Фрид уже собирался уходить (в пещеры ли?), но заслышав слова медведя остановился, и всем своим видом стал показывать, что будет хорошо себя вести и не доставит никому никаких хлопот. Ну как тут противиться этим глазкам? Медведь мог все что угодно позволить в этот момент, так уж прикипел он к мальцу. Сердце Лайтер, кажется, тоже растаяло, потому что альфа согласно кивнула бурому, дав тем самым добро на то, что бы юный принц оставался здесь же. Вот только не знал Радагаст, что планирует делать мастерица, лишь только слова ее, обращенные к Карнифексу, насторожили медведя.
«Наказание!» - пронеслось в голове. Но как наказывают здесь, в этой странной, верующей стае? Радагаст не знал чего ждать, но слова Лайтер дали бурому понять, что следует ждать чего угодно. Бросив взгляд на Фрида, убедившись, что тот не лезет вперед в пасть к самому заключенному, не бежит за белой волчицей, путаясь под лапами, Гладимир тяжело выдохнул:
- Не подходи, Фрид, понял? Смотри здесь, но не подходи. А если испугаешься – не убегай.
Бурый не верил, что от этого умирающего волка можно ждать опасности на расстоянии, поэтому и не опасался за жизнь Фрида, ведь косолапый рядом, и если малец не будет лезть, куда не следовало, то ничего и не случится. А принцу, должно быть, интересно посмотреть, как карают в Ордене, когда еще он станет свидетелем подобного? Хотя и нахождение в этой стае само по себе было событием запоминающимся.
По большому счету, Радагаст разделял мнение Лайтер, волчонку будет полезно увидеть смерть, привыкнуть к ней и относиться впредь проще. Малец не должен бояться за других, за чужих, он должен бояться за своих союзников и тех, кто на его стороне. Но Гладимир опасался, что странный истощенный волк не так прост, как кажется на первый взгляд, иначе зачем медведь ему в охрану, и мысль о том, что хищник может выдать что-нибудь эдакое – заставляла шерсть бурого топорщиться на холке.
Лайтер смело пошла прямиком к узнику. Сталью прозвучал ее строгий, холодный голос.
«Что делать?! Куда ты пошла?! Стой! Что ты хочешь?! Чего мне ждать-то?!»
Все произошло слишком быстро. Не получив конкретных указаний, Радагаст оторвал свой зад от земли и пошел следом за волчицей, самостоятельно решив, что так наверняка будет лучше для всех.
Пленник зашевелился, пытался, кажется подняться, но, увы, был слишком слаб и, захрустев костями, снова прижался к земле. Гладимир остановился рядом с Лайтер, чуть сзади нее, и, не отрываясь, смотрел на страшное изуродованное тело, и Карнифекс изучал медведя, отчего не совсем приятный холодок пробежал у бурого по спине, и заставил уши прижать к голове.
- Что, медведь, скажешь: какова моя вина?
Без сомнений, вопрос был обращен к Радагасту, но ответа на него громила не знал, поэтому только нахмурился, насупился, но стоял он застывшим изваянием совсем не долго.
- Захлопни пасть! – заревел Радагаст, ломанувшись к пленнику.
Он был гостем, он вызвался помочь, он был обязан верить тем, кто приютил первородных и его самого, кто помог оправиться от ран. Но слова Карнифекса бурого очень задели. Да, медведь не знал, что натворил этот несчастный умирающий пленник, в глубине души его даже было жаль. Но сейчас, его поступок, а вернее подобное обращение к Лайтер и Фриду (о Закри он еще не догадывался) он не мог стерпеть.
- АРГР!
Едва Карнифекс поднялся, как Радагаст замахнулся своей лапой, лупанув волка по морде.
- Порой невинные походят на виноватых, а виноватые на невинных. Я не вправе судить тебя, волк, на это есть другие.
Это были не его дела, это дела Ордена, и хоть медведь жил на их земле, ел их пищу и числился одним из них, но косолапый знал, что он здесь всего лишь временный гость. Он здесь, чтобы защитить Фрида и именно этим сейчас и пытался заняться, огородив волчонка от ненужных вопросов и ответов.

Все сводится к одному: вместе с настоящим пониманием, позволяющим победить врага, приходит любовь к нему. Видимо, невозможно узнать кого-то, вникнуть в его желания и веру, не полюбив, как он любит себя. (с)

Возможно, ошибкой было его приводить сюда. Сюда, в отдаленный уголок земель, куда и жизнь почти не проникает, разве что на непродолжительную экскурсию — потешить любопытство. Всего его мотивы, его старания и усилия — цепи не умеют тянуться, они лишь резко обрываются.
Либо врачам, либо палачам.
Мастерица застыла на месте, снежной статуей наблюдая за пробудившимся незваным гостем. Почесть они ему отдали, подняв столько шуму — был бы последним гадом, придушили по-тихому. О своей истории Карнифекс почти не говорил — лишь если только какими-то обрывками, масляными пятнами, едва заметными на поверхности. Говорил, что успел пострадать от сильных хищных лапищ. Говорил, что потерял в последний миг корону. Была еще одна вещь.
Что нового в его теле? Тряпки да рванье, неприхотливо натянутые на скелет, развивающиеся на ветру — испортился внешне, с большой вероятностью — и внутри. Пустой, но еще цепляющийся за остатки воспаленного рассудка, все еще не оставляя свои идеи. Он не особо отличался он многих жителей наземного мира — разве что, их срок годности еще не вышел. Одна червоточина способна попортить всю идиллию, а если их будет много? Не на шутку приняв эту мысль как возможную угрозу, Лайтер точно знала, что после вечерней церемонии обязательно поговорит с Берией — было о чем.
Горьковатый смоляной запах плоти перемешивался с легкой сыростью дальних закоулков и приятным ветерком со стороны лесов, но первородная воевода, вздохнув, ощутила присутствие еще одного принца — Закри. Может, настолько ее внимание не было приковано к улетучивающемуся покою пленного?  Молодой волк, взявший таинственность отца и ореол гордости матери, конечно, не мог оставаться в толпе. Шики позаботится о его здоровье, коннетабль — о духовном развитии, рутьеры расскажут о жестокости мира, а альфа передаст ему все, что полководцы кличут «основным знанием». Он станет отличным воином, она научит его всему, что знает сама, расскажет как волки понимают понятие чести и гордости за отчизну. И однажды он пройдет крайний бой, заняв место прошлого мастера.
Все в сборе.
Она не двигалась. Ни когда бессмертный пес заговорил, со сложно различимой интонацией в ломаном голосе, ни когда он попытался подняться, по пути успев еще раз развалиться. Продолжала наблюдать, порой не забывая, для галочки, моргать. Они здесь не для беседы по душам, была целая неделя. Помня заветы более старших валькирий, ругань близко к сердцу старалась не принимать — разве не горячи ли слова в момент гнева или обиды?
Карнифекс обращался  Радагасту. Зря он, так...могучий медведь ведь здесь не для того, чтобы выслушивать все это — и за сильный сильный удар по болтуну его никто журить не станет. Что-то хрустнуло — сколько, интересно, у него осталось не сломанных костей. Сила воли заставила голубоглазую не дернуться в сторону от грудного рыка исполина. Она не могла не признаться — с ним чувствовалось надежнее и спокойнее.
«Судья должен быть с завязанными глазами», - вспомнились слова северных ведунов, опекавших молодежь. Не состыковка.
Решил пойти по самому изворотливому, по самому юркому пути — добиться расположения детей. Как-то сразу былое уважение к нему пропало, оставив нотку досады — разочаровал. Или же утопающий и вправду хватается за соломинку?
Ты сам просишь, - пронеслось в голове, и Лайтер довольно медленно, почти плавно, стала сокращать расстояние.
- Городским волкам временами труднее добывать еду, чем лесным, - начала со стороны альфа, - и им приходится впадать в крайности — воровать у людей.
К чему бы это? Зачем это?
- Однажды перевертыш украл у человека курицу, насытив свой желудок. Как ты думаешь — логично ли ему задавать вопрос «за что?», чувствуя смертельную рану от охотника?
Между ними осталось метров пять.
- Закри, время выходит, - со скрытым значением обратилась она к кайзеру, не поворачиваясь из-за понятного опасения лишиться контроля над пленным.
И вновь посмотрела на пса.
- За все время, что ты здесь, мы ни разу не навязали тебе свою веру. Вся боль может закончиться сегодня, - пауза, - но ответь на последний вопрос — как вернуть возможность говорить замолкшему?

И приговор должен был свершиться. Медведь был настороже, он не пожалеет этого пленного, все ради защиты Лайтер и Фрида, ведь если не он, то кто? Хотя, воинственный вид волчицы говорил о том, что самка вполне может постоять за себя самостоятельно, но Радагаст считал, что королеве (так медведь называл про себя Лайтер) негоже самостоятельно применять силу, на то есть верные подданные, и, хоть бурого и нельзя назвать настоящим воином и стражем Ордена, но, временно, он был сейчас телохранителем и блюстителем порядка, а значит, мастерице не стоит марать лапы о кровь, если только она не изъявит желание самолично наказать виновного.
Охранять - не так уж и сложно, взамен на спасение и лечение, более того, медведь больше не умел ничего, кроме этого, да и был вполне доволен работенкой. Так часто, любую волчью возню он мог прекратить одним своим свирепым ревом, ударом тяжелой лапы по земле (или по волку), заставить всех замолкнуть, и был рад результату.
Волчица подходила к заключенному медленно, говорила, растягивая слова, тем самым и медведя заставляя задумываться над ними.
«Закри?» - услышал он имя от Лайтер, и тут же стал втягивать носом воздух, чтобы почуять здесь кого-то еще. Но, увы, медвежий нюх не так хорош, как волчий, и запаха самки он не различил. На поиски Закри он не отправился, доверился спокойной Лайтер, что, видимо, не ставила эту цель такой уж важной и первостепенной, но оглядываться по сторонам медведь стал чаще, продолжая при этом слушать мастерицу и поглядывая на Фрида. На последней фразе волчицы Радагаст все свое внимание переключил на Карнифекса. Что ответит пленный? Но ответ смертельно раненого был достойным… Как и его жест. Бурый видел, как волк положил на землю голову и, вывалив язык, наступил на него своей лапой. И лишь когда слова и действия слились в одну картину, Радагаст понял, что пленный собирается сделать.
- Ты что делаешь, окаянный!!!
На медвежьей морде было и удивление и печаль и тревога. Он бросился было к волку, но не успел. Вырванный волчий язык уже не принадлежал телу, лишь пульсировал, прежде чем застыть навсегда.
Все шло не так, как представлял себе бурый, но он был уверен в одном – казнь все равно состоится. По крайней мере, он убил бы первым ненужного пленного, не способного ни о чем рассказать. Но знать мысли волчицы ему было не дано, поэтому и приходилось, вытаращив глаза, ждать ее реакции на произошедшего. А Карнифекс все хитро поглядывал на всех, он, кажется, чувствовал себя достаточно хорошо, и Радагаст не мог поверить своим глазам, что волк не испытывал болевого шока, лишившись языка.
«И вправду дурной какой-то».
Нахмурившись, бурый отступил к Фриду.
- Лайтер, позволь мне убить его.
Нет, Радагаст не был отъявленным злодеем, но взгляд пленного ему совершенно не нравился, заставлял нервничать, переживать и за Фрида и за мастерицу, поэтому быстрая смерть заключенного – было лучшим решением по мнению бурого.

Ожидание и довольно растянутые ответы тревожили хуже экспансивных пуль. Поправки на полумертвое состояние бессмертного не делалось — сказочный день закончился. Впереди — глубокая страшная ночь. Ложные надежды были самой жестокой вещью, и тут больше не на кого было перекинуть вину — только идти до конца. Не обязательно поступая идеально правильно — главное быстро и четко. С уверенностью. Как учили.
Просто, если взглянуть со стороны — после сказанных фраз и произведенных действий...их ряды он пополнить не сможет, голодающий откажется от еды добровольно только в случае желания смерти, а плод, за которым Карнифекс охотился, им слишком драгоценная вещь. Ни на этот храбрый (?) взгляд, ни на заданные вопросы она больше не отвечала. Довольно. Одна сегодняшняя жертва спасет десятки душ.
Еще можно было бы спросить у Фрида, как он бы поступил в такой ситуации — и даже вариант «отпустил от греха подальше» она приняла бы, но принц увидел достаточно, еще не хватало Шики еще одно пациента с посттравматическим синдромом. Крестьянку ведь, говорят, так больше со всеми и не видели.
Она решительно кивнула, глядя на Радагаста. Медведь сможет убить заключенного (или создать иллюзию его гибели, что скорее и произойдет), удар его лап опаснее любой волчьей атаки. Но резким движением хвоста в сторону Лайтер указала на некую паузу — для начала, стоит соблюсти столь драгоценные заветы. Сама речь произнеслась в голове мастерицы, озвучила волчица только заключение:
- Видит Всеотец — будет спасена твоя душа.
Хвост опустился — пора.
Как только тело Карнифекса будет доломано, она опустит рядом с ним оникс.

Радагаст был зол, ярость его накрыла, он не понимал Карнифекса и его поступки медведю казались глупыми. Уйти от ответа можно и другими способами, а тот, что выбрал пленник, означать мог только лишь смерть в ответ. Но, может, это жуткое создание и хотело умереть, потому что в глазах Карнифекса Раддагаст не увидел страха, а, по мнению бурого – только глупец не боится смерти.
Кивком головы Лайтер дала бурому знак, принимая предложение матерого, и этому Радагаст был несказанно рад. Главное, чтобы маленький Фрид был в безопасности, и медведь всеми силами сейчас желал это устроить.
Едва опустился хвост волчицы, губы медведя разжались, обнажая желтоватые неровные зубы и длинные клыки, откуда-то, из глубины его грудины, вырвался хриплый, вибрирующий рык, и разъяренный зверь набросился на уже побежденного. Кости Карнифекса захрустели тогда, когда Радагаст сжал больное хилое тельце в своих лапищах, сильные челюсти воина сомкнулись на шее несчастного, разрывая его плоть и пуская алую кровь злодея. Почувствовав, что враг уже не дышит, бурый бросил того на землю, схватив напоследок за брюхо и хорошенько потряс своей головой из стороны в сторону, вспарывая волку живот, высвобождая наружу все его внутренние органы.
Наверное, не стоило устраивать подобное на прилюдной казни, которая, к тому же, являлась еще и показательной, но Радагаст это делал по желанию сердца своего, а не разума. Карнифекс его пугал, он казался бурому кем-то, не от мира сего, поэтому чтобы убить тварь наверняка, медведь и пришел к такому кроваво-расчленяющему выводу.
Широко раскрыты глаза мишки, зрачки-точки безумно уставились на то, что когда-то было волком, а сейчас представляло собой кровавую шкуру, с кишками внутри. Пытаясь успокоить самого себя, Радагаст двинул лапой эту безжизненную массу, чтобы убедиться в очередной раз – «это» больше жить не может. Утерев морду своей лапой, а на деле – только размазав ею кровь на морде, бурый гигант повернулся к Лайтер и, как-то виновато, опустил глаза и отошел ко Фриду. Но все же, смерть состоялась, быстрая, хоть и жестокая.
- Ты как, малыш? - едва взгляд медведя пал на белого, такого чистого и телом и душой, волчонка, как глаза Радагаста изменились, смягчились, подобрели, - Не поддавайся своим эмоциям, друг мой. Никогда. Каждый враг и нарушитель – виновен, и смерть они все найдут одну и ту же, не поддавайся эмоциям, суди всех одинаково.

За всех своих детей, за всех, кто продолжал надеяться и ждать — ради этого она произнесла обещание перед Горькой, и в тот день все случилось очень мирно и несколько правильно — наименьшее из двух зол. Привыкшая поддерживать огонь в глазах воинов, Лайтер в первые дни столкнулась с очень неудачным умозаключением о собственной непригодности — пришедшая за белой птицей волчица мыслила по-другому, не образами, а действиями. И лишь прожив пару недель с новой стаей, узнав повадки и привычки каждого, она призналась, что именно это самое родное для нее место — чуть ближе Первого Ветра, стыдно упоминать.
Им не нужен сомневающийся или долго размышляющий вожак — не когда одни готовы разорвать за предательство, а вторые разграбить сокровищницы. Просто стоило относиться к каждому, как к родственникам, к черту эти условности в возрасте.
Не смотря на свой облик демона, на свою безумную болезнь, Карнифекс когда-то был волком. Одной крови с ними, равной плоти и души. По покатой дуге обходя происходящее, переходя в противоположный угол, мастерица не отводила темно-голубых глаз от инквизиции.
Сперло дыхание. Это ей медведь сейчас ломал ребра, это на ней оставались жгучие полосы от когтей — удалось принять эту боль на себя. Вот оно, наказание за слишком широкую власть — но уж лучше ей, чем другим, раз этого не избежать. Легко становилось от потерянных органов, слабость хватала за горло, и только нечто не позволяло рухнуть вместе с ним на холодный каменный пол. 
Посттравматический синдром. Одна из самых жутких вещей, личная фобия, вечная тень из кошмаров — это то, что коснулось Фрида. Это не сказки, в Раю много тех, кто готов поживиться несчастьями чужих — ему принимать решения однажды, и пусть из него не вырастет нечто вроде Туза, но и мягким нравом Крис обладать ему не стоит — что-то среднее.
Больше нет ненависти. Ее и не было, по сути. Страх не считается, как и ожидание последнего шанса. Работая по четкому плану, как только Радагаст выполнил свое дело, она сменила его на посту, быстрыми шагами приближаясь к разорванному месиву, как если бедняга бы нарвался на несущееся стадо. По сути, двигаться она начала еще раньше, рискуя попасть под стальные лапы защитника — ей бы успеть! Такой тонкий момент, этот переход из мира в мир.
У обычных зверей есть некая грань, когда душа живет, и когда начинает умирать вместе с телом. Что на счет Пса, с его феноменальной способностью — только Варга знает, но сейчас ей не нужна была его напрасная смерть, или продленная мучительная жизнь. Поразмыслить — он давно не жилец.
Взяв оникс и опустив его возле того, что можно назвать мордой, она искренне пожелала, чтобы ее алхимики не ошиблись.
«Арашу, мы клялись, что будем чтить порядки и законы жизни. За твоим светом — наше войско, а тени не найти. Амонкира, мы клялись что сбережем наши тела. Им срок отмерен — покуда дышим, мы живем. Калахира, мы клялись, что не вмешаемся в границы, и твоих гостей тревожить мы не станем.  Им — разные миры. Три богини — вам суд. Стоит мертвой плоти жить с живой, душе летать как птице боевой? »
Наказание — полное отрицание пользы от жертвы. А здесь — бессмертие его могли использовать себе во благо.

А Фрид будто был не здесь, в ином мире, в другом измерении, он смотрел не на Радагаста, а будто – через него, туда, где смерть витала, где волчья богиня забирала жизнь у, растерзанного безжалостными когтями медведя, волка. Но вот взгляд щенка переменился, сфокусировался на медвежьей морде, но он будто переменился. Фрид улыбался, и это бурого тревожило. То ли малыш хотел показать этим, что все и впрямь в порядке, то ли увиденное так поразило его, а, быть может, развеселило. Вот из-за последнего Радагаст и боялся, он не желал, что бы из принца вырастал убийца, с каждым днем медведь замечал, что все больше и больше привязывался к волчонку и желал малышу только добра. Из обычного охранника, телохранителя, Радагаст все больше становился ему учителем, все больше обращал внимание на моральные ценности, пытаясь на передний план выставить именно благородство, доброту и справедливость, а на задний план – силу. Но у громилы это не очень получалось, благодаря своим внушительным габаритам.
– Я нормально.
И Радагаст поверил ему, медведь нахмурил брови, стал серьезен и горд за храброго щенка, ведь тот достойно держался. Нет, улыбка на его губах была не от радости, а остальное – не важно.
Только сейчас бурый повернулся, чтобы посмотреть на Лайтер. Та творила нечто. Предмет, что она положила рядом с мордой разорванного мертвеца, вдруг поднялся над землею, вспыхнул красным, окрасив собою все в округе.
- Что ты сделала? – обратился медведь к Лайтер, когда все закончилось. Его уши были отведены назад, а весь он - ощетинен. Тихо, вразвалку, Радагаст подходил к волчице, заглядывая на кровавый камень и потянулся к нему лапой, чтобы попробовать на ощупь.
За всю свою жизнь бурый видел не так уж и мало. Он видел, как забирают жизни, используя их во благо себе, другим причиняя немалый вред. Вот и сейчас медведь испугался – не стал ли он убийцей невинного? И сердце его забилось быстрее.

Еще в тот день, когда Ноктюрн открасил шерсть у ее глаза в черный...нет, даже раньше. Тогда, тогда ей, сестре и Джелани встретились две богини и Малек...не-ет, еще раньше на несколько месяцев. Тогда, когда ей в лощине явился призрак Станнума — да, тогда она и перестала воспринимать метаморфозы мира как диковинку. Сколько времени назад это было...всего год, может и меньше, но он показался десятками лет. Многое было закрыто на замок и успешно забыто, либо задавлено, и любые попытки прошлого выбраться наружу волчица пресекала.
Заглядываясь пламенем от оникса, Лайтер краем глаза приметила происходящее рядом. Ошибкой было предположить отсутствие у альфы эмоций в этот момент, ровно как и быть уверенным в том, что в ней играла буря.
Захлопали невидимые крылья, поднявшийся ветер пронесся через переходы, но лишь когда кристалл засветился алым можно было судить об успешном (или еще нет?) действии.
Свет не был приятным. Воздух словно стал липким и теплым, пропитался азартом битвы. В ушах звонко отозвались слова ее состайницы, вернувшейся из Леса: «Плод раздора...Если сады окрасит багрянец, никто не будет рад, кроме бога войны... Не выбирай красный цвет, когда придет время! »
«Невозможно...Карнифекс не мог быть первородным! Либо он действительно оказался пажом Варги».
- Карнифекс служил богу Войны, - повернула мастерица голову к медведю, не разворачивая корпус, - взамен за раздор получая бессмертие и силу. Убить его нельзя, но...можно забрать душу, как это делали сихи. Кристалл оникса это сделал, и теперь бессмертие будет передано Великому Древо, - небольшая пауза для осмысления ее слов, - Радагаст, сбрось тело пленного в Пасть Калахиры, - «идти за мной следом будет самоубийством»- Фрид...помоги мне собрать стаю. Скажи всем, кого встретишь, чтобы шли на мой вой к святилищу Арашу, - с этими словами они подобрала с земли кристалл, - Я завершу начатое.
Глубоко вздохнув, она легким бегом направилась к южным пещерам. Там недалеко до зарослей, но силы стоит расходовать лишь только добравшись до реки — ей придется обогнать кусачие тени.

Лайтер говорила странные слова. Фрид вдруг стал понимать истинное значение альфы. Она даже не просто сильная духом волчица, которая ведёт за собой всю стаю, внушает уважение и страх. Она знает то, что неведомо никому. Она обладает невероятной силой. Она справляется со всем, с чем сталкивает её судьба. Шерсть на загривке зашевелилась. Волчонок заставил себя выглядеть подобающе, когда Лайтер обратилась к нему с просьбой. Он не совсем понимал, о каком святилище говорит вожак, ведь малыш лишь недавно вступил в Орден, но был готов исполнить любую волю волчицы. Слова Радагаста совсем сбили с толку щенка. Он и за ним бы последовал верно и просто, как самый настоящий ребёнок.
– Разве есть места, страшнее этого? – испугался малыш. Он непонимающе захлопал глазами, взглядом провожая медведя до выхода, куда тот направился с уродливыми останками. Когда огромный друг обернулся, что кареглазый вернулся в реальность и сорвался места, царапая когтями камень пещеры. Ему хотелось покинуть это страшное место, куда он пришёл по своей воле, а сейчас сам удивлялся этому своему порыву. Теперь он знал, что направляется в местечко похуже, но нарисовать его у себя в голове не мог, считал это невозможным. В глубине души Фрид впервые осознал, что Радагаст не просто медведь, и не просто друг. Этот богатырь сейчас делал то, что было бы, мягко говоря, неприятно делать никому из всех живых существ. Но делал он это молча, с чувством собственного достоинства. Волчонок впервые взглянул на мир глубже, чем обычно.
– Но он опять со мной, – подумал белоснежный, благодарно прижимаясь в лапе друга. – Он был со мной тогда, и сейчас я сопровождаю его.
Приятно было осознавать, что их бурого и самого себя получается отличная команда. Разумеется, исполин не сможет справиться с заданием без своего маленького дружка. А тот будто бы придавал сил, внушал медведю храбрость. Такие думы успокаивают. Рождают надежду.
Фрид немного обогнал Радагаста и теперь, не заслоняемым мощной фигурой, чувствовал, как изменился ветер. Холодает. Но будто бы откуда-то издалека. Волчонок не помнил уже прежний дом, только отдельными образами, но помнил свежий ветер, а не этот стоячий воздух, жалко гоняемый туда-сюда какими-то потусторонними силами. Малец то и дело обгонял компаньона, но когда не знал, куда идти дальше, останавливался и нетерпеливо дожидался медлительного и сонного зверя.

Пасть Калахиры

Отредактировано Фрид (2014-03-29 23:13:14)