Он словно бежал по беговой дорожке. Она поднималась волнами, прижимаясь гребнем к животу и подкидывая лёгкое лисье тело ввысь, а мгновением после раскрывая объятия небольшой пропасти, глубиной в один гулкий и особенно чувственный сердечный удар. Вверх и вниз, новый оборот.
Свежая и яркая зелень травяных холмов сливалось в одно нежное акварельное пятно. В эти миги зрение переставало иметь значение. Только горячее дыхание, неотрывно поглаживащее тощее бедро, только точное щёлканье челюстей, вырывающих клоки шерсти из хвоста. Каждая шерстинка — крошечный укол адреналина в вену. Церрит практически не чувствовал прикосновений земли к своим лапам. Он слушал своего преследователя, тянулся к нему всеми органами чувств, кроме зрения, играя в игру с собственными рефлексами — услышишь ли вовремя дыхание раскрытой пасти, что вот-вот вцепиться в дранный хвост? Но ему не удалось «схватить» дьявола. Растворилось в майском воздухе чужое дыхание. Церрит прикрыл глаза, ожидая подвоха, но вот отдалился топот косолапых лапок.
Разочарование.
Каков нрав, какое самомнение и важность. Дьявол считал себя слишком хорошим для этой игры, для общества Церрита. В середине акта актёр просто показал публике кукиш и демонстративно сошёл со сцены. Земля нещадно впилась в грубые подушечки лап осколками камней и комьями холодной глины, когда лис затормозил. Попала твоя пьеса в просак, плут. Маленькую лисью душу обожгла обида. Да разве он допустит, чтобы кто-то вот так просто взял и вышёл из их игры? О, нет, нет, нет. Перед тем как соглашаться на игру, следует сначала прочитать инструкцию, а особенно текст напечатанный мелким шрифтом.
Никто не выйдет из игры облезлого лисёнка, пока он не разрешит.
«— АЦЕДИЯ!» - мысленный приказ был громок и преисполнен сокрушительной злости. Слабовольная белка, как бы сильно она не боялась и не хотела принимать участие в этом жутком представлении, не могла воспротивиться ментальной силе своего партнёра. Или исполняй, или приготовься к участи, которой врагу бы не пожелала. Однажды она уже оставила Церрита в беде. Второй раз он не простит.
Пока дьявол попрыгунчиком нёсся обратно к своей хозяйке, откуда-то из буйства трав выскочила маленькая, черно-бурая молния, бросившаяся наперерез волчьему зверю. Не останавливаясь, белка проскочила меж лапами дьявола, лишая того равновесия на пол-пути к его цели, и также стремительно как и появилась скрылась из виду (Равновесие). В этот момент ей было плевать удался ли её манёвр с подрывом равновесия или нет — просто нестерпимо хотелось исчезнуть с этого шоу, пока за ней не началась погоня, иначе её беличье сердце не выдержит. Но даже если один трюк не удался, она оставила косолапому зверю другой.
Из горлышка брошенной под лапы дьяволу бутылочки из дымчатого стекла потёк густой и тяжёлый шлейф дурмана.
У Церрита было полно карт в рукавах и он бесстыдно разыграет все. Первая волна адреналинового возбуждения оставила лиса, но его сердце продолжало биться боевым барабаном. Ярость кипела в жилах, наполняя тонусом поджарое тело, что уже неслось обратно к беглецу. Игра только началась и ты, дорогой волчий спутник, сделал на самой первой развилке неправильный выбор.

Отредактировано Cerrit (2018-04-29 14:21:40)

Никакие шевеления позади не могли пошатнуть внимания Носферату. Впиваясь холодным с проблесками алого взглядом в пленницу, она не отвлекалась ни на что, будь то укусы или броски на своих соратников со стороны существ более... Низших. Потому что, в конце концов, ей было плевать, останется ли кобель без причинного места или нет. В одном была уверена: если один из этих ублюдков в такой ситуации сдохнет, истеча кровью - второй отправится к праотцам следом. От гогота.
Её волновало лишь одно. Качество исполнения того, что было ею этим двоим велено. Носферату буквально ждала, предчувствовала, представляла на себе ту боль, которую предстоит ощутить самке. На словах трусливой она не казалась, а как на деле?.. Ведь сомневаться в способностях Гери и Фреки болезно уничтожать всё, на что только падёт раскосый взгляд каждого - не приходилось.
Укус. Носферату ощерилась, щуря глаза. Разве что мимика дрогнула на роже серой суки. Это хорошо. Не хотелось представлять, что сделает с этой тусовкой Крест, потрать они его время на очередную самку, годную, разве что, на роль подстилки.
- Мне - ничего, - коротко произнесла Носферату. Стремление Аркуды жить ощущалось буквально в воздухе. Вместе с противоречащим этому бескомпромиссным бесстрашием. - Но я знаю того, кому это будет интересно,  - вскинув голову и с тем возвысившись над сколоченной компанией, она продолжила - Гери, Фреки,- снова окликнула двоих, - поднимайте, покажем её Старшим. Будет ёрничать - вздёрнем прямо по дороге. И заберите... Это?.. - Носферату покосилась в сторону тасманийца. Ни в жизнь не признает, но ведать не ведает, что за зверь.
- Серая, Керасть, - полностью развернув корпус, Носферату очевидно собралась следовать вперёд, но на миг остановилась, бросая небрежный взгляд себе за плечо. - Не знаю как ты склонила фортуну к себе в этот раз, но - на остатке фразы чёрно-белая провела языком по рваной линии угольных губ, - можешь начинать  молиться ей прямо сейчас. И как никогда раньше.

>>> Конец сезона.

Покуда горят их сердца,
Покуда черны их стремления,
Покуда не смиренны души их,
Меч Духа пылает Нечистым Пламенем,
Омрачая свет…
Победы избравшим Тьму!
Победы презревшим свет!*

[indent] Первые солнечные лучи проливались на остров из-за горизонта насыщенным карминовым светом. Он не любил рассвет — закат казался ему более символичным, как неотвратимое окончание и знак того, что все в этом мире имеет свой логический конец. Вот только отнятая жизнь не вернется в покинутое тело, в отличие от последующего дня, что дарует живым шанс на новую надежду. У Пантеона этой надежды больше не было.
[indent] Меченый пришел на вершину холмов раньше условленного срока, желая насладиться звенящей предрассветной тишиной, прежде чем разразиться буря и уверенно двинется на юг всепоглощающей черной грозовой тучей. Еще вчера он чувствовал томительное возбуждение, вулканической лавой бурлящее под кожей в ожидании часа икс. А сейчас, к неожиданному разочарованию, Крестоносец был безмятежно спокоен и невозмутимо холоден, словно впереди его ждала не решающая кровопролитная битва, а обычная рутинная работа. Fata viam invenient. Чему быть, того не миновать.
[indent] У подножия холмов появлялись звери. Один за другим, длинной вереницей они тянулись к нему, собираясь на кровавую жатву, о которой безутешно грезили все это время. Варвары жаждали мести за унижение, что вынудили их пережить южане, жаждали крови и расплаты. Волей неволей Крест чувствовал перед ними свою вину, и поэтому сегодня желал дать им все, что бы их души наполнились радостью возмездия и той редкой крупицей упоения, на которую еще способны их каменные сердца.
[indent] Они окружали своего предводителя со всех сторон, кружа подобно голодным акулам, взирая на царственно восседающего вожака с непоколебимой решительностью и даже толикой вызова, а в мерцающих глазах явственно читалось: «Сегодня ты ведешь нас к триумфу. Ты ведь не позволишь нам снова испытать это уничижительное разочарование и не позволишь усомниться в себе, а вожак?» Черношкурый Дьявол знал, кем окружал себя все это время и не сомневался, что подведи он их хоть раз — они обглодают его до костей. И будут правы.
— Вы ждали этого дня? Он пришел, — Крестоносец позволил себе встать, величественно вскинув медвежью голову, безжалостно истерзанную медвежьими когтями: — Сегодня каждый из вас сумеет отомстить за былые обиды и, я надеюсь. вы возьмете со своих обидчиков сполна, — молодой вожак обвел ледяным взглядом снующих по сторонам варваров и коротко ухмыльнулся, — бейте, убивайте, сокрушайте. Приказ лишь один: пленных не брать. Всякий, кто встретиться на нашем пути есть враг, будь то щенок или старик. Убивать всех, без жалости и сочувствия. Вы ведь этого ждали, варвары? — голос лидера сорвался на крик, сильный и уверенный, трогающий своим зовом самые потаенные ноты души. Крест был превосходным оратором, так что самый выдающийся нацистский лидер отдал бы ему честь. — Вспомните, что эти ублюдки заставили пережить вас, вспомните горечь унижения и обиды, помножьте ее тысячекратно и отомстите! Кровь за кровь! Почтим павших и  заберем вместо их жизней десяток иных, что бы впредь каждая гнусная мразь думала, прежде чем открыть пасть на истинного Пожирателя Смерти! И наказы им не избежать, как мертвечине из земли не встать, так тому бывать!
[indent] Дьявол коварно ухмыльнулся одной из своих фирменных улыбок, что обнажают жемчужные клыки до самых десен. Толпа вторила ему, заряжаясь должным настроем, демонстрируя абсолютную готовность к предстоящей расправе. Они были заряжены, были готовы убивать с чувством и присущей им маниакальной увлеченностью, что сулило южанам не просто смерть, а адский круг на бренной земле. Разве это не прекрасно?
— Но среди нас есть и дезертиры. Те, кто покинул Пантеон до того, как клеймо проигравших проросло на их лбах. Мы могли бы прогнать их... — Дьявол задумчиво промолчал, сращивая настроение толпы с высказанной провокацией. — Они будут биться вместе с нами, против своих, доказывая тем самым абсолютную непричастность к своему прошлому. Те из них, кто усомнятся в своем выборе перед другом или братом — будут уничтожены. Вы слышите, варвары? Всякий южанин, кто откажется биться с вами на равных против своих должен быть беспрекословно уничтожен вместе со своим гнусным родом! Да будет так и никак иначе!
[indent] Голубоглазый демон вскинул крупную голову к предрассветному небу и из пасти его вырвался протяжный, грубый, сокрушительный по своей мощи вой, разрывающий безмятежную тишину на миллионы осколков. К голосу предводителя один за другим присоединялись не менее выдающиеся по своей силе голоса варваров, сливающиеся в единый боевой клич черного племени. Могущественная песнь гремела до тех пор, пока Дьявол не оборвал ее в одно мгновение:
— Убить их всех!

— Эй, как тот тебе заморский п*дарас?
Займис любовью и дай миру шанс?
Так мы займёмся здесь войной с любовью!
Эй, как тебе этот наш крутой? Давай наполним небо добротой?
Давай наполним небо доброй кровью!

Волки возбуждённо рычали, сновали туда и сюда, щелкали челюстями, оголяя крепкие зубы до самых десен и нетерпеливо подвывали в предвкушении скорой битвы. В их жилах вскипала всепоглощающая ярость, ненависть к южным выходцам крепко засела в горячих сердцах; они напоминали разозлённый рой шершней, готовый ринуться на своего обидчика в любую секунду, только отдайте приказ. Лей-рон ощущал в воздухе звенящее напряжение, но сам он не испытывал особого восторга от предстоящих убийств. К нему ещё порой возвращались мысли о минувшем, когда под его лапами хрустели кости поверженных врагов, а шкура была густо пропитана своей и чужой кровью. Тогда он получил прозвище, и по сей день сопровождающее его, как верный товарищ. Для своих противников он всегда был и останется Чумой: опасной и мучительной болезнью, неумолимо приводящей любого неосторожного прямиком в цепкие объятия Калахиры. Но самого пропащего собственное забвение не пугало, он редко думал о нем. Смерть не казалось Лею чем-то запредельно ужасным, скорее естественным и необратимым процессом, через который рано или поздно пройдёт каждый из них.
Но одного и по сей день сталеглазый не мог взять в толк: в чем же всё-таки состоит прелесть отнятия чужой жизни. Дать ответ на этот вопрос ему пока никто так и не смог.
Громогласный голос Креста волной прокатился по вздыбленным шкурам Пожирателей, и рычание в их глотках заклокотало с новой силой. Дьявол заряжал своих верных последователей этой тёмной энергией, одного за другим, через каждое новое слово, да так, что под окончание речи вожака варвары с дрожью в теле хором вознесли песнь войны к поднявшемуся в небо светилу. За все невзгоды, что когда-то принёс в их племя южный клан, Пантеон утонет в собственной крови и больше никогда не встанет. Пожиратели с особым удовольствием позаботятся об его полном уничтожении.
— Убить всех!
Приказ был получен, песнь допета, а значит, что долгожданный момент расплаты наконец-то пришёл. Оглянувшись в последний раз на уже уходящие в разные стороны отряды, Лей-рон, не чувствуя тепла от падающих на его спину солнечных лучей, быстро скользнул взглядом по приблизившейся Мойре и Змееусту, едва заметно кивнул им и сорвался с места, движимый холодной мыслью о необходимом и скором выполнении поставленной задачи.

Отредактировано Лей-рон (2018-08-28 21:15:38)

Сезон «Ветер Перемен»
8 июня 188 года
...Разберись, кто ты - тpус иль избpанник судьбы,
И попpобуй на вкус настоящей боpьбы...
©В.Высоцкий
[indent]Не убежать нам от Судьбы, не обойти предписанного небом. Самим дано нам многое решать. Нельзя об этом забывать. Особенно в мире нашем свирепом... Корица догадывалась, что рано или поздно ей предстоит настоящее Испытание. Не чета предыдущему. На Горячем озере какие-то действия ещё можно было внутренне "оправдать". На войне двусмысленности не бывает.
[indent]Война... Сколько боли, горечи, одиночества и смерти несёт она в себе... Война оставляет после себя очень глубокие и неизлечимые шрамы на душе. И, пожалуй, самое страшное в ней - потерять самое близкое, любимое и дорогое тебе существо. Да, волнуясь перед битвой, Шанти не столько даже беспокоилась о себе, сколько о Хашиме (который при распределении попал в другую команду). Совершенно чуждые любому Пожирателю эмоции. Безусловно, беспокоиться стоило прежде всего о собственной шкуре. Глупо волноваться за того, кто точно сможет постоять за себя. А вот той, у кого не так много славных битв имелось за плечами, конечно же, стоило бы уже сейчас продумывать различные стратегии. Другое дело - нужно ли? Жизнь порой преподносит такие сюрпризы, которые ты не в силах предугадать. И тогда смешными кажутся попытки обмануть Судьбу...
[indent]Война -  это своеобразный "естественный отбор", в результате которого выживает сильнейший. Можно считать и так. Но на самом деле война многолика: для одних она – путь к славе, для других – борьба за свободу и всеобщее благополучие, для третьих – дело принципа… В любом случае война – это событие, которое надо не только пережить, но и осмыслить. Она не только разрушает, но часто ведёт к сплочению против общего врага.
[indent]Пантеон. Как и во многих других стаях - там у Корицы были знакомые. Сражаться против них? Убивать того, кто в чём-то может даже разделяет твои взгляды? Не-воз-мож-но. Или всё же... можно? Не ты, так тебя...  не так ли? Единицы из настоящих воинов задумываются о том, что сейчас терзало душу Падшей. Среди окружающих в данный момент явно преобладали другие эмоции, И ведь сложно их было судить за это! Что бы испытывала сама валькирия, если бы у неё убили кого-то из родных? И если бы при этом она знала, из какой стаи родом тот душегуб? Вот только такой мотивации у подруги Хашима не имелось. Не знала она точно - жив ли отец и кто прервал его жизненный путь... А может и жив он - только прибился к кому-то? Одиночкам на Острове очень сложно...
[indent] Отстранённо слушая речи Креста - волчица внимательно наблюдала за теми, кто расположился рядом. Тринити и Бафомет. Вран и Бес. Интересная подобралась команда... в которой, если бы не Грешник - Шанти чувствовала себя неуютно. Никакой симпатии Урод не вызывал и предполагалось, что это взаимно. Большинство Пожирателей наверняка придерживалось мнения Энакина относительно неё. Плевать. Сука отдавала себе отчёт в том, что являлась в их маленьким отряде слабым звеном. Той, кому главное - не мешаться под ногами. Той, кому надо суметь оказать помощь в нужный момент. Суметь вовремя использовать нужный артефакт, чтобы спасти положение. М-да. Оставалось верить в то, что это удастся... А пока - надо было уже выдвигаться туда, куда приказали. Каменная река. Жаль, что не Камни чести или Хребет Ящерицы. Знала просто сирота одну нехорошую закономерность, которая пока не давала осечек. При таком раскладе нынешний поход не сулил ничего хорошего и лишь Госпожа Удача могла исправить положение. Если будет благосклонной, конечно...

Обнимай меня, нам ещё немало в жизни выпить горькой воды.
Кукрыниксы – Обнимай.

Казалось, ещё секунду назад в ночном лесу было чертовски жарко.
Уютный мирок пульсировал, наскоро расширяя границы в задаваемом ему растущем ритме. Он полз, шёл, бежал, летел и рвался во все стороны окрест, в своём апогее достигнув размера целой Вселенной. Теперь же, когда двое его творцов валялись рядом, придавленные к земле сладкой истомой, энергия этого мира вновь уютно собралась здесь со всех концов, чтобы, будто благословляя странный союз, заключить их в тёплые родные объятия. Тела были счастливы, телам, сбросившим физическое напряжение, было легко и благостно. Даже беспокойные души в первые минуты после развязки этого древнего Танца Жизни, казалось, парили выше плоти, лишившиеся груза тяжёлых и терзающих, будто разлитая по живому кипящая ртуть, мыслей.
Мыслей о войне.
***
– Пожалуйста, ради меня.
Он смотрел на неё слегка исподлобья, чуть вздёрнув брови. Взгляд-просьба. Взгляд-убеждение. В ответ лишь лёгкая улыбка. Она знает, что с ним бесполезно спорить сейчас. Подавшись вперёд, она лишь ткнулась носом в смольную шерсть на щеке, закрыв глаза, и нежно провела им чуть в сторону, взъерошивая щетинистую короткую шерсть. Он почувствовал её желание сказать что-то, но слова были излишни. Понурив голову, она вновь быстро подняла её, с мягкой уверенностью ответив на обращённый в ёе адрес взгляд. Немое согласие. Покорность. Может, за это он её и полюбил?
Кобель отвернулся на несколько мгновений, а когда повернул морду обратно, мягкий ночной свет выхватил крохотный мешочек из древесного листа, внутри которого соединились всего три драгоценные капли. Волчица очень осторожно зацепила свёрток своими резцами, будто боясь коснуться других губ. Странная робость, понятная только двоим, чьи слегка размытые силуэты своим призрачным свечением вылепило глядевшее с ночного неба кривое бельмо.
Волчица замерла, держа капли ведьминого элексира, но, уступив настойчивому взгляду, поддалась, осторожно зацепив листок языком и упрятав его вместе с ношей за аркадой крепких зубов.
Он слышал, как пресс челюстей зубной эмалью медленно размозжил зелень, отделяющую лекарство от нуждающегося организма.
– Горькое, – волчица слегка поморщилась. Дыхание, вырвавшееся из пасти вместе с коротким словом, несло в себе нотки женьшеня и сока белены. Волк вздохнул, прижимая её плотнее к себе. Более никто не проронил слова, и двадцать три вдоха спустя сонное дыхание её выровнялось до самого утра.
А он лежал и смотрел, как лунное серебро на её шерстинках меняется золотой пылью рассветного солнца.

– Ежели мы грудь с грудью сойдёмся, вся земля кровью умоется.
– Мы своей не пожалеем.
«Вечный зов».
– Прошу тебя, подумай ещё раз хорошенько, – глядя вслед удаляющейся Шанти, проговорил чёрно-бурый. Он её догонит, никаких сомнений, но позже, – у тебя никаких обязательств ни передо мной, ни перед Крестом, ни перед кем либо ещё из стаи, – взгляд, утративший, наконец, возможность цепляться за родной силуэт, укрывшийся среди папоротников, обратился к маленькому рыжему засранцу, слишком преданному, чтобы надеяться на его благоразумие.
– Да плевать я на вас всех хотел, – стоя спиной к Хашиму, фыркнул мангуст, цокнув языком между зубами: видимо, этот разговор начинал его раздражать, – но одно обязательство у меня всё-таки остаётся, – трусцой пробежав пару метров вперёд, он обернулся, то ли лукаво, то ли яростно сверкнув рубиновым глазом, – и, согласно этому обязательству, я должен обеспечить сохранность твоей грёбаной задницы по итогу вашей грёбаной войны, понял?  – продержав зрительный контакт несколько мгновений, Мунго уверенно отправился вперёд, безоговорочно пресекая дальнейшие попытки друга остановить его.
Коротко выдохнув носом и тяжело проследив за движением рыжешкурого исподлобья, Хашим двинулся следом, чувствуя, как тяжелеет на сердце от этой грозной решимости.
Они вышли из леса вместе, втроём. Вышли самые последние, подоспев к моменту, когда уже вовсю раздавался раскатистый голос молодого вожака. Он призывал к мести за павших, и Хашим вспомнил Салема, приведшего его к Пожирателям, Салема, ставшего его первым соратником. Вспомнил, как Пантеоновцы по команде Селевкиды распахали его бедро прямо у него перед носом. А ещё он вспомнил того чужака, в котором почти обрёл союзника против этой чёртовой суки. И как убил его, доказывая властной мегере свою вынужденную верность.
А теперь он шёл убить её.
Да, пожалуй.
Больше всего на свете он желал пережать этой стерве трахею.
Эта мысль стала закинутым из темноты угольком. Крест, продолжая говорить, потихоньку раздувал этот жар, а со всех сторон в его сторону отлетали чужие искры. Варвары поджигали друг друга, входя в общий экстаз. По обыкновению хладнокровный, сейчас Хашим как никогда чувствовал, как неконтролируемо входит в раж, и ему нравилось то грозное напряжение, растущее в самых недрах, казалось, исцелившейся от недуга души. Страхи остались в ночном лесу. Последние переживания – в зарослях папоротника. Он был готов.
Страшный вой пронёсся раскатами над рассветными холмами. Они заявляют рождающемуся дню о том, что мечи полетели из ножен. Заявляют о своих правах.
И ни один из них сегодня не сомневается.
Не разыскивая нынешних соратников, волк уверенно двинулся вперёд, чувствуя, как они собираются за его спиной.
Сегодня он поведёт их в бой.
Но он ли это будет?
Мунго, взволнованный неизвестным ранее ощущением, гнетущим и пугающим, на бегу заглянул в глаза друга.
Но с правой стороны ему не было видно, как в левой, зрячей, зенице Порченого заворочалась пробуждающаяся трясина. Поднявшееся было склизкое щупальце смачно упало обратно в черноту, щедро расплескав дёготь по не успевшим издохнуть островкам изнанки. Зверь осклабился, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.
«Давно не виделись, ублюдок».

Отредактировано Хашим (2018-08-30 02:51:58)

Не мало дней прошло с тех пор, как ответом на свой приговор Бафомет был приглашен в ряды Пожирателей, будто вырвавшийся из клыков прошлого и тенью шмыгнувший в новое утро. Он старался более не рыскать в поисках глухих ответов на извечные вопросы, а довольствоваться тем, что имеет сейчас, но раз за разом все равно возвращался к тем промозглым ночам, когда огрызок хвоста еще болел, а рваная рана на сердце алела. Все вернулось, все повторилось. Бок о бок, плечом к плечу, брат подле брата… Урод наедал бока, возвращал силу своим лапам и гибкость мышцам, то и дело отворачивая морду в сторону под ехидные взгляды «состайников», проходя сквозь их толпу подобно овце в клетке с дикими псами. Интересно, не будь он под опекой Креста, сожрали бы они его сразу или оставили на потом? Подавятся, черт их дери.
Все течет, все изменяется.
Солнце коснулось окровавленной ладонью неба окрасив его алым, когда стая вышла на холмы. Горящие глаза, лязгающие челюсти, горячие сердца бешено выстукивающие набат, предвкушение крови и зрелищ, пригласительный танец на еще живых костях… Варвары, Темные… Твари и злодеи, отбросы волчьего мира, умалишенные и фанатичные, больные сволочи- все они как один стояли на пороге долгожданной войны, все они как один были нерушимы, возбуждены, заведены. Казалось, еще немного и вставшие дыбом холки заискрятся дьявольским огнем, холодным и бессмертным, словно глаза их Вожака. Они упивались своей силой, они упивались своей жестокостью и хотели еще больше.
Бафомет стоял чуть позади, отброшенной в сторону тенью Дьявола. Молчаливый, он хладнокровно обводил взглядом беснующуюся толпу, но их дикая энергетика не трогало его черствое сердце. Еще одна битва, реки крови, сломленные кости и жизни. Такая же отвратительная, как и десятки ранее, такая же неизбежная и разрушительная. Смерть сегодня будет пожинать плоды, жизнь же втопчут в грязь и потроха.
Урод отвел взгляд в сторону.
- Убить всех!- эхом отразилось в волчьей голове.
Убить всех...
Лапы понесли куцего вперед. В голове стояла звенящая тишина.

«Убей врагов, убей друзей, страну, народ, и самого себя... но сколько не убивай, а все мало...»
Алукард, "Hellsing Ultimate"

«Ветер Перемен»
8 июня 188 года

Сменить знамена - задача проще простого. Для таких, как Ригель. Ее будут ненавидеть жители Запада, скрежетая зубами, исходя желчью от ненависти, и продолжая цепляться за жалкие остатки мнимого Западного Величия. Будут шипеть в спину Пожиратели, казалось бы, мнящие себя демонами, скинувшими оковы ханжеской морали, однако продолжающие верить в так называемое предательство. Но разве это предательство, когда ты ни разу за свою жизнь не дала ни одного общения, ни одной клятвы. В ответ на призывы вождей Капитан всегда молчала, никогда не присоединяла свой голос к триумфальным песням, славящим очередного тирана и очередные знамена. Зачем? Ведь эти знамена так легко поменять...
Семья отпустила ее с миром. Никто из них не питал сентиментальности к Альянсу. Они служили, пока это было выгодно им самим, они охотились, они убивали. Ригель помнила, что отца убили эти самые "товарищи и друзья", убили достойнейшего из достойных. Нет, ничего она была им не должна... А после того, как в битве с первородными сложил голову один из братьев, так и вовсе... Единственное воспоминание, которое возвращало иногда Ригель обратно к мыслям об уходе из Альянса - боль во взгляде Нессель. Но и она приняла решение подруги, а сделанного не воротишь. Прошлое лежит позади, а впереди только будущее.
Крест говорил складно, Крест распалял жажду крови в своих волках. И они отвечали ему яростной песнью, кривили рожи в дьявольских оскалах, брызжа слюной. Ригель оставалась молчаливой тенью. Песни не находили в ее сердце отклика, равно как и не пугали. Что ей оскаленные морды безумцев? Убрать все эти варварские крики, безумные взгляды, и эти волки ничем не будут отличаться от тех же западных волков... Но Пожиратели искренне верили в то, за что сражались. В первобытное безумие, в войну, в Хаос и Тьму. И Крест был их воплощением. Был королем. А может, и Богом...
Что есть один волк для толпы?
Что есть толпа для Короля?
Что есть Король для Бога?
И что есть Бог для того, кто не верит ни во что?
Пока варвары пели песни своему вождю, глотая его призывы быть беспощадными в пролитии южной крови, Капитан лишь на несколько мгновений ушла в себя. Услышала голос отца. Отец, такой же, как она сама, такой же, как и все ее семейство, столь легко меняющее знамена. Он не надрывался, не кричал "Убей!" и не заходился в экстазе в преддверии кровопролития. Морда его была как всегда спокойна, низкий и утробный голос был вкрадчив. Так он звучал, когда Ри впервые шла на войну: "Помни. Никакой ненависти, никакой злости... Просто ты должна выжить. А все, кто встанет у тебя на пути - умрут. Помни об этом"
Ригель помнила, помнила всегда. И с этой мыслью, держась за нее, она пошла в сердце назревающей бури.

Сезон "За горизонтом"
12 августа, 188 год
Ее не часто оставляли без присмотра, но иногда давали глотнуть свежего воздуха уединения. Причем сейчас, когда все были обеспокоены недавним апокалипсисом, о мерзкой шкурке Каллисто понемногу забыли. Конечно, никто ей не собирался давать полной свободы: она до сих пор оставалась пленницей и по совместительству любовницей Ракшаса, который исправно наведывался к ней и удовлетворял свои кобелиные потребности. Может, именно поэтому разноглазую до сих пор не убили: Пожирателям нужен был тот, кто примет член Кхаса в своей заднице, чтобы этот член не оказался ни у кого другого. Черношкурая была бы и не против, если бы это гарантировало ей жизнь, но она чувствовала, что может сдохнуть от этих свиданий. Убьет ли ее Живоглот в безумной порке или кто-то другой – зависит от обстоятельств и выносливости самой пленницы. Каллисто только и оставалось, что держаться из последних сил и надеяться на лучшее.
Сегодня ей было особенно хреново, ведь Ракшаса заходил к ней по утру. Более целый день ее не трогали, да и даже если бы захотели, от разноглазой было мало проку: все, на что она была сегодня способна, отковылять подальше от логова и назойливых рож, но не настолько далеко, чтобы пропасть из их поля зрения. Волчица ушла западнее поляны логова, к холмам, но на большее ее остатков сил просто не хватило.
Найдя небольшое одинокое деревце, Каллисто повалилась под него, не в состоянии более стоять на лапах. Ее мутило, и на какой-то момент пленница решила, что сейчас ее организм избавится от того скудного обеда, который она получила несколько часов назад. Ей было дурно, и она больше не могла терпеть Живоглота настолько часто. Что-то подсказывало бывшей Валькирии, что регулярность этих свиданий – ключевой момент, и Кхас целенаправленно не дает Каллисто прийти в себя. Но какой ему прок от полудохлой швали, которая не может держаться на ногах и падает, стоит насильнику лишь разжать свои тиски? Когда он явился к ней первый раз, ей показалось, что какая-то неведомая искра проскочила между ними, и она очень надеялась на эту искру. Видимо, напрасно. Но противоречить было нельзя, иначе – смерть. Вот и приходилось терпеть и подчиняться, а о получении какого-то даже подобия удовольствия не шло и речи. Волчица слишком сильно сдала позиции, чтобы даже притворяться, не говоря уже о настоящих ощущениях.
Повалившись набок, волчица запрокинула голову и закрыла глаза. Ее бока тяжело вздымались и опадали, пасть была немного приоткрыта. Сейчас к ней мог заявиться кто угодно, и она была абсолютно не защищена, да и как она могла себя защитить в таком состоянии? Она была тут игрушкой, в которую мог сыграть любой. Да только вот играл только Ракшаса, и слава Богам, еще чей-то член в себе черношкурая точно не выдержит.
Ей было плевать, придет ли сюда кто-нибудь. Она лишь пользуется теми минутами тишины и покоя, которые смогла выкрасть для себя. Они продлятся недолго, но волчица постарается насытиться ими сполна, чтобы быть готовой продолжать этот никчемный бой за жизнь.