Ветер крепчал, сбивая снег с горных подножий. Целые волны снежной пыли обдавали разговорившихся животных, и утихать стихия, очевидно, не собиралась. Вдруг трещина прошила одну из верхушек гор Предка, так что весь снег с нее гигантским облаком слетел, гонимый ветром, и такие же снежные громады начали неохотно сползать с вершин, постепенно набирая скорость.
Рысь ухмыльнулась в сторону Гор.
- А и люди, когда ловят птиц и рыбу, сначала их прикармливают. - произнес зверек, приближаясь к темношкурой.
- Ты живешь сейчас. А до того - жила? Так что надеешься на жизнь после? Ваша сила без тела это пламя без воздуха, но и духи, беснующиеся все манят живые тела на свой огонек, дабы тело забрать, а дух-то сломать. Но ты непобедима.  - рысь замолчала, потому что шум сползающего снега ее заглушал. Но тише не становилось, пришлось зверку орать волчице на самое ухо
- Потому что тот, кто тебя ведет, уже затянул петлю на шее. Но сказка не об этом. Идем!
Рысь повернулась прямо к надвигающимся на них снежным пластам, выглядевшими, как невероятно огромное цунами.
- И потому вы здесь.
За секунду до того, как снесет небольшой лесок на склоне и нижеследующую долину, оставив обглоданные стволы под многометровым снежным слоем, два зверя исчезли с поля брани стихий.
И очутились в темноте.
Темнота была густа, так что дыхание собственное - раздавалось будто из множества тоннелей впереди, а не изнутри. И слов не было слышно, ни звука, кроме этого дыхания.
Так было некоторое время, а потом где-то блеснул свет. Свет отражался и от глаз рыси, которая сидела рядом и смотрела на волчицу. Стены - заледеневшие глыбы - пещеры наливались голубоватым сиянием, по мере того, как свет приближался из дальних коридоров. Вот, уже почти вся правая сторона небольшого заледеневшего зала, в котором оказались путники, искрится от света. Секунду спустя в зал попал светящийся шарик - небольших размеров, и на самом деле бесформенный. Ровным было только свечение его, а контуров летающего "нечто" разглядеть не удавалось.
Зато теперь можно осмотреться.
Небольшая пещера, сплошь состоявшая из льда - местами синеватого, шершавого, а местами как бы отшлифованного и прозрачного - была полукруглой, с одним широким проходом в целую сеть узеньких коридоров. Стены за спиной волчицы состояли из прозрачнейшего льда, в котором застыла... панорама.
Там же, в этой, похожей на витрину, стене немыслимой толщины, на некотором расстоянии от рыси и волчицы, застыли двое волков-путников. Изображенные неимоверные усилия, с которыми они двигались вперед, выдавали в волках вполне обычных зверей, некогда живших собственной жизнью. По крайней мере, на картину это не было похоже.
Прежде чем замереть в своих потугах добраться до некой цели, волки, очевидно, боролись с сильным ветром. Шерсть на них была взлохмачена, морды озлоблены, а из горла, казалось, вот-вот вырвутся подбадривающие друг друга выкрики. Позади них, на сколько хватало света от местного светильника, роились снежинки. Еще дальше видно было очертания чего-то еще, массивного, но свет не мог достичь их сквозь толщу льда. Создавалось ощущение, что стихия по своему капризу нашла себе игрушек на просторах Острова, накрыла их колпаком и поместила сюда, а волки, оказавшиеся не в то время и не в том месте, до сих пор ждут освобождения.

СЕЗОН ОКОНЧЕН.

Никакой туман, никакой пожар не мог добраться до этого места. Здесь действовали другие законы, воздух, разряженный высотой и температурой, сдавливал легкие и дарил чистый кислород одновременно. К горе Предков приходили за помощью, здесь, на самой вершине, камни пронзали небо и открывали высший мир, где идеи и страхи лежат прямо перед смертными - главное не ошибиться с выбором.
Кто об этом знает лучше, чем та волчица, что сейчас шла со склона, с любовью оглядывая белоснежный пейзаж. Шрамы не исчезли с ее тела, перечерчивая в хаотичном порядке светлую шкуру, ухо оставалось оторванным, лишь черный браслет да полоса на спине вернулись к ней, как знак неискупимого греха Пса. Энорабия вполне сошла бы за простого воина, если не бестелесность. Призрак, уже напрочь не желающий занимать должность пассивного наблюдателя, рвался обратно, в реальность. Столько всего хотелось сделать!
- А знаешь, здесь было мое второе рождение, - воодушевленно обратилась она к Хэттер, смотря наверх, - Антей сбросил меня с вершины, не пустил своего безумного брата ко мне, и в новой жизни исцелил тело и рассудок.
Боль была видна в ее чистых бирюзовых глазах, и гнев. Это место не должно принадлежать почитателям Шитахи, здесь мир для первородных, много тайн содержат в себе перевалы.
- Здесь покоится мое тело, а также вещи древней стаи, - экскурсовод приблизилась к молодой волчице, оглядывая ее тело и убеждаясь в отсутствии физических повреждений, - и я не позволю расхищать святыни, - спокойный голос заострился, загрубел. Не к ней было обращено  негодование - к Заблудшим.

- Сотворить жизнь могло только три божества, и Калахиры среди них нет. Жизнь - искра, священная искра, она, как свет и тьма, как кровь и дух, не поддается воле и пониманию стихий. Понятия не имею, во что превратился бы мир, будь каждый способен сотворить дух жизни, - отозвалась рысь, и кивнула духу - Энорабии.

Что движет кровью? Сердце? Так и сердце движимо кровью и без нее ничто. Дух сознания в голове смертных и вечных созданий движет телом, в теле движется кровь, вне подчинения духу сознания. А свет и тьма это то, что производит каждый поступок. Нет, солнечный свет не таков, солнечный свет это свет горения, а не жизни. Четыре и пять. Божественное и стихийное.

Впереди ждет путь. На пути есть одна преграда. В конце пути - всё. Мир не лежит во власти одного. Один не в силах изменить мир. Белка в колесе вращает колесо, но предел ее скорости все равно не окажет влияния на мир вне стен коробки. Много белок, много коробок, а мир вмещает их и сверх того. Мир вмещает всё.
Но так думал Арклит, потому что он всегда был духом и не чувствовал близость смерти, боль, опустошение. Сейчас - начал. Он понял суть смертного существа. У смертного, как у бедного ребенка человеческого, есть всего одна игрушка: жизнь. И воинственно размахивать ею, рискуя сломать о ближайшую стену, смертный не готов. Но он не думает о тех, кто лишился жизни не прожив и дня. Если бы жизнь это всё, что было бы, то какой в ней смысл, при возможности потерять ее от нелепого случая. Но вот этого как раз никак не пояснить доходчиво.
Поэтому одному из самых могущественных хранителей, одному из шестнадцати, тому, которому доверили хранить место гибели Арашу в покое, сейчас было не по себе. Он был свободен от страхов, жил как дух, мог видеть сны ледяных пустынь и ни разу не повторившуюся в точности игру света в галереях предков, смотреть за снежными просторами, перемещаясь за одно мгновение в любую их точку и теперь соприкоснулся с тем, что назвал словом, похожим на "жадину". Жадность к жизни и к свободе над своим "я". Дух трепетал. Каково же это - быть живым, смертным?
Путники идут в гору. Арклиту пришлось пойти своим ходом после отказа Энорабии. Странный дух считает, что несет в себе груз божества войны. Арклит бы стер ее из существующих, дабы она обрела упокоение, но сейчас цели были другие. Он уже не имеет здесь никакой власти.
Они шли как бы по огромной винтовой лестнице - вдоль склона, все выше. Ветер не шумит, но снег стоит плотной стеной. Разлетается мелкими клочками прямо из-под лап. Перед рысью снега рассыпаются во все стороны. Снег хранил ровную и твердую ледяную кромку, на которой узорами расписаны многие картины: леса и поля, волчья охота, вой на луну - и все это переходило из одной картины в другую, без стыков, без явной смены сюжета. Плавные линии художника-волшебника ни разу не стали частью нечеткого, неудавшегося рисунка. Но все это было выполнено как резьбой, без цвета, на мягком голубоватом фоне, как и подобает для ледяных глыб.
Дорога вела между сложных горных цепей, изворачиваясь как змейка. Путники держались склона самой большой горы до тех пор, пока их взору не открылось Северное море, - на это обратила внимание рысь.

- Вон, черная гладь. Это северные воды. Они не замерзают из-за теплого подводного течения. Там вообще не очень холодно. А еще там есть остров. У него совсем нет названия. Его иначе как с этой горы, не увидишь, потому что дальше на восток побережье уткнулось в сложную горную гряду и к морю оттуда со стороны Острова не добраться.
На том острове есть камень. Он отражает все как лед, только не прозрачен. Духи зовут его "зеркалом". Если в него посмотришь, то увидишь себя, но не такую, какую привыкла видеть. Я видел, кто я. - самозабвенно рассказывал Арклит, про себя отмечая, до чего же, оказывается, интересно что-то рассказывать.
- Может, ты когда-нибудь заглянешь.

Вход в пещеры располагался с северной части горы, самой труднодоступной. Но этот вход не был у самой верхушки, как могло бы показаться. Тут было невысоко. У входа росли деревья...хотя лучше сказать, что они просто там стояли. Вряд ли дерево из чистого льда может расти. Звон от забавных синеватых листьев отдавался в пещерах мелодичным звоном.
В самих пещерах у входа было темно, пока глаза не привыкли. Тут совершенно никакого запаха не чувствовалось. И звуков из пещер не доносилось. Первые пять минут.
- ...Песня, которая согреет мир. Мир все равно не поверит, что его согрели. Как будто не ему мы эту песенку пели. Мы-то голодные, продрогшие звери. Нам не понять красоты соловьиной трели. Мир так плохо думал о нас, неужели? А не его ли холодные и злые метели? А не от него ли птицы на юг улетели? Мир-мир. Мир - миру. Мы бы спели...
- это даже не звуки голосов. Это перезвон ледяных листочков на ветру складывался в слова.
- А вот отсюда заканчивается "правда" или "ложь", - сказала рысь, - Здесь есть только ты и Мир. Мир в себя вмещает всё. Он тебя чувствует. Ну...спроси что-нибудь у Него. Так будет проще понять. Ты почувствуешь. Говори с ним как хотела бы говорить с родными, и он поможет... Понять. Ты здесь? - рявкнул Арклит последние два слова в бесконечную цепь лабиринтов в горе. Эхо по ним гулко прокатилось и вернулось через другой тоннель.
В ответ на приветствие Арклита стены изнутри покрылись свечением. Те, которые были "столбами", отделявшими многочисленные переходы, светились изнутри, выдавая огромную толщу прозрачного льда. Потолок пещеры и массивные несущие стены занялись светом едва-едва, по большей части оставаясь темно-синими. Кое-где трещинки в стенах выдавали себя лазурным сиянием.
Свечение было не единственной реакцией пещер. Перед лапами Арклита пол покрылся трещинами, с хрустом вырисовывая контур летящего орла. Каждая трещинка тоже светилась, так что этот орел на фоне темного пола был подобен жар-птице.
- Птичка. Я люблю птичек. Просто они здесь почти не выживают и я могу их годами не видеть. Но я очень люблю птичек. Он это знает.   - промурлыкал Арклит и поскреб лапой силуэт орла на полу.

Арклит захохотал. Расчихался, стал тяжело дышать. Признаки исчерпавшейся силы, старости. Но когда он заговорил, оказалось, что пребывает в прекрасном расположении духа.
- Да-да. Ты можешь задавать вопросы. Я, похоже, не понял вас до конца. Не знаю, какие чувства нужно испытывать, когда видишь самых родных волков на свете, но уверен, что сам не стал бы засыпать их вопросами, а зарылся бы в их теплую шерсть, которую так долго не чуял.
Пещера стала преображаться, а Арклит со звонким смехом продолжал:
- Впрочем, Мир ответит. Здесь крупные поступки могут ничего не значить, а мелкие, незначительные - вершить судьбы всех живых.
Появилась возможность наглядно увидеть, какое обилие льда здесь. Это, оказывается, не одна пещера, не одна галерея, не какой-то исключительно редкий аномальный лабиринт. Вся гора целиком, сверху донизу, представляла собой нагромождение слоев льда разной прозрачности и крепости, а внутри, на несколько ярусов ниже, размещался источник света, который зажигал лед многочисленными искрами. Если ему было угодно. Зрелище походило на новогоднюю гирлянду, только в вариациях с синим цветом.
То лазурный, то бирюзовый, то голубоватый свет превращали воображаемое множество лабиринтов в целую кинокартину, и Арклит вздохнул:
- Пути. Лабиринты это Пути. Идущий одним путем в жизни не видит идущего другим путем. А здесь каждый видит каждого, поэтому здесь вмещен Мир.
Пол стал скользким. Свет резко потух, скрыв множество ярусов внизу и вверху, показавшихся на мгновение. Воздух подул со входа, воздух подул с ураганной силой, сметая и Арклита и Хэттер. Они, барахтаясь по скользким, гладким тоннелям, несутся в неизвестность.
Стена, матовая, как экран. Загораются две синие звездочки. А, это не стена, это толща прозрачнейшего льда, простирающегося вперед на много метров. Там, словно вмерзшие навеки, маячат фигуры.
- Скажи. Тебе когда-нибудь хотелось кого-то поводить за нос? Подшутить? - спросила одна из них, худощавая, долговязая.
- Чего? Подшутить? Убить проще, - ответила другая, пониже, но коренастая, крепко сбитая.
- Ничего не делать еще проще, так давай ничего не делать, мой бестолковый брат?
- Ну, давай.
- ...Нда. И с таким мне еще вечность жить. Тебе плевать, кто что думает. Думать это не твое.
- А ты долго думал, я смотрю, чтобы напомнить мне, что я тот, кем являюсь несколько тысяч лет?
- Тебе никогда не хотелось заставить двух существ иметь разное мнение об одной и той же вещи?
- Зачем? Проще их убить.
- Твоя простота не знает границ, Варга, - утомившись, закончил разговор долговязый. Фигуры исчезли.
Арклит шумно вздохнул.
- Это, кажется, ответ на твой самый первый вопрос. "Твоя простота не знает границ", хехех - промурлыкала рысь.
Во льдах, на приличном расстоянии от "зрителей" что-то сверкнуло. Рысь затихла.
Тусклый свет прояснял очертания помещений впереди. На стенах там была резьба, изображавшая множество волков. Глаза привыкают к темноте. Посреди помещений стоит какая-то затемненная фигура, громадная, почти до потолка. Свет озаряет морду: это статуя, изображающая дремлющую волчицу. Выражение морды так выполнено, чтобы у наблюдателя не осталось сомнений, что статуя спит.
У подножия статуи, низко склонив голову, сидит волчица. Кажется, настоящая, живая. Она смотрит в пол. Становится светлее, сам пол освещается синеватым огнем от многочисленных желобов, по которым что-то начало течь...фосфорицирующее, вязкое.
Таинственное зрелище прерывается внезапной трещиной, разрезавшей "экран" пополам. Тусклый свет совсем исчез, снова темно. Слышится шумный вздох. "Все".
Рысь склонила голову. "Забери мою силу. Пусть тебе останется немного". Странное создание шагнуло прямо в толщу льда. Попав внутрь, в два раза увеличилось в размерах и сбросило с себя шкуру "рыси". От Арклита исходил мягкий синий свет, с различимыми светящимися частицами, разлетающимися в разные стороны. Как будто это статуя из песка, которую обдувает ветер.
Арклит шагал дальше и таял. Удаляющийся силуэт сильно походил на волчий.
- Спрашивала, что я увидел? Я увидел слепого орленка, - донесся голос издалека. Трещина в ледяной поверхности затянулась, как зажившая рана. У Хэттер перехватило дыхание. Ей казалось, что тепло жизни оставляет тело.  Глаза были вроде раскрыты, а изображение в голове не менялось. Даже если потрясти головой, даже если закрыть глаза. Все зависло, лед заковал крепко все движения путников, превратив их в последние движения для будущих "туристов".
Хотя это только так казалось. Хэттер не сразу поняла, что видит, на что смотрит. Ощущение собственного тела понемногу возвращалось. Перед глазами Саммер, стоящая посреди болота, и от ее шерсти исходили языки пламени, сыпались искры, отражаясь в глазах незнакомцев, преисполненных благоговения. Потом какие-то степи, где сгрудилась кучка волков, окутанных желтоватым туманом. Потом подземелья, чехарда картинок, сменявших друг друга, морды неузнаваемы, места слились в сплошное месиво красок. Невидимая кисть сжалилась над волчьим мозгом и затерла все несколькими мазками серой краски.
Хэттер смотрит на какой-то пьедестал, в небольшой круглой пещере с четырьмя входами-арками. В "пьедестал" вмерз стеклянный шарик. В нем отражалась Хэттер. В пещерке было довольно светло - сюда попадал свет извне. Кажется, это башенка в самой верхушке горы. Тут действительно прохладно. Нет ни намека на то, куда подевался происходивший пару минут назад треш.

- Да, я слушаю тебя, дочь моя. Темное пятно, если ты про пещеру, это фрагмент святилища Форастеро, возведенный Кидолем, если я тебя так понял. Форастеро же - сон в твоей голове по ночам, а Кидолем - та, которая приводит твой сон к тебе, - произнес, запоминаясь мягким баритоном, чей-то голос. Сам обладатель этого голоса так же появился в пещере, но не войдя ни через одну из арок. Будто он всегда тут был.
Это был огромный, метровый волк исключительно белого окраса. Белым был у него и нос, и, если пофантазировать, глаза - но те были закрыты повязкой из черной ткани. Повязка на затылке завязана в крепкий узел, а две короткие ленточки свисали, словно маленькие косички. Его дыхания, запаха - не слышно, перемещение не улавливается взглядом. Странный волк мог во мгновение ока побывать в разных концах пещеры и вернуться к ее центру, не делая особых усилий.
Ленточка, закрывавшая глаза волка, была не безупречно черной. Кое-где она протерлась и несколько шерстинок выступали из прорех. Кое-где на ней была запекшаяся кровь.
- Ты пришла за моим духом, дитя. Пусть так. Я рад тебя чувствовать в моей обители. Тревогу чую. Утомленное духовным грузом тело. То, что ты видишь меня, означает много важных вещей для далеких племен, играет роль в судьбах многих существ по всему острову, но тебе это не хочется слушать, потому что голова битком набита тревожными мыслями, отчасти гневом, отчасти недовольством, - волк очутился прямо рядом с Хэттер, носом касаясь ее левого уха.
- Извини, что так вышло. Давай я облегчу твою ношу? - раздался шепот, стеклянный шарик почернел. Вокруг горы Предка в этот момент образовалось завихрение, страшная снежная буря поднялась.
Хэттер вынужденно выдохнула, рефлекторно. Что-то вытянуло воздух из ее легких. От этого выдоха шерсть белого волка растрепалась. Белесая дымка, носясь по пещере и поднимая кристаллическую пыль в воздух, замерла над почерневшим куполом.
- Не думай, что я отнял. Мы поговорим об этом, но нужно чтобы ты знала: духовная сила бесполезна, когда она в тягость. Верну, если захочешь. Не хочется, чтобы во время разговора тебя что-то отягощало, хотя мысли о семье и долге все равно остались грузом.
Белый волк говорил уже из другого конца пещеры. Мерный голос убаюкивал. Шума ветра не было слышно. Белесая дымка над черным стеклянным шаром приняла форму орла, распростершего свои громадные крылья.
- Ты видишь самое несчастное из всех творений, когда-либо дышавших. Посмотри на меня. Я погубил все. - сказал зверь, вытянувшись в полный рост. Его скулы сведены судорогой. Мощная грудь, огромные лапы кажутся дряхлыми и дрожащими. Но от волка веет древним величием, как будто он один из предков волчьего рода.
Черный шарик мигнул. Над ним появился Остров, узнаваемый по очертаниями гор: дымящейся драконьей горе, насаждениям скал на нижней темнолунской гряде, одинокий горделивый пик горы Предка. В долинах же застелился желтоватый ядовитый туман. Чуть дальше, в океане, покачиваясь на волнах, стоит человеческая посудина-корабль, с первого взгляда типичный лайнер, а на деле дряхлый полу-прозрачный парусник. Там, на капитанском мостике, стоит некий человек и улыбается - шарик приближает его лицо, но лицо оказывается в маскарадной маске. Потом шарик снова показывает остров, гораздо мельче. Вокруг острова волочится по часовой стрелке густая белая масса. При должном отдалении от этого зрелища становится видно, что это - гигантские "перья". К ней несется какой-то быстрый серый корабль с красной тряпкой с желтыми точками на самой большой трубе. Едва касаясь одной стенки "перьев", он оказывается по другую сторону острова, уже на полном ходу удаляясь от него.
Потом шарик показал дымящуюся гору. Над ней было черное облако вбиравшее в себя дым. Кроме того, к нему вело сотни, тысячи ниточек, десятки тысяч серых ниточек из долины, которую жители Острова называют долиной Теней. Когда Хэттер взглянет на это черное облако, у нее в глазах померкнет. В голове вдруг послышатся крики. В голове у нее на глазах обрушатся родные пещеры подземелья, пожары охватят леса, волки рассыплются, как Арклит, на песок и исчезнут в этом большом черном облаке.
- Это называется "синедрион" у нас.  - заметив, что Хэттер под влиянием видений, подметил белый волк, но тут же умолк. Он не хотел говорить много.
Тем временем шарик показывал спящих волков. Некоторые ворочались с бока на бок, некоторые лежали тихо.
- Мама, а почему мне больше не снятся сны?
- Сны ушли, сынок. Заснешь и без них.
Шарик стал черным. Пол в пещере треснул. Волк громко вздохнул. Впервые вздохнул.