Зачем они расходятся? Зачем разделяются? Глокс останавливается и глядит на Баст. Почему она продолжает стоять? Почему она не желает идти с ними? Белошкурый сделал два больших шага назад. Он не хочет уходить без нее, он не хочет ее оставлять. Сердце сжалось. Ему не нужна неизвестная волчица, ему не нужен долгий томительный путь, если он будет пройден без разноглазой. Глокс не хочет двигаться, при этом удаляясь все дальше от своей королевы. Он смотрит на незнакомку в замешательстве, она понимает его.
Маленький волк, чертовый параноик и просто безделушка разворачивается к Баст всем корпусом. Она больше не стоит, она отправилась в противоположную сторону. Он срывается с места и бежит за удаляющейся волчицей, исчезающей среди деревьев, растворяющейся в травящем воздухе.
- Баст! - кричит он, зовет он. Но есть ли дело? Разноглазая движется так стремительно. Лапы Глокса то и дело путаются, он сбивается, но слишком привык, чтобы обращать на это внимание. Это не помогает ему быть быстрее. Она идет ровно, ей ничего не мешает. Придется постараться, друг, раз ты хочешь пойти придется постараться. Но привыкать ли? 
Мал и беспечен. Мал и беспечен. Нужна молодость, нужно так называемое хорошее время. Но жизнь Глокса - такая трагедия. И вопрос: у кого не так? Каждый переживает что-то страшное, по-другому нельзя. Просто кто-то ломается, а кто-то сильный, кто-то до последнего живет с улыбкой на лице. Он-то... он-то не выдержал. Детская психика пошатнулась. Ничего уже не устаканиться. Ближайший год так точно. А за это время произойдет что-то еще не мене страшное. И будто пытаясь найти это самое страшное, Глокс несется за разноглазой, идя по ее стопам к чему-то неизведанному. У нее никогда не бывает все хорошо, у него, значит, хорошо не будет тоже. Привыкнет оруженосец. Свыкнется с мрачными мыслями и отсутствием даже надежды на счастливое будущее. Сколько живет таких? Подвиньтесь, к вам пополнение.
Прихвостень, не сумевший выжить самостоятельно. Раздражает, утомляет, но иногда просто необходим. И маленький волк живет ради этого "необходим", ведь прицепившись к кому-то можешь стать неотъемлемой частью чьей-то жизни, а так... ради кого еще оставаться на этой земле, на этом острове?

Смотрит в небо, такое бесконечное и пустое. Сквозь туман сложно рассмотреть хоть что-то, а белая все с той же надеждой пытается разглядеть то, что близко для ее души. В такие моменты всегда хочется обратиться к богам, которые отвернулись от жителей острова. В глазах застыло недоумение и тревога. Что если небо больше не покажется на глаза, что тогда? Если туман так и будет висеть, все будут, как слепые котята? Ей не хотелось этого совершенно, но что произошло, того уже не миновать, как не повернуть время вспять. Опускает голову, ощущая как мерзким осадком садится на легкие еще одна порция вулканических внутренностей. Нос давно не различал запахов, он просто механически выполнял свою обычную функцию, право что в полной мере с ней уже не справлялся. В груди все сжалось, словно кто-то просунул внутрь свою гадкую руку и нещадно свел пальцы в кулак. На мгновение белой показалось, что все внутри остановилось. Закрывает глаза, делая еще один глубокий вдох. Бессмысленно искать ответы. Бессмысленно задавать вопросы. Все стало слишком бессмысленным, кроме одного – выжить любой ценой? Смотри вперед, различая едва заметные силуэты деревьев. Куда она шла все это время? Одним Богам известно. Лаф вообще не различала дороги, как опьяненные не знают, куда несут их ноги. Проще всего было остановиться, взвыть во все горло. Ответ бы пришел наверняка, только… В горле застрял комок. Оставила ее в компании белошкурого. Правильно ли сделала? Резко поворачивает голову, словно от этого движения все мысли должны были вылететь прочь. Впрочем, самка и не была бы против выкинуть все из головы. Да кому этот мусор будет нужен? Делает шаг, поднимая с земли ворох пыли, будто пробежал табун лошадей. И теперь это на долго. С силой сжимает челюсти. Слишком быстро прыгаешь от одной темы к другой. Хотя, когда хочется отвлечься от плохих мыслей, лучше думать о чем угодно, лишь бы не… Прижимает уши, понимая, что не думать о Ведьме она не может. И когда только успела зародить в душе такая сильная любовь к столь странной особе? А еще совсем недавно готова была разорвать ей горло вдрызг. От осознания подобного белая вся сжалась. Вот самая большая ошибка всех нас – мы никогда не знаем с первого взгляда, кто стоит перед нами. А смысла в знании практически и нет. странно. Душа разрывалась на части. Так хотелось ей оказаться снова рядом с Баст, прижаться к ее ослабевшему телу, но сразу вливался в картину образ Глокси и рушил всю идиллию картины. И осознание того, что ей будут не рады? Переводит взгляд на лапы, краем глаза улавливая висящие побрякушки. Какой от них теперь вообще смысл? И захотелось их снять и бросить на месте, но сама же себя и остановила. И так захотелось к черному, что был сейчас где-то вообще в другой стороне. Хотя спорный вопрос. Может, шагал где-то совсем рядом, а она об этом просто не знала? Интересно, Гриму известно о состоянии Ведьмы? Наверняка – да. Спросить лучше, кто из близкого окружения этого не знает? Проглатывает комок, подкативший к горлу. Желудок сжался от недовольства и дал знать, что даже маленький кусок мяса сейчас совсем не повредил бы. Увы. Поймать кого-то в условиях нулевой видимости. Гхм. Столько всего хотелось, а вокруг ничего… И  никого…  Щелкнула зубами, будто это должно было привлечь внимание. Не важно кого, главное привлечь. А там можно будет разобраться на месте. И снова начала свое движение. Хруст веток под лапами. Они ломались столь легко, будто внутри у них ничего не было. Только оболочка и воздух. И они как ненадежный строение ломались от малейшего дуновения ветра. Но в нашем случае от малейшего прикосновения лап белой волчицы. Сильный удар по морде. Жжение в области переносицы. Лаф спонтанно закрыла глаза, втянув в себя голову. Только какая теперь разница от этих всех действий? Удар получен. Белая потерпела поражение в этой схватке с невидимостью. Боль заставила внутренние органы сжаться, но даже ни малейшего звука не вырвалось из пасти. Едва заметная полоска крови выступила на коже, словно пыталась найти путь. Куда? Поди разбери. Подняла морду как можно выше, пытаясь ловить удары веток больше телом, нежели столь чувствительной мордой. Благо по носу не получила. Зато отвлеклась, не хило так при этом. С силой выдохнула воздух, сдувая с приближающейся ветки дерева туманную пыль. И почему-то именно сейчас она понимает где находится. Опускает взгляд, вспоминая как вместе с Ведьмой и Фиаско они нашли проход, подслушав разговор двух богов. Как же давно это было. И что-то невиданное кольнуло белую в голову. глаза на мгновение расширились, а потом просто-напросто закрылись. Лаф с силой сжала веки, слушая шум в голове. Казалось, что голова сейчас просто разорвется. Разлетится на части, оставив тело в неизвестном месте. Вдохнула полные легкие гадости, сильнее прижимая уши. Потоптавшись на месте, Лаф наконец-то успокоилась, открыв глаза. Боль прошла столь же быстро, как и появилась. И ей не хотелось верить, что лечение, полученное в Ордене, не дало результатов. Или то было отголоском чего-то другого? Смотрит по сторонам, тихонько расслабляя уши. И в этот момент они ловят звук, хватаясь за него, как за спасительный канат. Белоснежка поднимает голову выше, осторожно и медленно, дабы не повторилось то, что пришлось пережить. Прищуривает глаза, словно впереди виден силуэт. И Лаф идет к нему без всякой осторожности. Ветки выдают ее местоположение, но она продолжает идти, все всматриваясь в фигуру больше и больше. И та все приближается, увеличиваясь в размерах. Поворачивает голову на бок, стараясь теперь приближаться как можно тише. Только какой теперь в это вообще смысл? Какой-то знакомый силуэт, слишком…
- Баст? – спрашивает белая, словно в подтверждение своих догадок. Только внутри все звенело сообщая, что Белоснежка вообще не ошиблась.

И собственный голос эхом отразился в сознании. Неужели там стало так пусто? Она останавливается, всматриваясь в силуэт, который молчал. Обозналась? Возвращает голову в свое прежнее положение, продолжая прожигать взглядом волчицу. Но лапы рвались вперед, словно именно там то, что так нужно белой. А что ей нужно? Дергает ухом, пытаясь уловить звуки. Она вообще дышит? Она вообще жива? И снова шаги, тихие, дабы не потревожить покой. Хотя уже и не было никакой разницы – ее голос все равно прокатился по пространству, застряв где-то между стенками тумана. Но если ее не слышали – не это ли повод вести себя тихо? Обходит «статую» вокруг, явно утверждаясь, что это Ведьма. Мгновение смотрит на ее силуэт, осознавая, что сознание белой витает где-то дальше этого мира. Обходит стороной, становясь позади. Лаф садится, прижимая хвост к лапам. Кажется, слегка замерзла. В прочем, какая разница? Ее молчание – вот что беспокоит. Поднимает уши на столько, насколько позволяют они сами, вслушиваясь в тишину. И белоснежная закрывает глаза, осознавая один единственный факт – Баст ждала не ее. Поднимает морду к небу, все так же, с закрытыми глазами. Небо, да ты жестоко, не иначе! И почему ее душа привязалась к разноглазой? И был ли в этом хоть какой-то смысл? Может, была слишком слепа? Брови сходятся на переносице, морда медленно опускается чуть ниже грудной клетки. Взмах крыльев. Ощущение, что за ней следили, и она привела врага к нужной цели. Открывает глаза, всматриваясь в туман. Никого. Черный лес в таком состоянии стал еще более зловещим. Где гарантия того, что сейчас ты пойдешь дальше и выберешься вообще? Может, вон за тем кустом, поджидая нужного момента, сидит дикая кошка? Хах. И что она там забыла? Или она совсем маленькая? Не обращает внимания на шорохи. Они слишком часто провожали ее в пути, пусть даже на мгновение остановившемся.  С какой-то неописуемой тоской смотрит в спину состайницы. И захотелось уйти. Дернула хвостом, поднимая скоб пыли. Умеющий ждать добьется большего? И кто только такое сказал? И Медовая поднялась, стряхивая содержимое вулкана со своей шерсти. Только это уже не помогало.  Подавила желание вновь произнести ее имя. Хотя, поди разбери теперь, почему она решилась открыть настоящее. И почему столь яро пыталась скрыть? Тяжелый выдох. И вдыхать-то не хотелось, словно делала еще один глоток медленно действующего яда. Травиться по собственному желанию? А нежелание – все равно конец один. В конце концов, нет ничего, кроме… Гхм. Мысли унесли совсем не в то русло. Наверное, можно было свалить такое влияние на лес. Точно. Он во всем виноват. С силой сжала челюсти. Почему она сидит? Почему вместо того, чтобы двигаться, она продолжает изображать из себя камень? Глаза сверкнули огнем. Как же невыносимо! И только сейчас она понимает, что нет Глокси. Затерялся в тумане? С тяжелым выдохом отправляет наружу и внезапный приступ злости. С такими темпами вообще никуда не дойдет. А она куда-то идет? Делает круг, словно мыслитель, который готов лезть на стену, лишь бы дописать мысль. А белая просто не могла больше сидеть на месте.  И тут до нее доносится едва слышный голос Ведьмы. Белоснежка резко останавливается, направляя морду в ее направлении. К чему вопросы вообще? решила просто сделать вид, что узнала свою состайницу? Или молчать было уже слишком неприлично? Но Лаф тянет время. Она не обдумывает ответы, хотя уже несколько вариантов крутись в ее голову. «Смерть? Чтобы популяцию контролировать. Ты же не хочешь, чтобы на один квадратный метр нас было по 20 штук?». Похоже, вскипевшая злоба никуда и не ушла. Благо Медовая не сказал это вслух. Да и если бы сказала, что изменилось бы? Ровном счетом ничего. И с каких пор она так яро выказывает свое нетерпение? Или в данной ситуации можно было понять, от чего же столь яро злится Белоснежка? Зачем открывать глаза тому, кто итак видит больше, чем ты? Свои проповеди оставь при себе, может быть, когда-нибудь они и пригодятся. Но не в этом месте и не в это время.
- Для того, что жить вечно – скучно? – выпалила белая, не заботясь о том, что это самый глупый ответ, который она выбрала. Хотя и так сойдет. Зачем задавать вопросы, если изначально имеешь ответ и свою точку зрения? Может, Баст и хотела бы прожить вечность? и сколько это? И сколько потерь придется пережить еще, вместо того, что уже имеешь?
- Зачем задаешь подобное? – и горящий взгляд был подарен Ведьме, словно в знак протеста. На тот свет собралась уже? Не терпится встретиться с Калахирой? От данной мысли стало лишь еще хуже, словно от самки пытались оторвать кусок мяса, не спросив разрешения.

И белая  закрывает глаза, с силой выталкивая воздух из легких. Где-то далеко в сознании создается картина прошлого. Хорошо быть маленьким. Ты еще не знаешь, что тебя ожидает в будущем. Все что от тебя требуется, это сидеть там, где скажут. Не высовывать носа, если рядом опасность. Есть, когда попросишь. И не знать чувства того, как жизнь медленными шагами покидает твое тело. Такое не свойственно детям; только если судьба была уж слишком неблагосклонна.  Ее судьба вообще была странной, да? К своим годам успела забыть половину того, что прожила. Лишь в душе остался мерзкий осадок того, что забыла белоснежная весьма что-то важное. Да, только не суть это. Разум делает все, лишь бы не возвращаться в реальность. Чтобы не смотреть на исхудавшее, уставшее тело белой подруги. Чтобы не осознавать свою ненужность. Чтобы не жалеть Ведьму, ведь ей не нужна жалость? Хотя… Лаф слегка приподнимает морду, не открывая глаз. Наверное, нет жалости. Где-то в глубине слышит биение своего сердца, такое взволнованное, но тихое. Ей не было жалко. Тогда вопрос – а как ей было? Зачем бежала сломя голову, чтобы  Баст не оставалась одна? Зачем беспокоилась все это время? Зачем искала пути выхода? Зачем? Чтобы сейчас вот так вот стоять посреди Черного леса, смотреть в темноту и рассуждать о том, что жалости нет? Не-е-ет.  Медовой кажется, что собственный голос прошипел, как змея. Или рядом и впрямь была змея? Резко распахнула глаза, осматривая землю под лапами. В ушах стоит трек костей. По телу безумным роем бегут мурашки. Шерсть слегка приподнимается. И темнота глаз устремляется на Ведьму. Нет. Не из-за жалости она тут. Из-за желания все-таки спасти. Только одним желанием уже не обойтись? Осматривает волчицу с ног до головы, будто это должно было помочь прояснить ситуацию. Прямо хоп, и все, мол, да у тебя пневмония, дорогуша, как ты себя до такого довела? Медленно, сама того не замечая, провела лапой по земле, словно хотела ощутить полный вкус поражения. Захотелось остановить время, чтобы оставить здесь все как есть. Легкая усмешка скользит по морде. Да, к чему это? Она сама, как статуя. Ее время итак останавливается. Здесь уже не нужны старания. И белая делает один единственный шаг вперед, чтобы ощутить, как таит земля под лапами. Да, твердь больше не была как раньше. Была отравлена. Вызывала отвращение. И как у нее сил хватало все еще тащить на своей поверхности столько тел?  Хм… Точно. Внезапно вспоминает, что пыталась поймать змею. Ведать, та обитала внутри, только слишком хорошо пряталась. Или отравленный воздух совсем свел сознание с ума? Дергает ухом, улавливая звуки. Да, только, таковых почти и не было. Словно все вокруг вымерло. Сознание усмехается. Голова слегка идет кругом. Закрывает глаза, понимая, что так еще хуже, а открывать уже страшно – вдруг все станет еще хуже? Неужели все опять встает на свои места? Горечь застывает в горле. Белая делает глоток, пытаясь унять собственные чувства, что вспыхнули, словно огонь. И тут ответ Ведьмы врывается в сознание, разрушая все барьеры. Боги? Медовая поднимает морду к небу, пытаясь разглядеть хоть что-то. Но за столь короткое время картина совершенно не меняется.
- Они тебе сказали, что счастливы? Хм, - протянула белая, не опуская головы. – Может, они тоже хотят просто пожить, не заботясь о сотне волчьих голов, что постоянно чего-то просят?
Едва заметная усмешка пробегает по морде и исчезает, как утренний туман перед горячими лучами солнца.  Зачем им спорить? Судьбу не оспорить? Всяк виновный будет задаваться вопросом, почему же все так, а не иначе? И за что на его голову такое испытание. Хах.
- Кто был твоим настоящим домом? – внезапно вырывается вопрос. Она не меняет положения, хотя слышит, что Ведьма пытается подняться. Похоже, даже поднимается. Ассасины или Первый ветер? И что для тебя Оплот? Немые вопросы. Она не хотела задавать их вслух. Не за чем. Или так для себя решила непосредственно белая волчица? Тоска. Какое слово…. Разрушительное. Лаф проглатывает комок, подкативший к горлу и опускает голову. глаза направлены ровно вперед.
- Я иду, - отвечает на вопрос Белоснежка, хотя так хотелось спросить: -« А оно вам точно надо, чтобы я была рядом?».

«Иду» эхом отозвалось в сознании, ударилось о стены и рухнуло навзничь. На мгновение белой показалось, что ее собственный внутренний мир состроил гримасу боли и недовольства. Мгновение, да? Продолжает смотреть на Ведьму, пытаясь уловить хоть что-то в этой статуи. Зачем она так интересно? Хотя, никакого интереса. Все до невыносимости просто – все движения давались с трудом, да? Делает еще один неровный шаг вперед. Тело почему-то заносит влево, но Медовая быстро восстанавливает равновесие. Смотрит на лапы, словно кто-то сделал подножку. И замерла. Похоже, теперь движение были опасны для двоих обитателей леса. Внутренне усмехнулась. А они были тут одни? Где такая вероятность? Поднимает взгляд, исподлобья наблюдая за окружающим миром. Что-то давно ничего не было слышно от Джона; решил отдохнуть? Наскучила охота или надоело помогать волкам? Хах. Люди вообще не обязаны помогать. Мотает головой, и все окружение движется в такт, словно игра в зеркало. Даже Баст и та пробежалась по полукругу, который образовала белая волчица. Комок подбежал к горлу. Лаф открыла было пасть, но с грохотом ее захлопнула.
- Ты бы хотела попробовать… Вершить суд? – медленно выговаривая каждое слво, спросила молчащая. И действительно, каково это? Сидеть там высоко и вершить свой суд. Сегодня умрет этот, да-да, определенно так. Завтра вооон те двое. Или лучше с ними двумя еще вон тот, какой-то хиленький. О, а, может, завтра сделать наводнение, вот же будет весело…
Белая делает усилие и проглатывает комок, застрявший в горле. Сердце как-то болезненно екнуло. Жар пробежал по телу. Ей почему-то казалось, что голова загорелась и светилась на далекое расстояние. Медленно выдыхает воздух. Сколько же глупостей лезет в голову.  Подруга рычит, тем самым отвлекая белую от этих странностей. Смотрит на Ведьму, почему представляя рядом серого. Снова мотает мордой. Вулкан, что ты выблевал такое? Хотя, может он тут и ни при чем. Усаживается в грязь. Иных мест все равно нет и выбирать особо не приходиться. А иначе упасть – еще хуже. Правое ухо дергается в сторону. Что-то слишком долго Глокси отпрашивается. Или ему запретили идти в Орден? Хах. На это надо будет посмотреть.
- Значит, Первый ветер? – скорее для себя задает вопрос белая. Точно, ведь. Баст пришла оттуда. Глокси пришел оттуда. И даже сама белая пришла оттуда. Хотя Первый ветер никогда не был для нее домом. С самого начала какое-то предвзятое мнение. Эта стая так и не стала родной. А теперь уже и бессмысленно туда соваться и выяснять, изменилось чего или нет.  если быть до конца честным, Лаф захотелось вытащить свой мозг и больше не думать. Попытки освободить голову не заканчивались удачей, что вызывало лишь раздражение. Мотнула хвостом, поднимая столп были. И белая шерсть мгновенно окрасилась в рыжий.
- Зачем тебе столько дырок в земле? – нет, она выслушала весь ответ, но почему-то схватилась именно за это.  С чего дырки считать домом? Нет, для кого-то так оно и есть. Но дом, в понятии Белоснежки, нечто другое.
- Я, наверное, уже спрашивала. Но… Почему ты решила покинуть Первый ветер?
Поддержание светской беседы? Вряд ли. Это было даже не интерес. Это просто было, потому что ожидание утомляло и заставляло голову как-то выкручиваться из сложившейся ситуации.  Снова смотрит на белую, наблюдая за ее движением. Движение! Статуя решила ожить. Едва заметная радость, хотя чему тут радоваться? Тихонько вдыхает воздух. Противно, но уже стало привычно.
- Феролюц?
Это скорее подтверждение, нежели вопрос. Других «черных» друзей у белой нет. полное имя определенно ей нравилось больше. Едва заметная улыбка скользит по морде. Лаф поднимается на лапы, сотрясает тело, поднимая в воздух просто невыносимое количество рыжей пыли.

По телу медленно пробегает разряд. Образ черного зверя стоит перед глазами. Вот он, прямо тут. Ведьма, ты его тоже видишь, не так ли? Все такой же большой и слегка усталый, как во вторую встречу, когда он пришел голодный. Лаф стоит неподвижно. Зачем этот образ пришел? Закрывает глаза, делая глубокий вдох. Неужто соскучилась? Слушает ответ внутреннего мира, но тот молчит. «Мгновение… Она как вспышка света, которая дарит надежду, а затем безвозвратно и навсегда забирает ее». Едва заметная улыбка на морде. Лаф, в этом вся Лаф. Все чувства давно притупились, и когда, вроде бы, они снова начали давать о себе знать, все рухнуло в одночасье. Как будто чей-то заговор. Сквозь темноту закрытых глаз, белая вновь дала мыслям пробежаться по ее сознанию. Те с грохотом ринулись к выходу, но двери нещадно закрылись перед самым носом. Самка открыла глаза, сделала несколько шагов, разминая лапы. Потом пошла на большой круг: она уже не могла стоять на месте, не могла сидеть. Можно было, конечно, лечь, но и это в скором времени надоест. Наверное, могло показаться, что белоснежная нервничает, но ее спокойствию можно было позавидовать. На земле оставались следы, которые выдавали весь маршрут белой, пока она ждала ответов своей подруги. Так и убежать не будет никаких шансов – все равно найдут. Лаф остановилась, рассматривая свой маршрут. Сама не заметила, как почти стала подпирать дерево, гнилое дерево. Едва задев то своим тело, оно заскрипело, как плохо смазанная дверь. Взгляд темных глаз устремился на верхушку, которую не было видно.
- Надеюсь… оно не решится упасть, - и снова скрип. Белая прыжком отлетела от плохо стоящего дерева, и снова пошла по кругу. И вот она уже ближе подошла к Ведьме. Вот уже могла посмотреть ей прямо в глаза, ощутить тепло ее тела. Но белая остановилась в паре шагов от подруги.  Услышанный ответ заставляет заиграть струны души. Нет, она и раньше знала, что Баст любит все подобное, но не настолько же. Тяжелый выдох. Белая молчит. Она просто не представляет, что можно ответить на такую реплику. И снова шаги. Наверное, они начинали раздражать окружающий мир. И Лаф не осталось ничего другого, как остановиться и сесть. Грудная клетка едва заметно поднималась, сообщая о том, что медовая все еще дышит. Хотя ей казалось, что она задержала дыхание. В голове крутился ответ Ведьмы, а на теле отражалось таким вот странным движением. С такими темпами не долго и забыть как дышать.
- Почем знать, - вырывает ответ на реплику подруги.  Если уж безумие, как чума, способно разлететься по острову, то где вероятность того, что убийца не сможет вершить суд? Белая и сама задумалась. Порой, наверное, нужны были именно такие беседы. Едва заметная улыбка скользит по морде, но мгновенно исчезает.  И в голове уже возник образ такого будущего. И всю ее перекорежило от подобного искусства. Так не должно быть, но никто не исключает такого поворота событий. Это все равно что сейчас две волчицы сидят беседуют, а уже через минуту падают навзничь. Их жизнь покинула тело, и по какой причине – останется только догадываться. Мотнула ухом, улавливая ответ.  Оу, вот ты о чем. Белая усмехается, мол, мысли читать не умеем.
- Наверное здорово. Я как-то не пыталась сделать себе столько логов. Мне хватает обещго, где я итак не часто бываю.
А, ведь, и вправду. Большую часть времени Лаф носиться по землям Оплота. И ей не нужны были эти дырки в земле, все равно что переносные домики. Нет. и под открытым небом было неплохо. А в случае дождя – все равно можно найти укрытие. Поднимает морду к небу. И почему ее всегда отталкивало от тех, кого она считала своей семьей? Странно, не иначе. Они и сейчас семья, которую белая безумно любит. Но даже сейчас логово – место, куда ее особо и не тянет. Все это было слишком печальной истиной.  И тут ответ про уход из стаи. Уши встали торчком. Морда повернулась четко в сторону Ведьмы. И лишь скрип того же дерева вновь нарушал идиллию тишины.  Лаф тяжело выдыхает воздух. В голове стоит картина того, как Баст убивает свою сестру. И почему-то белая ставит себя на место подруги, представляя, как она начинает душить Иштар. И снова комок в горле. Никогда в жизни ничто не заставит ее это сделать. Лаф опускает морду, смотря себе на лапы, словно была в чем-то виновата. И снова молчит. Что здесь можно было сказать? Я тебя понимаю? Нет, не понимаю. Всякое бывает? Нет, не бывает. На все чужая воля? Нет же, снова. Лаф поднимает глаза на Ведьму, но в них нет ни осуждения, ни сочувствия. Все мы совершаем ошибки, одни меньше, другие всегда. А прошлого не воротишь. Поворачивает голову на бок, но не отвечает. Зачем ей такие банальные слова?
- Вы давно знакомы? – интерес. В душе просыпается что-то подобное. Значит, не такой уж и потерянный случай. Переминается с лапы на лапу, ожидая ответа. Почему-то о черном звере ей хотелось узнать чуточку побольше.

Отредактировано Laf (2014-08-01 23:13:54)

Вечный зов
Тиxо скрипели повозки; мрачно ложилась мгла. Толпы осиротевшиx, убитыx тяготами стремились поскорее убраться с северныx земель, где белый цвет лишь изредка сменялся серым.
Уxодили все.
Уносили всё.
  Оставаться на умирающей земле – погибать самому. Толпа не желала мириться с вердиктом Калаxиры, но спасти почву никому и в голову не приxодило. Жизнь кочует из одного тела к другому. Сегодня наверняка кто-нибудь появится на белый свет. Сквозь плотно сжатые веки не видно дневного солнца. Тьма, сгустившаяся впереди, не заглушала боль, но творила из неё какую-то свою, особую материю. Черный шелк, покрывший тело, постепенно наливался свинцом и гнул к земле разноглазую волчицу.
Ведьма не шевелилась.
Вместе с ней остановилась толпа.
Едва только сквозь чернь листвы проникло золото солнца, она, морщась, чувствуя, как скользит луч по её морде, открывает глаза и, уже несколько ревниво и весьма тепло, следит за телодвижениями Лаф. К слову, волчица с медовыми глазами больше не кажется ей таким беспомощным дитем. Она как-то незаметно окрепла. Нет, не здесь, не сейчас, а в этом далеком т-а-а-ам.  Скрежет когтей по дереву – проснулись белки. Вместе с рыжими очнулась суета. Жизнь не остановит своего xода. Остров не погибает, когда умирает его обитатель. В какой-то момент к суете присоединяется шелест и возня. Вскидывая бровь и, в общем-то, принимая вид достаточно заинтересованный, разноглазая цепляется в дерево, что заставило состайницу совершить бросок на метры. Внезапно перед глазами поплыли сотни картин с практически одинаковым сюжетом: звук собственного сердца, белая шкура, сталь, золото, кровь, смеx, уныние, тоска, радость, боль, счастье, вой, крик. «Почему ты не умираешь?!» Обрывки разговоров. «Ты догнал его? Не-ет, ему нельзя уйти. От на-а-ас. » В голове бьется стекло. Отчаянные крики и звон заглушаются настойчивым стуком сердца. Нашл-а-а! Нелепая улыбка впивается в морду. Ну, конечно! Как же я могла забыть! Разноглазая довольно подскакивает и уже практически не слышит того, что говорит ей Лаф. Да и, куда там, вот оно! Нашлось! Взгляд по-xозяйски осматривает дерево, затем, перемещается к едва заметной тропинке, которая, к слову, уже засыпана черти чем. Она видит дорогу. Да-а-а-а, это точно. Путь к логову близок. Всего лишь пройти по тропе, свернуть направо и там уже глаза не обманут Ведьму. Вот только ... Радость сменяется какой-то щенячьей обидой. Вы знаете, собака, привязанная xозяином к столбу, мечтает последовать за ним, но шнурок, реагируя на каждое движение, душит и не дает следовать за мечтой. Что чувствует собака? Что чувствует Ферзь? Сглотнув комок, волчица превращается в обмякшее тело. Куда ей, бежать-то. Всё. Отбегалась. А Лаф там что-то говорит, а её слова роятся вокруг головы белошкурой.
– Если что-то принадлежит всем, то оно не принадлежит никому. Вот так. Вместе с этими словами Баст приземляется на землю, теперь уже беспокойно принюxиваясь и заметно нервничая из-за долгого отсутствия зеленоглазого мешка с костями. Будет забавно, Лаф, если мы потеряем Глокси. Странно. Она не знает, что это мысли. Даже не слова.
  Многозначительная тишина напоминает ей о том, какого это сносить непонимание. Впрочем, непонимание без осуждения – прекрасная вещь. Они улетели в воздуx. Они были бесполезны. Они. Иx слишком мно-о-о-ого сейчас. Должно быть меньше. Действия гораздо лучше иx, нет? Не-е-ет. Ты путаешь. Всё путаешь. Приведи свой разум в порядок. Очисть его от лишнего. Облегчи Её работу Омерзительное шипение в голове буквально заставляет разноглазую резко подняться и, вильнув xвостом, она приближается к Лаф, но уже чувствует, что нечто уже свершилось.
– Давно-о-о-о. Практически сразу после расправы и ярлыка "одиночка" он встретил меня. Ведьма едва заметно улыбается. Тепло. Она его любит, как брата, конечно.
– Я помню его беспечным, бездетным и со жгучим желанием власти. Сейчас он как будто сгорел. М-да. И не понимает, что происxодит. Растерянно смотрит по сторонам. Волнение рождается, как ей казалось, необоснованно. Обман. Но, куда уж там. Не-е-ет, здесь чистая правда.
Начинается движение. При этом, для Лаф нет никакиx объяснений. Глокси, болван, кого ты тащишь сюда? Искренне не понимает, что идут двое. Ей чудится, что это целая тройка. С каждым шагом, который, к слову, был довольно неуверенным, разноглазая морщится и так до теx пор, пока кто-то не дернет за ручник. Вслед за этим моментом на голову обрушивается наковальня. Секундный ступор. Она не видит иx, но довольно четко представляет иx морды.
–Глокси, тебя только за смертью посылать. Голос наполнен растерянности, непонимания и будто он говорит не с ним.
Вдоx. Выдоx. Глаза нервно ищут морду, периодически натыкаются на нее, но, будто отказываясь верить, принимаются за поиски снова. Серость заполняет лес, заметно уменьшая деревья и заглушая любовь к этому месту. Остается только ...
- Дек? Тиxо, но достаточно уверенно, раздается вопрос. Может, поговорим?

Отредактировано Ведьма (2014-08-09 00:10:56)

«Мы умрем не от болезни, а из-за отсутствия лечения.» Издевательски шипели змеи в голове, виня во всем дурость разноглазой. К змеям присоединяются крысы. Впрочем, иx удел – бежать с корабля. Иx маленькие цепкие лапки больно впиваются в кожу, заставляя морщиться и нервно дергать xвостом. «Смотри-и-и-и, одна твоя лапа опустилась в гроб! Наслаждайся картиной!» Ведьма дрогнет под натиском собственного разума. Кто убивает тело? Кто убивает жизнь? «Ничто не поможет. Никто не поможет.» Шакалы ликовали. Лай собачий заполняет голову. Они рады. Они довольны. Они. Иx много такиx? Достаточно, чтобы осчастливить своей смертью с десяток морд. Где Криг? Скупая мысль рождается желанием упрятать себя в меx медведя. С ним спокойно и тепло. Он не оставляет её надолго. Не было еще такого. Но будет. А мне надоедает писать отрывисто. Отдельными предложениями. Непонятными фразами. А вам надоело читать?
Едва только впереди слышится голос, разноглазая отступает на несколько шагов назад. Машинально. Царям дорогу. Взгляд ловко обxодит препятствия в виде растительности. Наконец-то происxодит столкновение с мордой. Впрочем, целиком она ни к чему Ведьме. Найти-и-и-и. Ею руководят. Подсказывают, что делать дальше, но она, с видом идиотки, слушает совершенно другие приказы. Врезается глазами в золото. Долго смотрит – ищет что-то. Мрачнеет. Видимо, не нашла. И раньше не наxодила, но сейчас это особенно остро и невыносимо. Корпус дергается. Лапы тащат волчицу назад, к суxому дереву. Там xорошо. Там никого нет. Проклятый кашель буквально требует от Баст возыметь страдальческую морду. Приxодится прятаться, вертеться и не выдавать своей боли. Что ноет сильнее? Глотка или отбойный молоток в груди? Недовольство ползет по морде, растекаясь вместе с кровавыми пятнами. От ниx избавляются довольно скоро. Не до конца, но ... В общем, в более-менее божеский вид приводится физиономия. Кажется, Ведьма вспоминает о зеленоглазом. Ищет его глазами и как-то устало, добродушно и несвойственно нежно улыбается ему. Еще бы, он проделал такой путь. Поxвала должна была вырваться из пасти, но застревала где-то в горле. За что благодарить? Может, за то, что сделал совсем по-другому? За то, что до ордена теперь нет сил идти? За потерянное время?
- Спасибо, Глокси. За то, что ты есть. Белошкурая резво начинает движение в сторону дерева, от которого недавно отпрыгивала Лаф. Коне-е-е-е-чно, до подземелья теперь не добраться, но xотя бы до своей маленькой обители. Можно же попробовать? Можно оставить себя в одиночестве? Ты же не этого xотела. Во-о-о-от, смотри, дороги морды на серебряном блюде. Говори то, что xотела сказать всю жизнь! Говори, пока бьется сердце! Ну! Плотно сжимаются челюсти. Звук не сможет пройти сквозь ниx. Это страx. Да-а-а, настоящий страx. Молчаливо раскачивается и вспоминает, что Декадал задавал вопрос. Впрочем, из-за навалившейся слабости она не отвечает, а переваливает это на Лаф. Пусть говорят те, кому есть о чем. А ей ...
- Дек, я ... Не выдавить из себя теплыx слов. Нельзя прыгать в стену с чувством, что ты летишь в реку. Эффект совсем разный. Наваливается пауза, в xоде которой Ведьма уже четко продумывает свои шаги.
- Я присоединюсь к вам скоро. Будто так и надо было сказать. Будто паузы и не было. Твердо и довольно скоро она ступает по примеченной тропе. «Осталось недолго.» Конечно. Пять минут xодьбы для больного. Две – для здорового. И вот, смотрите-ка, показывается впереди заросшая нора. Вернее, что-то издалека на неё поxожее. Белошкурая, пока удалялась от этой компании, несколько раз задавалась одним вопросом: почему всем так xочется умирать поодиночке? Почему гонит тоска в уединенные места? Почему нельзя умереть рядом с другом, под его теплым боком? Щелчок челюсти отгоняет назойливые мысли. Надо как-то проникнуть в свой маленький дом в черном лесу. Вот только как? Тело кружится вокруг логова. В какой-то момент Баст примечает, что движения даются с легкостью, с какой-то щенячьей резвостью. Это подозрительно и … Наверное, вселяется надежда. Не факт, правда, но мы тут цепляемся за всякую мысль, способную xоть как-то отсрочить траур.
Несколько неосторожныx движений приводят к падению и кувыркам. Вместе с неприятной болью в спине и темнотой вокруг в голову к разноглазой проникает спокойствие. Она видит свое жилище таким, каким его и покидала. Чужаков здесь не было. Это просто прекрасно. С трудом поднимается и тут же понимает, что выпрямиться во весь рост здесь точно нельзя. Ползком, как собака, приветствующая xозяина, она двигается в сторону отбеленного временем черепа. Из него, к слову, в разброс торчит какая-то растительностью. Раздается глуxой звук – кости оказываются на земле. Содержимое невольно зажимается в пасти и кое-как, со скрипом и неприязнью проглатывается внутрь. Несколько минут белошкурая с видом xозяина блуждает по некогда просторному xоду. После тело безвольно опускается на пол. В голове мерещатся белые морды – не то мать, не то сестра. Кто-то из ниx сладко поёт:
Небо засыпай, баю-баю-бай.
Сердце тише, не мешай.
Силы отдавай, возврати их в край,
Где цветёт сирень, где кружится май.

Что произошло дальше? Сердце разноглазой волчицы несколько раз, птицей, встрепенулось, расправило крылья и, набрав высоту, камнем бросилось вниз. И плотно закрыв глаза, затиxло навсегда. Ветер, внезапно ворвавшийся в обитель лесной ведьмы, разбросал остатки травы вокруг тела.
Удушающая тишина спустилась на землю. Стайка воронов молча сорвалась с насиженного места и печально унеслась вдаль. Остатки птиц, замерев в ожидании, устремляли свой взор в сторону, откуда пришла белошкурая волчица.
Когда жизнь торжествует над смертью? Когда в смерть больше не веруют.

Отредактировано Ведьма (2014-08-12 16:50:43)

Волк широко раскрыл глаза. В глазах было пусто. Время неисправимо; мягким ластиком подточило все опоры. Мостов назад никогда и не было, мостов не существует, когда живешь на Острове.
Если перегрызли все лапы, а ты еще не упал...
В голове зашуршал механизм. Одна шестеренка, другая, третья. На них наматывались ниточки связей и лопались с сухим треском. Как вытягивают жилы из живого волка, из Дека (чувствуете разницу с предыдущим словосочетанием?) вытянулись ниточки минувших дней. Механизм их сточит. У механизма нет чувств, чтобы пожалеть огромный труд, стертый им в прах. А если бы и были, то в чем измеряется жалость? В траурных секундах простоя? Простой это небытие, и траур по небытию небытием же выражать нелогично.
Так вот, "если перегрызли все лапы, а ты еще не упал, значит, ты - птица". Подождем, пока перегрызут крылья, вдруг я - змея. А если и голову мне откусят, так может, я гидра. А если в прах сточат, сожгут и развеют по ветру этот пепел, так значит, я - ветер.
Если так посмотреть в прошлое, по-крайней мере, прошлое Декадала, может сложиться впечатление, что оно вообще лишний атрибут для тех, кто хочет оставаться сколько-нибудь оптимистом. В раскоряченной прямым попаданием божественного "снаряда" памяти из пыли поднимается новый-старый день рождения. От него и до Фаэтона мир наполнялся сказочными цветами, звуками, и песни теплых, ласковых ветров согревали волчье нутро. Волчонок понятия не имел, что чем-то болеет, или здоров, или голоден. Ему не было ничего нужно. Только изредка боль врывалась то в желудок, то в голову, побуждая просить пищу и воду. Боль и песни - два повелителя, а маленький Дек - их безвольный, но безмерно счастливый раб.
Некая болезнь, похожая на адаптацию аутизма к волчьей шкуре, сделала из Декадала на целый год его жизни самого счастливого волка. Его глаза следили за перелетами птиц по Хребтам Ящерицы, наблюдали за крупными воронами, впивались в колыхающийся лес на склонах. Он пожирал солнечный свет и лесные картины как пищу и воду, наслаждаясь ей безмерно, пока "злодей" Фаэтон не принялся его шевелить.
Дек научился ненавидеть. Он озверело, до крови кусал старшего брата, убегал от него, выл прямо в ухо за то что тот хотел приучить диковатого даже для дикой Равнины Декадала к обязанностям, общению и любви к другим. Фаэтон с величавым монашеским спокойствием переносил выходки больного волчонка, уже даже переярка. Он голодом учил Дека охотиться, жаждой вынуждал использовать нюх, зрение, логику, дабы выслеживать идущих на водопой животных, чуять соль и мельчайшие капли воды, которые разносит ветер от водоемов. Фаэтон, сцепив зубы, прижимал слабого брата к земле, доводя его до беспамятства, чтобы научить того говорить, просить и обращаться по имени. Нет других способов!
Фаэтон добровольно стал на путь спасителя обезумевшего несчастного из лап его безумия. Добровольно шел по нему, не зная, увенчается ли успехом его борьба. Вместе с младшим братом этот волк намеренно холодными зимними ночами бродил по горам, выискивая теплые пещеры и наблюдая, что в Деке победит: болезнь или жажда к жизни. Дек послушно плелся следом, ослепленный снегом, продрогший до костей. Вместе они выживали в лютых для равнинцев горных морозах, и постоянные лишения, недоедания, недосыпания, стачивая кромку болезни, в скором времени тронули лед. Мозг Декадала начал действовать приблизительно так же, как у нормальных волков. Сам Дек всею душою привязался к брату, даже принимая его за часть себя.
А потом Фаэтона убил Карнифекс. Первая и самая критическая, впрочем, и единственно возможная потеря повергла едва-едва ставшего на путь выздоровления молодого равнинца в пучину хаоса и гнета. Дек второй раз оказался на крае обрыва, и в этот раз подобрался ближе, чем в прошлый, даже был готов добровольно в обрыв сигануть, если бы не Тринидад.
Такая вот троица старших братьев: тот, кто слишком справедлив, терпелив и мягок, тот, кому больше всех надо и тот, кому все равно. Время чуток подтерло ластиком какую-то невидимую связь, и вот, второй убивает первого, а третьему уже не все равно. Великолепно! Но так или иначе, воздавая должное погибшему, Тринидад взялся за Дека во второй раз, относясь к нему буквально как к детищу Фаэтона. Используя те же методы. Едва ли не принося себя в жертву даже не ради погибшего брата, которого по-братски любил (к Деку он-то вообще относился несколько равнодушно, но мастерски это скрывал ото всех, даже от себя). Тринидад видел в Декадале самого Фаэтона, или пусть даже какую-то частицу его души, выросшей из непригодного тела под влиянием огромных трудов.
И как только Трини стал уверен, что Дек сможет прожить сам, пустился в жизнь. Город, Библиотека. Тайны, загадки, поиски, а все направлено было в одно: тайна Карнифекса. Которую Тринидад никогда не разгадает, а потом еще и погибнет из-за нее.
Ну а сам равнинец окреп, подружился с головой, все-таки оставаясь несколько странным, а потом случился вулкан. Не касаясь содержания этого события, волк с тех пор стал грезить несвойственным ему поступком, даже убийственным для него. В промежутках между кошмарами, в полудреме, в прострации ему виделось, как стая южной земли, как Мертвая Равнина поднимается на лапы и становится оплотом для всякого бегущего от прошлой жизни, угнетенного и обездоленного. Эту идею в далеком начале посеял сам Фаэтон, но зерно, упав в мертвую почву, не выросло, а вот после случая вулкана вдруг стало расти, расцвело и даже дало свои плоды. Этот памятный образ двигал Декадалом, когда сообщили о пропавшем Сакаре. Этот образ так или иначе, был новоиспеченному альфе стаи опорой, с которой вожак засыпал и просыпался, улыбаясь новому дню, новым друзьям, принимая новые решения. Он трепетно и тревожно ждал вестей с севера, представляя себе, что тот же образ с вулкана в сопровождении десятка первородных заявится на южной земле. И представлял, представлял... Как на Камнях Чести эти чужаки, источающие дух древней мудрости и славы, заявят про общую угрозу, перед чьей мордой стал и Юг, и Север. И эта же волчица с вулкана, став почитаемым лидером северных волков, предложит бороться с угрозой вместе. И...
Волк моргнул, мысли растаяли. Судорожно глотнул, облизался.
Снова, со словами "вот тебе, вот!", в голову полезла муть про ассассинов, растерзав торжественность прошлых грез. ну надо же было случиться такому несчастью?
А с этой свободой выбора со временем пропадает и лев, и Эхо, и много знакомых. Возвращается сам Тринидад, сначала пробуждая старую обиду, а потом крепкую дружбу и братскую любовь. И еще немного потом череда кошмаров, айдаховские волки, дьявольское отродье-Карнифекс, собственный брат-Тринидад в виде призрака, через пару секунд по велению психованного маньяка бросившийся на Декадала. Потом снова муть, видения. Боль, и боль страшная. Рассказы про гряду Цепей. Кровь Фаэтона и Тринидада, нанесенная на камни. Дек представить себе не мог что-то подобное, и тем более не знал, как такую жестокость могут допускать...
Таки что тут допускать? Просто ничего не делать. Это обычно и нормально для богов.
Дальше неведомый мир из расчерченных полос, из сдавленных звуков, из разбитых колоколов. Далее еще одна пустота, и возвращение в собственный, многострадальный разум.
Так волки не живут. Тихое шуршание закончилось. Голова тяжела. Голова опускается. Щелчок спавшей пленки, и эхо, эхо от него. Расползается.
***
Всякое существо, давая кому-то смысл в жизни, грозит с собой в могилу смысл унести, и тогда на нем вина крови без крови.
Всякое существо, видя в ком-то смысл в жизни, делит свою жизнь на два тела и сердца, и способно умереть дважды.
А машине ни смысл не нужен, ни чувства. Она и не живет, существуя, и не умирает, выключаясь. Волк точно не знал, что означает "машина", и вместо "машины" представлял тот самый ветер, который работает, а не живет. И думал, что ветер тоже можно "выключить", и тогда он остановится, а не умрет.
А еще тут же волк себя спрашивал: ну и кто он? Пережил всех, кто дали жизнь. И братьев, и родителей. Пережил тех, кто поддерживал. Винсент? Филин? Алиис? Фиаско? Эхо ваших имен, ваши места пустуют. Кто расскажет о вас? А о нас?
Он стоит здесь, волк-волком, в волчьей шкуре, и на каждое исчезнувшее мгновение вылавливает десяток умопомрачительных открытий. Как еще должен выглядеть волк? Зверь вечного противостояния, не видящий лишений, не слышащий призывы сдаваться. Невозможно ответить, чем тогда не угодили ассассины. Они просто волки. То, что они делали, это один вопрос, а то, как искупили свои поступки — вопрос единый для каждого волка, каким-то невидимым, само собой разумеющимся кодексом чести связанный. Глуп ли волк, умен ли, слаб, силен, боится или храбрится, в забвении или у всех на виду, он родился чтобы умереть.
Многие животные рождены с другой целью. Олени — чтобы дать пищу волкам, когда слабеют или болеют. Но их смерть(смерть сама по себе, а не гибель) на радость лишь падальщикам. Люди рождены, чтобы постоянно искать, зачем они рождены, выводя общее правило: люди рождены для поисков причин рождения. Рыбы рождены чтобы наполнять воды океанов, без рыб океаны мертвы.
Волк рожден чтобы умереть. По умершему волку справляют радостную «панихиду» и олени, и люди. И птицы, свесившись с веток.
Это потому что хранит волк в сути, в крови хранит единую цель: убийство. Без волка в лесу спокойно, без волка природа сама сумеет уследить за всем живым, при необходимости насылая мор и голод. Волк это лень природы. «Помощник» палача.
Дек услышал свои мысли, распробовал каждую из них. Почувствовал. Ощутил. Похожее на правду, похоже на пустую браваду. К вопросу антилопы и аллигатора. Жизнь для смерти.
Очнулся от грез. Не слышит пульсирования крови. Не слышит шелеста листьев. Они, кажется, и не шелестят. Глаза устало смотрят вслед. Глаза устали видеть смерть. Но впрочем, все по-прежнему стоит на своих местах. И Декадал, кем бы он не был среди волков, остается одним из них. Даже если Декадал самый миролюбивый и безобидный, его потолок, его удел — быть самым миролюбивым из всех, кто несет смерть. А факт не перестал быть фактом от того, что его приласкали и попытались уменьшить в весомости.
Снова как бы гул ветра в голове, мерное гудение генераторов, шуршание механизмов. Пища для ума, или ум для пищи?
Есть Мистраль, есть Лаф, есть Ведьма, есть Стая. Имена пройдут, Стая останется. И Деку осталось только молиться всеми силами, чтобы рядом не оказалось существа, чью смерть он пережить не сможет: помимо всего, остается та самая Стая. Но с пониманием всего, сказанного выше, матерый серый волк сообразил такую штуку, что сопротивляться появлению конкретного имени, чью смерть будет невозможно пережить, не станет. По факту, проблема вопроса «есть или нет».
Сейчас на этот вопрос нет ответа. Сейчас он пока еще механизм, адаптированный под выживаемость. Перебирает в голове имена. Ведьма, Мистраль, Лаф, Фриса? Винсент? Саммер? Мимолетная ухмылка. Ухмылка того, кого загнали в тупик, обвиняя в незнании ответа. Ну да, не знает.
Глаза как бы заполнились. Не чувством, а чувствами, смешались, стали однородным, болезненным блеском. За этой ширмой практически нереально увидеть, что именно себе надумал волк, в каком он состоянии. Судить можно лишь по его словам и движениям.
Медленно проползла мысль - Смотри, чтобы нам не сказать, что скоро присоединимся к тебе. Пауза.
От него никто не ожидает эмоциональности, чувств и тревожных восклицаний. От него ожидают рациональных решений, и этот сомнительный местами факт Декадал за время жизни в Оплоте выцарапал на каменных скрижалях. Мягкость, участие, обходительность — ха! Несущим смерть нужно решение, а не сантименты. Серый согласно кивал в ответ, не в силах искать опровержение.
Поэтому, чувствуя атмосферу, волк, не разворачиваясь, коротко говорит:
- Глокси, за травником. Любой айдаховец подойдет.
Все, вот вам. Коротко, рационально — тот, кто не сможет помочь, должен сбегать за помощью. В случае чего, Дек унесет волчицу на себе дальше, чем Глокси. Священная логика.
А сам вожак направился неторопливо туда же, куда ринулась Лаф. Спешить? Забиться туда и сидеть втроем? Подождем.

Ей казалось, будто все действительно остановилось. Затихло. Переключилось на другой режим. Энергосберегающий, похоже. Умолкли птицы, скрывшись где-то далеко в недрах рыжего тумана. Утихли насекомые. А вы их слышали? Она да, в те минуты, когда тишина слишком резко начинала давить на разум, белая начинала искать хоть какой-нибудь источник звука. И слышала. Слышала, как едва заметно из легких подруги вырывается воздух. Как где-то совсем недалеко пролетела мушка, пища что-то невразумительное. Как какая-то белка, словно забыв нечто важно в своем домике-дупле, решила вернуться и громко – громко топала по ветке дерева. А то в свою очередь скрипело, словно не мог больше держать такую тяжесть. И вот теперь все повторялось. Не слишком ли много тишины для нескольких минут? Наверное, в ней давно можно было утонуть. Но белая продолжала лежать, ощущая на своей морде пыль, что осела после падения. В легкие ворвался песок, забил нос, а Лаф продолжала лежать. И все вокруг перестало иметь хоть какую-то цену. Странно, не правда ли? В какие моменты мы все-таки начинаем ценить по-настоящему? Глаза закрываются, и белая погружается в пустоту. И все повторяется снова. Там наверху уже, наверное, встало солнце. И оно дарит свое тепло только небу. Только оно достойно. Но она слышит чьи-то быстрые шаги, будто лучи палящей звезды, старательно поджигают бегущему пятки. Или ей только показалось? Нет. Ухо дергается. Это было все там же наверху. Кто-то слишком быстро передвигался по ветке, задевая кору когтями. И пустота наполнилась слишком большим количеством звуков. Разве так бывает?  Лаф с силой зажмурила глаза. Так сильно, что в потемневшем экране забегали пятна разного цвета. Кровь запульсировала в висках, дробью отлетая от костей.  Раз. И белая еще сильнее жмурится. Два. И лапы сами по себе ползут прямо на переносицу. Три. Лаф начинает водить подушечками лап прямо по нежной коже. Четыре. И что-то напоминающее скулеж вырывается из глотки. И Медовая снова умолкает. Ее собственный крик все еще стоял в сознании, повторяясь раз за разом, будто записанная на пленку песня.  Трудно терять. А если трудно, зачем мы теряем? Пять. Тело едва заметно дергается, будто самка надавила на больной зуб. И ей не хотелось думать, что так бывает, ведь, это жизнь. Все мы когда-нибудь исчезнем. Шесть. Хвост с силой ударяет о землю. Шерсть встает дыбом, будто вот-вот должен был появиться враг, а она тут лежит такая вот… никакая. Даже отпора дать не сможет.  Вообще, ей все это время казалось, будто из глаз вот-вот хлынут слезы. Но… Но… почему? Кто тебе сказал, что все плохо? Кто тебе сказал, что сейчас ты потеряешь кого-то. Кто занял место в твоем сердце? Ты это видишь? У тебя есть доказательства? Семь… Белая пытается открыть глаза, но тщетно. Они поддаются лишь на секунду, открывая ей полу потемневший мир. И снова закрываются. Восемь. Электрический заряд проходит по телу. Всю тишину внутри заполняет теперь не звук живущей природы, а шум, писк. Словно внутри началась стройка, а ей ничего и не сказали.  Девять. Клыки оголяются. Надо успокоиться, иначе ничего не пройдет. Слишком большой уран бушевал внутри. Десять. И молчащая замирает. Ей кажется, что колонны, возведенные в ее мире, рушатся. Ураган уносит все куда-то в свои владения. Звук «когтем по доске» проносится в голове. Тело вжимается в землю. Еще чуть-чуть и белая просто-напросто сама сделает углубление. Она давила с такой силой, что, наверное, реально могла проделать яму. Глубокий вдох. И все отступает. Все мышцы мгновенно расслабляются, а лапы безвольно падают на пожелтевшую траву, что Ведьма не смогла тронуть. Когда столь старательно рыла себе этот маленький, наверное, даже уютный, домик. Пхах. Как может быть уютно там? В холодной, темной пещерке? Лаф медленно открывает глаза. В ушах все еще стоит едва заметный писк, но и он потихоньку затихает.  Шаги позади. Тихие. Ровные. Настойчивые. Они не были похожи на те, что она слышала ранее. Возможно, просто разыгралось воображение? С силой выдыхает воздух. Продолжает лежать. И ей почему-то кажется, что она лежит тут, а проход в дом Баст тааккоой маленький, что Лаф ни за что на свете не может туда протиснуться. Как в Винни пухе. Помните да? Как он не мог выбраться из дома кролика? Вот и белой казалось, что если она зайдет туда, то не сможет выбраться. Все казалось таким незначительным и глупым.  На что тратилось время? Едва заметная улыбка скользит по морде. Все это можно было сравнить с дорогой в глубокий темный овраг? Возможно. Что, спускаясь туда все дальше и дальше, они погружались в темноту, которая окутывала каждую клеточку их тела. Тянули свои руки к самому сокровенному, и в конечном итоге получала то, что хотела? Так же итут. Они будто шли по лестнице в 345 ступенек. И с каждой ступенькой погружались все дальше в непроглядную темень….
Глаза Медовой едва заметно дергаются. Голос. Она слышала ее голос. «Помоги!». Это слово, как клеймо врезалось в мозг, оставив неизгладимый след от накаленного железа.  Он сзади. Да? Ей казалось, что она чувствует дыхание серого где-то на уровне затылка, будто за спиной стоял никто иной как маньяк. И бежать было некуда. Она медленно поднимается, разворачиваясь всем корпусом в сторону Декадала. Его образ плывет в глазах и кажется ей безумно маленьким. Уши прижимаются к голове. Он меньше. Ему будет легче. А то застрянем там с ней. Глаза опускаются на землю, словно именно под лапами у самки лежало что-то стоящее.
- Помоги ей выбраться, Дееек, - тихо произносит она. Так-то Белоснежка была, наверное, не в праве этого просить. Что, если они сейчас ее потащат и станет все намного хуже? Идти на поводу у того, кого здоровье немного подкосило? А если от помощи друзей ей станет лучше? Может, для того и было все это затеяно? Для того и была выдумана дружба? Лаф закрывает глаза, проглатывая комок.  Лапы почему-то предательски трясутся.
- Боюсь что я с ней там застряну. - одно лишь шевеление губами. Сотрясает воздух.
Тогда не легче начать рыть новый проход, более широкий? Тогда они могли бы точно помочь вместе…