же был этот волк?

Пройти сквозь боль, дождаться мне бы... Когда стихнет дождь - увидеть чистое небо.
Генетика едва слышно всхлипнула. Как хорошо, что буря скрывала слёзы. Всё-то стекало с облезлой шерсти, а усталые глаза только ловили вспышки, которые освещали громадину напротив. На миг самка подумала о том, что незнакомец и не был плохим? Раз заговорил, держал дистанцию. Но в большинстве случаев это - формальности, до того приевшиеся самке, которая едва ли верила в себя, ничего не говоря про других, что она не обратила внимания. Только грусть проскользнула в её холодных глазах. Они как будто вздохнули, но не пали. Она в сердцах дала шанс новоявленному, багряному волчаре. И надежда... Надежда запульсировала в тонких, ноющих костяшках. Ведь спокойствие вокруг стало крепче, ощутимее. Ранее напряженная одиночка испытывала замешательство: ей хотелось сделать шаг навстречу...

Первый знакомец, на чьих плечах мерцала золотистая метка обещания, вежливо попросил обождать переселенца и обратился к Генетике. Та еще больше оторопела: отощавшее тело встрепенулось, и посыпались капли на землю. Она ни разу за все время не отряхивалась, и вода буквально схлынула, издав шумный всплеск, с неё. Пристальный взгляд сменялся непониманием, а оно перетекало в зерцало. Еще б чуть-чуть, она бы выдала себя. И, возможно, отношение незнакомцев стало совсем другим: умы вспомнили бы её, и былое отчуждение вернулось сюда бы во плоти, чтобы добить южную предательницу. Слишком рано. Волчице пришлось зажать язык между зубов. Умом она понимала, что глупо бояться собственной сути - от неё не удалось ни разу сбежать. Если только к самой Смерти не пойти...

Нет, не так. Что там было про цель? Генетика постаралась сконцентрироваться на данной мысли. Хоть она утягивала переселенку в прошлое, снова на тот проклятый остров, к тем мордам, взглядам и словам, но сейчас это было необходимо, чтобы понять... Что ею руководило? Что делало её самой собой?
Вдруг, искра резанула по размякшим глазам. То была секундная вспышка, что отозвалась болью во всем теле.
Генетика вспомнила, что хотела принести доброту в мир. Она мечтала о том, чтобы сила стаи была не только в грубой силе, но и во взаимопонимании, в том, чтобы умы смотрели вперед. А сейчас она едва ли могла послушаться своих же советов...
Однажды к волчице пришёл волк со сломленной душой. Он ничего не говорил, только избегал прямых взглядов. Ненавязчиво, но как можно более незаметно следовала она за ним, пока тот не устал, но вовсе не от неё. А от жизни. Тогда случайная, малознакомая, хрупкая и доверчивая волчица разделила безмолвно с ним горе. И через неделю, пусть без благодарности за трудный период, но волк продолжил жить. Он окреп за месяц и не позволял тьме снова овладеть собой. Генетика так и не поняла, что сделала, но знала о незримых силах душ, что могли бы соединиться в безмолвии.

Так серый переселенец не просто коснулся её носом, нет, Генетика почувствовала тот же отклик, что и тогда. Резонанс душ будто всколыхнул омут, болото ослабло. Из тины вынырнула обглоданная, грязная волчья морда...
Она рванула, будто разрывая снег, а не воду...

Разве цель, ради которой стоит жить, привела бы к смерти? Путеводная звезда пролила щедро бы свет на путь, и коли желание истинно, то лапы вели бы верно, а глаза, ослепшие, правда, в том измерении смотрели бы только на звезды. Они находились бы под лапами. А разум утопал в нирване. И только душа, запертая в темнице по всем законам божьим, видела этот простирающийся, вьющийся, белый-белый ковер... Дорогу в Рай.

Но цель не заполнила бы пустоту, твердо решила Генезис. Она бы на время заглушила боль, чуть-чуть помогла в осознании себя, но не решила бы и полсотни проблем. Чтобы простить предательство, нужно было чуть больше, чем мотив. Знание. Контраргумент в пользу виновного, да такой, чтобы все судьи разом замолчали, и прекратились тогда б обвинения. Когда ломались законы, от смуты всех отделяло одно - равенство. Так вот и ей надо было стать равной самой судьбе, чтобы говорить с Ней на одном языке...

На редкость, даже багряный, к которому самка испытывала недоверие, тоже подключился и посочувствовал. В любой другой раз, Генетика бы огрызнулась, ибо сейчас и первый, и второй залезли без ведома в душу. Но с другой стороны, они были правы. Сто раз правы, хоть и возмущение какое-никакое было. Она снова выдохнула. Надо успокоиться. Потихоньку, но всё нашло бы своё место, как и она здесь. Ничего не заканчивалось. Нетерпеливое ворчание донеслось со стороны громилы, и тот, черт побери, снова в точку попал. Если она продолжит столбом стоять, то ничего путного не выйдет.
- Ладно, Генетика, потом сожмешь клыки. Действительно, задайся целью. Ты же хочешь жить? Нет. Жить явно не хочу, но не желаю погибели этим двоим. Они вразумили меня, хоть имен я не знаю.
Волчица осмотрелась. Темнеющие вдали леса и правда казались жуткими, скорее всего, обитаемыми. Им бы встать с подветренной стороны, скрывшись в зелени, найдя местечко погуще. Мысль о глубинке, вырытой собственными лапами, тоже подходила. В такую бурю охотиться невозможно, но переждать её надо было. Неровен час, они бы повстречали ту самую кошку, о которой говорил крепыш.
- Да, про укрытие хорошая мысль - кратко согласилась она и повела ухом в ту сторону, где ранее прятался серый переселенец. - Я тебя не чуяла, когда ты был там.
И кивнула в ту сторону, откуда недавно пришёл волк. Несказанно повезло, что всю местность окружал тропический лес.
- Давайте туда, быть может? - уточнила она.
Обоюдное согласие сейчас было, как нельзя кстати.
- Здесь очень шумно: помимо ветра, мы повышаем голос. Волей-неволей, это так. Нам бы в местечко потише. Кажется, в зарослях можно переждать и поговорить. С голодом придётся потерпеть - дичи нет. А мы едва на лапах стоим. Пойдёмте? - вежливо поманила их Генетика.
В её голосе, кажется, начали проскальзывать привычные ей нотки? Спокойные и чуточку... Нежные?

«Собака ты лесная… - выругался про себя Бурый, когда понял, что поесть в ближайшее время не удастся, и опустил голову, наблюдая исподлобья за разрушителем его аппетитных иллюзий, - Умеешь ты испортить настроение».
Брайс был готов идти куда угодно, лишь бы не быть снова одному и не оставаться здесь, на открытом пространстве, где каждый хищник покрупнее, без труда отыщет себе ужин в виде трех уставших волков. Нет, нужно было однозначно уходить с этих холмов, бежать, что есть сил, пока не отыщется укрытие. Все казалось довольно просто, но… Багровый посмотрел на своих спутников: мелкий, тщедушный, хромолапый волчишко и худая, явно нездоровая, потрепанная жизнью самка. И сам Брайс, чего уж греха таить, вряд ли пробежит и пол километра, тем более по такой погоде и по таким ландшафтам, а вот лапы переломает себе запросто, удивительно, что предыдущее падение обошлось лишь легким ушибом, и-то по вине серого, который возник на пути.
«Убедили, пойдем в ваше укрытие. Почему вы только там не остались? Чтобы я вас нашел?»
- Веди же нас, леди, - волк отступил назад, пропуская незнакомку вперед, и едва наклонил голову,улыбаясь волчице своей широкой улыбкой, - Надеюсь, там хотя бы не так ветрено, как здесь.

Импровизированная маленькая стайка двинулась в путь. Станет ли эта встреча началом чего-то большего, быть может, даже великого, или вся компания разбежится по своим делам, едва выйдет солнце и прогреет уставшие волчьи кости? Или, быть может, ни один не доживет до утра, став чьим-то предрассветным завтраком?..
Брайс остановился и отряхнул вздыбленную от ужаса шерсть, разметав холодные капли по сторонам и распушившись еще сильнее.
«Как ни крути, а шансы выжить в стае значительно повышаются, - успокаивал он себя, - В настоящее время мои шансы увеличились на два. Это безусловно не плохо», - Бурый прибавил шагу, догоняя своих спутников, не желая отстать или потеряться. Мощные лапы неуклюже бежали по скользкой земле, еще немного и волк поравняется со своими спутниками, но вдруг они исчезли из его поля зрения и все оказалось тьмой, а заднюю лапу пронзила боль.
- АУУУФ!!!

Брайс оказался в темноте, лишь сверху ему на голову по-прежнему лил дождь, и сверкала молния, и где-то там была его так называемая новая стая. Багровый зашевелил лапами, выбираясь из-под комьев земли, что обрушились на него при падении и понял, что в этот раз одним ушибом не обошлось.
- УУУУУУУУУ..! – протяжно взвыл Бурый еще громче, чем прежде, оставаясь лежать на мокрой земле, будто занял нужную стратегическую позицию и не смел уйти со своего поста.
«Сломал лапу? Как можно! В такой ситуации! Даже если они вернутся ко мне, то сожрут или бросят. Кому нужен волк с проблемами…»
Подкатывала паника, Брайс оставался на месте, всматриваясь в темноту, постепенно начиная различать очертания некоего тоннеля. Принюхался.
- Кажется, здесь можно укрыться от дождя. И не так уж здесь высоко.
«Говори что угодно, лишь бы они не ушли».