Сколько можно бежать от правды, которая настигнет? Хитрый и кровожадный зверь сомкнет клыки, и его хватка будет зависеть только от перепуганного виновника. В тщетных попытках избежать кары, он не ведает, что расплата становится с каждым разом чудовищнее. Такова суровая правда о банальной, даже пустячной фразе: "Не рой себе могилу". Некоторые её готовят заранее, другие - в судорожных попытках отсрочить судный день, третьи - от безысходки, просто потому что они ничтожества и глупцы с ног до головы.
Сайхи точно знал: Каэль добегался. Он с благоговейным восторгом смотрел на него невидимыми глазами, на безоружного, в этом никчемном облике. Если бы он только догадался, почему тот не мог его снять, то давно бы начал шатать дерево или решился бы поиграть в белку, если не росомаху, чтобы забраться вверх и перегрызть ноги показушнику. До сих пор, в брате ничего не изменилось. Тот даже не повзрослел, максимум обнаглел и стал еще глупее, чем был. Сай во всём винил эго, которое Каэль тешил день ото дня. Забытый пытался понравиться всем, вплоть до абсурда, всегда боялся чего-то, жался к тесной компании, коей обзавелся, а в семье был настоящим лицемером. А старший был уверен в том, что если бы он даже и спросил того о случившимся после нападения на Первый ветер, то святоша заголосил б о ранах, причем о собственных, но не задумался, что было в голове у брата, которого тот оставил в полном одиночестве.
Со временем, Сайхи настолько очерствел, что начал думать, будто вся семья испортилась для него, благодаря Каэлю и его выходкам. Он был уверен, что мелкий отыгрывался на нём, забирая самое дорогое и не оставляя ничего. И ненависть с годами превращалась в маниакальность, безумие и чертами напоминала истерию: его захватывало с головой, и он ничего не мог исправить. В состояниях аффекта, он мог убить кого угодно, если бы ему виделся Каэль. Но не сейчас, когда мелкий недоумок сам попался на пути. Сайхи даже вспомнил один отрывок:
- Правильно мама тебе говорила: не лезь на рожон, нос вырастет, а ноги будут идти супротив тебя.
Он тихо усмехнулся и непринужденно повернулся, когда Каэль заговорил.
С первых секунд его обдало нечеловеческим, даже не звериным криком, внешне волк вздрогнул. Хоть со стороны это выглядело нелепо, будто тот чего-то испугался, но, когда Каэль присмотрелся (если бы он вообще внимательно следил за братом, то его б точно скрутило от последующих изменений в нём), то заметил бы взгляд брата. Тот был, как у одержимого: распахнутые глаза, полные дикости. В них застыл ужас и боль одновременно, но и были черты ненормального, необъяснимого: приоткрытая пасть с пляшущим, дергающимся посекундно слоем шерсти над ней. Скулы на лапах дергались, как у лошади от изнурительного бега. Сайхи напоминал одержимого, если не пораженного сверхсилой, которой он не мог противостоять. И пугало не то, как его перекособочило, а то, что он стоял и молчал.
Раньше, в спорах Сайхи открывал пасть самым первым, и его громкие, сокрушительные, яростные слова перекрывали весь здравый смысл, с коим он обычно начинал речь. Но не в этом случае. Задел ли Каэль его за живое?
Про себя Сайхи выдавил только одно, прежде чем пропал в бездну мрака, окутавшего его: "Этот день настал".
Каждое слово ему хотелось разломать напополам, каким бы оно правдивым ни было. Любой звук, смысл, искренность или эмоция, фальшь или правда, глупость или точная мысль, душа или плоская, очевидная логика - всё это хотелось разрывать на куски. Волк не был голоден - безумен. Преисподние сменились психоделикой: волнами, вспышками, ударами, что сыпались непрерывно, с каждым словом, на него. Каэль снова причинял ему боль, и Сайхи, свернувший на миг с пути, горько пожалел об этом. Только разочарование проскочило лишь на секунду и исчезло. Всю жизнь он терпел внутри эти уколы, которые сейчас уже не имели никакого значения. Он дал последний шанс этому бестолковому придурку, а тот снова всё сломал.
Слова Каэля перемешались в голове. Они, как и тот, попали в тёмную мясорубку, в которой гибли по очереди. Он наблюдал за тем, как на прокорм слетелись все темные твари, и стихии рвали напополам фрагменты, что возникали перед глазами. Вместо них, на морду летела кровь. Он жмурился, но не отворачивался. Слишком поздно робеть перед необратимой катастрофой. Веки поднялись - он встречал её морда к морде. В ней, во всём действе он видел себя, оставленного в одиночестве. Тогда он подумал: "Жестокость - способ выжить. А уничтожение внутреннего мира?"
И всё то, что так терзало душу, готово было выйти наружу и, наконец, исчезнуть, в непонимании Каэля, в его страхах и равнодушии, которое играло роль милосердия и снисходительности. Оно всегда скрывалось за этими масками, даже сейчас. Сайхи, вернее та натура, что оставалась в нём, снова оказалась обманута, а тиран, который чуть не перегрыз горло брату, теперь желал убить её, вернее, себя самого. Прошлое грозилось не только погибнуть, но и исказиться до неузнаваемости.
- Твоя жадность никогда не знала границ - в мыслях сказал он довольно чётко.
Маленький призрак в нём дрогнул. Столько лет, это бельмо мешало ему спокойно существовать, без надежд и предрассудков. Даже сейчас отголосок мерцал. Только под силу ему выстоять сокрушительный удар измененного Сайхи? Малыш не желал склонять головы и исчезать, поглощенный чудовищем, которым стал Шторм. Маска Сайя очень уж ему полюбилась: он не снимал её, чтобы оставаться для Каэля расплатой. Ведь младший братец не только был виновником, но и последним отголоском, который стоило уничтожить, чтобы навсегда потерять имя, данное в той семье.
- Я с терпением относился к своей судьбе. Был прилежным, и это быстро мне надоело. Я стал другим - все от меня отвернулись. Тогда как ты мне можешь говорить о каких-либо чувствах, об искренности, если ты мне не доверяешь? Выходит, всё... очередная ложь.
Сайхи изменился: холодность вернулась в его взгляд. В медовых глазах проскочила насмешка, а на морде растянулась улыбка. Волк наклонил голову и покачал ею. Уголки губ протянулись еще на пару сантиметров. Ему вдруг стало так весело, что хотелось всё сказанное обратить в самый грязный, неудачный анекдот, какой только можно себе представить. Чтобы каждое слово вызывало именно смех, неудержимый и истерический. И белый начал по мере слов смеяться. Его пушистая, почти каменная грудь превратилась в тонкую материю, которая двигалась в такт его прерывистому, ненормальному смеху.
- Как долго ты собирался с мыслями? Год? Два? Три? Надо же, я, наконец, дождался от тебя! Дождался! - завопил Сайхи, подпрыгнув на месте.
Только это, было, отнюдь не в приступе той самой долгожданной радости.
- А со временем, ты обнаглел, Каэль - уже другим голосом заметил он, в котором проскочила грубость. - И страх потерял. Раньше ты мог бы подобрать слова в другом порядке, но я сейчас не твой брат, ты это подтвердил, и теперь у меня не осталось никаких сомнений. Но, раз уж ты вышел на искреннюю ноту, на фальшь, которую скрывал под идеальной мелодией, то я покажу тебе кое-что...
Теперь зверь начал делать подозрительно уверенные шаги к дереву, на котором сидел Каэль.
- Я пойму слабака, который знает, что он слабак, но не того, кто не только не знает об этом, но и пытается казаться сильнее, если за его спиной есть толпа. Я вижу не то, что тебе есть кого защищать, а то, что ты себя не можешь защитить. Или, как обычно, в момент долгожданной расплаты, ты завопишь о помощи, только потому что не в состоянии ответить за всё, что ты сделал. Не так ли? Всю свою жизнь ты рассчитывал на других, но не на себя. Здесь раскрылась твоя личина, герой: ты смелый, только когда твои грехи принимают за благо. А теперь спроси того Сайхи, того независимого сорванца, который не мог, например, достичь того же, что и ты. Я себя не презирал. Но я не понимал, ПОЧЕМУ ты всё ЭТО делал СО МНОЙ?
Голос грянул оглушительным басом. Сайхи не особо волновался за окружение или то, что их могут услышать.
- Что случилось после нападения на Первый Ветер? После того, как вся твоя паленая рота разбежалась? Что ты сделал? Сберег семью? Послушал кого-то? Кого ты вообще слушал всю свою жизнь, на самом деле? Себя? Или других, если это было выгодно? А? А?!
Волк остановился под деревом и отвел взгляд в сторону, позволяя Каэлю видеть на его морде улыбку. Ему не было весело, хотя, отчасти, грудь взрывалась очередными вспышками ненормального смеха, что рвался изнутри.
- Я пытался вернуть того Каэля, который не лицемерил и не гнался за всем миром. Но не того, который говорил об одном, но делал совершенно другое. Тот младший братец, который был тогда, после нападения на Первый ветер, на секунду, исчез. Ты не был ко мне открыт: ты сам признался, что боялся меня, презирал себя и, наверняка, остановился на том, что не ты такой, а я. Ты снова всё сломал. Хотя, я дал тебе шанс высказаться. Только знал бы ты, в каком порядке это надо делать, а не так, как обычно: "я всё скажу, потому что я могу, потому что пока в безопасности". Ты так и сделал. Сломал.
После чего, Сайхи со всей силой поставил лапы на ствол дерева.
- Теперь мой черед. Я тебя презирал, потому что ты отбирал у меня всё и при этом оставил в полном одиночестве. Ты был рядом, но какое это имеет значение, если ты потом предпочёл выбрать то, что легко, а не то, что нужно трудом и потом добиваться? Ты отстранился от семьи, перестал её слышать. Ты не потерял семью. Ты - нет. ЭТО Я всё потерял. ТЫ причинил мне боль, о которой только гадать можешь, и твои раны, твоё нытьё, всё то, что ты называешь ущербом, который я нанес тебе тогда, не сравнится с тем, что испытывал на протяжении долгого времени я. Ты пытался спасти весь мир, но ты, придурок, не смог даже собственной семьи сохранить. Не смог спасти МЕНЯ! Ты отворачивался, да, но не потому что себя презирал, а потому что не мог взглянуть на себя иначе. Сколько еще нужно пострадавших, чтобы ты очнулся? Или сколько нужно времени, чтобы избавиться от тебя, как от последнего, что меня связывает с непрекращающейся болью? Ведь ты - последнее, что терзает меня. Но, конечно, ты не сможешь ничего остановить. Ведь, ты сам во всём сознался! Так, получай же в ответ то, чего ты так пожелал!
И волк ломанулся назад. От его задних лап вверх полетели ошметки почвы. Он разбежался, сделав дугу, и со всей силы оттолкнулся лапами от земли, пытаясь взлететь на одну из веток.
Не получилось. Но на этом Сайхи не остановился: он вновь пошёл назад, наклонив голову. Он смотрел исподлобья на Каэля.
- Ты бы никогда не спустился - у тебя есть одно оправдание, которое ты использовал всякий раз, когда я тебе делал больно. Всё, что происходило вокруг тебя, к тебе отношения не имело. Вот, как ты думал. Но ты не догадывался, каково все эти годы было мне. Или знал, но наблюдал, закрывая глаза и уши. Гораздо проще спрятаться, пока другого раздирают живьём, не так ли? Ты не то, что неразумный, а бессовестный урод, эгоист и трус, которого надо уничтожить, как заразу. Выгнать из этого мира, как болячку. Из этого и того...
Из пасти полилось булькающее рычание, точно вместо слюней вскипел самый настоящий яд.
Сайхи начал прыгать, пытаясь дотянуться уже зубами до одной из веток. Ему было плевать, разобьёт ли он пару ребер, если упадёт с такой высоты, или погибнет при падении.