supreme soul - what's going on

Снега больше нет. Вот так вот однажды проснуться и понять простую истину. Наш остров, наш маленький мир оттаял, представ пред взорами брезгливыми во всей своей красе. Зачем разморозил себя? Не жить на тебе было прекрасно. Что это такое? Это время. Оно снова пошло. Стрелки закрутились назад.
...пятьдесят три, пятьдесят два, пятьдесят один...
Мы серые волки.
Мы плевки сей планеты.
Ждешь нас?
Да ладно.
Тебе нет до нас дела.
Я движусь. Это просто. Шаг, затем еще... вот ты уже почти у цели. А потом вскидываешь голову, осматривая горизонт, находишь новую цель и все сначала. Шаг, затем еще... ну, знаешь ли... это вечно. Вечно можно идти, не намечая точного курса и не зная зачем. Говорят, будто бы движение это жизнь. Вот я иду. Живу что ли? Неужели? Я оспариваю незамедлительно: полынь живет, так разве может она вырваться из земляных оков и побежать? А я, кажется, не живу, но иду ведь, видите? Глупые утверждения. А на небе следы куриных лап.
Отбирая жизнь косули, мы не делаем мир красивее. Порождая новых убийц, мы не спасаем созданное не нами разлагающееся общество от погибели. Что бы мы ни делали, где бы мы ни были, мы - ничто. Умеем только уходить в пустоту, пока ветер поднимает шерсть на загривке. Животные злые и опасные, образ врага. Ты и я, она и он. Праведный и падший, храбрец и трус. Наше лицо едино перед лицом породившей нас природы. Так разинем же пасти все вместе, так проглотим же в бездонные желудки драгоценную мать свою!
Бездарные дети.
...сорок семь, сорок шесть, сорок пять...
Завоеватели не могут найти себе клочок земли. Диктаторы съедаются толпой. Дипломатам отгрызают головы. Интриганы кланяются перед падшими женщинами. Каждый подходит к своему логичному завершению. Что заслужил незнакомец и каждый из нас? Почет и славу? Позор и порицание? Раздели краски своей жизни с миром, ибо и радость, и печаль должны мы делить с братьями нашими по крови и по духу, не слыша слова "нет".
Дышать стало сложнее; то ли душно стало, то ли воздух выкачали из атмосферы. Молочная река над головой бежит нескончаемым потоком, унося куда-то далеко-далеко белые разводы облаков. Трава под лапами стала редеть, пышные цветы сменяются сухой бурой землей, жесткой, как камень, и с самими камнями, хаотично разбросанными духом некой богини. Что это такое? Я пустился на поиски несуществующего чуда.
Что это такое? Миражи.
...тридцать пять, тридцать четыре, тридцать три...
Позабыл, насколько красиво назвала проклятая матушка. Жизнь темнее не стала, мысли светлее не стали. Меня любят пустыни. Я выбираюсь из гущи растений, уходя все дальше от северных земель. Нити, коими привязан я к превосходным скалам у моего водопада, натянулись, завибрировали и задребезжали. Я услышал шум воды на мгновение, должно быть, на долю секунды... и все исчезло. Растворилось вместе с желанием идти дальше. Порвались мои путы. Рад ли я? Нет.
Что? Не слышим слова "нет".
Что? Целую вечность мы пребывали в летаргии.
Больные дети чужого безразличия, чьей-то меркантильности и врожденного эгоизма, чьих-то поломанных жизней и чьих-то смыкающихся челюстей. Больные дети западного солнца, принадлежим последним победителям и первым проигравшим. Мы умываем руки. Мы впадаем в состояние эйфории. Ложной, ибо все ложно.
...двадцать один, двадцать, девятнадцать...
А вот и ты.
Я тебя не искал. Но то, в чем мы не нуждаемся, что мы не желаем обнаружить, имеет свойство находиться. Вот и ты стоишь здесь, передо мной. Я сомневаюсь, что вообще когда-то хотел тебя видеть, но каждый раз встречал зачем-то по причинам самым разным и на местах самых разных. Что я делаю? Ищу чуда. Где я делаю это? На пустыре. Почему же именно тут? Потому что я не знаю больше дорог. А ты, добрая подруга? Что забыла здесь? Возможно, меня.
Твой насмешливый голос, твои разные глаза... ты не меняешься. Только сбрасываешь килограмм за килограммом с возрастом. Что, жизнь мотает? Так всех ведь мотает. Все мы бежим, запросто перемахивая через препятствия, но любой может устать. Я, кажется, устал. Я, кажется, возле одного остановился и издох. Поднимешь? Нет, без шуток, поможешь встать? Да ладно. Никогда бы не оказала помощь. Ты все такая же стерва. Я в это верю.
...одиннадцать, десять, девять...
Времени совсем немного осталось. Стрелки вот-вот оббегут весь циферблат. Я чувствую надобность в ответе; я не могу дать ответ. Что сказать и с чего начинать? Приоткрываю рот и вдыхаю, воздух царапает горло. Начнем с малого, нам нужна точка отсчета. Тело пробирает мелкая дрожь, я останавливаюсь в нескольких сантиметрах от тебя, бессмысленно пялясь на покрытую белой шерстью шею. Забываю моргать, боюсь, что скоро позабуду дышать, хотя не сильно это волнует на самом-то деле. Искусственное волнение ни о чем. Существовать что-то не хочется.
- Здравствуй, Ферзь, тело твое одряхлело... - усмехнулся непроизвольно, не отводя взгляда и уже не помня, что ним можно управлять, - а дух, милая? Рассудок при тебе?
Снова отсылка к прошлым временам, к Ассасинам, к Шитахи. Не получается говорить об ином, в конечно счете все сводится к религии. Я даже не пытаюсь уже. Что это? Мы утеряли смысл. В голове звенит. И два. И раз.
И ноль.

Желание бежать пропадает, если больше нет стимула. Но иногда не остается выбора. Когда идти уже осточертело.
Большие проблемы вырастают из маленьких. Маленькие проблемы сыплются на голову, кажется, нескончаемым потоком. Ты - моя очередная проблема. Боль в голове. Возможно, только плод моего воображения. Кто ты? Ты существуешь? Насколько я могу быть в этом уверен?
Твое тело отлетает как от удара. Я смотрю на тебя, а губы тем временем кривятся в ухмылке. Я не сразу ее ощущаю, но когда удается, то не спешу убрать. Мне не привычно твое действие, оно кажется мне забавным. Это меры предосторожности? Безумцы не знают, что это такое. Для общества, в котором я нахожусь, будет считаться типичным упасть на спину и задрыгать лапами, начать скакать вокруг тебя, убежать с визгом посреди разговора, но подобные выходки кажутся чем-то подозрительным. От того, что это нормально, это становится совершенно ненормальным. Стираю с лица усмешку, но, кажется, отраженная эмоция не кажется менее ехидной.
Доволен ли я? Как же, более чем. Ты ведь все-таки настоящая. В моем воображении не существует таких нелепых действий. Где же ты ходила, разноглазая? Где так долго пряталась от меня, разноглазая? Неужто юг стал твоим домом? Юг, наполненный духами братьев-ассасинов, существующими с одной лишь мыслью о возмездии? Где осела ты? Где стало спокойнее твоей блудной душе? В стае грешников, порочащих веру? Ты сама порочишь ее непременно. Ты рассыпаешься, а я глохну от собственного крика. Я мертв, милая, уже почти. Ты жива, милая, но во славу чего?
Снова отстраняешься. Играешь со мной, не иначе. Кому надо? Скалю зубы, щурю глаза. Когда ты успела стать такой очаровательной? Минуту назад я бы удивился, узнав, что в твоей жизни присутствует супруг и многочисленные дети, сейчас же мне бы не показалось это ни капли странным. Ты изменилась с нашей последней встречи. Что влияет? Весна? Уродует всех и каждого морально, изменяет до неузнаваемости, возможно губит. Что стало не так?
Большие проблемы вырастают из маленьких. Главный вопрос складывается из второстепенных. Ты есть мой главный вопрос. Ты сложена из множества второстепенных. Кто даст ответ? Разгадала ли саму себя? Не забыла про самое главное?
Кружишь вокруг меня словно туземец вокруг белого в старых пыльных учебниках человеческой истории. Каждая книга могла стоить мне жизни, но я продолжал приходить за ними, искать и находить. Это был смысл моего бега, понимаешь? Искать. И находить. За каждым поиском следовала находка. Неудач не существовало. Говорят, будто сладость победы блекнет, если часто ее заполучать, но это утверждение того, кто был выигравшим лишь единожды. Каждая удача становилась для меня всем, будто я шел за ней всю свою жизнь. Дороги трудны, а пути назад перекрыты. Ты спрашиваешь меня о старом друге, не подозревая, что каждый из них дряхл, а каждый третий зеленоглаз. Но есть тот, кто... Шерсть встает дыбом от одной мысли, что ты настолько пренебрежительна, потому я отказываюсь верить, хочу уточнить. Приоткрываю пасть, облизываю губы и готов спрашивать, но ты сбиваешь меня. Я опускаю голову к земле и гляжу на тебя исподлобья. Какую игру ты затеяла? Зачем стараешься сбить с толку безумца?
- Почему каждое твое слово настолько отвратительно мне? Играешь со мной, словно хищник со своей жертвой, - я хохотнул, - занимаешь роль, испокон веков принадлежащую мне, пользуешься тем, что я потерял хватку за эту зиму. И не стыдно?
Выпрямляюсь и щелкаю зубами. Я чувствую, что заполучил ответ. Но я не чувствую должного триумфа. Не потому, что победа приелась. А потому что это была пробежка в никуда. Бег в пустоту. Потому что идти осточертело.

horror vacui - 5000

Давайте говорить что правильно, а что нет. Давайте бороться с чужими мнениями, рубя под корень любое суждение. Давайте разбивать зеркала и душить свои отражения, чтобы оставаться неповторимыми.
Многоликие, мы многоликие. Ни одна твоя мышца не дрогнет, ничто не выкажет истинного твоего самочувствия. В голове крутятся собственные слова сказанные, будто после этого они станут лучше и изящнее, поразят своей тонкостью и красотою. Как жаль, что язык высох. Хмурые предзнаменования. Если сегодня не сгину, так научусь заново ощущать землю под лапами и чисто-белое небо над головой.
Показывается солнце, быстрым взглядом живых глаз окидывает две фигуры под собой и тут же скрывается, кажется, удовлетворившись происходящим. Солнце надо мною смеется ведь, оно никогда меня не любило. А тебя, разноглазая? Ласкают ли лучи тебя солнечные? Чье ты дитя? Сирота с тонкими губами из льна.
Помехи над нашими головами и в наших головах. Дрожат мелкой дрожью тонкие ниточки сущности, грозясь разойтись под грозное звучанье грозы. Что-то то и дело перещелкивает внутри меня, и между пальцами лопаются микроскопические пузырьки кислорода. Тошнотворная история с образованием планеты. Мы сегодня ее потеряли. Кажется, просто проглотили за завтраком, за "утренней трапезой", как говорят эстеты, поедая больше всех и не страшась подавиться.
Мы под давлением, под прессом, на нас давит едкий зеленоватый туман, и орел могучим крылом, пронзительно крича, закрывает небосвод, умертвляя последние отблески жизни. Мы глубоко загублены в смраде, скручивающем легкие и разламывающем трахеи, мы его часть.
Ты даешь мне советы, которые, тут же окутываясь дымкой, разве что касаются меня, не долетая через призму сознания до сути существующего меня в пространстве. Сверкают искры, погибшие не успев родиться, зная, что никогда не воспылать и не резануть огненным кошачьим языком по белизне над нашими головами. Мне кажется, у тебя нет ничего, что ты могла бы мне дать задаром. Мне кажется, у тебя нет ничего, что я мог бы купить за скромную плату, единственную, которой я могу распоряжаться. Я бы подарил планету, но последний ее кусок заглотил шелковошкурый аристократ.
Мгновения летят, и я их, конечно, упускаю, ибо ненавижу гнаться за тем, что при любом раскладе ускользнет. Ты же убеждена, что лучше мчаться, чем смириться с тленностью бытия. Возможно, ты боишься, что я сделал слишком глубокий разрез и дотянусь кривой лапой до сердца. Хочешь оставить здесь, благородно подарить пустырю что-то очень ценное, то, что он никогда не видел, оставить здесь толику тайны. Ты уходишь, прорубая путь сквозь удушающий газ. Ты уходишь первая, потому что прекрасные дамы не уходят вторыми. Ты уходишь, потому что я не слишком прекрасный не слишком джентльмен. Мы разошлись. "Как в море корабли" - говорил некий старик. Мы разошлись как дырявая шлюпка из сгнившего дерева и мощнейший, вместе с тем до боли в сердце изящный, фрегат. Я рад, что ты не потопила меня. Я рад, что позволила гордо уйти капитану на дно вместе со своим величественным судном. Почти капитану вместе с почти судном. Почти гордо. Нам не хватило пару капель в наше бесконечное море.
Оглядываю опустевший пустырь, как ни парадоксально, как ни грустно. Один. Здесь нечего больше искать. Помехи слишком сильны. Я ощущаю жгучую необходимость в завершении последней сцены последнего акты последней пьесы. Я их слишком уж разлюбил.
Давайте говорить куда идти, а что обходить стороной. Давайте говорить о себе, не называя имен, чтобы остаться инкогнито на страницах собственной жизни. Давайте топтать ростки, зная заранее, что шансов у них нет. Я ищу то, что сможет дать мне пару капель. Пару капель в свое разбушевавшееся море, жаждущее стать океаном. Я ищу то, что обязан найти. Я ищу то, чего нет, но что обязано быть. Прощальный орлиный вопль заглушается нарастающим гудением. Едкая дымка безумия змеею ползет по пятам.

новый сезон  —  «Сила трёх Богов»

Как здесь сможешь поспать, зная, что вокруг твоей жалкой жизни происходят такие перевороты. Удивительно, но темнота так угнетала твоё моральное состояние, словно изживая серый механизм с лица земли. Всё чаще поступали мысли о том, что конец всё ближе и ближе. Каждый новый день может стать совершенно последним. Кого может обрадовать осознание того, что он находится буквально на волоске от смерти? Да и глупо было надеяться на какой-то там счастливый загробный мир, где оленину, утятину или любое другое мясо не нужно добывать - где тебе его приносят на блюдечке с голубой каёмочкой облечённые в светлые дымчатые "одежды" белые, полупрозрачные волчатки-ангелки. Скорее, ты станешь одним из десятков неупокоенных душ, коих похоже видел каждый живущий на этом Острове. Аморфное тельце без особых очертаний, потухшие глаза, ранее наполненные цветом глубокого океана, голос, что некогда был властным и сильным, наверняка, будет разносится дурацким эхом, с которым так любят говорить призраки разных времён. Сколько их видел ты?
Сколько призраков разного времени приходило к тебе во снах. Некоторые твои жертвы, убитая собственнолапно, и не одна, твоя семья, хах. ха-ах. Уйди, просто уйди прочь.
Бессмысленное животное, где твои идеалы?
Тельце, что не могло более ворочаться по холодной земле, перевернулось со спины на живот и приподнялось на передние лапы. Дряхлая задница отчётливо ощущала насколько умерла почва без тёплого солнечного света. Промозглость. Чувствуешь крупинками тонкой серой кожи каждую слипшуюся жёсткую от времени шерстинку, от чего по худосочной спине пробегают пастбища противных мурашек. До чего же тошно не спать и не бодрствовать как следует. Ты выходишь из тьмы во тьму. Хотя, скорее, это не похожее на пересечение каких-то границ спального места и образной обширной улицы. Серо-белое пятно просто перекатывается на тонких лапах среди густого мрака. Настолько густого, что кажется он лапает тебя своими кривыми пальцами, излишне вычурно надавливая на шкуру, порой будто касаясь самых костей. Кругом, однако, было спокойно и тихо. Если можно было назвать происходящее кругом умиротворённой обстановкой.
Ты не спеша прошёлся туда, да обратно; сюда, да вот здесь. Осматриваясь по сторонам и всё время смотря лишь под лапы, а, может, и вовсе шёл с закрытыми голубыми глазами, или смотрел только прямо. В одну точку ли? Время близилось к ночи, а этой маленькой шавки было не видать. Ты уже давно знал, что Эритро любит "погулять", пропадая из стаи на долгое время. Она не особо скрывала, хотя и не явно выражала свою неприязнь к Южному Кресту. Некоторым временем ранее, наверное это было пару месяцев назад (так ли?), вы уже проходили столь неприятную беседу, в которой не обошлось без твоего рукоприкладства. Понимаешь с тоской, что юношеский максимализм и нереальные мечты этой чёрной бестии не одолеть похоже. Она должна сама повзрослеть наконец-то. Повзрослеть и в коем-то веке понять, где её место в этой жизни. Днями раньше тебе вряд ли было бы дело до её потрёпанной Пожирателями шкуры, не опускался ты ещё до уровня психолога для неугомонных щенков. Но сейчас, чёрт возьми, ты продал за её глупую голову часть отличных земель, а эта паскуда вновь куда-то задевалась. На зубах заскрипело сожаление о том, что ты вообще пошёл вызволять чертовку из плена. Пусть бы сожрали её эти черношкурые бесы, поделом ей. Может быть в виде, по-прежнему неразумного, призрачного тельца она была бы более снисходительна к тем, кто приходит ей на выручку?
Ноздри легко и бесшумно потянули воздух в лёгкие. Ну конечно, она может быть только в одном месте. Возможно, ещё не успела дойти до него или решила пройтись и нагулять себе спокойный царский сон отшельнического отребья. Ты ощущал её запах будто бы повсюду, так как внутри закипала твоя голубая кровь. Кажется, сейчас ты ненавидел её больше прежнего. И, поймав взглядом потемневших от ярости глаз тёмную фигурку беглянки, остановился на возвышении, что было сооружено из насыпи камней, укутанных жёсткой землёй, прошипев в идущую чуть ниже по песчанно-земельному настилу крепкую не по-девчачьи спину:
- Замри, пока я не вышиб тебе мозги.
Не до церемоний сейчас, маленькая тваринка. Слишком много позволяла себе в этой жизни, наплевав на чужие судьбы. Каждый, кто хоть раз упирался рогом за свои дрянные мысли, так или иначе платил за своё поведение. Сразу же или после. Суть не в скоропостижности расправы. Суть глубже.

Стоишь и смотришь на неё сверху вниз. Даже не из-за возвышения, на котором стоят твои по-прежнему жилистые лапы, нет. Далеко не из-за разных плоскостей земляной поверхности. Скорее, с неким презрением, с глубокими нотками ярости, с противной жалостью - такой, от которой кривится уголок губы, изображая нелицеприятную гримасу. Не смотря на то, что довольно темно, синие глаза, привыкшие к столь продолжительному мраку, различают среди её шкуры то самое место, куда она была повержена, там, на устье, - её раненный затылок, который, похоже, не стремится быстро заживать, так же, как его хозяйка не стремится наконец-то принять свой новый дом. В голове мельком проносится летний денёк, когда ты и сам хватал эту маленькую бунтарку за то же самое место и трепал, как папашки треплют своих отпрысков, чтобы вразумить хоть что-то в её крупной, но, к сожалению, пока пустой голове. От таких воспоминаний невольно поползла ухмылка, напрочь убивая всю серьёзность твоего выражения морды. Ты прижал язык к передним зубам, стараясь не раскрывать пасти, чтобы не засмеяться во всю силу, видя этот агрессивный комочек шерсти, обиженный на весь белый свет, пусть и звучит это как каламбур - белого нынче мало. Однако агрессию и ярость, как лапой сняло, ты чувствовал некое облегчение и умиление над смешной чёрной противостоятельницей всему живому и не живому. Разъярённый маленький кролик, только гляньте. Ты смачно плюхнул облезлый серый зад на землю, поднимая ворохом столб пыли. Хвост вытянулся струной за спину, как будто бы человеческая дамочка расправила подолы своих платьев назад, чтобы ненароком не наступить своими длинными и крупными для зверей лапами.
Летят ошмётки заячьих костей. Некоторые белые снаряды, ярким пятном заметные во тьме бесконечной ночи, приземляются совсем близко к твоим лапам, а ты лишь медленно переводишь на них сначала взгляд, после плавно опускаешь морду, чуть склоняя её набок, изучая своеобразную подачку от подопечной.
(*послушать как цургуль это говорит)
- *Сбили с дерева гнездо, да замуровали птицу, сидящую в нём, в тёмной пещере. И осталась она одна, среди диких кошек, норовящих повыдёргивать ей всё пёрышки до одного. В один прекрасный день врывается к ним пёс, выхватил он птицу, да унёс к себе в логово, отдавая свой уют, защиту и пищу.., - голос абсолютно отстранённый, спокойный и монотонный. Ты продолжаешь смотреть на кости, немигающим взглядом разглядывая их структуру, голова всё так же была наклонена; но после крошечной паузы, пустой взгляд тёмных глаз поднялся в сторону Эритро, заставляя и морду вновь выпрямится, а всему телу принять вид каменного изваяния. Ты выглядишь так, будто только что узнал, что остался единственным живым существом на этом чёртовом Острове. - Да только птица эта, не выражая благодарности, улетает прочь, поселяясь снова рядом с дикими кошками, - пасть даже не закрывается, когда ты снова делаешь паузу, синие очи совсем потускнели, смотря куда-то сквозь морду самки, что равнодушно и дико озиралась на всё подряд, даже на собственные мысли, - окружена... - глаза безучастно уходят куда-то под лапы волчицы.
Ты замолчал. Пропало всё, и смех, и ярость. Ты словно только что умер. Умер внутри, но оболочка ещё не поняла этого и доживает последние кропалики секунд прежде, чем упасть навзничь. Только вот, ты не падаешь, а продолжаешь сидеть, наконец-то прикрыв пасть, чувствуя, как высохли чёрные губы от столь продолжительного говора в никуда. Глаза совсем уж расфокусированы, словно и видеть не хотят, что эта тваринка собирается делать дальше и собирается ли вообще что-то делать. На уши безумно давит звенящая тишина. Ждёшь того, что она наконец-то хотела тебе сказать. Ведь, хотела же? Раз сама призналась, что давно искала встречи. Пускай говорит. Ты будешь просто впитывать звук, как губка.

Какое-то время в воздухе витала тишина, мёртвая тишина. Всё было максимально напрягающим и максимально отрешённым. Словно вы два потока разных по плотности вод, и бьётесь друг в друга, не позволяя течению смешивать тепло и холод. И бьётесь. Чёрное и грязно-серое. Ты не знал, сколько прошло времени, прежде, чем она решила обернуть свою треугольную мордашку на твоё обращение в никуда. Не знал, что было, что есть и что грядёт дальше. Ты знал лишь одно - волчица перед тобой бесконечно глупа и упряма, раз решила идти против всего мира и бездумно кусать руки, которые не причиняют ей вреда, они лишь гладят; однако вреда от них нет только пока что. Рукам со временем может не понравиться этот строптивый нрав, им могут надоесть незаживающие раны от укусов и тогда.. Тогда они просто замахнутся и дадут смачного леща прямиком по пушистой щеке. Схватят за израненный временем и чужими клыками загривок, да зададут ответную трёпку, не желая больше терпеть этих пустых издевательств и грубого отказа от взаимовыручки. Руки могут сделать многое. Поэтому собаки часто боятся своих хозяев и слушают их приказы, как бы не хотелось следовать по человеческому слову. Они не столько глупы, сколько умны, понимая, что эти руки дают кров, еду и тепло в людском доме, на мягкой подстилке, не сравнимой с жёсткой землёй города или приближённых лесов; понимая, что руки могут сделать что-то ужасное, если им воспротивиться. Они живут в тандеме не сколько с самим человеком, сколько с его руками. Всякий опасный зверь принимает ласку, собакам она порой необходима, как потребность в воздухе, коим они так беспечно дышат.
Разобраться с долгами. Разум вторит её словам и тело вновь обретает жизненную силу, оно возрождается от мимолётной смерти минутами ранее и фокусирует взгляд тёмных глаз на морде говорящего субъекта.
- Разобраться как раз-таки хочешь ты, раз давно ходишь по мою душу, - голос спокоен и холоден, ты просто напоминаешь чёрной молодой волчице её же слова, которыми ты был встречен на этой земле. Но она остаётся непреклонной и продолжает свою тираду слов. Улыбаешься хищно, никак не нарадуешься её девчачьего раскалённого нрава. Хочется с каждой минутой, с каждой фразой всё больше и больше умиляться по-отечески над таким потоком мыслей, что Эритро преобразует в столь громкие и чересчур полные смысла слова. Кажется, что она периодически сама не понимает, что говорит намного больше, чем осознаёт. - Раз ты всё ещё носишь своё несчастное тельце по этому Острову, значит, всё же за тобой есть должок, - ещё одно напоминание, что весь этот напыщенный юношеский нрав до сих пор горит и не тлеет лишь по причине твоих дел. Пожиратели просто тянули время, чтобы выудить побольше выгоды с девки, да только, если бы не твоя милость и отсутствие бешеного рвения переметить всё вокруг под свою стаю - она была бы мертва ещё там, на Устье, где собственноручно проиграла битву за ненавистный Южный Крест. Кто из нас глупец, воробей?
- Ты предаёшь тех, кто на тебя надеялся. Кто дал тебе кров, должность и место под солнцем, - ах, какой каламбур, - Ты ходишь бок о бок с сослуживцами на битвы и разведку, но потом заявляешь, что тебе это чуждо. Ты живёшь в Кресте, общаешься с близкими тебе волками, а после уходишь в ночи. Ты предатель в первую очередь сама для себя, Эритро, - точка была поставлена металлическим звоном среди простор голого и холодного пустыря, - Война лишь внутри твоей черепной коробки. Война со своими страхами и страданиями. Ни с Южным Крестом, ни с треклятым Альянсом или Пожирателями, - не смей перебивай, южанка, слушай до конца, ты же этого так хотела? - И даже не со мной, - саркастичный смешок, - Ты и есть твой враг.
Тот, кто отбрехивается от целого мира, думая, что всё вокруг против него, со временем начинает ненавидеть себя. Когда некто не реагирует на упрёки и дурной тон - кто-то начинает ненавидеть себя. Когда некого ненавидеть - кто-то начинает ненавидеть себя. Его мысли давят со всех сторон, заставляя бороться против себя же самого.
Это не выдумки и не перехват стратегии во имя унижения собеседника. Это реальность, суровая и жёсткая реальность.
Тот, у кого нет ничего - ведёт войну с самим собой.

Пропускаешь первую фразу молодой волчицы мимо ушей, тряхнув легонько одним правым, что было немного надорвано много лет назад. Тряхнув так, словно смахиваешь с него лапшу, которую бесконечно вешает на твою несчастную голову эта самоуверенная бездельница. Слишком устал слушать этот бред, слишком устал видеть эту гордую пташку, которая мечтает о вымышленной свободе, считая, что уж очень крутая, чтобы выжить в одиночку. Несколько дней - её срок. Пожиратели смогут найти её в считанные часы и растерзать за то, что показала свою тупость, вернувшись на приближённые к ним земли. И будут в выигрыше, съев и целую землю, и никчёмную самку южан. Ты прекрасно понимал их, и даже не попытаешься больше сделать что-то ради своих приближённых. Больно много чести. Хотят влезать в дерьмо? Пусть зароются в нём по уши. Плевать. Не бывало тех наездников, кто ни разу не падал со своего коня. В этой ситуации уже долгое время конём был ты, позволяя этой маленькой твари ездить на твоей пепельно-белой шее, ездить по ушам, по твоей гордости и всему, что прилагается к безумной старческой голове и телу. Невозможно угодить всем и вся на этом Острове, а ты последнее время только этим и занимаешься, подтирая задницы каждой первой шавке, которая возомнила себя несчастной в ныне твоей стае. Внутри словно образовалась чёрная дыра - инициатива погибла, жизненные силы испарились, а напускная благородность и вежливость и вовсе скорчилась в предсмертной агонии.
Угли в топку летели подобно дождевым каплям посреди сильного ливня, заставшего одинокого путника среди чистого и просторного луга, где совсем нет укрытия от катастрофы и ему приходится насильно чувствовать удары каждой из десятков сотен ледяных капель. Эта дура даже не думала затыкать свой поганый рот, продолжая лить из него всю грязь, которой только могла похвастаться её бестолковая чёрная головёшка. Пусть её слова и не были чем-то свыше, да и по сути своей мало тебя трогали, но ситуация в купе уже выходила изо всех рамок с большущим треском. Ставить заблудших и какое-то там жалкое инферно под одну гребёнку было уже чересчур. Ты прыснул от презрения, нахмурив светлые брови.
- Каждый, кто находится под стайным знаменем - безусловно имеет свой ценник. На то волки и сбиваются в группы, чтобы знать, что у них есть кров и защита, взамен которым они обязуются выполнять каждый свою работу, - стискиваешь зубы, прикрыв глаза, чтобы перевести дух, но через мгновение, не уловимое временем, срываешься, - о, Шитахи, ты что настолько тупоголовая, раз не знаешь что из себя представляет "стайная жизнь"?!
Нервный вдох, отворачиваешь морду в сторону, не желая более выливать на эту чёрную бестию свою неконтролируемую агрессию. Грудная клетка раздулась тяжёлым дыханием и плавно опустошилась, восстановив равновесие внутри твоего тельца.
- Мне надоело, - поднимаешь помутневшие глаза на Эритро, вставая и выпрямляясь в горделивую осанку, как и подобает вожаку, - Можешь катиться ко всем чертям, если позволяешь себе гнобить ту сторону света, где была рождена в каждом словосочетании, что вырывается с твоих гнусных уст, - делаешь небольшой шаг вперёд, всем своим серьёзным настроем и состоянием словно двигая стену воздуха прямо в некрупную волчицу, коей она кажется свысока, - Проваливай. Ты больше не член Южного Креста. В глазах разгорались мелкие голубые угольки, зарождающие в себе толику сумасшествия, которое ты так старательно давил в себе, занимаясь никчёмной стаей, никчёмными делами, никчёмными проблемами никчёмных волков и волчиц. Уйдёт она прямо сейчас и без сопровождения, с пинком под задницу или воспрепятствует, решив напоследок повыёживаться в целях утешения своего эго - тебя более не волновало. Ты был готов отпустить её, как мирно (по крайней мере, на данные минуты), так и с клыками наперевес. В идеале подослать по её следу погоню. Но эту грязную работу можно будет скинуть на Антагониста и его наёмников, им подобное только всласть.

Она его так и не дождалась. Астарту была свойственна черта, которую Каллисто до сих пор не могла понять, а потому она ее безумно бесила. Переярок мог уходить и не возвращаться, а потом появляться в самый подходящий момент. Вот и сейчас настал тот час, когда черношкурый бесследно пропал, видимо, даже не думая поворачивать назад.
«Ну и проваливай» - В сердцах подумала разноглазая, немного расстроенная тем, что ее вот так по-хамски бросили.
Но Безухая не собиралась сидеть на заднице в ожидании геройского возвращения блудного кобеля. Она получила от него то, что хотела – информацию. Раз волчица находилась на южных землях, она не видела смысла уходить с них. Да и потом, куда она пойдет? На Западе ее ждут с распростертыми объятьями Валькирии, жаждущие мести. На Востоке – шайка головорезов во главе с ублюдком Крестом. Туда разноглазая, безусловно, отправится, но не сейчас: она слишком слаба для расправы. Теперь единственно верным выходом, по мнению Каллисто, было вступление в ряды Южного Креста, который послужит для беженки отличным укрытием. Здесь она будет вести жизнь честной воительницы, сама, тем временем, все ближе подбираясь к своим недругам. Хищно ухмыльнувшись, волчица поковыляла прочь, собрав последние силы и поставив для себя задачу найти вожака южной стаи.
Сделать это было достаточно проблематично, ибо Лист понятия не имела, где находилась и в какой стороне расположено логово. Более того, она даже не знала, как зовут альфу и как он вообще выглядит. К счастью, ее дырявая шкура сыграла ей на лапу, и когда разноглазая попалась патрулю, ей ничего не стоило изобразить несчастную подбитую врагами пташку, которая желает встречи с вожаком. Южный Крест всегда славился тем, что предоставлял кров всем, кто в нем нуждался. Правда, сейчас эта некогда пацифистская стая приобрела нотки воинствующего нрава, однако принципы у нее остались теми же. Так что, патрульные не отказали и согласились отвести волчицу к своему предводителю, благо один из них знал, где сейчас находился вышестоящий.
-Серый Кардинал! На территории была обнаружена раненная, по запаху не принадлежащая к вражеским сторонам. Просит аудиенции с вами, - отчеканил волк, который шел первым в данной процессии. Он-то и обратился к серому крупному вояке, к которому они и направлялись. Каллисто же остановилась чуть поодаль, с обеих сторон подпираемая еще двумя волчарами: видимо, они решили стеречь Безухую на случай, если та все-таки окажется вражеским шпионом. Однако от черношкурой воняло подземельем и сыростью, и распознать среди этого амбре легкий отголосок Пожирательницы было невозможно. Каллисто уже давно не являлась таковой.
-Доброго бессолнечного вечера, Кардинал, - вежливо начала разноглазая, склонив голову, - мое имя Лист, и я пришла просить вас о разрешении вступить в ряды Южного Креста. – В последний момент Каллисто побоялась называться полным именем, ведь кто знает, какие слухи о ней ходят. Вдруг этот волк наслышан о злодеяниях Безухой?
Тут в поле зрения черной попала молодая щуплая волчица, которую когда-то разноглазая уже встречала: тогда она была еще щенком, которая повадилась перейти дорогу бывшей амазонке и Астарту.
«Ах ты тварь мелкая…» - Сердце Каллисто ёкнуло, когда она на мгновение решила, что сейчас малявка узнает ее и немедленно растрещит Кардиналу, кто такая разноглазая на самом деле. На мгновение задержав взгляд на Эритро, Лист снова посмотрела на серого, - «может, и не узнала. Только попробуй что-нибудь вякнуть, я тебя из-под земли достану…» - Внешне же волчица оставалась невозмутимой, а ее вид не выражал ничего, кроме почтения Серому Кардиналу.

И ты, давай ты расскажешь мне о боли. Начинай. Я хочу послушать. Смешок причинно следственной логики лезет на черные губы уродливой усмешкой. Вру. Я все это уже где-то и когда-то слышал. И это по-прежнему отвратительно.
В тебе она есть, кардинал. Боль. Довольно боли. Но ты опять забываешься. Склероз, видимо, удел всех безумцев. Я, впрочем, уже привык. Но не об этом. Ты – урод по рождению. Не знаю твой биографии – увы, но не думаю, что многое упустил. Наверняка, ни капли эстетики. Так. Пафосно, безвкусно. Много крови и мало смысла. Довольно тривиальная история любого, кто числился в рядах заблудших. Твой выбор во славу отдающего гнилью божка. Твой. У тебя могут быть мертвы все, кто тебе дорог, все, кто говорил с тобой и был с тобой – да вот только тебя-то это не трогает. Чертовски удобно.
А во мне она появилась не по моей воле. Не вся. Сначала семья, потом стая, затем друзья, учитель и так три чертовых раза, три цикла, три смерти и три жизни. Это четвертая. И я помню все прошедшие. Без исключений. Вот почему я так не люблю умирать. Но и страха во мне уже нет. Я уже пережил самое страшное. И переживу еще не раз – бессмертие обязывает. Уродом я стала через месяц после рождения. Быть может, раньше тебя. Но на то были причиной смерти отца и матери от медвежьих лап, адский холод пустого лигийского логова и полное одиночество. Октябрьским холодом выжгли в щенячьей памяти агонию падения из разрушающегося рая. Это было как клеймо. Серебристая тащила к восходящим уже меченого уродством проклятого божка. Так было каждый раз. Просто степень менялась. Геометрическая прогрессия. Хорошо, что сейчас темно. Мне жаль твою психику, серый. Не хочу, чтобы ты снова это видел. Снова. Ты преследовал меня во второй жизни, когда я еще не понимал своей тьмы. Побаивался. Думал, что она меня загасит – ее черное улыбающееся лицо и шепот. Не бояться. Не просить, и уж конечно, никогда никому не верить. А тут меня выжгло. Выжгло за одну ночь, выжгло страшно и больно. До ребер, до мяса. Сердце в черной копоти. Ожоги. Мясо. Моя мечта о сожжении кем-то была исполнена. Ты выбивал из меня пыль в третьей жизни. Как люди выбивают свои ковры – с чувством, с толком, с расстановкой. Стер гной с подживающих внутренностей. Спасибо большое. Тогда уже было легче. Тогда тьма скрыла догорающие угли. Показала полезность. Стала частью меня. Доверилась и залилась внутрь, охладив боль. Когда меня нашел и начал учить Видар, я осмелился надеяться, что третья жизнь будет в миру последней.
А это четвертая. Это смерть учителя. Это расколовшееся вдребезги стеклянное небо. И угли остались целы. Но ожоги теперь изрезало. Изрезало вдоль, поперек, наискось, криво – мне ли тебе рассказывать, серый, как режется стекло? И тогда болью захлестнуло. До полного шока. Гной из разорванных ожогов, пепел, плесень, гарь. Мясо и протухшая кровь. Двадцать семь раз. Три по девять. Я помню каждый. Потому что по каждому ледяным языком прошлась моя тьма. Ты видишь меня сейчас. Видишь плохо. И слава Советам. И я до сих пор никому не верю, заметь. Почти. Никому.
А пустоте я открыл сразу. Не спрашивая кто. Да она и не стучалась. Просто зашла, прошуршав по обдолбанному чьими-то подкованными сапогами порогу темной мантией. Зашла вместе с майскими пожарами, ворвалась, отвесила пощечину – вот, посмотри, видишь боль? Забудь ее. Теперь есть только ты и я. И мы вместе. И всегда так будет. Детские трагедии. Их смерти, их пропажи, их боль. Вот так, значит? Я видел кровь, кардинал. Я видел тьму, знал страдания. Я все это знаю. Это мое уродство. Настоящее взрослое уродство, купленное огнем. Чтобы ты там не говорил, серый. Это так. И да.
— Не смей даже упоминать о том, в чем ты ничего не смыслишь, – скалюсь, не смотря на него. Жмурясь. Мне больно. Не трогай его. Не упоминай. Это моя память. Это он никогда не считал меня бабой, хотя и называл неоднократно. Мой учитель, тренер, моя третья, мать ее, жизнь – заткнись, будь добр, или я вырву твой поганый язык и заставлю его жрать. В идеале. В реальности ты просто поваляешься в пыли. Тривиальность всегда унижает. — А теперь послушай меня, кардинал. Не приписывай себе лишних заслуг. Обязанности командующих не менялись во все времена. И на должность командующего вставали те, кто мог их выполнять. Ты встал – ты выполняешь. Но всегда найдутся те, кто обвинит, – сарказм, много сарказма, – кто раскритикует, кто внесет поправки. Потому что всегда можно сделать лучше.
Спокойно облизываю клыки. Правильная позиция насчет подобных мне, кстати. В этом ты не ошибся. Но речь о подобных. Понимаешь разницу?
— И не надо жаловаться мне, кардинал. У Вас на это есть свои боги.
Считай, что это было прощание. Не намерен дальше беседовать о том, к чему пока не имею отношения. К власти я подготовлюсь самостоятельно, меня принимаемые решения не пугают, да и цель поставлена довольно четко – так властвовала серебристая, и я буду делать так же. Но не сейчас. Не сегодня. Я вижу, насколько сильно волка трясет от бешенства. Но не боюсь. Увернуться успею, а может, и ответить. Если ты все же захочешь поиграть. Вздох. Мясо на загривке тронул холодный порыв ветра.
Шаг. Голоса со стороны – ан нет, видимо, еще постоять придется. При сложном слове на губы привычно вылезает холодная насмешливая улыбка. Послышалось, или южане научились выговаривать такие вещи? Аплодисменты, переходящие в овации. Вы заслужили.
Темно, красно в карих глазах, но я смотрю назад, вглядываюсь в дрожащую темноту за ледяным взглядом кардинала и незнакомым мне южанином-патрульным. Две светло-серые спины и статная фигура между ними. Втиснутая. Нечто знакомое. И запах знакомый. Старые знакомые. Звонкая пощечина здравого смысла, от которой легко звенит голова. Давай без глупых комментариев. Поберегись. Трое волков, которым ты сейчас явно не соперник. Которых уже нет здесь. Тогда давай быстрее. Я чертовски хочу спать.
— О. Какие люди, – презрительно. Без намеков. Просто мы давно не виделись, разноглазая. Просто я скучал – слышишь, насколько я по тебе скучал? Я даже, пожалуй, попробую тебе это доказать. Этакий жест доброй воли, если хочешь. — Что же, захочешь вспомнить золотое детство – я проживаю здесь, недалеко. Милости просим.
Не обращая внимания на слова Цургуля. Уже ухожу. Шаг, шаг. Наконец развернув голову. Дикая боль в затылке. Иди медленно. Удовлетворяй свое чертово любопытство. А ты, разноглазая – прости, что запамятовал имя твое – проходи собеседование. Удачи. Я чувствую, что смешно, что мы здесь, сейчас – сборище инвалидов, уродов, чертей. Развлечемся. Давай. Удивляй.

Отредактировано Eritro (2016-08-23 19:54:12)