Меxаническим образом двигалось тело. Мысли же, право, любительски вторили движениям. Где-то здесь он припрятал свою прелесть и теперь намеревался использовать её. Честно говоря, мысль об этой дощечке пришла ему в голову практически сразу после катастрофы, ибо всякая награда должна была xраниться рядом с ним, а не на расстоянии двуx-треx километров. Угрюмо вертя мордой из стороны в сторону, черношкурый намеревался как можно скорее разделаться с этим делом и направить все силы на возвращение территорий, но пока что-то продвижение с каждым шагом становилось минимальным. Вскоре тяготы погоды постепенно добрались до организма, и зверь, издавая глуxой рык, резво рванул вперед, силясь найти спасение в камняx, но мертвое уже никого спасти не может. Разве что, если прикрыть своим телом, ровно как от пули на войне. Сейчас же, если камни накроют Грима, то едва ли его могучее тело сумеет подняться после такой-то поддержки. Где-то оно было здесь. Да, та самая узкая щель, в которую так безжалостно была запxнута эта чертова доска. И толку от нее нет и пользы тоже. Прищелкивая пастью, Феролюц нырнул мордой в какое-то углубление, но и здесь его постигла неудача. Бесполезная трава. Видимо, черношкурый напоролся на запасы травника или травницы. Шабашкино гнездо разорять нельзя. Именно эта мысль остановила кареглазого от жестокой расправой над собственной неудачей. Пробурчав что-то себе под нос, он молчаливо уставился на однообразный пейзаж, который, к слову, притягивал его чуть больше, чем тот, что напичкан излишними красками и целым вороxом предметов, чья роль всегда посредственна и скучна.
После десяти минут xождения, зверь решает-таки оставить это дело и заняться чем-то более важным. Где-то вдали послышались запаxи состайников - пора бы организовать разведку в иные территории. География нашей стаи уж больно незатейлива. Надо ускорять процесс расселения. Подняв морду к небу, он, несколько секунд всматривался в размытые и скупые узоры, слегка напоминающие сажу на закоптившейся кирпичной стене. А впереди только туман. Злобно прирыкнув, Феролюц взвыл, призывая теx состайников, что по счастливой случайности, подвернулись под лапу. Воинов он не ждал. Наверняка это кто-то из ополчения, ибо дружина разбрелась, а варяги вообще неизвестно где.
Первым впереди показался совершенно себе обычный патрульный волк окраса дымчатого и неприятного. Взглянув на него, Феролюц сразу понял, что с таким смарчком каши не сваришь, посему, деловито решил отдать приказ:
- Передай Княгине, что Грим с некоторым количеством братии отправляется на разведку. Нам необxодимо вернуть земли. По дороге попытаемся поймать что-нибудь съестное. Наступила секундная пауза, которая должна была заставить патрульного обдумать сказанное зверем, а после он грозно и в морду волчишке рявкнул:
- Пшёл! Слюна, полетевшая в морду патрульному, крупными каплями зависла на морде. А спустя еще минуту след волка и вовсе простыл. Где же остальные? Повторять призыв вовсе не было желания, но необxодимость прослеживалась. Посему, не поскупившись растерять собственный голос, зверь прогремел еще раз, выражая тем самым своё негодование по поводу долгой xодьбы нерасторопныx состайников. Пойти должно не больше четыреx. Иначе это будет поxоже на массовую миграцию. Куда же последовать? Вперед или назад? Мы должны соединиться с Инферно, иб о вместе нам будет гораздо проще. Это только он так думал. А подобным образом мыслили сами Асгарды? На самом деле, Грим не мог свыкнуться с мыслью, что Гонец может управлять стаей. Но альтернативы не было, посему исxод принимался любой.

Пробуждение вулкана, как оказалось, штука страшная. И если он решил лишь всем напомнить о своем существовании, беспардонно пукнув, то обернулось это серьезными последствиями. Вообще, завидев расползающуюся по небу тучу, я тут же стал искать себе укрытие, потому что выглядела она действительно устрашающе, да и дрожащая под лапами земля не вызывала желания оставаться стоять на месте. В общем, в итоге, я около суток просидел под поваленным деревом в вырытой мною же яме. Хотелось откусить себе лапу, потому как погода становилась с каждым часом поганее, и это, вроде, интересно, ведь когда кто-то мог видеть нечто подобное? Но лучше бы моя прогулка по папоротниковой роще закончилась более благополучно. Надеюсь, мое отсутствие в логове не заметили, иначе я лишь больше попаду под подозрение и во мне увидят какого-нибудь засланного шпиона. Впрочем, на тему собственной репутации я рассуждал совсем недолго, больше был увлечен мыслями о том, как с этим справились люди и собираются ли они что-нибудь предпринимать. Но не было слышно ни птиц, ни ветра, шуршащего листьями. Время словно остановилось, все замерло в этом кошмаре, где было недостаточно воздуха и лишь черные хлопья медленно осыпались на землю. В убежище было тесно, лапы затекали и мне то и дело приходилось менять положение. Время тянулось ужасно долго.
Хорошо, когда всякое событие имеет привычку заканчиваться и сменяться другим, потому как стабильность вызывает у меня депрессию. Не могу сказать с уверенностью, что был рад тому, как оседающие на землю черные хлопья сменил туман, но, по крайней мере, я уже не опасался того, что в случае падения воздушного уголька на мою шкуру, я буду гореть ярче разведенного двуногими костра. Деревья отбрасывали пугающие тени, растворявшиеся в тумане, было ужасно тихо, да и в целом прежнюю рощу было признать трудно. Все стало безжизненным, будто я оказался в мире усопших. Слов для песни находилось все больше, а сам я, с застывшей на губах восторженной улыбкой шагал в направлении логова. Ну, по крайней мере, предполагал, что движусь в верном направлении.
- Разбужен однажды был великан,
Великий, но ужасно злобный Вулкан. Я приостановился, вглядываясь вперед, пытаясь понять, животное передо мной какое или же обыкновенный кустарник. К сожалению, выяснилось, что второе. Я был голоден, впрочем, об этом очень скоро позабыл, вернувшись к сочинительству.
- Старик чертыхнулся, прокляв все живое
и лаву хотел он извергнуть
да только не смог,
сил, видимо, не хватило. На отсутствие рифмы было уже наплевать, напевал своим слегка охрипшим голосом то, что считал нужным, и продолжил бы, если бы не услышал вой. Тут же захлопнул пасть и навострил уши. Принюхиваться было бессмысленно, однако, я понадеялся на благоразумие одиночек и то, что те не рискнут забираться столь глубоко на территорию стаи. Я никогда не любил помогать, но если уж собрат угодил в беду, то грех будет это проигнорировать, потому слегка изменил курс, двинувшись к источнику "звука".
- И твари, почуяв, как им повезло
Поспешили скорее в укрытие... Небольшая пауза.
От ворчанья Вулкана
земля содрогаться не переставала,
А небо тучей стало затягивать,
и все погрузилось во мрак. Вдруг, вой повторился. Слышался он уже более отчетливо и не казалось, будто кому-то срочно нужна помощь, скорее, вой этот был более... настойчивым? Любопытства не поубавилось, впрочем, понимая, что я приближаюсь к волку, я поспешил сбавить темп. Осторожность не помешает. Медленно и очень тихо стал делать шаг за шагом, постепенно различая в тумане крупную черную фигуру. Здоровый, гад.
- Здрасьте, ну, незнакомцев так точно не приветствуют, оттого я поспешил выдать свое местоположение:
- Славный денек, не правда ли? Усмехнулся, борясь с желанием прокашляться.

Отредактировано Табаки (2014-05-20 16:38:20)

Независимо от того, что меня не встретили с улыбкой на губах, обстановка не казалась мне столь удручающей. Здоровый волк хмуро откликнулся на приветствие, а после развернулся ко мне всем корпусом. То ли хотел показать, насколько превосходит меня в габаритах, дабы произвести впечатление, то ли привык излагать свои мысли прямо в лоб собеседнику, что, к слову, тоже невозможно не расценивать, как попытку продемонстрировать, кто тут главный. Как бы то ни было, его эмоции поразительно сильно насыщали пространство, делая его более живым, чем-то, что пропитавшись чужим характером, начнет подражать его истинному обладателю. Да, такому типу лучше случайно не чихать в ухо, если, конечно, нет желания огрести по шее. И именно в эту минуту я осознал, насколько сильно мне хочется убедиться в правильности собственной догадки. Ну да ладно, оставим это на потом. Перевожу взгляд на белого, который совершенно не вписывается в стаю из-за цвета шкуры. Судя по всему, он мой ровесник, может, чуть старше, ко всему прочему с гетерохромией. Люблю разноглазых, кажется, будто две души заключены в одном теле, и половинки эти обречены на вечную борьбу друг с другом. Забавно. Разглядываю обоих увлеченно и без стеснения, будто читаю, как открытую книгу. Черный кажется вечно напряженным, готовым порвать в клочья все и вся, но с выдержкой, так сказать, громила, умудренный опытом. А разноглазый - волк спокойный и тихий, впитывающий в себя каждое слово и запоминающий все движения. Может, я ошибаюсь, но как же в таком случае будет обидно, ибо такими, какими их вижу я, они кажутся мне невероятно интересными.
А вот напоминание о том, что вполне возможно я и не буду волхвом, пожалуй, заставило меня в какой-то момент пожалеть, что я откликнулся на вой. Впрочем, даже если и так, судя по всему, день обещает быть тяжелым, а в таких условиях наблюдать за поведением собратьев никогда не надоедает. Весело будет побегать от этого амбала, когда он действительно захочет устроить нам разнос за невыполнение поставленной задачи. Мысль эта заставляет меня довольно оскалиться во весь ряд острых, почти нетронутых желтым налетом зубов.
- Обожаю неприятные прозвища, отвечаю я, однако, не выдерживая паузы, дабы не дай Бог мне одно из них тут же озвучили, добавил: - Табаки. Я, к слову, тоже люблю придумывать собратьям погоняла, но пока что, не до конца изучив матерого, все же не готов так по-крупному рисковать. Оттого, устремившись следом за черным, на секунду обращаю взор веселых карих глаз на ровесника.
Славный будет поход.

Начало сезона

Как медленно и осторожно выползает из своей норки после сна маленький зверёк, так и утро начинало в тот день вступать в свои права. Ночь всё никак не хотела отступать, отчаянно сопротивляясь и окутывая землю мягкими сумерками вплоть до семи часов. А потом как-то резко и неестественно небо стало светлыми и чистым, солнце поднялось над горизонтом, подобно отскочившему от земли мячу, и всё вокруг словно подобрело под его лучами. Любая другая территория показалось бы тёплой, светлой и чистой в этот час.
Любая, но не Пики Боли.
Абсолют шагал, словно вымеряя каждый шаг – обычная его манера, отстранённая и собранная одновременно. Лапы уверенно ложились на каменистую почву и на редкие участки травы, частично тонувшей в серо-белой жиже снега: привыкнув к долгой ходьбе, они уже не ныли после нескольких часов перехода. Лёгкие щекотал ещё не до конца прогревшийся воздух. Глаза то и дело щурились от непривычно яркого солнечного света. Имей Ноль привычку рассуждать по поводу и без повода, он бы сказал себе, что Пики Боли ему не по душе.
Вряд ли этот клочок территории был вообще по душе кому-либо. Насколько знал волк, темнолунцы сюда заходили редко, предоставляя любоваться местным пейзажем изгнанникам. Те, видимо, тоже не слишком жаловали красоту холодных камней и редких, чахлых пучков травы между ними. Да Абсолют и не рассчитывал здесь встретить многих, ибо ему был нужен лишь один. А он обязательно должен был оказаться где-то поблизости.
О существовании этого «одного» Туз узнал от Лайтер совсем недавно. После мучительного для него периода бездействия, сопровождающегося привычными уже для него неприятными ощущениями и какой-то сосущей пустотой в душе, ему неожиданно досталось довольно необычное задание, которое можно было бы поэтично выразить следующей фразой: «Этот огненношкурый спалил одну из нитей надежд. Заставь нить плестись заново или порви ее ко всем чертям».
Огненношкурого звали Эмиром, а внешность у него была действительно необычная: на необычайно яркой рыжей шкуре удивительно спокойно и невозмутимо блестят изумрудные глаза. Его-то и надо было призвать к ответу за совершённую, как понял Абсолют, оплошность. Каким способом – решать ему самому. Можно было даже сломать хребет, если все попытки отыскать нескольких живых существ окажутся безуспешными.
В течение своего пути Ноль как-то раз представил себе эту картину: боль и удивление в зелёных глазах, судорожно, до боли сжатые его челюсти и тонкая струйка крови, ручейком текущая по рыжей шерсти. Волк ожесточённо тряхнул головой, отгоняя видение и начал привычную короткую молитву, призванную не дать собственным затаённым страстям свести его с начертанного пути. Ну уж нет, он убьёт лишь в крайнем случае, когда все другие возможности решить проблему исчерпаются, ибо ему не было сказано: убей; но было сказано: найди и спроси, а если нужно – помоги или убери с дороги.
Дорога, как и всегда, начиналась с молитвы Праматери Арашу. Такой привычной и всегда новой в своём произношении. Просьба о помощи, требование помощи, надежда на помощь в поиске. Или хотя бы в выборе правильного пути.
– …о Праматерь Арашу, не дай мне сбиться с выбранного пути и направь мои лапы в правильное место…
Молитва – как дыхание.
Туз уже не мыслил свою жизнь без молитв, но произносил их не на автомате, как многие, а каждый раз вдумываясь и что-то выискивая в знакомых до последней паузы монологах, прочитывая их каждый раз по-разному: то лёгким, чуть монотонным говорком, то спокойно и торжественно, то сбивчиво и взволнованно.
Он верил в помощь Богов и, прежде всего, в помощь Арашу.
Положившись на её волю, он шёл в неизвестность, зная совсем немного: он должен найти, чего бы ему это не стоило.
Уже совсем близко от Пиков Боли, зная, что он на чужой территории, Туз всё равно замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, вперив в пространство задумчивый взгляд. Он вспоминал, проговаривая про себя всё то, что ему известно. Где-то там, совсем рядом и одновременно далеко, блестели на солнце серые камни, но Абсолют их не видел. Он весь обратился внутрь себя.
«Где-то там, далеко от меня, но всё-таки на Острове, существует молодая серая волчица Авали. Авали ли? Да, именно она, меня заставили несколько раз повторить её имя, – белый тяжело выдохнул, словно воспоминание причиняло ему физическую боль. – И у неё есть дети. Не один, много, но разве кто-то может сказать мне, сколько именно? Они должны нести волю Богини Арашу, как, впрочем, и все мы, но они, как видно, в большей степени. Но для меня они пока безликие, безымянные волчата. Сколько им лет? И есть их отец, единственное существо из плоти и крови в рассказе Лайтер. Его тоже назвали по имени: Эмир. У него странная яркая шкура, подобная солнцу в ясные дни. И столь же странные изумрудные глаза…»
В голове зашевелилось смутное воспоминание. Абсолют поморщился и попытался его отогнать, но оно сидело не в памяти – память давно уже стёрли, – а где-то глубоко внутри, и поэтому было нестираемо. И даже воспоминанием это «воспоминание» назвать было нельзя, просто тень, отблеск прошедшей жизни с рыжей шкурой. Она была там, в таинственном прошлом, которое ушло из разума и сознание Туза вместе с памятью и больше не всплывало. Но сегодня самец ощущал почти физическую боль от того, что он не может схватиться за эту тень.
«Могло бы это помочь в поиске?»
Он не знает. Он почти ничего не знает, кроме того, что на свете есть вот этот рыжий… или как его там назвала Лайтер? Ах, да, «огненношкурый». Так вот, на свете есть огненношкурый Эмир, и он обязан знать, где находится его супруга и дети.
Всё. На некоторое время мысли были приведены в порядок, тень из прошлого – подавлена, и она отзывалась теперь лишь лёгким неприятным ощущением. Можно было продолжать путь.
И снова этот шаг. Лапы месили серую жижу, которая называлась снегом, но не имела ничего общего с опрятным серебристо-белым покровом. Скоро, совсем скоро он должен прийти. Куда?
В голове всплыла фраза: Пики Боли. Ну что же, значит цель его путешествия где-то там, скрытая начавшими зеленеть холмами. Осознав это, Туз снова ушёл в себя и начал мысленно повторять беспорядочные обрывки молитвы Арашу.
Его путь был долог, но скоро он завершится. По-настоящему Абсолют почувствовал, что вот он – конец его пути – лишь тогда, когда его усталые, напряжённые от долгой ходьбы лапы ступили на обжигающе холодный камень. Он совсем не прогрелся, хотя лежащие кое-где остатки снега уже ощутили на себе дыхание весны и солнца. Ветер дул с севера, то есть, почти на волка, так что уже спустя несколько секунд он почувствовал чужой запах. Ещё через какое-то время между камнями мелькнула рыжая шерсть. Тень в голове снова зашевелилась, словно желая вернуть утраченную память, но сейчас в мыслях Туза не было места для осознания тоскующей пустоты и боли: там было лишь описание Эмира и осознание того, что вот он, Эмир – всего в десятке шагов.
«Меня не заметили», – решил Абсолют и ускорил подъём, подходя к рыжему сзади и чуть сбоку. Идеальный момент для нападения. Противник погружён в свои мысли, расслаблен. Но Тузу не надо нападать.
Волк остановился в пяти-семи шагах от найденного Эмира, совершенно не таясь. Теперь перед ним стояла одна-единственная проблема: как начать расспросы? Услужливо скользнула мысль: с имени.
Абсолют кашлянул.
– Эмир!
Голос его прозвучал неожиданно тихо и непривычно. Ноль редко говорил и перед каждым новым разговором испытывал нечто вроде смятения и неловкости. Сейчас же для неловкости не должно было остаться места: он – на задании, ему надо думать только о задании.
Туз повторил, чуть более громко и настойчиво:
– Эмир!
Начало было положено. Теперь дело за «огненношкурым», а Абсолюту, пожалуй, можно и обратить внимание на неприятную для подушечек лап холодность камня и мокрота наполовину растаявшего снега.
Он ждал, устремив вопросительно-задумчивый взгляд куда-то за Эмира. Казалось, его совершенно не волнует ответ.

Абсолют стиснул зубы. Ну вот, его услышали, теперь же придётся напрягать всё своё воображение и смекалку, чтобы с достоинством окончить трудный разговор. Раньше – сам с собой волк называл этот период расплывчатым предлогом «до» – он любил находить выход из сложных ситуаций, любил упражнять свой ум, придумывая бесчисленное множество решений, теоретических и практических. Сейчас же ему легче было выполнить чётко поставленную задачу, например, во имя Арашу окропить кровью потрескавшуюся землю близких к Ордену земель или собрать какую-нибудь информацию, примерные формы которой ему были сказаны. Здесь же ему придётся принимать решения самому, выбирать между несколькими равнозначными вариантами.
Самый лёгкий – убить. Ноль снова представил испуг в зелёных глазах, конвульсивную дрожь рыжей лапы и тонкую струйку… нет! Ему не говорили: «убей», значит, он не будет убивать волка, до сих пор не пытающегося найти свою супругу и своих детей, из-за чего гневаются Богини. Теперь Туз, эта «козырная карта» для предводительницы, стоит на распутье. Что делать? От его слов зависит, какой оборот примет вся эта странная история.
Пока Эмир обдумывает положение (впрочем, самец не думал, что это займёт большое количество времени, скорее, наоборот, ибо такие закоренелые воины никогда не медлят), он может взвесить все варианты и принять наиболее верное решение. «Наиболее верное», но, увы, не «единственно верное», потому что здесь такого быть не может. В каждом из вариантов придётся чем-то рисковать, чем-то пренебрегать, что-то терять и что-то приобретать. Но цель Нуля не в том, чтобы прийти к философской проблеме под кратким заглавием: «Не бывает идеальных решений какой-либо проблемы», нет. Она – это поиск наиболее приемлемого сейчас решения.
«Что выбрать?»
Его не научили думать самостоятельно, анализировать, взвешивать, принимать рациональные решения. Он – машина без отблеска жизни в стального цвета глазах. А машине всегда сложно научиться чему-нибудь «живому». Но надо выбирать, время идёт.
Секунды утекали, словно песок через неплотно прижатые пальцы. Белые громады облаков где-то сверху надвигались своей грудью прямо на Пики Боли. Абсолют украдкой бросил рассеянный взгляд на небо. Возможно, ближе ко второй половине дня пойдёт дождь. Но какое ему до этого дело? Надо выбирать, скоро Эмир ответит.
Первый, самый лёгкий. «Убить». Тонкая струйка крови, остекленевшие глаза и молитва, не та молитва, с которой убиваешь или идёшь на смерть, но призванная отогнать видение. Он не будет убивать. Не потому, что ему приказали оставить его в живых. Даже в машине иной раз шевелятся чувства живого волка. К тому же – и это самый веский довод, – если Ноль убьёт сейчас Эмира, Боги, возможно, никогда не насладятся созерцанием воссоединённой семьи. «Зачем её воссоединять? – всплывает в мыслях фраза, призывающая к вдумчивому отношению к своим обязанностям, к стремлению разобраться, в чём тут дело. – Впрочем, мне нет до этого дела. Это нужно Лайтер, это нужно Богам и, в первую очередь, Богиням, а я – лишь слепое орудие в их праведных лапах. Но надо выбирать. Остались два варианта».
Второй – не такой однозначный, как первый. Высказать Эмиру то, что ему известно о неудовольствии Богинь, о необходимости поиска и – уйти. Махнуть хвостом, улыбнуться воспоминанию о внутреннем напряжении. Пусть ищет сам, это его проблемы, потому что он – глава семьи, взваливший на себя большую ответственность за Авали, за детей. «Интересно, какие они, его дети? Такие же рыжие, невозмутимые и спокойно-сильные в своей невозмутимости? Или же хрупкие, серые, юркие? Сколько им лет? Наверное, всех разбросало по Острову, отдельно от матери. Он же их до конца своей жизни не отыщет…»
Не отыщет. Два слова, но они всколыхнули слабые чувства в машине. Абсолют рассеянно перевёл взгляд на свои лапы, на грязную жижу под ними. Что же, он поможет. Это его выбор. Сколько времени прошло с тех пор, как он перестал выбирать? Год? Больше? Туз не знает. Одно лишь известно: он поможет…
Абсолют настолько погрузился в свои мысли, что прежде ожидаемый ответ Эмира заставил его вздрогнуть и расставить передние лапы чуть шире в попытке сохранить равновесие. При этом его взгляд так и остался прикованным к земле.
Взгляд Эмира не был удивлённым, но Ноль знал, что тот удивился своему имени, произнесённому незнакомцем, просто не мог не удивиться. Голос собеседника был суров, но к концу первой фразы в нём появилось некоторое подобие насмешки. Холодной насмешки, и это не могло понравиться Абсолюту, который, однако, сохранил внешнее спокойствие.
«Откуда мне известное твоё имя? Не думаю, что ты обрадуешься, если узнаешь, откуда».
Внутри начал пробуждаться адреналин, прямо как перед началом схватки. Да это и будет поединок, только словесный.
«Меня бы тоже не обрадовал знакомый, который знает обо мне больше, чем я о нём, – самый краешек рта Абсолюта пополз вверх, дрогнул и тут же опустился. Машина не умеет усмехаться. – Но в данном случае моё знание – лишь преимущество в нашей будущей схватке. Ты скажешь мне, где твоя семья».
Кажется, двумя фразами ограничился «противник». Что же, Ноль не будет так краток, ему нужно гораздо больше слов, чтобы рассказать ему… а что, собственно, надо рассказывать? Спросить без обиняков, где его семья? Или сказать, что нужно немедленно начать поиски, а он, Ноль, поможет ему. Впрочем, нет, имя своё пока говорить не нужно.
Самец почувствовал на себе чужой взгляд, словно оценивавший его, и наконец решил более пристально рассмотреть Эмира. Ничего особенного, высокий, плотного телосложения рыжий самец. Изумрудные глаза, невозмутимые и вместе с тем насмешливые. Таким Абсолют его себе и представлял.
Он кашлянул второй раз и заговорил:
– Скажем так, я просто знаю твоё имя, и этого достаточно. Я знаю не так уж мало и о самом тебе, Эмир, бывший предводитель Детей Города. Но сейчас не это главное, не ты важен, а важна твоя семья, которую ты не перед смертными, но перед Богами клялся защищать. Так вот, где находится эта семья? Где твоя подруга жизни, Авали, где твои дети? Или ты забыл принесённую клятву? Ну что же, если ты и забыл, то… Богини тебе напомнят, а они умеют напоминать, когда им надо. Твоя семья ценна Богиням, но сейчас она пропала. Знаешь ли ты, где они? И если не знаешь, то почему не хочешь её отыскать?..
Вот так будет правильно. Напирать, не давая «противнику» опомниться, идти вперёд, вытащить наружу всю информацию, которую можно высказать. Конечная цель – сломить его, заставить признаться, что он потерял последние нити, связывавшие его с семьёй и, что не менее важно, заставить его отправиться на поиски.

Внутри закипало глухое раздражение. Первые мысли о том, что всё дело можно будет провернуть относительно быстро и безболезненно, улетучились сразу же, как Ноль заметил реакцию Эмира. Ещё договаривая последние слова, волк впился взглядом в «огненношкурого», отмечая в памяти малейшее его движение и каждую эмоцию, отразившуюся во взгляде. «Недоверие? Гнев?.. Скорее последнее, чем первое, или же всё вместе, потому что уж очень грозен этот самец, – Абсолют пытался угадать, какие эмоции вызвала его длинная тирада. – Ага, решил клыки показать? Рычи, рычи, хорошо рычит лишь тот, кто рычит над ещё не остывшим телом мёртвого противника. Но, конечно, лучше будет, если до смертельной битвы не дойдёт. Я дал себе слово помочь ему в поисках, и не его вина, что моё вступление его задело. Наверное, я чувствовал то же самое, если бы… если бы только у меня была семья».
Все чувства обострились, прямо как перед началом драки. Абсолют, так и не поняв одной из главных причин раздражения Эмира: его резкого и не терпящего возражений тона, тем не менее, чётко осознал, что что-то в его словах или поведении вполне может заставить его собеседника забыть о последних приличиях и попытаться разорвать ему глотку.
«У тебя не получится меня убить, знай это».
Волк непроизвольно скривил губы, беззвучно шепча пришедшую ему на ум мысль, хотя сейчас ему больше пристало бы бормотать молитву. Но нет, молитва подождёт, всё ещё не так безнадёжно. А потом «огненношкурый» начал говорить.
Видно было, что он пытался сдерживаться, но под конец фразы гнев его вырвался коротким и жёстким рычанием, в котором потонули последние слова. Его гнев можно было понять, и Ноль пытался это сделать изо всех сил, пусть слова «семья», «дети» были ему не слишком понятны. Ему, безликой машине. В то время, когда Эмир говорил свои первые фразы, Абсолют ещё был исполнен решимости закончить всё дело миром и убедить оппонента продолжить поиски.
Но тут, без особенных предисловий, Эмир перешёл к Богиням. Абсолют вскинул голову и снова почувствовал, как в нём начинает клокотать глухая ярость. Обычно она никогда не доходила до крайней точки, настолько притуплены были эмоции, но здесь этот комок рыжей шерсти чуть не вывел самца из себя.
– Да как ты смеешь, мерзавец… – процедил Ноль сквозь зубы, впрочем, столь тихо, что сам едва расслышал свои слова, а потом до боли закусил губу, чтобы не проронить ещё что-нибудь.
Туз знал – если с языка сорвётся ещё одно неосторожное грубое слово по адресу хулителя Богинь, то уже в самое ближайшее время он повиснет мёртвой хваткой на горле Эмира. Слишком уж велико было значение религии для этого волка.
Туз медленно моргнул, прогоняя злость. «Дай мне Боги сил спокойно выслушать эти злые речи, а ему – понять, как глубоко он заблуждался», – простая, незамысловатая молитва. Не молитва даже, а скорбная просьба. Нельзя обсуждать действия тех, кто стоит выше смертных. Никогда ни ему, ни этому Эмиру, ни другим волкам не понять тех мотивов, что движут Богами. Если они не помогли – значит, на то была веская причина.
Третью часть Ноль выслушал, снова упёршись взглядом в пустоту, уже без комментариев, как мысленных, так и вслух. Здесь всё было абсолютно ясно: его в не слишком вежливой форме приглашали прогуляться куда-нибудь подальше. Но чудо: из голоса Эмира почти исчезла та бессильная и жестокая злоба, заставившая его в первой части смешать непроизвольное рычание. Каким бы Абсолют ни казался отстранённым, эта деталь не ускользнула от его внимания. Спокойная отстранённость, пусть и не самая вежливая и приветливая.
«Не знаю, мудро это, или не слишком, но я бы не хотел давать волю чувствам. Пока что счёт остался за этим уже вконец морально измотавшемся рыжим, значит, я должен применить другую тактику», – определил Туз. Не так он определял, почти бессознательно, своё следующее движение на поле боя, что было значительно легче, чем, как сейчас, просчитывать и анализировать каждый свой будущий ход, подобно тому, как шахматист высчитывает, какую фигуру и на какую клетку ему поставить. Их перепалка – бой; их спор (да спор ли это?!) – шахматная партия. Только в жизни, увы, всё сложнее, чем на чёрных и белых клетках.
– Я знаю достаточно, чтобы прийти к тебе и напомнить про твоё долг, – подхватил «эстафету» Ноль. Причём подхватил точно на той же интонации, на какой Эмир её оставил: голос самца звучал холодно, официально и чуть ли не враждебно.
Белый воин снова, в который уже раз за последние минут десять, поменял свою позу: «уплывший» было взгляд стал твёрдым, почти стальным; всё тело собралось и напряглось, как перед боем. Лишь голос, бывший некогда бесстрастным, теперь начал еле уловимо теплеть, словно Туз добавил в беседу чего-то глубоко личного, сокрытого от остальных глаз. Машина пыталась выглядеть живым существом. Или, может, всё сложнее? Живое существо, кажущееся и чувствующее себя почти машиной, теперь почувствовало в глубине своего сознания живые чувства и бессознательно их выразило перед другим живым существом. Или нет?..
– Если ты забыл Богов и ругаешь их, то это не значит, что они забыли о тебе. Твоя семья нужна не только тебе, она нужна также Богиням. Следовательно, она нужна всему Острову. Твои дети нужны.
Абсолют тяжело выдохнул и переступил с лапы на лапу, собираясь с мыслями. Для того, чтобы убедить Эмира, ему недостаточно было грубо потребовать объяснений (как видно, первое время и даже больше он их искал, но сейчас почему-то перестал), хотя именно этого от него требовала Лайтер. Ему слишком мало сказали, чтобы он попробовал связать сведения и то, что хочет сказать от себя в более-менее нормальное объяснение.
– Ну что же, ты говоришь, что искал. Ты говоришь, что Богини кинули тебя и твоих близких. Но неужели ты считаешь, что Боги должны напрямую вмешиваться в дела смертных? В первую очередь мы сами должны пытаться что-то сделать. Ты говоришь, что искал их все полгода. Но сейчас ты не ищешь, а поддаёшься если не унынию, то бессильной злобе и готов всё это выместить на мне. Возможно, ты прав: ты должен растерзать меня за то, что я напомнил тебе про твой долг. И я готов с тобой сразиться, если это неизбежно, но…
Пауза. Возможно, она затянется слишком долго, но пусть будет так, как будет. Осталось немного, совсем немного.
– Ты не должен терять надежду и обязан продолжить поиски, и я готов помочь тебе. Такова воля Богинь и воля того, кто меня прислал сюда.
Снова тяжёлый выдох. Туз закусил губу, чтобы не ответить грубостью на возможную грубость со стороны Эмира, и сконцентрировал свой взгляд на морде Эмира. В изумрудных глазах отражались два крошечных, но тем не менее чётко различимых Нуля.

Абсолют нахмурился и прикрыл глаза, чтобы скрыть от собеседника их болезненно-раздражённое выражение. Капризная ситуация, которая с самого начала складывалась не в его пользу, теперь явно шла к его поражению и последующему отступлению. Эмир вполне мог торжествовать, потому что уже некоторое время в мыслях Нуля крутилась позорная мысль: «А что, если счесть задание выполненным и тихонько скрыться, пока словесный спор не перешёл в спор в виде драки?», хотя какая-то часть волчьего сознания упорно ей сопротивлялась. Что мог предложить Туз в ответ на реплики умудрённого опытом «огненношкурого»? Упорное повторение слов, сказанных в начале? Мол, ты «должен продолжить поиски, иначе Богини будут на тебя гневаться»? Как убедить этого разуверившегося, как видно из его слов, в Богах волка, что ему нужно не роптать, а исполнять свой долг? А что, собственно, такое долг? Пустые напыщенные фразы о том, что у каждого есть своё предназначение в этом мире?
Самец мысленно вернулся к началу своего пути. Вот Лайтер, которая даёт задание. Вот его молитвы, его путь. И так вроде бы удачно начавшееся объяснение. Нет, оно с самого начала пошло неудачно. «Меня не учили вести переговоры, – в который уже раз повторил сам себе Ноль, хотя он и сам понимал, что его подготовка ничего не меняет в сложившейся ситуации. – В бою, может, я и был бы хорош, но послать меня сюда, чтобы я убедил этого умудрённого годами и опытом рыжего волка… Что же, это мой долг, и мне придётся как-то его выполнить».
Он снова упёрся взглядом в Эмира. Непоколебимая скала… Первый гнев уже прошёл, и теперь если собеседник и сердится, то умело прячет свой гнев. Мудрость против неопытности и растерянности. Хотелось зарычать от досады, но привычка поборола эту досаду: внешне Абсолют остался тем же каменным истуканом, только морда приняла нахмуренно-строгое выражение, да чуть сморщились складки кожи на носу.
Он продолжил молчать, то ли собираясь с мыслями, то ли чувствуя себя уничтоженным и опустошённым после речи оппонента. Злости не было, волк чувствовал, что отчасти виноват сам. На него смотрят свысока – что же, Эмир имеет на это право, ведь он чуть ли не в два раза старше. Над ним насмехаются за отсутствие дипломатических способностей – что же, Ноль прежде всего воин, а потом дипломат. Бой – его стихия, но никак не словесная перепалка. Но сообщить обо всём этом – значит расписаться в собственной слабости, признать поражение.
«Одно проваленное задание – и острые камни на дне какой-нибудь расщелины ласково примут меня в свои объятия».
У Туза возникло такое ощущение, что между ним и Эмиром постепенно возводится стена, и что каждое его слово, пусть даже самое осторожное и взвешенное – кирпичик в этой стене. Что бы он ни говорил, всё равно «огненношкурый» не поймёт его. Или не захочет понять. Или усмехнётся над его неопытностью и нелепыми попытками заставить его – бывшего Магистра Детей Города! – что-то сделать.
Он чуть скривил губы в ответ на свои не слишком приятные мысли и снова погрузился в себя, никак не проявляя внешне напряжённую работу мысли. «Огненношкурый!» Этот волк не похож на огонь, по крайней мере сейчас, когда он сдерживает себя. Шкура не соотносится с характером, если Ноль правильно приклеил мысленный ярлык на своего собеседника. Но сейчас дело не в этом, дело в  задании.
О Боги! Не в вас ли всё дело? Вы хотите, чтобы смертные слепо подчинялись вам, а смертные, в свою очередь, хотят управлять своей судьбой, своими помыслами. Часть стены между Абсолютом и Эмиром воздвиг их разный подход к вере. Над этим белый был не властен, он слепо верил, хотя, быть может, правильней было бы задуматься над верой, а не творить старые и новые молитвы и не уповать на Богов в каждой трудной ситуации.
Сейчас помощи ждать было неоткуда, придётся выпутываться самостоятельно, хотя, казалось, всё столь запутанно, что лишь решительные и стремительные действия, а не слова и, тем более, не мысли, могли всё исправить. Но что делать? Броситься на него?
«Будет упрямиться – можешь поступить, как тебя учили».
То есть стремительно броситься и вцепиться мёртвой хваткой в глотку. Но нет. Он обещал самому себе, что поможет. А помощь не заключается в том, чтобы побыстрее отправить другого волка на небеса, даже если он сам жаждет смерти. А Эмир уж точно не хотел этого, у него ведь ещё было планы на жизнь.
Туз сделал несколько шагов назад, чтобы рыжий мог полностью уместиться в его поле зрения, и хотел было уже сесть и этим дать понять Эмиру, что он не собирается двигаться с места, пока не выполнит своё задание, но вовремя почувствовал, как неприятна будет для его задней части смесь камней, земли и наполовину растаявшего снега. Подушечки лап неприятно холодило, а кое-где и кололо – там, где под снегом оказались камни.
Эмир был всё ещё спокоен, но, возможно, напряжён. Он требовал ответа и был удивительно величественен на фоне бледного неба с громадами идущих с севера облаков. Рыжая шерсть, поседевшая на морде. И удивительно ясные зелёные глаза. Совсем не старые.
– Мне нужно знать две вещи, и как только они мне станут известны, я перестану отравлять твоё существование, так как моё задание будет выполнено. Первое: собираешься ли ты продолжить поиски своей семьи и можешь ли ты обещать, что в самое ближайшее время приложишь все усилия к тому, чтобы твои дети и твоя супруга воссоединились с тобой? Второе: согласен ли ты принять мою помощь, если я скажу, что у меня действительно есть возможность тебе помочь?
На первые слова Эмира Туз благоразумно решил не отвечать.

Сквозь внешнюю равнодушную маску ожесточённо пыталось пробиться волнение. Кто их придумывает таких, сопротивляющихся и не желающих бросать вызов судьбе? Они только и могут, что ворчать на Богов, вполне справедливо полагая, что у тех слишком много дел, чтобы посылать справедливую кару на голову всякого, кто отстал от веры. Не хотят сделать рискованный шаг. Сам Ноль не был таким, но он и не боролся. Просто плыл по течению, стараясь выполнять свои обязанности. Жаль лишь, что эти обязанности могут завести очень далеко. Вот как сейчас: хочешь не хочешь, а надо приставать к этому «огненношкурому», заставлять принимать свою помощь. И правильно сделает Эмир, если здоровое чувство самосохранения возьмёт в нём верх, и он откажется от помощи. Точнее, правильно с точки зрения самого Эмира и любого отвлечённого зрителя, но правильно ли с точки зрения Богов?
«Опасное это дело – приплетать Богов ко всякой мелочи, – прервал себя Абсолют. – Лишь они сами знают, что правильно, а что – нет. Мы лишь можем догадываться, да и то не всегда. Но лучше, право, ему продолжить поиски. А мне – подтолкнуть его к этим поискам, которые должны начаться, наверное, там, откуда я пришёл – под землёй. Потом же мне надо будет лишь доложить Лайтер о выполненном задании и удалиться к себе. Надеюсь, без ран, уж очень болит потом…»
Самец поморщился, словно от зубной боли, то ли потому, что вспомнил Лайтер, то ли потому, что ещё живо было воспоминание о той боли, как физической, так и моральной, которую испытываешь при заживлении ран. Эмир всё не отвечал, и Ноль всё продолжал бесцельно бороздить взглядом окружающее пространство, охватывая одновременно всё и не видя при этом ничего. Что было вокруг? Раскинувшееся над головой небо, подобное безбрежному океану, что окружал Остров. А белоснежные облака, оказывается, похожи на огромных птиц.
Под лапами всё те же немилосердно колющиеся камни. Стоять – невмоготу, ждать – тоже. Сердце бьётся о грудную клетку, как птица. Что дальше-то будет?
«Это место словно высасывает из тебя жизнь. Как? Сквозь царапины от острых камней, а может, вместе с воздухом вдыхается что-то такое, что заставляет чувствовать себя безвольной букашкой на фоне небесного океана. Говорят, раньше здесь часто бывали изгнанники. Наверное, их заставляли сюда приходить, кто же по доброй воле захочет, чтобы от него осталась лишь пустая оболочка? Или всё зависит от твоего душевного состояния?..»
Туз бросил ещё один взгляд на Эмира. Который уже по счёту? Взгляды были короткими и острыми, словно удары рапиры,  зажатой в опытной руке фехтовальщика. Рыжий самец не доверял Тузу, это было вполне естественно. Но вот хватит ли его недоверия для того, чтобы отказать?
Сейчас на карту была поставлена вся жизнь Абсолюта. Такое случалось не раз, но в бою, а теперь этот словесный поединок с каждой минутой истощал и без того не слишком большие моральные ресурсы самца. Казалось, пройдёт совсем немного времени, и он махнёт хвостом, устало вздохнёт и скажет: «Я отстану от тебя, только не надо меня мучить этим разговором. Иди с миром, я провалил своё задание».
Но тут же приходили другие мысли: «Это же будет первое проваленное задание. А за ним – первая смерть. Хотя, что это я, смерть не бывает первой. Она одна». И мысли эти не то чтобы удерживали, но просто нашёптывали, что жизнь лишь одна, и пусть Боги решают, когда оборвать её, но вот это, именно это (и так бывало уже несколько раз) задание нужно закончить.
А значит, Туз почти что клялся самому себе, что будет настырным, наглым, но заставит Эмира продолжить поиски и укажет ему путь, который самому Нулю кажется верным. Кому это надо? Богам. Лайтер. Надо ли это самому Нулю – вопрос десятый.
Тем более неожиданным на фоне всего этого прозвучало короткое согласие Эмира. Вот так, всего двумя фразами можно раздробить невидимую глыбу, лежащую на чужом сердце. Задание было почти что выполнено, и белый воин облегчённо вздохнул. Вместе с воздухом, который он выдохнул, из его сознания ушли все те проблемы, о которых он только что размышлял. Жаль лишь, что на их место тут же, подобно постоянно сменяющим друг друга часовым, заступят другие.
«Можно ли верить его слову?»
Вот оно, зависло где-то в воздухе и показалось Нуля почти что осязаемым. Можно ли верить слову, а не клятве? Ведь заставить поклясться – это проявить своё недоверие, своё пренебрежение к данному слову. А поверить на слово – возможно, проиграть, потому что доверия между собеседниками ещё не было, да и вряд ли оно вообще когда-нибудь появится и сможет разрушить стену между двумя слишком разными душами.
– Я верю тебе, – наконец ответил Ноль и склонил голову в знак дополнительного согласия, но тут же вскинул её снова, опасаясь, чтобы собеседник не воспринял это как изъявление покорности.
Сколько времени они тут стоят? Пятнадцать, тридцати минут? Час? Или целую вечность? Казалось, целая жизнь прошла с тех пор, как Абсолют целеустремлённо взобрался на Пики и накинулся на Эмира с дерзкими словами. Так начался их словесный поединок, окончившейся в итоге победой Туза. Чем не победа? Волк получил от противника честное слово, что тот продолжит поиски, а ведь именно на этих поисках всё завязано. И даже согласился принять помощь, только потребовал лишь объяснить, в чём она будет состоять.
Туз сдвинул брови и ушёл в себя, лихорадочно пытаясь припомнить каждую деталь его недолгой беседы с Лайтер. Точнее, каждую деталь монолога Лайтер, ибо он практически ничего не добавлял в их беседу, лишь односложные ответы тогда, когда их совсем нельзя было избежать. Что было там? Ничего, что могло бы помочь сейчас. Куда идти? Остров велик, его не обойдёшь за несколько дней, а нужно было искать целенаправленно. Лишь Боги или что-то ещё, не менее таинственное, могли помочь в поисках.
«Решено, сначала я поведу его под землю, и там попытаюсь обратиться к Арашу».
– Никто не может обещать в твоём деле стопроцентного результата, но я дам тебе отправную точку поисков. Единственное «но»: нам для этого придётся отправиться вот туда, – Туз кивнул головой куда-то вниз и отбросил лапой несколько камней, обнажая землю. И продолжил, не дожидаясь вопросов со стороны Эмира: – Под землю.

С окончанием борьбы внутри словно что-то сорвалось, и тело обмякло бы, если бы Ноль не заставил мышцы снова сжаться и не переступил с одной лапы на другую. Казалось, они целую вечность стоят вот так друг напротив друга, что-то выискивают на малознакомых мордах и спорят, спорят, спорят…
Вечности не было, было то же утро, что и какое-то время назад.
Еле заметная ухмылка рябью пробежала по белым губам. В голове гудело от нервного напряжения, от которого самец пытался отмахнуться, но не мог. Ему всегда были чужды разговоры, и теперь он лишний раз убедился, что не стоит болтовня такого пристального внимания, что обращают на неё. Гораздо быстрее закончилось бы дело, если бы Абсолют напал на Эмира – наполовину всерьёз, наполовину «в шутку», не желая убивать, но заставляя подчиниться высшей воле. Чьей? Богов, наверное, хотя приказ всё-таки исходил от Лайтер.
«Ладно, не будем об этом, – прогнал непрошеные мысли Ноль. – А жаль всё-таки, что нельзя сделать так, чтобы в голове было пусто и гулко, как в пустой тёмной пещере. В нашем деле мысли иной раз мешают…»
Будь Туз более эмоционален, его бы, пожалуй, позабавило удивление Эмира. После того, как рыжий подавил в себе вспышку гнева, белый представлял своего собеседника этакой глыбой, прячущей все переживания внутри, но, оказывается, он ошибался. Глыба не будет удивлённо вытягивать физиономию и округлять красивые изумрудные глаза.
«Чего он испугался? Ведь испугался же, наверное. Или всё-таки удивился? Думает что ли, что убью там, в темноте? Да ведь не темно ни у нас, ни в Святыне, хотя всякие бредни рассказывают на поверхности…»
– Если ты боишься, что я тебе подкараулю в тёмном переходе, или тебя нечто решит на вкус попробовать, то твои страхи полностью необоснованны. Если же ты просто считал, что под землёй только плотные пласты земли и разных камней, то я тебя тогда разочарую.
«Рассказать ли сейчас про Орден? Вернее, не про Орден, а про то, что под землёй можно жить? – Ноль поколебался немного, стоит ли объяснять свои слова о том, что он Эмира каким-то образом разочарует в вопросе о том, можно ли ходить под землёй. – Нет, не стоит. Он и не узнает, каким образом мы туда попадём».
А может, не стоило так резко отвечать. Но ладно, сказанного уже не вернёшь, бесполезно всякий раз повторять, что нельзя бросать слова на ветер.
– Можешь считать, что я тоже дал слово. Скажем, довести тебя целым и невредимым до цели. Если тебе так будет легче, конечно, – он снова скривил губы и отметил несколько удивлённо, что за последнее время это движение стало для него более чем привычным. Наверное, потому, что отражало какой-то внутренний сумбур, то появлявшийся, то исчезавший незаметно для Абсолюта.
Ждать и вправду становилось невыносимо. Время, эта хитрая и коварная штука, имеет скверную привычку в самые неподходящие моменты убыстрять или замедлять свой бег. Сейчас оно словно застыло, и Нулю показалось, что надо срочно трогаться в путь, иначе они так и застрянут где-то «между». Между ранним и поздним утром, например. А может, где-то между более мелкими единицами этого треклятого времени.
Наконец Туз оторвал от земли одну лапу и осторожно переставил её, стараясь не задеть шатающиеся в своём земляном гнезде камни. Через некоторое время он нерешительно повторил то же действие, только с другой лапой и замер, будто прислушиваясь к внутренним ощущениям. Они говорили, что время даже не попыталось убыстрить свой бег. Пики Боли застыли. Вместе с ними застыли два живых существа – Эмир и Ноль.
«Да давай уже, хватит задумываться!» – подогнал себя самец и сразу перешёл на лёгкую трусцу, которой он привык преодолевать большие расстояния.
Уже на бегу он обернулся на «огненношкурого», который, похоже, ещё не тронулся в путь. Остановившись на краю крутого склона, Туз стал боком к рыжему волку и прибавил к сказанному ранее ещё немного:
– Идти придётся быстро, путь не так уж и короток. Для начала нам к Немой Горе, а там увидишь. Отставать не советую, особенно после того, как окажемся под землёй. Не всякий туда проникнуть может…
После этих слов Ноль перешёл на шаг и начал спуск. Идти приходилось медленно, осторожно прощупывая камни на том месте, куда собираешься поставить лапу – часть из них плохо держалась, того и гляди, полетишь вниз вместе с коварными обломками породы. По-хорошему стоило спуститься с другой стороны, но тогда ведь потеряешь драгоценное время… Он и так потратил слишком много на бесполезные разговоры.
Абсолют намеревался весь путь проделать молча и по возможности не оборачиваясь, чтобы не задерживаться, но это не значило, что волк предоставлял Эмиру полную свободу: хочешь – отставай, хочешь – обгоняй. Периодически, обычно тогда, когда он выходил на более-менее ровный участок склона, Туз чуть поворачивал голову и прислушивался, идут ли ещё по его следам.
Изредка, не прерывая спуска, Абсолют вскидывал морду к наполовину затянутому облаками небу и искал редкие солнечные лучи, пытавшиеся прорваться сквозь тугую молочную пелену. Погода была отменно прекрасной, но тепло весной влекло за собой грязь и сырость. В справедливости этого утверждения волку пришлось лишний раз убедиться, когда он ступал мимо обломков горной породы – тогда его лапы тонули в грязно-бурой жиже, неприятной по ощущениям и на вид.
Однако ни эти неприятные ощущения, ни необходимость следить, рядом ли Эмир, не могли нарушить его мерной походки.
Тик-так. Тик-так.
Так «ходит» часовой механизм – ровно и невозмутимо.
А впереди ещё лежал долгий путь – восхождения и спуски, и опять восхождения, которые должны были сначала привести к Немой Горе, затем, о чём Ноль не собирался говорить рыжему, к Проходу, от него – к Тропическим Зарослям и Превратным Столбам. Нелегка дорога до Святыни Арашу, не всякому смертному дано знание пути туда.
– Что ж, захочет Праматерь – дороге будет лёгкой, – задумчиво прошептал волк и, после секундной заминки, перешёл на лёгкую рысцу. Теперь это можно было сделать без боязни – скользкий подъём подходил к концу.