Волк внимательно смотрел на мелкую хищницу, в душе даже не предполагая, что может заставить лисицу добровольно шествовать к волку. Более того, в голове довольно ясно начали всплывать воспоминания, в коих он, бок о бок с Крестом ( да будет его шкура цела), гоняли, рвали и убивали представителей ее рода. На языке выступило призрачное послевкусие напоминающие стальной, солоноватый привкус свежей крови.
Незаметно для себя Урод шумно сглотнул, а незнакомка могла видеть, как зеленый глаз переярка, лишь на миг, вспыхнул недобрым, бушующим пламенем.
Лиса приближалась и от нее не пахло страхом, ровно как и привычной носу лисьей вонью. Бафомет же не спускал с гостьи сосредоточенного взгляда, продолжая наблюдать за нею через плечо, провожая по всей траектории движения. И лишь когда самка уселась, столь вальяжно и смело, Демон начал чувствовать что-то неладное во всей этой постановке. Тварь появилась из ниоткуда, при этом нос никогда не подводил переярка. Она слишком смела для той, чьи братья и сестры заменяют волкам паштет на ужин. Она слишком... Не лисья.
- Вера его, но не моя.- сухо отозвался самец с подозрением глядя на незваную гостью.
Интересно, а с чего бы ей вообще интересоваться его верой? Неужели пресловутым богам так резанули слух его богохульные словечки? Если, конечно, эти боги и существуют в самом деле, а это не происки Каннибала (или креста, или еще кого-то из шайки умалишенных фанатиков), что изловили несчастную лисицу и под страхом казни направили ее сюда, попугать, малость, изгнанника. Видать, не такие уж они и независимые в своем могуществе, коль так болезненно отреагировали.

- Я его тоже не просил. Мог пройти мимо и дать мне, наконец-то, сдохнуть.- так же сухо отозвался Бафомет отметив, что лисица хоть и усмехнулась, но от ее фразы все равно веяло гнилью.
Впрочем, по большей части, ему было плевать на подобные толки. И он был вправе прогнать хвостатую, но она была неплохим собеседником для того, чтобы скоротать время. Время... Такое заискивающее, такое непостоянное, такое предательское. И в самом деле, что мешало Крогану пройти мимо? Совесть? Честь? Обязательства? Доброта? Все эти слова были не более чем пустым звуком, по крайней мере для Урода, по крайней мере сейчас. Ведь пройди он мимо, то переярок вполне мог бы дальше валяться в луже собственной крови, пока его не нашел бы кто-то более озлобленный и голодный. Например медведь. А может и сами Заблудшие. Ведь принимая удары Креста и не смотря на свое сопротивление, куцый мечтал о том, чтобы страдания его никчемной жизни на этом прекратились. Полтора года жизни, полтора года скитаний, боли и ярости. Если бы эта лиса только знала, что ему пришлось пережить, она была наверняка повременила с этими вопросами о вере. Рожденный вне любви не может быть рад "создателям". А уж если учесть сколько отсрочек и гонений выпало на душу в том момент щенка, то и вовсе все становится очевидным. Но... Какое кому дело? По крайней мере сейчас он имеет достаточно весу, чтобы отогнать от себя навязчивых гостей, коль такие захотят внимания.
- Сны- бред воспаленного болью мозга.- бесстрастно отозвался одноглазый следя за каждым движением самки, при этом чуть поглядывая на озеро,- Похоже моя жизнь настолько красочна и великолепна, что мне не нужно видеть ее продолжение и во сне.

Появилось желание заставить лису остановиться, ибо движения ее начинали раздражать. Лисы не ходят кругами, лисы не общаются с волками, лисы не лезут с философией к одиночкам, чья морда ничуть не прекраснее судьбы ее обладателя. Нарастающий гнев был подобен снежному кому, что подкатывал все ближе и ближе, но... Лиса будто почувствовав неладное остановилась. Да не просто где-то там, а напротив Бафомета, что было еще более смелым поступком, нежели начать разговор со столь неприятным существом.
- Несомненно, предостаточно. Если уж Смерть отказывается от меня, то Время определенно симпатизирует.- отмахнулся от новой знакомой переярок и так посмотрел вновь на воду.
Гладь озера, что поглотило Крогана, так и оставалась нетронутой. Разве что брызги и волнения гейзеров пускали круги по воде, да создавали, порою, небольшие волны. Но ни корноухого, ни кого-либо еще так и не появилось. Демону начинало казаться, что черный уже и не выберется из этой пучины, в которую по доброй воле с головою окунулся, а он, Бафомет, как пес будет сидеть и верно ждать его на берегу. Совсем как пес. И он станет Псом...
Кидолем.- прозвучал в голове лисий голос, повторяясь столь мелодично и дружелюбно, что становилось не по себе.
Не по себе становилось и от усталости, что волнами накатывала на молодого волка. Лапы казались ватными, а голова налитой свинцом. Веки тяжелели и Бафомету казалось, что не долго он сможет удерживать их. В горле пересыхало, нос более не реагировал на лисий запах, мозг будто покрывался неким туманом, заставляя волка позабыть об осторожности и недоверии. Сам того не желая Урод было хотел встать попить, однако лапы его подкосились и зверь плавно опустился на землю, сворачиваясь в глубок и, забывая о ноющей боли сковавшей все тело, начал погружаться в липкий и приторный сон, который вовсе не был похож на обычное падение в забытие... Но на что он был похож? Из последних сил черный еще старался сдержаться, сфокусироваться на лисьей фигуре и на ее глазах, но  разум становился все более невесомым и ватным, заставляя Пса закрыть глаза.

Начало нового сезона

До правой лапы неожиданно добралась резкая боль. Она острой иглой пронзила сразу множество точек, на предплечье и пониже, и заставила практически белого по окраске волка тихо охнуть и осесть на землю, покрытую уже начавшей грубеть, но всё ещё по-весеннему ласковой травой. Зверь часто задышал, настороженно прислушиваясь к собственным ощущениям. Кажется, отпустило.
– Ах, ты ж…. – вдруг вскрикнул он и тут же до крови закусил губу. Кажется, с его губ было только что готово сорваться явное богохульство.
Но ругань этот экземпляр рода волчьего никогда не доводил до конца, ибо был уверен – это противно богам. Богов волк очень чтил, а, как известно, уважение заставляет слушаться даже сильнее, чем панический страх. Так что непотребные слова были подавлены в самом зародыше, а губа – закушена основательно, и на белой шерсти явственно проступили маленькие алые бусинки крови.
Самец снова задышал часто-часто, словно отходя от долгого бега или напряжённого боя, но вряд ли он надеялся таким приёмом прогнать боль. Через какое-то время белый полностью опустился на траву и затих минуты на две. Боль всё ещё пыталась укрепиться в нём, то и дело напоминая о себе то слабым, то сильным покалыванием, странствуя в поисках наиболее чувствительного места от плеча до локтя. Теперь уже не одна, а тысячи иголочек, правда, значительно более слабых, пытались довести волка до белого каления. Но тот молча ждал, зная, что рано или поздно боль пройдёт. Лишь иногда, видимо, во время особенно сильного приступа, он принимался тихо бормотать что-то, проглатывая слова и не доводя вслух до конца ни одной фразы.
Наконец последняя иголочка, поняв всю тщетность своих попыток, уколола в последний раз, и глубоко вдохнул, с усилием расширяя грудную клетку.  Всё снова было в порядке, словно и не наступали никогда те мгновения слабости. Можно было продолжать свой путь, от которого и оставался-то жалкий огрызок в десяток метров.
«И кто же знал, – подумал волк, поднимаясь и стряхивая несуществующий сор, – что эта боль вернётся как некстати. И что забытое давным-давно ругательство неожиданно всплывёт на языке… Некстати же этот Гомор распорол мне правое плечо почти накануне очередного задания. Некстати и заболели почти зажившие шрамы. Пока сидел в пещере, они никак не давали о себе знать. Стоило пройти несколько десятков километров, и она вернулась. Надеюсь,  не придётся лишний раз обниматься с земной твердью, пока преодолею оставшиеся метры до Горячего озера. Да, озеро…»
Представителя рода волчьего все называли Нулём, а путь он держал действительно к Горячему озеру. И сейчас он, уже совершенно оправившись от так некстати пришедших неприятных ощущений, прежним мерным шагом преодолевал последние метры до кромки воды. Где-то неподалёку должна была ожидать Абсолюта ушедшая далеко вперёд Крестьянка. Но странно: свежий запах не витал в нагретом лучами солнца воздухе. Но, может, его обманывает что-то?
Последний шаг поставил его лапы на самый край берега, и теперь поле зрения застилали плотные клубы горячего пара, поднимавшегося от воды. 
Белые бесплотные и безжизненные сущности, более всего напоминавшие вытянутые сверху вниз облака, постоянно меняли форму, перетекали друг в друга, раскалывались на тысячи кусков, подлетали совсем близко к воде, чуть ли не ныряя в неё, а потом с тихим треском-шипением отрываясь от ярко-голубой глади. Время от времени они приближались к самой морде Туза, обдавая его струёй тёплого воздуха.
«Зимой или, на крайний случай, ранней весной, мне бы здесь понравилось… – почему-то ухватился за одну мысль Ноль. – Это ведь не то, что лежать в холодной пещере, ёжась от холодного влажного воздуха. Вода тут тёплая, но явно не для лета, да...»
Белый воин заставил себя отвернуться от воды и пройти метров семь по берегу, напряжённо вслушиваясь, вглядываясь и внюхиваясь в белый пар. Если Крестьянка и могла быть на Горячем озере, то лишь там, за белой пеленой, да так удачно скрывалась бы, что даже Абсолют не мог бы её обнаружить. Но нет, самец был совершенно один возле этой неприятно-тёплой в жаркое время года воды. Лишь ему время от времени шелестела под тёплым ветром зелёная трава, лишь для него клубился над гладью озера полупрозрачный пар. То ли жёлтое, то ли рыжее солнце освещало всю эту идиллическую картинку и добавляло в неё куда больше тепла, чем следовало, время от времени стыдливо прикрываясь крохотными облаками.
Но не Нулю было любоваться красотами природы, когда у него было совершенно чёткий план: добраться прямо до Горячего озера и найти там почему-то убежавшую вперёд Крестьянку. Дальнейшее в этом плане виделось несколько размытым, но рутьера это совершенно не смущало, он рассуждал примерно так: «Не я всё это затеял, не мне и отдуваться за то, что не всё прошло гладко, ибо свою часть я выполнил безукоризненно». То есть, конечно, такой стройной формулировки в голове Туза не было и в помине, но абсолютное равнодушие к постороннему, а таковым было всё, не касавшееся его части задания, было заложено глубоко в подсознании самца.
Тут только Ноль понял, что уже добрых две минуты стоит на одном месте, непонятно чем занимаясь. Это заставило его снова перейти на мерный, словно тиканье хронометра, шаг, которым он прошёл ещё метров двадцать, на этот раз лишь принюхиваясь, и то без особенного усердия. Это было совершенно лишним. Давно уже в голове было понимание: он один.
Не было уже ни мыслей, ни желания что-либо соображать. Туз пришёл, никого не нашёл и мог бы уйти, но какое-то внутреннее ощущение незавершённости, нелепости такой ситуации удержало его. Волк лишь вернулся на прежнее место, облюбованное им в самом начале. Снова, на этот раз уже без всякой цели, он начал смотреть куда-то сквозь дымку, изредка чуть морщась от капель горячей воды, попадавших ему на морду. На самом деле самец никуда не смотрел, он просто прислушивался к своим ощущениям.
Правая передняя лапа оставалась такой же безмолвной, как и остальные три. Туз скосил глаза, но ничего сверхъестественного, кроме длинных, уже почти заживших шрамов, не увидел. Да и что там могло быть? Просто старушка-боль пошутила. Старая, как мир штука.
«А сам-то хорош, – усмехнулся Туз. – Внутри-то весь обмер, будто это первая в жизни рана, а не сотая и даже тысячная, если считать все мелкие повреждения. Забудь». Этим коротким внутренним монологом самец окончательно изгнал из своей головы все лишние мысли. Теперь там должно было быть пусто и глухо, разве можно было считать полноценными мыслями вечно толпящиеся в сознании огрызки, всплывающие в памяти без всякой связи друг с другом?
Он мешком свалился на траву, что росла у самой кромки Горячего озера. Повозился немного, уткнул морду в лапы, слизнул языком с губ тёплую каплю и замер.
Он долго так лежал, вдыхая тёплый воздух пополам с влажным горячим паром. Справа что-то раздражённо бурлило, кажется, опять один из многочисленных гейзеров разыгрался. Но даже самый вредный гейзер на свете не мог нарушить с виду хрупкого равновесия полусонного состояния Абсолюта.
Время от времени волк лениво поворачивался на другой бок и точно так же замирал, порой в самом неудобном положении. С одной стороны его донимали тёплый пар и брызги, с другой стороны – влажная от воды, но всё такая же тёплая трава. Но приходилось ждать. Чего? Он сам не знал. Всё то же ощущение непонятной нелепости, неправильности текущего положения. Самец закрыл глаза, вызывая в памяти события последних часов. Построение стройных логических цепочек ему удавалось редко, но в иные моменты только они могли прояснить ситуацию. А сейчас, когда сознание почему-то бунтовало против простого отдыха…
Абсолют начинал путь вместе с Крестьянкой. Обычная дорога – из подземелья вверх, от Немой горы к реке Скорби и дальше, дальше. Путь не так уж длинён для привычного к ходьбе рутьера, но он отстал от своей спутницы, неожиданно ускорившей шаг, крикнувшей, что ей что-то там нужно проверить, и исчезнувшей, растворившейся в лёгком утреннем полусвете-полумраке. Бывают такие часы, когда вроде бы и солнце косо прорезает светлыми лучами ночную темноту, но вокруг всё равно остаются серые краски. И самый лёгкий туман…
В нём исчезла Крестьянка.  Хотя она должна была быть тут, на Горячем озере.
– Допроверялась, – наконец, тоном, средним между усталостью и равнодушием, констатировал Туз. Это было единственное, что удалось вывести из неожиданной пропажи Крестьянки. – Если только она не свернула куда-нибудь по пути…
Такой вариант казался наименее вероятным, поэтому Ноль решил отмести его если не сразу, то совсем скоро.
– Или если Боги не предназначили ей иной путь… – вдруг тихо завершил самец и рывком поднял голову. Никого и ничего кругом. Но смутное беспокойство уже поднималось из глубин подсознания. Такое бывает иногда, когда зарождавшиеся события столь грандиозны, что их приближение не ощутить нельзя.

Отредактировано Null (2015-01-26 11:28:06)

Интересно, многие ли умирают в процессе своих поисков, так и не найдя искомого? Учитывая, что каждый из нас, так или иначе, является искателем, стремящимся найти нечто близкое сердцу - вопрос этот важен. Только задумываемся мы о нём лишь тогда, когда в наших собственных поисках наступает кризис.
Вот и Эмир, который дошёл до того, что его успех в поисках Авали так или иначе зависел от других волков (волков ли?), задумывался над этим вопросом. В прочем, зря. Ведь порой, с головой погрузившись в мысленные споры с самим собой на какую-либо тему, можно довести себя до нервного истощения и ввергнуть в пучину отчаяния. Солнечный, в прочем, держался. Потому, что получил благие вести. Точнее, надеялся, что они по-настоящему являются благими.
Всё же, до этого момента, рыжешкурый и подумать не мог, как любит простые, явные взору, материальные вещи. Сейчас же, пресыщенный призрачной, эфемерной надеждой, которая уже стала казаться костью в горле, он осознал, как ему не хватает чего-то очевидного и фактического, чего-то, к чему можно будет приложить лапы.

Поток горячей воды взвился с грохотом в воздух чуть более, чем в двух метрах от самца, заставив его рефлекторно отпрыгнуть в сторону. Что, в прочем, не спасло его шкуру от тёплых брызг. Да уж, день был и без того тёплый и солнечный, так тут ещё и горячее озеро. Сам воздух здесь был тёплым. Пар, дымкой висящий перед взором, оседал на шерсти, заставляя её намокать, даже если ты не попал под непредсказуемые гейзеры.
Эмир вдохнул глубоко, в поисках запахов. Ничего явного. Солнечный поднахмурился, шевеля усами. Хотя... Он ведь сам прискакал сюда так быстро, как только мог. Быть может, надо запастись терпением, и дать своему загадочному благодетелю шанс. Грохот очередного близкого водного извержения вторил его мыслям.

Он лежал уже не так геометрически правильно, как считанные минуты назад: одним, правым, боком к озеру, другим же – к узкой полосе травы, отделяющей натужно шумящие под налетавшим ветром сосны от извергающей горячий пар воды. Теперь же Ноль и вовсе подался от берега, перенёс вес на передние лапы и чуть приподнялся, вытягивая шею. К воде, по той же самой дороге, что и рутьер, неторопливо сходила Лайтер.
Туза вообще-то редко посещали предчувствия – эти смутные, размытые толчки подсознания, несущие в себе какие-то неизменно важные, но зашифрованные вести. Во время боя, правда, что-то позволяло ему частенько предугадывать те или иные действия противника, но это объяснялось скорее мастерством, чем какими-либо штучками подсознания. Но иногда внутри действительно начинали происходить всякие «чудеса», дававшие весомый повод для беспокойства. Как сегодня, например. Очнулся от полузабытья, и вот – на тебе! Лайтер, которая возле Горячего озера вряд ли что-то забывала в последнее время.
И всё-таки он как-то умудрился не заметить того, что за ним почти след в след шли хорошо если не всю дорогу, то хотя бы её часть, и не самую малую. Будь на месте Мастерицы какой-нибудь не слишком доброжелательно настроенный волк, то валяться бы сейчас Тузу с перегрызенной глоткой в придорожной канаве. На самый краткий миг морда волка, сообразившего всё это, отразила тень беспокойства, но на её место тут же вернулось обычное рассеянное и чуточку печальное выражение. В самой Лайт угрозы явно не было.
И тут только до Абсолюта дошло, что гораздо раньше того, как он заметил фигуру Лайтер, раньше того, как новый пейзаж перед глазами отодвинул озеро с его не слишком приятными горячими брызгами на второй план, был голос. Самец знал предводительницу Ордена относительно давно – уже больше года, и, тем не менее, многие фразы с «двойным дном» продолжали вызывать в нём слабое раздражение. То ли от того, что в них требовалось вдумываться, старательно, словно какой-нибудь ученик, отыскивая проблески тайного смысла, то ли из-за собственной неразговорчивости, мешавшей изъясняться вот так – красиво и витиевато. Чем мог Туз ответить на такое? Лишь россыпью ладно подогнанных друг к другу слов, что было для него явно на грани возможного. А потому волк промолчал, лишь запоздало опустил голову в лёгком кивке, приветствуя Мастерицу. И тут же вскинул её обратно, устремляя задумчивый взгляд светло-серых глаз куда-то сквозь белую волчицу. Её внешний вид изучать уже не было никакой надобности.
– Здравствуй, Лайтер, – эхом откликнулся Туз и помолчал, словно пробуя на вкус слова, которые готовился произнести.
Внутри царила какая-то особенная пустота, тёплая и обволакивающая сознание. Она на удивление гармонировала с образовавшейся во время паузы в его речи тишиной, которая не только не нарушалась, но и дополнялась скрипом и шелестом сосен, лёгким шипением пара и струящимся по шерсти лёгким ветерком.
– Наверное, он достоин этого, – наконец продолжил Ноль, имея в виду «огненношкурого» Эмира, – хотя и ропщет иной раз на Богов, по незнанию ли, по какой иной причине…
Слова лились из его пасти, пожалуй, чересчур медленно. Туз «раскачивался», пытаясь настроить себя на разговор, который, похоже, на сей раз грозил затянуться надолго.
«Что же ей надо? – размышлял белый, безучастно наблюдая за тем, как Лайтер сначала останавливается совсем близко, – что для воина один прыжок? – а затем и вовсе садится. – Знать бы, связано ли её появление с пропажей Крестьянки, или нет. Может, подоспело уже новое задание. Да хоть бы и так, всё равно разговор состоится. Почему даже незначительное событие рождает уйму слов?..»
Напоминание о голубке сначала всколыхнуло неприятный осадок, казалось бы, до этого прочно успокоившийся на самом дне души, а потом и вовсе вытянуло Нуля из омута рассеянности. Черты его морды, до того кроткие и как бы расплывшиеся, тут же очертились резче, а глаза наконец беглыми, колючими скачками пробежались по Лайтер и настороженно замерли, не выпуская её из поля зрения.
– Я знаю только, что мне задали вопрос, – после некоторых раздумий ответил Туз. – Знаю также, что я дал ответ. Кажется, мне после этого пообещали ещё одну встречу. Вот и всё.
Он сел, чтобы было удобней вести разговор – передние лапы, на которые волк опирался до этого, начали неметь. Абсолют ответил вполне честно, к тому же ему было не слишком понятно, в какую сторону клонит Лайт. Он нужен Богам и, в первую очередь, самой Арашу? Смешно, да и грешно так шутить над ни в чём не провинившемся рутьером. Или знала-таки волчица, что именно спросили у него, Нуля? Ладно, после об этом будет известно.
Белый не стал долго созерцать Мастерицу в упор, да и не было пока сказано ничего такого, чтобы продержать себя в напряжении всё то время, что придётся ожидать ответа. Взгляд Абсолюта почти полностью потух, мышцы, до того бессознательно напрягшиеся, частично расслабились. Но всё-таки он был собран, иначе грош цена тому воину, что понадеялся на кажущийся мир и прозевал скрывавшегося совсем рядом врага. Для беспокойства, впрочем, особенного повода не было. Так, просто на всякий случай нужно быть внимательным.
Грудная клетка размеренно то подымалась, то опадала. Вдыхаемый воздух сам приносил к Тузу запахи – живые и не очень, смутные и отчётливые, приятные и слишком резкие для чуткого волчьего нюха.
Кто-то был там, сверху.
Иногда лучше чувствовать, чем видеть. Самцу не было нужды закрывать глаза, он и так смотрел в пустоту, поэтому ощущение птичьего полёта передалось ему через запах и тонкий свист рассекаемого воздуха. Потом было что-то, похожее на то, как в замедленной съёмке прогибается под мягким весом упругая поверхность. Птица нашла себе удобный наблюдательный пост.
«Ты здесь, Диаваль?» – вполне мог повторить Ноль за Лайтер. Он знал этого ворона, как  всех, кто был в Ордене, при том, что мало кто знал его самого. Это было в порядке вещей.
Крылья, натренированные птичьи крылья без лишнего шума перенесли Диаваля к лапам Мастерицы. Теперь он тоже должен был ждать вместе с Нулём. «Странный, – подумал рутьер, – странный способ давать мне задания. Или мне на сей раз придётся работать в компании с вороном, с этим Диавалем? Весело же тогда будет протекать сегодняшний день…»

Утекало время. Песком сквозь пальцы утекало.
И оттого казалось Нулю, что не секунды прошли, пока он ждал ответа, а месяцы, годы, столетия. Лайтер молчала. Молчал и он сам, медленно прокручивая в голове обрывки откуда-то из подсознания выскочивших фраз, а где-то за границами его разума с противным шипением вырывались из озера клубы пара, в которых неизменно терялись слишком обжигающие для тёплого дня брызги. Туз прекрасно умел находить это состояние покоя и расслабленности, которое другому показалось бы лишь приятным отдыхом, но для него порой оказывалось более чем необходимостью, воздухом, возможностью отрешиться от этого непонятного, суетного мира за пределами его разума, от которого лишь непроходимый глупец или столь же непроходимый оптимист мог бы ждать чего-нибудь хорошего. Но в то же время рутьер был собран, многолетняя привычка держала каждую мышцу в состоянии боевой готовности, ведь опасность могла прийти откуда угодно.
Абсолют давно уже не смотрел на Мастерицу. Её внешность была знакома до мельчайших подробностей, она же была одной из тех немногих, кого белый самец видел регулярно, практически каждый день. Была ещё Крестьянка, с которой он и должен был проделать сегодняшний путь.
Смутное беспокойство разогнало покой, и блуждающий взгляд сосредоточился. Зрачки, которые за секунду до этого пытались словно растворяли взгляд в пространстве, в мгновение ока перестроились до быстрых, колющих, точных движений, отыскивающих в воздухе неведомого врага. Но всё было спокойно. Всё так же шипел пар, отделяясь от водной глади, всё так же брызги, словно желая специально досадить волку, долетали до его шкуры и даже сквозь шерсть обжигали, заставляя инстинктивно нервно подёргивать левым ухом – старая привычка, чудом не стёршаяся за прошедший год. Год и месяц.
Неестественно-синее небо было бы ласковым, если бы что-то смогло чуть разбавить его нестерпимую синь, оттеняло ровный круг солнца. Белый вскинул морду наверх и скользнул взглядом по дневному светилу, тут же зажмурившись и мысленно отругав себя за то, что он ведёт себя как последний волчонок, только-только выбравшийся в окружающий мир. Словно всё приходилось открывать заново, и это Горячее озеро, в общем-то, не только знакомое, но и чуточку поднадоевшее, было целой вселенной. Бесконечной вселенной, и хоть вселенные по умолчанию бесконечны, хотелось думать глупости, говорить глупости, творить глупости…
Состояние мелькнуло, как лампочка на табло, и тут же пропало, а Ноль остался ни с чем, в неудобной позе – кажется, он начал вскакивать, чтобы что-то посмотреть вблизи, да так и застыл, – со спутанными мыслями. Внутри угнездилась знакомая сосущая пустота, но всё равно что-то было не так, будто годовые оковы почему-то ослабли. Туз поспешил плюхнуться обратно на мягкую, по-весеннему шелковистую траву и, поскольку и Лайтер, и Диаваль молчали, начал спешно раскладывать по полочкам свои мысли.
Всё это происходило при привычно отрешённом взгляде, мутной, словно стёршейся радужке, хотя обычно она была действительно остро-серой, чуть ли не металлической, хотя с особенным живым оттенком. Но холодной была.
«Огонь, подобно смутьяну, трещит под твоими рёбрами», – Туз сдвинул брови, и гримаса боли исказила его морду, когда он мысленно повторил отпечатавшиеся, словно их выжгли где-то внутри калёным железом, в памяти слова.
Он задыхался внутренне, словно внутри в самом деле всплыл огонь, почти через месяц после того, как эти слова эхом отдались у него в ушах. Словно они только ждали момента, чтобы всплыть. Что-то неуловимо изменилось в самом Абсолюте, как будто это изменение так долго назревало, а потом оно прорвалось наружу, как долго сдерживаемая вода выбивается из-под земли. Или лава из вулкана – чем хуже такое сравнение?..
«Во мне нет огня… – Ноль так и не сказал их вслух, да и про себя не решился обречь чувство в слова, хоть и заполняли они в нематериальном виде всю его внутреннюю часть. – Нет во мне огня, Боги! Не тот я, кого надо искать, о Антей, Арашу, Праматерь Арашу и сёстры её прошлые, Амонкира и Калахира!.. Лишь угли и пепел остались в гордой душе, мёртвым грузом они тянут меня вниз, в темноту. Света нет в моей душе, и не в крови дело, кровь тоже может очищать… кто наставит на путь истинный, кто доведёт до смертного, приземлённого ума действительную значимость знамения? Кто может загадывать наверняка, пока не появится рядом белая волчица и не ткнёт носом, словно неразумного щенка, в очевидное. Для вас очевидное, Боги! Не клеветать мне, нет, доверять только, как ребёнок доверяет матери в самые первые минуты своей жизни. Лишь угли во мне, которые уже не разгорятся по моей воле…»
Туз не сразу понял, что Лайтер вдруг встала и медленно пошла, всё отдаляясь и отдаляясь от озера. Вот уже вездесущие брызги перестали долетать, а вот и её белый силуэт показался вырезанной на синем небе дыркой. Будто за непроглядной синевой скрывался ослепительно-белый цвет свежего снега.
Потом и он пропал.
Ноль порывался вскочить, но лапы отказались держать, и он раза два плюхнулся на зелёный ковёр, прежде чем сумел совладать с равновесием и привести себя в чувство, выражавшееся в кристальной чистоте сознания, способного воспринимать мельчайшие детали. Так он не бывал сосредоточен даже перед боем.
На какой-то миг Тузу показалось, что он почувствовал ласковое дыхание ветра и услышал отзвуки непонятной, но от этого особенно прекрасной неземной мелодии, но лишь на миг. Первая же горячая капля привела волка в чувство, и рутьер не без лёгкого удивления обнаружил, что одна из его лап стоит в миллиметре от чёрного крыла Диаваля. Чёрные бусинки глаз впились в фигуру белого воина, явно ожидая от него каких-то слов или, на худой конец, таких же чётких, как и слова, действий.
Ноль молчал, вслушиваясь в неожиданно выделившийся из общего фона звуков плеск. Это к воде-матери возвращались обратно отторгнутые капли.
Он ещё пытался убедить себя, что всё это мираж, дымка, что Лайтер просто потребовалось куда-то срочно отлучиться и совсем скоро она вернётся и, как ни в чём ни бывало, даст новое задание, и не надо будет Абсолюту напрягать и без того гудящую от перенапряжения голову, выдумывая глупые, ничего не значащие слова.
Впустую.
Мастерица давно скрылась в лесу. Ничто её не вернёт раньше положенного срока, а что срок положен – Ноль не сомневался. Но срок может исчисляться минутами, а может – десятками, сотнями, тысячами лет. Никаких иллюзий по поводу длительности этого срока Туз не строил.
Внутри оседала, словно вздыбившаяся волна, холодная ненависть. Сколько он носил её в себе? Год? Или с самого рождения их с Лайтер встреча была предопределена, чтобы вот так вот всё разрешилось?
Огонь разгорался.
Медленно, не имея возможности отогреть Туза до конца, но всё-таки пробивая ледяную корку, в которую он был укутан. Механизм обретал живые черты.
Искалеченное не излечишь до конца, но можно попытаться.
– Надо сказать кому-нибудь, Диаваль, – наконец отозвался рутьер и тут же пояснил свою мысль: – Но не всем, двум-трём волкам, чтобы потом осторожно сообщить о пропаже кайзерам. Остальным не следует пока знать.
Взгляд Нуля обратился к хвойному лесу. Не так уж и далеко река Скорби, за ней – Немая гора.
– Мы пройдём рекой Скорби, – продолжил Абсолют, не давая ворону ответить и сам удивляясь своей разговорчивости, – так ближе будет, время не терпит. Лети за мной, но не отдаляйся слишком далеко, ты можешь понадобиться. У меня пока всё.
Ему потребовался миг, чтобы сорваться с места, и вот он уже привычной механической рысью направлялся прочь от озера с его неприятными брызгами. Быстро, словно взволнованное сердце, стучал внутренний хронометр.
Правую переднюю лапу уже не беспокоила боль.

Иногда не веришь в волшебство, да и с возрастом эта дурь из тебя выходит к чертям городским. Но появление этой лани было чем-то необычным, волшебным. Её тонкие линии, всплеск искр из под копыт - все это давало капельку надежды на что-то хорошее. Несмотря на то, что первородная редко надеялась на лучший выход, она скорее сама его находила или создавала в той, или иной ситуации. Но сейчас она положиться на себя не могла, ибо своими лапами досать солнце и поставить на место - звучит слишком глупо и абсурдно.
Легко и стремительно следуя за антилопой, волчица то и дело поворачивалась к Чеширу. Непонятно, что она хотела увидеть в его эмоциях, или его телодвижениях, но что-то внутри себя она старалась найти в нем, может тоже клочек надежды, или наоборот: агрессию и страх по отношению к неизведанному диву. Ничего не находя она снова отворачивалась и устремляясь вперед за ланью, тихо бурчала себе под нос.
Лес расступился, впереди показалось озеро. Саэта хорошо знала это озеро: теплая вода, что била в его источниках, взметывающиеся вверх гейзеры. Она остановилась дожидаясь Маркаса и глядя на лань. То как она обернулась на хищников повергло первородную не то в шок, не-то в ужас, выругавшись самыми похабскими словами, которые явно не подходили для тоненького облика волчицы, она обернулась к волку.
-Просто погляди на это.- хладно произнесла она, уже не видя в лани и капли чудес, что сначала обожгли ее душу. Не успев и договорить, волчица уже наблюдала новое диво: лань высоко взмыла, а затем нырнув казалось бы в воду, разбилась о её гладь. На какой-то момент, у Слепой отвисла челюсть, пришлось потрясти головой, чтобы увиденное улеглось по своим полочкам. Чуть покашляв она не нашла ничего друго как пойти к тому месту, где только что лань разбилась. Наверное это и была её ошибкой, она не стала ждать темнолунца, даже несмотря на то, что он старше по рангу, она не стала заботиться о своей шкуре: лишь любопытство бившее внутри неё вело её вперед.
Чем ближе она подходила к озеру, тем сильнее колотилось сердце в грудной клетке. Еще секунды и оно точно выпрыгнет наружу, разорвав первородной грудак. Медленно переступая то правой, то левой лапами она приближалась и уже видела что-то. То что качалось на поверхности озера, что-то имело массивное тело, или тела, его было много, оно занимало всю поверхность. Шерсть на шее и спине встала дыбом, а глаза наполнились ужасом. Озеро было наполнено оленями, полностью, они качались вместе с волнами.
-Че..Чешир..-чуть слышно произнесла волчица, заикаясь при этом. Тело стало сотрясаться от мелкой дрожи.
Исодора и сама хотела бы понять, что так её напугало: сама лань, её поведение, озеро ли наполненное телами, или вся эта ситуация целиком. Кажется такого страха и огромного смешения эмоций она не испытывала никогда. стараясь мысленно себя успокоить волчица ждет, что скажет жрец, пусть выносит свой вердикт, пока она не может вынести свой.