Отвратительно. Отвратительно твое лицо, твои глаза, тело, которое не знало легкости и тепла, ты вся, вся ты переполненная до краев ядом. Никто не сумеет пасти, никто не сумеет обрести покой с тобой, даже он, даже его душа, привязанная на века к твоей не сможет. Просто не сможет даже просто подохнуть легко.
Все не так просто, когда перед тобой стоит герой многочисленных убийств душ. О нем будут солгать легенды, пока душа не обретет свой дом.
- Верно, все верно... - протянула слуга, упершись застывшим кукольным взглядом в левую сторону груди Серого.
- Все время на восток... без остановки, без потерь... должны взять найденные части... Север, Юг... запа-ад... чтобы обрести то что потеряли, - монотонный низкий голос без остановки.
Мгновение. Она обрела себя. Живой блеск в глазах восстал из мертвых в глазницах формально живого существа. Вдох срывается в пропасть выдохом и надрывается рыком, она продолжает:
- Не стоит бояться, не стоит смелеть... мы не утратим веру в меня, мы не утратим веру в меня, когда вокруг будут те, когда вокруг будут те... которые будут кричать "Шерриарх!"... - хохот, но отчего то звонкий, даже нежный. Как странно.
Всю эту "правду" диктовал он самый еще давно. Его дикий, коварный план должен был состояться, только если Слуга сделает все правильно и внедрит, внедрит свой яд в непознанное тело Серого.
- Попытайся удержаться, братик.... а-а-а...
- Я помогу ему не сдаться на полпути, я сохраню тебя в нем и себя в тебе...
- Самые главные ублюдки во-он те... их трое, значит яд безупречен. Вы... сумеете победить тьму, вселив вместо нее пропасть... граа-х..

Отредактировано Summersby (2013-07-31 14:24:30)

Черный пес стоящий перед волком вечно изменялся, то он грустил, то смеялся, что в конец тебя запутал и нагнало тоску. С такими общаться не интересно, такими не интересно манипулировать, они теряются в образах, рассуждениях, действия. Такие как этот пес обычно растворяются сами в себе. Черный вел речи о родстве, о чем-то диком и домашнем, ты же глядел в небо, которое все больше утопало в свинцовых облаках и мечтало разразится отвратной погодой. От созерцания сей деяния Греха отвлек не то вопрос не то просьба странного зверя. Хочу как вы...
- И чего же, ты хочешь? Хотеть можно и крылья, а получить лишь острые камни в брюхо.
Белый дернул ухом и с легким недоумением уставился на дикого пса, как тот нарек себя. Но черный ком шерсти уже двинулся в сторону какого-то волка. Принюхавшись, ты различил в воздухе запах самки и нахмурившись двинулся за псом. Все же одному таскаться скучно, а из сложившейся ситуации может получиться весьма веселая картина, или по крайней мере эта нелепая компания убавит уныния в мыслях Греха.

начало
17 сентября 186 год

Утро было голодно.
Оно сжимало землю, висело над ней, тяжело хлюпало мокрыми крыльями, в спешке давилась снами и надеждами. Темное вывернуло из-за очередного мрачного дерева, скользнуло в туман, смешиваясь с ним, обретая новые, невиданные до этого черты. Тени падали, таяли медленно, словно хватаясь за возможность остаться тут, ибо в небе им не было места. Серое, пасмурное небо; оно будет пасмурным до скончания веков, благо омерзительный, жаркий свет не терзал очи - да и ладно. Ничего, кроме бродяг, вымученных, без теплого очага внутри и без распада в желудке.
Она поморщилась, вдыхая вновь и вновь с жадностью воздух, вдыхала туман, стараясь расправить помятые бока. Сама потеряла тело в этом сладостном тумане, который создавала то и дело, окутывалась в него, будто в мягкую, теплую шаль. Молчание. Уста ее были непривычно сжаты и подведены тонкой каемкой алого - брюхо набито другой, уже совершенно неважной, но жизнью, вернее, лишь частью существования кого-то, кто имел возможность нести свой дух по этим землям, а теперь холодной плотью устилает кости. Пасть немного дрожала, зубы клацали тонко, неуловимо - она сама, по привычке уже, игнорировала это, лишь кривила уродливый рот в мимолетном чувстве.
Фанатичка была непривычно дика в своей шубе забвения. Утро сожрало глубокие эмоции, оставило лишь сладкий, густой раствор формалина. В этом формалине погрязли ее миры - теплые, расплывчатые, акварельные, любовно очерченные ей. Глупый, нескладный бред. Красные, воспаленные глаза глядели сквозь прищур, сквозь уже начальные старческие морщины. Стареет, грубеет. Некогда плавные формы обратились в рубцы, жилы. Дышала глубоко, но не могла свой увядающий организм заставить тягаться с теми реалиями, что выпали на долю.
Дышала, чувствовала, существовала.
Чувствовала каждой клеткой, как дышит вокруг лес, движение порождала лишь мнимая свобода. Будь проклята свобода, которая не несла ничего, кроме вечного голода и холода.
Утро насытилось и теперь улыбалось беззубой улыбкой ей. Сопроводит стаю птиц ленивым, цепляющимся взглядом. Переступит лапами по мокрому. Слова, строки слагались спонтанно, но тяжелым грузом висели.
Устало вздохнет; пальцы тоски мягко сжались на горле. Волоча чугунные лапы, черным истуканом возвысится над увядающей травой, невольно сведет ее вид со своим в расплывчатые параллели, замечая общее, тяготеющее. Хвост уже мирно покоился рядом, обвив лапы, что мерзли немного, шерсть смята у холки и приглажена с боков, выставляя наружу, подчеркивая лишь болезненную худобу. Звенели тонко кости ребер. Шея расслабленно свисает, голова слегка набок, скрытое бельмо в очах налилось кровью. Взор неспешно скользил по землям, что простирались перед ней; пыталась отделаться от чувства навязчивого дежа-вю, но когда-то позабытые образы обретали краски, высасывали элементы из видимого, складывались в затертые картинки. Боль. Вдали река пробуждала неприятное воспоминание, но оно будто просыпалось неспешно, обнимая ниже сердца. Губы потеряли красный на поверхности языка, самодостаточно в своем мрачном, изрезанном ласково ухмылялись, любили.
— „как ты там без меня?“
Приближение скорых изменений чувствовала, но неоднозначно, словно видела рядом, вкушала уже их аромат, но не могла вызнать, различить - все уходило из суженного донельзя угла зрения. Тощее тело сдувал ветер. На мгновения лик посетила смута, наивная отрешенность, но крики позади встряхнули - напрасно, ибо слишком далеко, да и принадлежали тем, кто в пищевой цепочки многим ниже. Перемены, вернее, их призрак занимали мысли, тревожили, бескрылыми птицами осели в сознании, ибо в любом случае безрезультатны. Бескрылая птица.
Птицы улетали на юг, там теплее. Только что теперь? Кругом мерзлота, холод. Подкрадывался исподтишка, касался холодными пальцами, прикладывался осколками к венам. Во многом узнавала себя.
Снежная королева. Боги даровали титул, а про королевство позабыли.
Королева. Королева ходит, как хочет, но всегда за королем.
Король умер, шах и мат. На доске лишь пешки, и все они, бессильные - она. Неудачница.
Сладко это слово перекатывается, греет истинностью, неприкрытой честностью. На другой стороне доски подавно нет никого.
Боги закончили свою игру. Черные пешки делают свои одиночные ходы.
Безразличие монохромное, своим свежим молитвам растягивается змеиная улыбка. Ветхое, идеальное в своей кристальной чистоте одиночество развеет предчувствие чего-то бесцветного, развеет шелестом опадающих листьев. На носу брезгливые складки волнами. Пока еще живой пар идет в жертву жирному небу. Внимательно Шаманка проследила его краткий путь. Ее не интересовала вовсе природа тех или иных событий в ее жизни и вокруг нее, она была лишь немым созерцателем и потребителем оных творений богов. Слабый рассудок не волновало, что слишком мало, должно быть, размышлений, раздумий, не мимолетных, а нацеленных и выверенных - все это казалось ей жуткой праздностью. В прошлом думать не привыкла, да и не надо было. Благо с мордой повезло - в чертах читался налет ума, но густой глас бездумной речи все марал грязью. Однако поумнела в последнее время, отдавалась больше бессмысленной философии, один из слоев мировоззрения искажался и менялся, тот, что не касался вечного и сокровенного.
Вдаль взгляд уже вовсе лишен внимательности. Слащавая ненависть, гнилое равнодушие. Прилипшие тропинки ждут шагов. Забыты, забыты. Тряхнет головой, вступая в реалии, заявляя права на роль. Чужие слова раздирают голову.
Она была голодна.

Отредактировано Аделхайд (2013-11-07 22:39:15)

офф: буду писать от первого лица. :с

— Красавица жизнь, ты так прекрасна... прикоснуться к твоему источнику, тонешь, тонешь, сладость внутри... Красавица, волнуешься? Все дрожит в тебе, все... птицы, стаи их, они так великолепны. Дай мне прикоснуться... дай прикоснуться к тебе изнутри... дай влиться твои глаза и рот... Не покидай меня, служба моя верна, просто говори, мне так приятно слушать, ощущать... Дышишь глубоко, существуешь, даруй мне немного своего... тепла... Как он там, иногда говори, иногда, жалей сердечко хрупкое...
Красавица жизнь, ты так прекрасна. Не могу подобрать слов. Я запрокидываю голову выше, но не вижу ничего, кроме кисельного света. Боги улыбаются мне. Чувствую, как череп мой раскрывается, ветер скелет продувает насквозь, и трясет. Сидя удобнее говорить с костями, удобнее вникать в их потребности. Красавица тело, красивые движения. Все пресыщено движением, театр немых. Тишина. Даруй мне возможность прильнуть к ней всем своим жалким телом и никогда, никогда не отпускать.
Он был прав. Всегда был прав. Поначалу меня это бесило, но времена меняются. Было слишком далеко это. Он-то был прав - никого слишком близко к себе подпускать нельзя. Он словно пускал свои ‘мудрые’ мысли по венам. Кашель.
Птицы. Их крик заставляет смотреть выше. Этот хаос так тешит, как любим... Хлопок. Где-то дальше, должно быть, город. Металл, что несет смерть. Все это далеко от его мира, что выстроил и подарил мне. Но он меня отвергал. Я была чужая этому рукотворному миру. Должно быть, когда Калахира забирала его к себе, Он оставил мне всего себя изнутри, но это внутренне отвергало меня. Беспощадно. Другая группа крови, хотя Он говорил, что едины мы в своих побуждениях, и он был прав, но все это схоже так сильно с раздвоением личности, о котором говорят, но не видят, не видят... у всех есть некое второе ‘я’, но оно порой погибает без причины... цели, цели, цели.
Я вздохнула. Никогда не видела звезд. Небо сейчас улыбается мне, а я улыбаюсь ему в ответ.
Все, что видно мне в этом чистокровном, абсолютном Небе - астрономический хаос. Он любил небеса, находил созвездия. Души послушников... хотелось их найти и вобрать в себя, даровать им жизнь в Себе, увы, они далеки. Боги обещали мне щедрый дар за службу. Хорошо. Кивок головы и внимательный взгляд в сторону. Они выше нас, они помнят.
Запах. Чужеродный, неприятный запах. Встаю, делаю бессмысленные движения влево-вправо, разминаюсь. Издали уже чувствуются плоский ум, невыразительные мечты прочее, что так много в нечестивых еретиках. Каждый раз обещаешь себе держаться подальше от них, натыкаешься вновь вопреки... есть в них что-то, чего во мне не было. Простейшая материя мироздания, живой огонь. Странники всегда идут на очаг. Заставляешь себя их презирать, даже выходит, но эта смесь ненависти и притяжения омерзительна. Сбой в системе... дурнеет, в глазах мельтешит от скачка. Вытягиваюсь, издали напоминаю мокрую кошку. Голос вырвется, наверное, с первым звуком с взвизгом. Старый инструмент. Позолоченные струны, скованные богами. Он на них играет, дерево лишь средство выражения. На инструменте можно играть без основы, звуки извлекают струны.. казалось так.
Эти бессмысленные морды пробуешь и забываешь. Не больше, чем подаренное наслаждение на одну лишь ночь.
Красавица жизнь, ты так прекрасна.
Вдали уже вижу силуэт. Белесый какой-то, непонятный. Бояться нечего, иду навстречу, рассекая туман. Ты видишь ли? Шрамы побагровели от напряжения и застывшей агрессии. Многие привычки перенимаешь у тех, кого любишь. Замечаю его неторопливость, и сама замедляю свой шаг - негоже бегать, уподобляясь насекомым и крысам. Даже этот незнакомец прав в чем-то, и это раздражает.
Время. Его тратят просто так. Медленно вкушают, когда оно так скоротечно... все успеть хочешь, хватаешься, разбрасываешься собой напрасно... пусть. Глаза монашки непривычно глубоки, впали в череп. Легкие, грациозные прыжки, усталость прослеживается. Под кожей жира ни грамма, внутри ни грамма пищи. Эта пустота чарует... надежда... в пустоте некий абсолютизм, кристальные планы, все четко.
Ближе. Уже можно различить цвет шкуры точнее. Белый, на него словно лениво, неаккуратно налито серое и черное разводами. Краски сгущаются, воздух становится тяжелее, насыщеннее. Повседневность отшельнической жизни. Эта неожиданность встреч, которые не предугадаешь, нравится.
Ближе. Высокий. Шрам поперек. Себя в других узнаю. Бирюзовые глаза видать, но их строение и прочие мелочи не различишь, ибо еще далеко, чтобы собирать такие факты по крупицам. Да и не следует, смысла нет. Перематываю пленку, все серое, помехи... много вас было таких, все разные, все замечательные, такие вкусные, что хочется блевать.
— Утра-а-а, — глубокий, властный голос волнами окутывает всю поляну. — Не так часто встретишь странников в столь ранее время в этом позабытом богами месте.
Не подходя близко слишком, встаю на месте. Пусть сам подходит, если ему не докучают эти ни к чему не ведущие встречи. Чувствую запах отсюда - так несет от проливших кровь... пожирателей смерти... Но нет, бродяги в нем не чувствовала, поэтому из своего круга откинула. Будь Он со мной, то презрительный смех сейчас бы сотрясал всю равнину, всю воду в реке ниже... о, ты так прекрасен. Опускаю взгляд под лапы и тут же вскидываю голову вверх. Так несет от легионеров. Дурная стая. Спасший выдал слушок, что их главарь подох. О, этот старина Дикий, доводилось его пару раз видеть... невыносимый, уродливый. Насмешка возникла из ниоткуда, эта же насмешка заиграла в глазах. Он презирал легионеров, помнится... прав, прав.
— Что-то потерял ?
Гул в груди.

Отредактировано Аделхайд (2013-11-09 18:14:42)

Ещё совсем недавно казалось, что тьма властвовала всюду, было темно, хоть глаз выколи, а сейчас... сейчас солнце пыталось пролить свет над лесом и над реками, сгоняя прочь темноты пелену. Неспешно, даже немного лениво Ксеон волочил лапы по земле, цепляя когтями крупные листья и ломая маленькие веточки почти при каждом шаге. Ясные, бирюзовые глаза белого самца глядят вперёд и только вперёд, выбрав для себя цель и приближаясь к ней. Хм... С кем же встреча у меня сегодня? Кто настолько смел, что продолжает быть супротив меня? Ха! Так говорил мой брат, Бард, сколько я уже не видел этого... зверя... Сколько я натерпелся от него. Чтоб ему пусто было! Несмотря на то, что он мой брат... Я ненавижу его, ненавижу всеми силами души... Мимика, мимика Белого Пепла, которая менялась буквально за доли секунд, что он вспоминал о брате, испортившим всё его детство и юную жизнь. Бирюзовые очи сузились, а уши, мохнатые уши немного прижались к голове. И всё же, воспоминания не способны настолько сильно повлиять на кого-то, даже самые ужасные; очень скоро Кодьяк понял, что причиняет ему дискомфорт...
Но отвлекаясь ненадолго от этого, хищник заметил, что зверь, а точнее волчица, остановилась, предварительно проговорив что-то наподобие приветствия. Что ж, самец последовал её примеру и тоже остановился, но сократив меж ними расстояние до трёх-четырёх метров. Боль. Снова, та самая, жгучая боль, болел шрам, самый крупный, что на морде поперёк. Он периодически болел, в основном на погоду, как у старцев суставы, предвещая перемены. Перемены это хорошо, они влекут новое, даруют новую жизнь, новое дыхание, позволяя увидеть и ощутить то, что было ранее неведомо или недоступно. И всё же, перемены это хорошо, но отнюдь не всегда легко, иногда они влекут разрушения, а порой и смерть. Разве не прекрасно? Да, это восхитительно, легионер, пусть и немногим отличался от своих состайников, но многие из них не владели тем, чем обладал Кодьяк, который наслаждался и упивался тем чувством ожидания, той жаждой, что сводила с ума и доводила слабых до безумия. Коди любил и умел ждать, выжидать до каждой секунды, а потом делать смертельный и судьбоносный удар. Самец ощущал всем своим естеством, что незнакомка не в восторге от их встречи, но по крайней мере, начала разговор, пусть это и типичные манеры, но они о многом сказали воителю...
- И тебе доброго утра, незнакомка, - хриплый и немного грубый голос, от которого свинцом наливаются уши, донёсся из груди волка, - что мне утро, что мне ночь, для прогулок нет определённого времени...
Явный смешок, но ни один мускул за это отвечающий, не дрогнул на морде самца, но это ненадолго... Шум, громкий и довольно резкий шум, схожий с птичьим гулом заставил Ксеона раздражительно поднять глаза к небесам, злобно ища виновником не желаемого гама. Как это ни странно, но никаких птичьих стай зоркие глаза Пепла не приметили; хищник уже было собрался вновь обратить взор на неожиданную собеседницу, но внезапно возникший в небе образ ворона задержал его взгляд. Птица казалась крупной, но всё-таки хищник не верил, что сия пташка создала так много шума и гама, но остался при своём. Это ещё кто? Какого лешего он тут забыл? Недоумевал Кодьяк, как только пернатое недоразумение приземлился чуть поодаль от волчицы, но всё же выглядел он как-то зловеще и во взгляде самца явно читалось недоверие и настороженность...