Морда Торквата исказилась от бешенства, стоило Хати покинуть поляну. Трусливая псина остается трусливой псиной, сколько бы под волка не ложилась, - раздался знакомый голос, которому черный не обрадовался.
Птиц и так было много.
Белокрылая сидела на краю поляны, не приближаясь. Тоже боялась?
Как же много гнили в этом мире. Да-да, я про тебя.
- Слышали, пернатые? - с отчаянной издевкой проговорил Торкват. - Она вас разорвет. Вот только побегает немного вокруг.
Подобный тон волчонка мог означать лишь одно - у черного нервы были на пределе. Он разрывался от копившихся в голове решений и невозможности их осуществить. Пока что среди присутствующих его расположение вызывала лишь Красная, наконец добившаяся от незваных гостей ответа.
Дань... Что за варгина дань, Шитахи меня побери?
Внезапное касание крылом заставило Торквата пригнуться и оскалиться, приняв защитную стойку. Птицы перестали молоть языком и наконец стали говорить по делу. Ну как говорить... Торкват поднял уши, вглядываясь в старика на дереве. Нутром он чуял, что птице так удобнее будет атаковать, взбреди ей это в голову. Странный вопрос еще больше взволновал черного. Мороз или скалы, мороз или...
Суматошную мысль прервало острое предчувствие опасности. Не медли, обеспокоенно крикнула белокрылая, встопорщив перья и расстелившись на земле.
- Скалы, - выпалил волчонок, не совсем представляя себе, как будет выглядеть эта дань.
Торкват сделал шаг вперед, не зная, чего ожидать. Волчонок был вымотан от напряжения, ему казалось, что еще немного - и он начнет бояться. Бойся, - почувствовав его слабость, зашипела белокрылая. - Бойся и познай величие страха.

Свет.
Ударяет в затылок. Я его чувствую. У себя за спиной. Утро. Еле доходит. Уже утро, светает.
И... Птицы. Прозрачное тело покачивается на ветке, хрипло клокоча и смотря с ненавистью сверху вниз. Сумасшествие. Кто тут еще болен белой горячкой, а?
- Поздно, Третий. Время ушло, мы не успели, - Шерсть ерошится лапой. Оскал. Но... С каждой секундой слабее. Вдруг тяжесть со спины спадает, я резко разворачиваюсь и внимательно смотрю на здоровенную гарпию.
Фигура тает.
Что это, черт? Гипноз, видение? Или на самом деле у меня с головой что не так?
- Смотри ка, хоть и мелкая, а самообладания не теряет. По глупости и малолетству али и правда сердце храброе? - Вздрагиваю - неожиданно, и... Улыбка. И раздувшаяся от гордости грудная клетка - душу расширяется от счастья. Просто похвала, неожиданная, но... Здорово, - Да кто ж сейчас разберет, да ну и не так уж и важно оно. Удача все же на твоей стороне, маленькая. Да будет так!
Даже рта я не успеваю открыть. Птица выдергивает из крыла огромное грязно-коричневое перо и опускает на снег. Над ним заклубился дымок. Что это за реакция? Глаза, не отрываясь, следят за превращениями. Сердце пропускает один за другим удары, гулкие. Мозг лихорадочно пытается объяснить происходящее. Спросить? Не, сама разберусь. За законы физики сие, в любом случае, не выходит. А вообще возможно гипноз, почему нет. Интересно, черт.
Янтарь. Вроде. Камень оранжевый, красивый, чистый. Но...
Поднимаю шоколадные глаза. Птица глядит прямо на меня. Секунда, две. Потом оборачивается и быстро растворятся в небесной сини.
Внезапно налетевший ветер треплет уши. Заставляет жмуриться, часто моргать, шерсть рьяно мечется по холке.
- Спасибо, - Легкие выдавливают тихо. Звонко. В ушах вой пурги и ничего более я не слышу - даже того, как исчезает второй пернатый хищник, - И прощай.
Ветер резко стихает. А  звон в ушах остается. Я оборачиваюсь, снова чувствуя тяжесть в затылке. Солью посыпана будто. А в душе - ни следа тяжести. Напряжение высосал из меня северный ветер. Теперь постепенно начинает восстанавливаться мозг. Думать я пока не решаюсь - пусть для начала вернется в реальность - тогда порассуждаем.
Да, кстати. Мысль шальная лишь сейчас посещает возрождающийся мозг и отпускать не хочет...
А морок может быть иным? Ведь логично, что да - волк, коль может создать иллюзию человека, может выдумать любой образ - птицы, дерева, или пустоты, воздуха, если уж на то пошло. Верно? Надо попробовать. Надо обязательно попробовать!
Я встряхиваюсь и наклоняюсь к камню. Холодный, настоящий камушек. Я, конечно, не специалист, но... Нить. У любого артефакта есть нить. Вон, толстая, крепкая.
Организм дрожит от наслаждения. Я с трудом цепляю тупоносой мордочкой нитку, и чуть подпрыгиваю - камень скатывается на шею. Красиво, наверно. Душа счастливо жмется к ребрам. Слизываю с подбородка снег. Вода. Только сейчас замечаю, что в горле пересохло. До кучи пасть автоматически хватает еще комок. Облегченно вздыхаю. Теперь нормально.
- Обещали щедрые дары, знания, - Снова вздрагиваю - глаза засматриваюся на блики солнца внутри янтаря, - А сами слиняли, стоило мне принять решение. Тоже мне, щедрый дар, - черный будущий сморщил нос, отчетливо цокнув языком.
Я ухмыляюсь. Самодовольный, капризный эгоист. Смотреть тошно. Затылок отчетливо воет.
- Я же тебе сказал сидеть в логове, - в голосе Торквата скользнул рык, когда он повернулся ко мне. - Дура.
Презрительно фыркаю. Почерт. Чуть не говорю -  а сам чего выперся, но не хочу - мозг до конца не восстановился, я сейчас даже подраться толком не смогу. Потом. А вообще стоит всем научиться отвечать за свои поступки. Не только мне...
Волчонок входит в Логово, гордо задрав сухой от волнения нос. Мда. Душа весело звенит. Какой же он смешной, этот Торкват. Он бы знал...
А да, кстати о затылке. К целителю вперед и с песней. Свежим воздухом подышим, мысли в кучу соберем, а то аж глаза расползаются. пошли, пошли...
Легкие выдаю вздох, мышцы осторожно напрягаются и я бреду в нужном направлении.
А я там бывала. И не раз.

Отредактировано Красная (2014-04-19 16:40:49)

<Начало игры>
Было утро и, когда только-только первые лучи солнца начали появляться из-за горизонта, я была уже на лапах, потому что всю ночь не могла заснуть от мучивших меня кошмаров. Опять снилось детство, тот момент, когда я упала со скалы, поэтому-то и с настроением у меня сегодня было все не очень. Выражение морды явно оставляло желать лучшего, а красные невыспавшиеся глаза могли напугать любого. Пускай, ночью волки обычно не спят, но за прошедший день я слишком устала, чтобы что-либо делать в темное время суток. Вчера, я носила в логово травы, которых не хватало, вот и сегодня, решила принести еще одуванчиков, которых не хватало и которые были мне очень нужны, чтобы у меня было хоть какое-то снотворное средство. Буду надеяться, что смогу заснуть. Именно так я и думала, когда просыпалась, а когда я уже возвращалась с полной пастью этих растений, я смело смогла взять эти слова обратно. Погода была хорошей, да и свежий воздух подействовал положительно на мое самочувствие, отчего я поняла, что этой ночью не буду спать, а буду работать. Достаточно было немного погулять, как мою усталость лапой сняло.
По дороге, когда я, прихрамывая, возвращалась с травами, видимо, я обо что-то запнулась и выронила несколько одуванчиков. Пришлось их собирать. Ну я и растяпа! Совсем под ноги перестала смотреть,-осуждала я сама себя.

Темно... В последнее время всегда темно, словно бы Остров погрузился в черную пучину океана, и сквозь водную толщу никак не может пробиться даже самый ничтожный луч света... Что ты делаешь? Нет, ну что ты делаешь?! Все бесполезно. До поверхности плыть слишком далеко. О, ты уже чувствуешь это, не правда ли? Вместе с усталостью, что наполняет твое измученное тело, в тебя проникает леденящее душу отчаяние. Ты смотришь вверх. Где-то там, в недосягаемой для обессиленной рыбы вышине, слабо мерцает уже полузабытый солнечный свет. Ты открываешь рот в немом крике, и крошечные пузырьки поднимаются ввысь... Но не ты. Ты так не можешь. Мучительно долгое мгновение, и твои плавники опускаются, отказываясь более подчиняться сознанию, греющему глупые надежды на спасение. И ты замираешь, скованный могильным холодом и мраком, что проникает в твое деревенеющее тело через глазницы. Все верно, тебе не сбежать. Ты обречен.
Ракшаса сделал еще шаг, мягко опустив широкую лапу, и огрубевшие подушечки коснулись сухой, потерявшей свое былое тепло земли. Дернув драными ушами, пепельный зверь поднял голову и слегка сощурил глаза, полыхнувшие в темноте плотоядным огнем. Взгляд его устремился в черное небо, где таким же черным диском зависло проглоченное луной солнце. И только зловещее красное свечение, что исходило, должно быть, из пуза луны, позволяло утопшему во мгле миру сохранять хоть какие, но очертания.
Живоглот тихо усмехнулся, и его сухие губы дрогнули в легкой улыбке. Если все они - рыбы, то он, безусловно, акула. Безмолвный, тихий убийца, чья темная шкура так удачно сливается с черной водой. Еще немного, и этот зверь станет одним целым с ней. Справедливости ради скажу, что в нем живет тот же страх, что и в других рыбах. Ракшаса ведь не глуп, он понимает, что гибель мира сулит смерть и ему. Однако Живоглот всегда играл и будет играть собственной жизнью. Изо дня в день он экспериментирует со своим телом, проверяя на прочность и, конечно, безжалостно уродуя его. Безумец, он бросил вызов целому миру!.. Что ж, эта партия станет самой знаменательной в его жизни. Главное, чтобы не последней... Ха, Ракшаса всегда любил играть по-крупному. И, пожалуй, каннибалу хватит дерзости перестроить эту безнадежную для него игру под свои правила.
Волк опустил голову, прикрыв глаза и бесшумно выдохнув. Пропавшая на мгновение улыбка появилась вновь, но стала куда шире: губы зверя растянулись неестественно широко, словно бы уголки его пасти были надрезаны каким чокнутым хирургом.
Акула... Он весь во власти неутолимого голода. Слушая предсмертные хрипы подыхающего мира, Живоглот как ни в чем не бывало пожирал все то, что еще могло двигаться. Не смотри... Отвернись! До предела разинутая черная пасть. Укус. Рывок. Еще рывок. С ласкающим слух каннибала звуком рвется мышечная ткань. Кровь чмокает, сочится из открытой раны, разбивается крупными каплями о землю. Снова укус - на этот раз хруст. Тело горит. Зрачки расширены. Убийца возбужден.
Дети боятся темноты... И не зря. Монстры существуют, и один из них здесь. Да, он прямо перед тобой. Секунда на осмысление - твое сердце пропускает удар.

Отредактировано Rakshasa (2016-04-05 18:54:25)

Тьма, что в одночасье окутала пленительными объятиями весь остров, была воспринята Тринити, как некий знак его Бога, вряд ли суливший нечто хорошее. Сам же бес уверен, что вот-вот наступит эпоха Пожирателей, которые под надёжной защитой, буквально растворившиеся в темноте, в цепких когтях будут удерживать судьбу и вершить своё кровопролитное правосудие, заняв законное место в этом мире.
Широкие стопы с негромким хрустом, ступали по холодной земле, подминая под себя жухлую траву, истощённую из-за недостатка солнечного света и тепла. На морде Грешника мелькал мимолётный оскал, а из горла доносилось негромкое шипение, когда боков касались случайно задетые ветви деревьев, что иногда проходили скользя, с порой с характерным отзвуком ударяли по затянувшимся ранам. Однако серошкурый шипел не от боли, отнюдь, о какой боли от чахлых ветвей можно говорить, когда ты вообще должен быть испепелённым трупом минувших лет; гигант шипел именно от ощущений прикосновения к себе, чего в последнее время просто не мог выносить. Ему привычней чувствовать, как потенциальная жертва, бьющаяся в предсмертных конвульсиях, яростно старается сомкнуть челюсти на изуродованной шкуре, лишённой шерсти, вызывая у её обладателя лишь истерический гогочущий смех и горящие азартом глаза. Подобные же случайные соприкосновения были неприятны и чужды.
"Тринити, ты чувствуешь это?..." Останавливаясь, задал Помешанный вопрос самому себе; единственный глаз, разрывающий оковы удушливой темноты, всматривался куда-то вдаль, а потом бросил беглый взгляд на небо. Сокрытое от посторонних мрачным кругом луны, дневное светило продолжало тщетные попытки освобождения, но серебряная, а сейчас будучи чёрной, луна словно была преисполнена желанием пожрать, впитать в себя весь свет, погрузив весь мир во мрак, останавливая течение времени. Обезумевший, лишённый самых близких созданий, но сотворивший себе невидимого Владыку, Нити не ощущал страха, давно позабыв об этом чувстве, ведь волосок его жизни уже несколько раз к ряду должен был быть обрезан, а он сам - забыться в небытие, но его безымянный Бог бесцеремонно вырывал хищника из цепких лап смерти, подталкивая на дальнейшее существование, из-за чего сам Тринити ненавидел и был бесконечно Ему благодарен.
Закончив бессмысленное изучение небес, на которых не предвиделось никаких изменений, серый волк двинулся дальше, уставившись себе под лапы и нарочито нюхая воздух. Лопатки зверя торчали из спины, подобно причудливым горбам, что сменяли друг друга при ходьбе.
"Ты! Ты даровал Тринити множество жизней, не позволяя ему умереть. Ты..." Поток безумных мыслей о Божестве самца были прерваны запахами, пронесёнными порывами вольного ветра. Продолжая идти, Грешник приближался к их источникам; поведя единственным ухом, бес услышал голос, что уже был знаком. Сухие губы расчертила манерная безумная улыбка, оголяющая белоснежные зубы, в тонких щелях между которыми иногда мелькал влажный язык. В лагере было двое - Раксаша и Хашим - такие же бесы, как и Нити. О каждом из них серошкурый знал не много, но и узнавать больше особо не стремился, считая, что всему своё время; зная, что один известен, как каннибал, а второй такой же одноглазый, как и Помешанный. Не поднимая головы, обожжённый исполин сделал ещё несколько шагов, после чего осел на хладную землю, расположившись так, чтобы оба состайника могли его видеть. Не говоря ни слова, Грешник склоняет голову, кивая им, тем самым приветствуя, после чего янтарный глаз стал скользить с одного волка на другого.

Отредактировано Trinity (2016-04-15 10:29:00)

Осознав услышанную фразу соратника, Хашим прекратил свой неистовый водопой, с брезгливым выражением медленно облизнулся. В унисон атмосфере сказанных безумным ровесником слов Порченый проглатывал, словно куски, грубые порции внезапно ставшей омерзительной жижи из грязной тинистой затхлой лужи. Зверь, не поднимая головы, чуть повернул её в сторону, уставившись слепым глазом на Живоглота. Славный милашка-весельчак, и как в его больном мозгу синтезировались эти скользкие, столь ко времени произносимые словечки. На языке тут же стало противно от холодной илистой земли. Кровь и тщательно переработанный гумус. Хорошо хоть и вправду не дерьмо.
Его треклятого облезлого гадёныша он не видел, но чувствовал. Хитрая мерзкая белёсая птаха бесцеремонно подскочила к чёрно-бурому со слепой зоны, отхаркивая отвратным голоском свои наблюдения.
- Ты чертовски проницателен, - отмахнувшись от Ида лобастой головой, прошествовал мимо Хашим, горько жалея о том, что тот не оказался на месте лиса. Ещё более гнилой сучонок, чем его клыкастый ухмыляющийся дружок. С самого первого дня их знакомства волк то и дело видел во сне, как давит этот напыженый комок белых перьев пресс его собственных челюстей. Да только хрен до таких, как эти двое, добраться. Этим стервятникам сейчас самая жизнь.
Чёрно-бурый отошёл чуть в сторону, когда снова услышал праздный вопрос. Не торопясь с ответом, хищник удобно улёгся полу-набок, вытер сырую запачканную морду о плечо. Тогда только он увидел новую фигуру на поляне. Явление бедного похожего на огарок Тринити не вызвало столь бурных эмоций. Молчаливый фанатик покуда толком не успел отпечатать какое-то о себе представление в мозгу Хашима. Разве что чудной не менее остальных штатских. О жестокости говорить не приходится: из здешних каждый блещет. Разве что Салем в этом плане особенный. Хотя он в принципе колоритно выделяется в массе сумасшедших, кровожадных, замороченных здоровых кобелей. Впрочем, не Порченому судить пороки...
- Постный шиш я сегодня сожрал, - неторопливо выходя из размышлений, что прослеживалось в расфокусированном взгляде, ответствовал он наконец, - не отказался бы от чего-нибудь посущественнее. Сказав это, Порченый сразу подумал о вкусовых пристрастиях своего собеседника, почувствовав лёгкое сомнение в недрах ума. Вот уж точно с кем опасно делить хозяйскую трапезу. Уж этот накормит по-божески: на обед нежнейшая шейка молодой сучки в элегантном окаймлении разделанных на продолговатые лоскуты кишок, а на десерт какой-нибудь пяток зародышей её же щенков. При более печальном исходе в меню вполне могут попасть вкуснейшие мясистые, но грубоватые бульонки отца семейства. Однако ввиду последних событий Хашим уже не был столь уверен, что моральное табу на съедение плоти другого охотника станет преградой в голодный месяц.
"- Только бы самому не стать чьим-нибудь дерьмом на выходе", - стыло глянул на задумавшегося Ракшасу новобранец.
- Я вот давно спросить хотел, - нарушая повисшую тишину, обратился к пришедшему Хашим, - тебя где так потаскало? - разглядывал он в слабом красном отблеске изжёванного огнём одноглазого волка. Он сейчас готов был слушать что угодно, окромя белого воробья и своих зашедших в неприятное русло мыслей.

Отредактировано Хашим (2016-04-21 10:18:43)

Ид ворочал квадратной головкой, обращая на здоровенного черно-бурого волчару то один обсидиановый глаз, то другой. Его крылья с грязно-белыми перьями, торчащими во все стороны как ежовые иголки, прилегали к тщедушному тельцу неплотно и периодически слегка подрагивали. Да, эта бледная птаха, мелкая и облезлая, была неприятна глазу. Ид не знал благородства и того изящества в движениях, что свойственно некоторым другим птицам. Взять, например, беркута, что сопровождает Кройца... Сайф, кажется? Величественная птица королевской крови, сильный и опасный охотник, вооруженный острыми кинжалами-когтями. Под стать носителю белого креста, под стать тому, кто способен поставить на колени весь волчий род. А Иидэ?.. Низкое существо с гниющим, исходящим жутким смрадом нутром. Движения его резкие, ломанные, сам же он дерзок и ядовит, как техасский гремучник... Ха, а ведь и правда фамильяры похожи на своих хозяев.
Ид оторвался от земли, бесшумно поднялся выше и скрылся в сгущающейся темноте, когда черно-бурый зверь прошествовал мимо него. Где-то скрипнула ветка. Еще. Холодный, пробирающий до костей ветер трепал и без того неопрятную, а местам и вовсе свалявшуюся шерсть на пепельном загривке. Ракшаса оставался недвижим, с каким-то нездоровым интересом разглядывая нечто перед собой... Но что именно? О, это известно только ему одному.
"От чего-нибудь... посущественнее?" Последние слова состайника, произнесенные им прежде, чем тот обратился с вопросом к Тринити, отпечатались в сознании каннибала. Они снова и снова прокручивались в его голове, а потом пепельный зверь внезапно дернулся и качнулся в сторону, как какой-нибудь проспиртованный хрен. И пока носитель обгоревшей шкуры довольно-таки абстрактно рассказывал о своем прошлом, Ракшаса озадаченно озирался по сторонам, выискивая глазами... что-то. Как обкуренный, ей-богу! И правда, временами его поведение не поддается никакому объяснению.
Вот покусанный огнем варвар закончил свой рассказ, и вновь наступила тишина. Однако... Смотри внимательно! Тринити слегка тряхнул головой - Ракшаса резко крутанулся на месте, и его полыхнувшие в полумраке глаза нашли очертания Порченого.
- Мне жа-а-аль, - протянул каннибал и продолжил после короткой паузы, - но мне нечего предложить тебе, Хашим.
Ракшаса смотрел в единственный зрячий глаз состайника, и его собственные постепенно наполнялись странным, покамест необъяснимым весельем. "Разве что..." - каннибал сделал несколько шагов к Порченому, и взгляд его огненных глаз заскользил по крепкому телу напротив. - "Раз, два... четыре! Как считаешь, тебе нужны все четыре?" Ракшаса, пересчитав конечности состайника, вновь посмотрел в его насыщенный зеленый глаз. И пускай в его собственных уже совершенно открыто бесновалось веселье, говорил он на удивление спокойным, ровным голосом... А это повод задуматься. Его слова похожи на шутку, но, черт побери, он же совершенно непредсказуем! Что, если это не шутка?..
- Я могу помочь, - Ракшаса всем корпусом подался вперед, одновременно оседая на лапы, то есть опуская тело ближе к земле, и крадучись стал приближаться к Хашиму. - Выбери одну, и я затолкаю ее тебе в рот... по самые гланды.
На последних словах в глотке каннибала заклокотало, и его голос перешел в хриплое рычание, а сам Ракшаса, оказавшись уже достаточно близко к состайнику, внезапно дернулся к нему. Широко разинутая пасть, черная, как у африканской мамбы, захлопнулась рядом с задними конечностями Порченого. Доля секунды - каннибал отскочил в сторону, завалившись набок от резкого движения, что заставило его неуклюже переставлять лапами, дабы вовсе не повалиться на землю. В личном пространстве Хашима пепельный зверь предпочел не задерживаться, ибо одноглазый мог и ответить ему на такой выкидон... Без шуток.
Но... риск того стоил. Ах, как же ему весело! С Живоглотом вообще не бывает скучно. Весельчак? О, да-а. Клоун, что заманивает наивных детишек и развлекает их, пока тех не разрывает от смеха... Вскрытые грудные клетки невинных созданий. Нежные, еще теплые сердца. Сердца, извлеченные из плена вывороченных ребер. Да, да... Если здесь кому и весело, то только ему одному.
Ракшаса, слегка сгорбившись, обходил Порченого по дуге, постоянно увеличивая расстояние между ним и собой. И смеялся. Его тело сотрясал резкий, металлический смех, который искажал его и без того обезображенное рубцами лицо, придавая волку сходство с древними демонами. (В индуизме и буддизме ракшасами называют злых духов-людоедов... Говорящее имечко, а?)
Когда его отпустило, Ракшаса бросил взгляд на обожженного варвара. Отпустило... Нет, слишком громко сказано. Еще не совсем. Ракшаса периодически негромко, как-то сдавленно хихикал. Тот случай, когда никто не понимает, отчего тебе так смешно.
- Он... Этот твой Бог. Ты приносишь ему жертвы, Тринити? - сказал спокойно, только легкая, почти незаметная улыбка раз да и тронула его губы. Верно, Ракшаса не только слышал, но и слушал, что говорил обожженный варвар. Его беспокойные озирания по сторонам, спровоцированные больным мозгом, не помешали ему принять и обработать информацию... Разве что частично. Но это неважно. Суть Живоглот уловил.
Шаг. Еще один. Еще. Ракшаса медленно приближался к прилегшему в стороне Тринити, смотря в его единственный глаз, который был почти того же насыщенного оранжевого цвета, что и его собственные... Разве что красного в нем недоставало, тогда как глаза каннибала имели его вкрапления.
Боги... В них верят, надеясь на поддержку, защиту. И порой ожидания простых смертных оправдываются - боги нисходят до их мирских невзгод. Однако вера, основанная на поклонении, вера, что граничит с фанатизмом... Она сковывает невидимыми для смертных глаз путами, держит в плену твое сознание. И боги, которым ты отдался, медленно выворачивают наизнанку все твое естество, видоизменяют его. Так и Шитахи, что некогда бродил в потемках души каннибала, оставил в ней неизгладимый след. И след этот - черная, гнойная язва, что все растет, расползается, поражая и нещадно разрушая его рассудок.
Ракшаса остановился в каких-то паре метрах от состайника, и его глаза обратились в щелки. Выждав короткую паузу, каннибал с той же хитрой полуулыбкой задал второй свой вопрос: "А что, если однажды тебе придется выбирать между своим Богом... и стаей? Ответь мне, Тринити".

Отредактировано Rakshasa (2016-05-24 10:34:58)

Тринити не рассчитывал на то, что после эдакого краткого экскурса в своё прошлое он услышит слова сопереживания, упаси Луна, в этом хищник не нуждался вовсе. Вспоминая в такие моменты о том, какую дрянь Грешнику подкидывала жизнь, ему тяжело сдержать ухмылку, вызванную тем, что принято считать везением. Нити никогда и ни о чём не жалел, считая это пустой тратой времени; единственное, что иногда могло посеять зерно сомнения, так это лишь упущенный шанс вонзить клыки в глотку неугодной падали, позволяя той и дальше блюсти своё жалкое существование.
Бес наблюдал за выходками Ракшасы, слушал его саркастические фразы, выдаваемые за желание помочь. Возможно кто-то другой на месте Помешанного постарался бы вразумить каннибала, оскалить клыки, да вздыбить шерсть с явным намерением приструнить заигравшегося головореза, но носитель обгоревшей шкуры был только зрителем, изредка сощуривающим янтарный глаз.
"Смотри! Смотри на него, Тринити! Таких, как он, встречаешь редко, но именно такие и потрясают твоё сознание похлеще извергающегося вулкана, что доселе спал. С такими, как Ракшаса, да впрочем, практически со всеми варварами Пожирателей, куда легче и более безболезненно будет своими силами отправиться в мир предков, чем существовать с пониманием того, что они твои враги..." Тринити неустанно убеждался в том, Пожиратели Смерти - спасение, а вместе с тем и ужасное проклятие этого мира, и он без толики сомнения будет нести их кровавое знамя. Хашим, которому Ракшаса так любезно предложил свои услуги, ответил на этот выпад, не заставляя себя долго ждать, а Помешанный не напряг даже мускула, на какое-то время даже сливаясь с этой умирающей природой.
Но вот, Живоглот переключил своё внимание на Грешника, задав тому вполне очевидный вопрос, но заданный впервые. Как принято считать, все божества, и им подобные, нуждаются в жертвах, что считалось некой возможностью задобрить, находиться под покровительством того, кто имеет куда большую силу.
- О да... - Бес сладостно протянул эти несколько звуков, вспоминая тёплую кровь подонков, которых велел ликвидировать его Бог. Нити хотел было продолжить, но громогласный вой нещадно содрал пелену некоего спокойствия с глаз поляны. Этот голос нельзя было спутать ни с чьим другим.
"Крест... Это он, он призывает их! Следуй его зову, Тринити!" Голос, который был слышен только Помешанному, заполонил собой всё подсознание покрытого ожогами волка. Грузно поднимая своё тяжёлое тело, самец окидывает взглядом двоих состанийков, после чего он рядом с Ракшасой направляются в сторону холмов. Заметив, что каннибал поравнялся с Грешником, одноглазый отвечает и на второй вопрос.
- Бог Тринити не ветреная сука, из раза в раз меняющая своё мнение. До этой стаи кровожадных варваров Грешник был частью Заблудших Душ, дабы набраться сил после пожара, да и вообще стать тем, кто смог бы выжить и без стаи. Его Бог ждал, изредка напоминая, что его место не здесь, что он понимал и сам. Затем, покинув их, поиски привели его сюда, где, как Бог и сказал, Нити должен остаться. Он видит в Крестоносце того, за кем может и будет следовать обожжённая морда Грешника, пока его чёрное сердце отсчитывает удары под грудной клеткой.
Помешанный не стал ничего спрашивать, хотя хотел узнать о многом, что видел и пережил тот, кто пожирает себе подобных, но сейчас важным для Грешника было откликнуться на зов своего Дьявола.