michel polnareff - love me, please, love me

И когда-то давно она сказала, будто способна любить.
И когда-то давно он ответил, что это все, что он может желать.

Выше поднимается солнце, неловко освещает дряхлое тело сквозь тучи. Лучи бегут по шкуре, осторожно забираются под кожу, перекапывают внутренности. Мошенники рыщут, находят силу и выносят ее из большого дома под названием "сущность", оставляя лежать на земле что-то слабое и убогое. Губы еле шевелятся, лапу со скрежетом подгибаю, прижимаю к груди. Тошнота подступает к горлу. Глаза закрытые, слепые видят дальше, чем зрячие. Отмирает что-то, одно за другим. Я увядаю. Я увядаю в ноябре.
Внутри нет чувств, мыслей нет. Лишь пустота, не жгучая и не тяготящая, она есть и это факт, который я принял так же спокойно, как и большой светящийся шар, поднимающийся высоко в небо. Я не могу избавиться от нее, я не могу жить с ней. Неспешно умираю, растягивая этот момент, потому что он приятен сильно. До боли приятен. Пробивает дрожь, и я тихо спрашиваю тебя, зачем тебе мое сердце. Пусти его, пусти, оно хочет летать! Но лапы твои с когтями сцепили, ты жестокая, ты бездушная. Мне не грустно. Мне не весело. Мне никак. Я ничто. И никогда. Но умирать...
Приятно.
Когда-то давно, когда-то очень давно, я был готов сгореть, я сгорал, сгорал каждую ночь. И я мечтал, словно маленький и несмышленый мечтал словить твой взгляд полный скуки. Я просил любить меня, робко просил и говорил в тишину. Время проходит. И никому не нужна любовь, окрашенная яркими красками. Но я пригласил тебя, пригласил тебя на танец. На наш с тобой последний танец. Музыка заканчивается, а мы лишь только начали вальсировать. Протянем пару часов, улыбаясь друг дружке зашитыми ртами. Мы увядаем. Мы увядаем в ноябре.
Я не врал. Ты не врала. Чистые перед миром и перед друг дружкой. Просто поломались однажды. Мы больше непригодны для этой замысловатой игры. Я забыл правила. А ты? Мы хотим в свои кресла-качалки. Мы хотим чашки чьей-то горячей крови. Мы хотим заказать себе уютное местечко под величественным дубом, олицетворением мудрости. Мы хотим себе гроб на двоих, дабы похороненными заживо грызть плоть не свою, но вовсе и не чужую. Хотим уйти в закат, но никогда-а-а не умирать. Бессмертные, продленная агония.
- Я назвал наших детей Варро, Аллистер и Тор-р-ркват. Я давал им имена. Знаешь почему? Я их ненавижу. Это дерьмо.
Вот и все. Прими к сведению. Пройдет сотня лет странствий, неожиданно задумаешься о смысле жизни... И ты вспомнишь, и ты скажешь: "Он их ненавидел". Да, запомни на будущее. Рассказывать внукам, которых не будет. Знаешь почему? О-о-ох, давай попробуем сделать красиво, давай не думать. Давай загибаться, приветствуя несуществующую публику обворожительным оскалом. Я подарю тебе счастье.
Я не врал. Ты не врала. Время немножко уродует. Лишает обаяния, заставляет думать поверхностно. Взгляд становится скорее тупым, нежели целеустремленным. И постоя-я-янно щелкаешь зубами или встряхиваешься, как будто приходит привет из прошлого, ласковый пинок былого энтузиазма. Зачем состарились? Утомило было молодыми. Я медленно встаю с земли, меня шатает из стороны в сторону. Я отжил свое. Нет. Я пьян. С неба капают сгустки теплоты, мозг не охлаждается, мозг взорвался. Я пьян. От пустоты внутри себя, от пустоты внутри. Ты только люби меня, ладно? Иначе становится...
Скучно.
Я подхожу к тебе, я нависаю над тобой. Тощая долговязая фигура, самая большая туча, закрывающая солнце. Худыми лапами топчусь на одном месте. Опускаю голову, чтобы коснутся твоего усталого лица. Может, вцепишься в морду. Может, польет кровь. Может, я почувствую боль. Капля боли насытит и успокоит, обогреет в этот мерзкий октябрьский день. И я спрошу тишину, как любил делать всегда, всю свою жизнь от начало и до са-а-амого конца, зачем мы умерли, если хотели стать бессмертными. А тишина ответит мне: "Но ты же говоришь". Я промолчу. Потому что и правда глупо получается. Мертвецы предпочитают молчать, ведь все, что надо, они уже сказали. А я?
- Нам нужно выдумать эффектное завершение, чтобы все-е-е аплодировали. Но мыслей нет, понимаешь? Их нет. Пошли. Пойдем в никуда и отыщем нечто великое. Вернемся героями. И сразу в зака-а-ат. Которого никогда не будет. Никогда, понимаешь? Нам вечность искать суждено. И я нахожу это забавным, заба-а-авным.
Гул внутри, отдаленно напоминающий смех. Глаза закрыты, так же, как было в начале. Хочется видеть больше, помните? Хмурюсь, мотаю головой из стороны в сторону убито, вожу носом по теплой шерсти. Что с нами стало? Затерли старые воспоминания до непригодности, теперь не вспомнить, нельзя улыбнуться. Но разве этого мы хотели? Мы хотели кривить рты? Мы хотели чувствовать. И вот она. Пустота. Но...
Мы уходим на ноте минор-р-р.
Уходим, чтобы потому вернуться снова.
Ибо нам вечность, нам вечность искать суждено.

Отредактировано Cannibal (2014-07-18 23:44:03)

nevermind me - alieve

Вот так. Вот так, и не осталось ничего. У зверя, на самом-то деле, жизнь короткая, но глаза зато яркие, светят в ночи фонари, озаряя бескрайние поляны и темные леса светом подслеповатых очей. Но если света не остается, если перегорает фитиль, то жизнь начинает казаться невероятно длинной. Невероятно. До боли в сердце, которого на самом деле нет. Но что-то там болит в черноте. 
Веду морду дальше, опускаюсь до холки. Хочется пасть открыть и вцепиться, крепко сжать челюсти и чувствовать, как слабое, слабое и безвольное тело бьется под лапами. Но разве правильно это, убивать тех, кто с тобой заодно? Вой раздается, повисает в воздухе. Не мой. Значит, твой. Чувствую, как лапы становятся ватными, я снова готовлюсь упасть, встретиться с землей и никогда больше не разъединяться. Пустить корни глубоко, к самому ядру, и так остаться на много веков прикованным, подобно дереву. А потом наступит засуха. И неважно, насколько я там глубоко пустил корни, даже если к самому этому чертовому ядру, я все равно сдохну. Как слишком старый, как слишком молодой. Потому что перед лицом смерти мы все равны. Равны с землей.
Рассвет. А разве после заката бывает рассвет? Разве посмеет встать солнце, когда нас уже не будет? Уходя, я сожру его, как псина свой обед в миске сожру большое горячее солнце. И не подавлюсь. Не подавлю-ю-юсь. Проглочу эту плоскость, эту сферу, я не знал, какой формы светило. Оно застрянет в моем желудке. И его лучи пробьют путь, выберутся наружу прямиком из моих глаз. Глаз, горящих огнем. Солнце не потухнет, потому что нет фитиля, потому что некуда укатиться, негде спрятаться.
- Пока еще день, надо спешить... - шепчу, делая упор на окончании, будто это самое важное. Но разве не так? Разве самое важное не является концом? Поднимаю голову, щелкаю зубами. Нужно отправляться. - Пошли со мно-о-ой, огненная птица, пошли-и-и, ведь скоро солнце вздумает уйти и нам придется уйти за ним, вместе с ним, понима-а-аешь?
Вот так. Вот так, и говорить больше не требуется. Взмахиваю хвостом. Бестолковый жест, недостойный внимания, но зачем-то сделанный. Пячусь назад, после чего разворачиваюсь, чисто инстинктивно перебирая лапами, чтобы идти. Нас никто не учил ходить. Мы сами. Сами, с чьего-то благословения, встали и куда-то пошли. По длинному коридору жизни. Страшно холодно и до холода страшно. Не чувствую землю под лапами, ощущение, будто там, внизу, пустота. Не опускаю голову, не хочу рушить иллюзию. Перебираю лапами и плыву в бездне. Мой маленький космос. Нет притяжения.
Я знал, что ты медленно движешься со мной. Я чувствую, как петля на шее затянулась, но быстро ослабла. Тащить тебя не требуется, верно? Когда вокруг пустота, так страшно не остаться одиноким, а ощутить себя таковым. И что ты, чувствуешь? Я нет. Пока удавка на моей шее то стягивается, то отпускает. Обрывистое дыхание, и легкие сжались, сдавило прессом. Но нам выбора никто не давал. Невидимой цепью связанные, лишь только в тишине, когда все вымрут, услышим еле слышный лязг. В мире, где царит ветер.

Возвращаться было волнительно. Сигурд и не думал, что это ему когда-нибудь удастся. Но теперь он снова здесь, на родной земле. И это вызывало смешанные чувства.
Он был уверен, что знает здесь каждый камешек, каждый зубец Стального хребта. Однако сейчас всю местность пришлось изучать заново. Солнца не было. Под лапами – чернота. Над головой – алое марево и зловещая тень луны.
- Не при таких обстоятельствах я мечтал вернуться на родину… - мрачно проговорил Сигурд, поднимая морду к багровому небу.
Он не один. Рядом с ним пара его новых боевых товарищей. Виргель – такой же первородный, как и Сигурд. И сам сенешаль Ордена, стоящий во главе их небольшого отряда. Они пройдутся по северу белоснежным ураганом, очистив от врагов первородные земли.
Белый волк ступал осторожно. Воздух обжигал лёгкие холодом и вырывался из пасти прозрачными облачками пара. Внутри всё трепетало. Сигурд был напряжён. Он чувствовал, что за кровавой завесой что-то таится.
Крепко засело в памяти последнее воспоминание. Тут и там валялись трупы соратников – друзей и знакомых, всех тех, с кем он делил стайное логово. Маньячные улыбки легионеров, их ощеренные пасти… И кровь. Вся земля залита кровью. Прямо как сейчас небо.
Ноль останавливается. Первородные замирают вместе с ним.
– У этих мест есть хозяева, – звучит его ледяной голос. – Действуем по обстановке. Не распыляйте силы. Друг другу – не мешайте. Все вопросы – сейчас.
Секунда молчания.
- Вопросов нет, командир.
Сигурд осмотрелся по сторонам. Нечто, не дающее покоя его шестому чувству, вот-вот должно было появиться.

«Под знаком Кровавой луны»
15 июня
187 год
Этот день был тихим. Слишком тихим, чтобы сидеть дома.
Веледа с рассвета томилась непонятной тревогой, заставлявшей волчицу нервно крутиться на месте, стуча хвостом по полу. Сон не шел уже давно, но тело требовало отдыха. Волчица чувствовала, как гнетет её свалившаяся на душу тяжесть, и это была не ответственность, к которой госпитальер уже не просто привыкла, а приросла. Веду беспокоило одно из решений магистра - то самое, благодаря которому они теперь чувствовали друг друга на любом расстоянии и могли связаться лишь усилием воли. Такое было для волчицы в новинку, и она не представляла себе, как с подобным можно свыкнуться. Ей все время хотелось контролировать любые свои мысли, но в то же время порой так и хотелось дотянуться до Келя, однако вовремя останавливали её мысли о том, что сказать-то, в принципе, нечего.
С главенством свыкнуться получилось, с новым домом и подопечными - тоже, но до сих пор от благословлений богов у Веледы шерсть на спине топорщилась. Начиная со Священной охоты и заканчивая клыкастым артефактом на шее - все дарило ощущение собственной малости, неплохо так остужая рождающиеся было порывы лидерства. Пока что волчица еще не приноровилась к своей новой силе - приходилось тщательнее вымерять удары и рывки на охоте, а тренировочные схватки всякий раз превращались в цирк.
Душа требовала действий, и потому госпитальер вопреки своим убеждениям поступила крайне нерационально. Волчица шла под настоящим небом, все еще не веря в собственную проказу. Она шла по следам своих же сородичей, которых вел сенешаль; госпитальер будто по нитке следовала за ними, не отвлекаясь на мир вокруг. Куда ни кинь взгляд - везде был все один и тот же тревожный пейзаж; по хребту Веледы будто пером провели, волчица дернула лопатками и прибавила шагу.
Нагнать отряд получилось довольно быстро, и причину их остановки она увидела загодя. Вернее, учуяла сладкий, чуточку душный кошачий запах, ибо ветер благоволил госпитальеру. Неслышно волчица подкралась со спины к двум барсам, выжидая и наблюдая; оба кота были предельно сосредоточены на стоящих перед ними орденских воителях, отчего Веда могла не опасаться раскрытия своего местонахождения. Амулеты на шее, отвечая на её тревогу, ощутимо налились теплом, будто испрашивая разрешения ворваться в мир живых своей силой, но железная воля первородной крепко удерживала её от преждевременных действий.

Отредактировано Веледа (2015-12-11 21:23:07)

Багровое марево обволакивает одиноких путников, укутывает их, только мягче и теплее не становится, лишь холод, пробирающий до костей холод. Ноль осторожно переминается с лапы на лапу, не отводя взгляда с туманных очертаний гор где-то вдали. Не отводя, но и не видя. Взгляд пронзает пространство и стремится в бесконечность мира. А смотрит внутрь.
Мышцы не должны цепенеть, они должны быть готовы к любому движению, которое потребуется при нападении. «Нападут», – бьётся внутри, в такт мерным ударам сердца, одно слово. О самом нападении, как о каком-то действии, волк не думает. Голова чиста, где-то снаружи, не задевая сознания, скользят негромкие, обстоятельные, лаконичные ответы рыцарей. Кажется, хорошая попалась команда, если судить по тому, как они держатся. Но каковы окажутся в схватке?
Он всё ещё стоял спиной к тропе и лицом к своим боевым товарищам, но всё равно не заметил, как две гибкие кошачьи тени выскользнули из красноватого тумана. Усталый, чуть ленивый и словно бы разочарованный голос точно сбросил покров с двух барсов, и волчье тело в ответ само напрягло все мышцы, приготовилось к немедленному бою. С такими противниками не разговаривают.
Пока спутники спешно оборачивались, встревоженные появлением нежданных гостей – или хозяев? – этих мест, Туз быстро скользил взглядом по двум ирбисам, автоматически ухватывая основные черты. Всё, что может потребоваться в бою. И хотя пока большие коты выглядели не разъярёнными, а просто раздражёнными и как будто готовыми к переговорам, волк даже не открыл рот. Пусть отвечает тот, у кого язык лучше подвешен. Хотя хотел бы он посмотреть на такого… глупца? Что же, может, и глупца. Пустые слова отвлекают.
Серые разводы появлялись и растворялись на белой шерсти. Туман, клубящийся, живой, недобрый, бросал размытые багровые тени на светлые шкуры хищников. Нет, это была ещё не успевшая намертво пристать свежая кровь. «Они неплохо пообедали и были довольны жизнью, пока не появился я… пока не появились мы, – скользнула быстрая мысль, а тело Абсолюта начало осторожно подвигаться к остальным волкам, чтобы в нужный момент оказаться на расстоянии прыжка. Медленно, даже таясь, чтобы каждый маленький шаг был в отдельности как будто незаметен. – Значит, должны быть неповоротливы. Посмотрим, каковы в бою. Силой их не возьмёшь, попробуем быстротой. Остальные должны понять, что преимущество в неожиданном нападении».
Бесстрастный самец, массивный, с покрытой шрамами мордой, казался более серьёзным противником, чем любопытная молодая самка. Первого стоит взять на себя. И на Сигурда, чтобы более опытный смог справиться в одиночку.
На спутников Ноль не смотрел, но ощущал их, ощущал напряжённость, готовность действовать в любой момент. Только не так, как планировал действовать он сам.
Он почти поравнялся с остальными волками, а затем стал сбоку и в стороне, недовольно отметив, что свободное место на тропе оказалось ближе к самке, так, что прыгать пришлось бы по диагонали. И тут, срывая мысленно начерченную схему нападения, в которой любое проявление чувств исключалось, в которой оставалась лишь холодная и яростная красота боя, ощерился Сигурд, патетически прорычав:
– Мы пришли вернуть то, что принадлежит нам по праву.
И план, не успев осуществиться, полетел к Антею, Арашу, Амонкире и Калахире вместе взятым.
Сигурд сорвал с шеи какую-то «безделушку» и швырнул её под лапу самцу. «Артефакт», – бесстрастно отметил Туз, тут же сбрасывая крупного барса со счетов. Какое-то время он неопасен, его удержит один, а вот самку, что непременно разъярится, придётся удерживать теперь двоим.
Вдруг появилось и тут же пропало ощущение, что в тумане скрывается ещё кто-то, но оно так и не оформилось в чёткое чувство, а потому волк не обратил на него внимания, как пропустил мимо ушей бессильное шипение и разъярённые стенания барса. Виргель будто застыл на месте, Абсолют спокойно выжидал, прогнав всякие эмоции, способные помешать дерущемуся. Слова лишь мешали, отвлекали от сути, от движений, в которых заключалась единственная опасность. Сенешаль вновь становился рутьером, становился самим собой, готовый окунуться в пьянящую стихию боя, которая уже почти стёрлась из его ощущений. Пьянящую и отрезвляющую одновременно. Голова должна быть чистой.
Молодая самка, кажется, тоже поняла, что в пустых речах нет толку. Она молча оголила клыки и бесшумно прыгнула в сторону волков, намереваясь накинуться, кажется, в Сигурда.
Теперь был его ход.
Туз скользнул вперёд, метя в левую сторону горла ирбиса. Он намеревался не вцепиться мёртвой хваткой, а укусить вскользь, чтобы потом оказаться позади хищников и оттянуть основное сопротивление на себя. Теперь важно было заставить единственного противника, оставшегося в форме, разделить силы, метаться между двумя огнями, измотать, а потом добить. И вернуться к барсу более опасному, если он к тому времени уже очнётся.

Обстановка накалялась; пляшущие в воздухе алые пылинки дрогнули, время словно замерло на месте, а затем понеслось вновь. Веледа не сомневалась, что Нуль справится с такой задачей. В глубине души ратуя за скорую победу, волчица все же беспокоилась, как эта стычка повлияет на отношения волков и остальных местных жителей - все-таки Первый Ветер в бытность свою поддерживал нейтрально-союзнические связи, порой даже вербуя в свои ряды прочих зверей. Такой, к слову, и была Райна.
Госпитальер приподнялась, высунув морду за валун, и скрипнула зубами при виде рухнувшего наземь барса. Вспышка и неприятный щелчок убедили волчицу в том, что был использован какой-то артефакт. Молодая самка тем временем сорвалась с места, метясь в Сигурда, что лишило ситуацию мирного разрешения. Можно было не скрываться, и Веледа скользнула стороной, приближаясь к ослепленному хищнику и краем глаза оценивая общую ситуацию. Сигурд отпрянул, пропуская атаку кошки мимо себя и открывая дорогу сородичам, но Виргель тоже подался назад, а затем прямо на глазах удивленного госпитальера дал деру. Злость горячей волной ударила в сердце первородной; издав короткий, но яростный вой, она оскалилась и метнулась вперед, к ослепленному врагу. Скупой осмотр позволил оперативно оценить ситуацию; волчица не хотела лезть под когти, ведь даже неприцельный удар мог нанести урон, но, используя знания о строении тела и уязвимых точках, можно было хотя бы вывести барса из строя на более долгое время, тем более что сейчас Веледа могла не беспокоиться о ненадлежащей силе укуса. Даже без зрения соперник оставался сильным противником, и поэтому Веда улучила момент, когда катающийся по земле кот попадет в удобное положение, и, чувствуя на груди жар силового артефакта, коротко, но глубоко рванула выставленную заднюю лапу, намереваясь порвать крупные сосуды. Нуль сработал мастерски, напав прямо по открытому горлу неопытной кошки, а сама госпитальер намеревалась добиться серьезного кровотечения у старшего противника. Как бы ни был силен враг, сильная потеря крови и порванные сухожилия не дадут ему увернуться от группы волков.
"Виргель, будь проклят!" - бурлящий в крови адреналин сломал все поставленные мысленные стены, и госпитальер сама не заметила, как так и не ставшая привычной ей сила утянула мысль белошкурой к магистру.

Будь один против всех: молчаливый, тихий и твёрдый.
Воля утёса ломает развёрнутый натиск прибоя.
М.В.

Каждый нерв напряжён до предела, тело кажется натянутой струной, но внешнее напряжение граничит со спокойствием, достойным спокойствия вечной скалы. Его мышцы не тряслись мелко-мелко от напряжения, как бывает у рвущихся в бой едва ли не сильнее, чем намеревающиеся в нём победить. Точёная фигурка из слоновой кости, застывшая в подобранной позе: лапы чуть расставлены, шея чуть опущена, зрачки, странно ожившие, быстро-быстро перескакивают с одного на другое, точно сканируют, чтобы составить целую картину. Лишь нацеленность на результат имеет какой-то смысл. Он намеревался победить.
Багровые отблески ложились на светлую шерсть бойцов и в полутьме остро блестели глаза, волчьи и кошачьи. Откуда-то вынырнула Веледа – вот странно, что бы ей здесь делать? – рывком бросилась к старшему барсу и резко рванула сухожилия на отставленной задней лапе. Виргель бездействовал, но зато было кому сдерживать ослеплённого противника, так что можно было не беспокоиться о тыле во время битвы с молодой кошкой.
Каждый миг казался камешком, глухо стучащим о тёмный камень тропы. Медленно стучащим. Между ударами сердца пролегала вечность, движения были быстрыми и точными, но бездействие протягивалось из бесконечности в бесконечность.
Вдох – выдох. Любую передышку надо использовать с толком.
Впереди, выскальзывая из сумрака, дёрнулась чья-то фигура, развернулась, рванула в багровый туман и утонула в нём, как тонет в воде камень. Ноль автоматически отметил это обстоятельство, не тратя время и внимание на разъяснение подробностей. С бежавшими с поля боя разговор особый, но он состоится потом, когда кончится схватка, когда всё будет ясно, когда осядет в крови адреналин.
«Сигурд отступил, но ему попало. Она не захотело нападать. Что же, не так глупа, как могло бы оказаться. Не стала разрываться меж двух огней, потому что один из нас ударил бы в спину. Однако второй раз на тот же удар она ответит по-другому. Попробовать перетянуть в свою сторону ослеплённого? Чтобы он мог ударить по своим же, думая, что нападает на противника… нет, Веледа его держит. Надо изматывать самку».
Мысли. Точные, короткие. Они не формировались так плавно и протяжно, как бывает, когда думаешь в спокойной обстановке, а были ясны, резки, моментальны, как ощущения. Как запах свежей крови, бьющий в нос. Как морозный воздух, иголками покалывающий лёгкие. Как холодная тропа под подушечками лап.
Ноль начал медленно продвигаться вперёд, к самке, которая не попыталась добить Сигурда, но и не стала отвечать ударом на удар. Что за мысли сейчас проносятся в кошачьей голове?
Шаг, почти не различимый, если не смотреть пристально, то можно подумать, что он остаётся на месте. Долгая задержка в прежней собранной позе. Подтягиваются лапы и – шаг. Внимательно ли она наблюдает или вновь переключила внимание, посчитала его не опасным? Веледа справится со старшим, пока он ещё слеп. Потом придётся идти ей на подмогу, а пока нужно сделать как можно больше в другом месте.
Сигурд, только не расслабляйся!.. Сейчас будет твой ход.
До кошки оставалось немного, они изначально не находились на большом расстоянии. А сейчас – прыжок или около того. Жаль, нет возможности перепроверить. Надо бить. И лучше бы наверняка.
Кошка не двигалась и оставалась повёрнута к Сигурду.
Абсолют выдержал последнюю паузу, настолько долгую, насколько это вообще было возможно. Он оставался напряжён, сгруппировался для прыжка, надеясь, что в туман скроет точные контуры его тела. Волк ждал до последнего, чтобы у противника появились сомнения насчёт того, а нападёт ли он. Наконец – пора.
Туз резко метнулся вбок, будто собираясь обойти противника и оказаться близко к его морде, а затем поменял направление, одним прыжком приблизившись к самке со стороны ещё открытого горла, но чуть сзади. Кошка была массивнее и длиннее его, но ниже, поэтому пришлось пригибаться. Он вцепился вновь в горло – ближе к подбородку – и намертво стиснул челюсти, намереваясь первым ударом разорвать жизненно важные кровеносные сосуды, а давящей хваткой перекрыть доступ кислорода. По инерции его ещё протащило вперёд, так что он оказался сбоку и перед кошкой и недалеко от Сигурда. Силы удара ещё хватило на то, чтобы самку чуть протащило вслед за нападавшим в сторону.
Теперь она должна была целиком сосредоточиться на сенешале и открыться для удара Сигурда.
«Пусть вспомнит, чему я его учил…»

Отредактировано Null (2015-12-28 18:25:24)