Мотаро не особо любил вникать в историю мироздания, для него были чужды рассказы о том, что кто-то когда-то, устав от гнёта и тирании восстал и сверг неугодную власть. Это было неинтересно и вызывало много сомнений. Сейчас же Аспид не перебивал, его увлекало то, что говорил голос внутри него. Ранее, на Старом острове, он получал информацию о богах и прочих мистических штучках, но сталкиваться самолично ни с кем и ни с чем ещё не приходилось молодому волку. Однако только что он сам стал не только свидетелем, но и непосредственным участником перемещения блуждающей души в собственное тело. Через боль, неописуемую агонию и разливающийся по телу дикий огонь, но он смог. Выстоял, вытерпел.

Пояснение о том, что становится с душой, когда тело погибает, оказалось для хищника таким открытием, что тот на время оставил свои недобрые помыслы относительно вынужденного соседства с какой-то сущностью. Пусть сейчас он находился один, но каждой клеточкой ощущал этот строгий взгляд внимательных глаз цвета багряной крови. Самец никогда не задумывался о том, что может стать с душой после смерти, равно как и о смерти в принципе, особенно о собственной. Да, он лишал жизни. Порой из-за своей мстительной натуры, порой из-за поручений, данных сверху. Причин было много, но вопрос - "а что дальше будет с духом?" - не появлялся даже на горизонте потенциальных мыслей. Станет ли дымчато-серый зверь теперь по другому относиться к чьей-то жизни? Вряд ли. Или точнее, определённо нет. Иначе, как минимум, можно сдохнуть с голоду.

Помимо размышлений о ценности жизни Мотаро прежде не приходилось настолько концентрироваться на собственных внутренних ощущениях. Несмотря на пережитое, он чувствовал себя превосходно, молодая кровь кипела от решительности и какого-то боевого настроя. Но разобраться с этим ещё будет время, а сейчас Аспид внимал словам безымянного собеседника внутри. "Значит, Коджо и Ансар..." Повторял услышанные имена Варвар. Новые Божества, понимание иного устройства всего сущего заполняли голову. Волк улавливал все нотки, малейшее изменение в голосе, чему не могла помешать даже разъярённая непогода. Единственное - намокала шкура, становясь тяжелее от воды, но отвлекаться на подобные мелочи в данной ситуации глупо. Духу явно не нравилось говорить о богах, которые могут распоряжаться душами. Несложно было догадаться, почему. "Хммм... Быть поглощённым или впасть в вечную кому. Ни то, ни другое", решил для себя Змееуст, будучи уверенным, что такие мысли точно не утаятся от сущности.

Варвар понял, чего хочет дух. Он отметил и то, что он обратился к своему носителю по имени. Возможно в иной ситуации Мотаро рассмеялся бы говорившему в морду, но не сейчас. Хищник осознал, что такое вполне реализуемо, пусть и не в самые короткие сроки. Хоть зверь и не грезил о великой силе, но ради убеждения в решительных намерениях может понадобиться нечто серьёзное.

Теперь дело было за Пожирателем. Самец готов помочь тому, над чьим именем сейчас размышляет, тому, кто вознамерился потеснить здешний Пантеон богов, чтобы занять своё место в нём. Однако в этом он видел непременную выгоду и для себя, иначе зачем вообще напрягаться в возведении алтаря, а в поиске последователей - уж подавно. Но поток мыслей оказался прерван крупной каплей и очередным раскатом грома, что грянул, казалось, где-то совсем близко. Хищник вспомнил, на кой чёрт он вообще пошёл по этому месту, измазывая лапы грязью под тёплым дождём тропиков. "Стая", короткое слово, сродни удару молнии. Дымчато-серый никоим образом не собирался отрекаться от соплеменников, но толку от него на данный момент не будет никакого, особенно когда их взяли в плен. Тем не менее, поговорить о стае время ещё представится.

- Дать тебе имя, дух, - мыслительный процесс вновь запущен. Слегка качнувшись, Мотаро поднялся с насиженного места и, взмахнув лобастой головой, от всей души отряхнулся. Даже ощутил в конце действа небывалую лёгкость после того, как с него слетели капли небесной влаги. Шерстинки встали иголками по всему телу, но это было ненадолго, ведь ливень и не думал прекращаться. Молодой волк двинулся, пока не совсем понимая, куда надо идти, ведь в голове переплетались имена, сложения букв, их звучание. Об этом говорили и немного сведённые брови, и немного безучастный взгляд льдисто-голубых глаз, который не фокусировался ни на чём и был уставлен в пустоту. Дымчато-серый бормотал что-то бессвязное и непонятное даже для себя, пока... - Анхур. Я назову тебя Анхур. Это звучит загадочно и величественно, особенно на фоне всяких Ансаров и Кодж... Коджей... В общем, ты меня понял, - лёгкая усмешка слетела с влажных губ. - Деталями займемся позже. Не знаю, как глубоко смог забраться в мои мысли и память ты, но я искал своих состайников. Их, как я понял из болтовни мартышек, пленили... Древние, кажется, их называют. Когда ты станешь сильнее, а если свезёт, и раньше, нам нужно с ними встретиться. Они умеют добиваться своего, и в целом они тебе понравятся.

Аспид говорил легко, как с давним товарищем, которого знает много лет и доверяет ему всё. Пока неизвестно, как сложится судьба молодого Пожирателя и того, с кем он делит собственное тело.

- Что ж, Анхур, - хищник обратился к существу по данному имени, из-за чего по телу разлилась приятная теплота, - рассказывай, где лежит твоё тело, и придумаем, как и какой алтарь можно сделать, - Варвар с роду не видел никаких алтарей богов у себя дома, но это нисколько не умоляло его настрой. Им ещё столько предстояло обсудить.

Отредактировано Мотаро (2021-03-18 14:58:07)

Сезон «Моровое поветрие»
2 октября 188 года

Кажется зла в этом мире гораздо
Больше, чем добра, но дико заразна
Жестокость, агрессия, ненависть, гнев.
Порождая одержимость, мир, осатанев,
Не ищет божьих проявлений, их - нет.
И нет справедливости и конца бед!

Sagath – Вызывай экзорциста.

Вкус обретённой свободы не был таким сладким, каким мог казаться, пока Пожиратели гнили заживо в пленении тех, чьих имён даже не довелось узнать. Айджи не соврал - один из подаренных кристаллов позволил переместиться с руин, а другой - принять Сунгату истинную форму, встав на родные четыре лапы, обретя утерянную силу. Но на этом хорошие новости, пожалуй, заканчивались. Что-то изменилось с тех пор, как волки оказались захвачены. В воздухе витало что-то неприятное. Тринити был готов поклясться - повсюду веяло мертвечиной. Едкий запах, который, учуяв однажды, никогда больше не забудешь и не спутаешь ни с чьим другим. Он въедается в шкуру, пробирается в ноздри. Вот только Нити стал ловить себя на мысли, что этот аромат - не больше, чем очередная иллюзия. Миражи стали преследовать теперь не только самого одноглазого волка, но и его соплеменников. Однако странности заключались и в ином. И перечислять их - дело весьма неоднозначное, ведь саму жизнь обожжённого лесным пожаром уже в пору назвать чем-то неестественным и ненормальным.

Тем не менее, лишний раз задумываться о том, как должно быть, а как нет, не имело смысла. Одноглазый Вран, если его ещё можно было так называть, двигался дальше со своими спутниками, пусть никто из них не до конца понимал, что они искали. Этот день подходил к концу, изредка моросил дождь, попадая прохладной влагой на клочки серой шерсти и обугленную кожу уродливого хищника. Блуждая, звери вышли к водоёму. "Мотаро?!" Вдруг пронеслось в голове. Казалось, лёгкий, едва уловимый, шлейф знакомого запаха присутствовал где-то в этом месте. А может из-за желания отыскать кого-то ещё разум, который и без того был покалечен и искажён, решил сыграть злую шутку. Безымянный Бог молчал. Он мог лишь отстранённо наблюдать за тем, как его подопечный сходил с ума.

- Тринити думает, нужно немного отдохнуть, - Грешник сбавил темп и остановился. Голова, что была опущена на уровень спины, повернулась в сторону Сутулого. - Ты не возражаешь, Сунгат?

Сейчас их было двое. Ламия осталась во временном убежище, сетуя на не очень хорошее самочувствие. Помешанному очень хотелось остаться с ней, но у него не было выбора. Он должен найти место, которое действительно будет безопасно для него, Сунгата и Ламии. Место, куда они смогут вернуться, без страха вновь оказаться захваченными и пленёнными. Одноухий хищник очень благодарен Змееусту за его поддержку, за то, что он рядом, несмотря на скверный характер искусанного пламенем изувера. За это время они действительно стали близки. Невзирая на собственное состояние, Нити готов защищать того, кто в каком-то смысле заменил ему давно потерянного брата.

Зверь обернулся к воде, зеркальную гладь которой тревожили капли дождя, расходясь множеством кругов. Некоторая меланхоличность, исходившая от хищника, нисколько не умоляла его безумия - его истинной натуры, которая толкала вперёд и не позволяла сойти с намеченного пути. В единственном янтарном глазу, как и прежде, полыхала расплавленная магма, норовя поджечь всё, что попадётся на пути.

- Нужно набирать новые силы, объединять истинных безумцев, - после этих слов голова, испещрённая шрамами и ожогами, поднялась, продолжая глядеть куда-то вдаль. Растягивая губы в широкой отвратительной улыбке, волк облизнул показавшиеся зубы и клыки, - Пожиратели не сдохнут в безвестности здесь. Не получилось посеять Хаос и Тьму в полной мере на Старом Острове, значит попробуют здесь. Пусть под другими именами, другими мордами, но здесь наверняка найдутся безумцы, вроде Чужих, жаждущих подмять этот грёбаный мир под себя.

Помешанный осёкся и вновь поглядел на соплеменника. Сунгат действительно вырос, он позволил безумию в себе прорасти и не дать себя поглотить, что дано отнюдь не каждому. Однако одноглазый понимал, что не имеет права звать его с собой, так как прежних Пожирателей, по факту, нет и вовсе теперь.

- Тринити поймёт, если ты не пойдёшь за ним, ты не обязан этого делать. Грешник в принципе не уверен, что выйдет из этой затеи, но иного не остаётся. Либо такой путь, либо возможность коротать остаток дней в какой-нибудь замшелой пещере, ожидая, пока тебя сожрут черви или захватят очередные местные индивиды, - лёгкий и ничего не значащий смешок. Но затем взгляд единственного глаза сосредоточился на Сутулом. Наверное, редко кому доводилось видеть Помешанного настолько серьёзным, - какое бы решение ты не принял, знай, Тринити очень благодарен тебе. - Такие речи давались очень тяжело, но сейчас нужно расставить все точки над "ё". Однако в глубине своего зачерствевшего сердца Нити надеялся, что Сунгат останется рядом.

Мы своё получили сполна... Под килем пол мили до дна.
Наши звезды померкли, и бездна темна. Под килем... Пол мили до дна (с)
А. Мурашов и М. Леонидов - "17 человек на сундук мертвеца"
Мимолётное облегчение разогнали голоса. В этот раз они напоминали чаек, что налетели на бедного Рена, как на труп какой, в котором видели единственное спасение от всепоглощающего голода, и давай клевать! Сначала волк зажмурился, сдержанно мотая головой, но с каждой секундой его действия становились более остервенелыми, агрессивными, резкими. Наконец, он зарычал и стал пятиться назад.

Одного дыхания будет маловато, чтобы победить безумие.
- Сюда - слышал он в стороне.
Но волк туда не поворачивал головы. Нет, он не стал бы таким дураком, не повелся бы на уловки бесовских тварей, что снова вылезли на свет. Сам того не зная, не чувствуя, Рен ходил кругами, пытаясь избавиться от шепота.
Спустя десять минут бесполезных юлений на месте он замер. Волк расставил передние лапы и прекратил рычать. Мгновениями ранее он бы себе уши отгрыз, которыми вслушивался в голос, который звал его. Было бы то безумие, оно бы успокоилось, ведь не получило контроля. А это, как теперь думалось ему, было что-то внешнее.

Рен осмелился приоткрыть глаза и повернуть ухо точно в ту сторону, где некто произносил его имя. Он простоял еще две минуты в нерешительности, пытаясь сосредоточиться на мыслях. Очень важно отличать безумие от всего остального: волк знал, что в моменты недуга он переставал слышать себя. Он произнес: "Итак...". Услышав привычные, сухие и размеренные нотки, он полуприкрытым взором обвёл округу. Над мутной водой проскочило белое пятнышко. Это была чайка, которая осмелилась приблизиться к омуту и даже коснулась его. Волк покачал головой. Вот, глупышка: одно неловкое движение могло промочить ей крылышко, и она бы перестала летать. Ей бы пришлось говорить с водой и узнавать безопасное место на этом широком и неровном побережье.

Меж тем он ощущал легкость, несравнимую ни с чем: ему казалось, что он очутился во сне.
Стоило ему отпустить все тревоги, как сквозь шепот он разобрал голос Саммер.
- Сестра? - полушепотом переспросил он.
Рен распахнул глаза и с удивлением заметил, что эффекта пробуждения не было. Значит, всё это происходило наяву. Уши пошли назад - голос шёл явно из кустов. Теперь не оставалось никаких сомнений, но волк колебался. Он совсем не знал этой земли, и в голову начали лезть жуткие мысли. Например, какое-то существо могло убить его сестру и завладеть её голосом, а потом найти его...

С другой стороны, подумал Рен, зачем кому-то выслеживать именно его или её?
Волк пристальным взглядом изучал кустарник. В нём не мелькали тени, никакого подозрительного свечения не было. Голос ни разу не искажался, и Рен начал думать, что он - часть этой реальности. Только каких усилий ему всё это давалось! Он и игнорировать не смел: спустя столько лет, голос Саммер казался ему лучом, что пробился чудом сквозь чугунные облака и проливал ему свет на непростой путь. Значит ли это, что они были связаны иными силами? Волк усмехнулся. Конечно, нет! Пророчество тут было не при чем. Чтобы развеять мысли об этом, он решил проверить источник звука. Он стал приближаться к кустарнику.

Рен ступал осторожно. Он вслушивался в каждое дуновение ветра. Стоило порывам спуститься на землю, всколыхнуть листья да пыль, он замечал блики. Что это там мерцало? Явно оно не походило ни на глаза, ни на клыки, и любопытство, подогреваемое храбростью, только увеличивалось. Правда, в какой-то момент волк остановился. Блики не могли быть синими! Только белыми. Он затаил дыхание и наклонил голову. Дальше ему не хотелось идти, что-то уж слишком подозрительное сияние разрывало полумрак. Оно будто рвалось к нему, а голос сестры подавлял чувство самосохранения.

Волк был ошарашен, чертами - сбит с толку.
Ему очень хотелось отбросить прочь свои страхи да предрассудки, но жить - конечно, больше. На старом Острове существовали разные артефакты, да и годы, проведенные у Пожирателей смерти, научили его подозрительности. Не каждая мерцающая штучка несла благие намерения, и даже на этом, новом и неизведанном острове могли быть такие же ловцы слабаков, глупцов и потенциальных жертв. А Рен себя таковым не считал. Он решил выждать какое-то время, чтобы удостовериться, что за этим никто не стоял.

Чайка больше не прилетала. Шум листвы околдовал Рена: всё сделалось снова таким причудливым, приятно-таинственным, манящим, нейтральным, как в чудесном сне. И кто-то размеренно повествовал о нём, отрекшимся от Пророчества, но возжелавшем объединения после долгого разрыва.
Волк оборвал этот бред тем, что понял одну из своих ошибок: он не должен был так обходиться с Саммер и остальными. Он не должен был уходить и оставлять любящую семью позади. Но... Он был им не нужен. Они не понимали его. Да что бы им НА САМОМ ДЕЛЕ дало бы это Пророчество? Ничего.

Рен представил, как перед ним сидели все: Авали, Эмир, Хэттер, Саммер, Агриэль. Они бы смотрели на него тревожно, чертами - умоляюще. Он не верил в Пророчество, а они считали единство тем, что "всем нужно". Но гордый орлан, вроде этого серого волка, названного в честь деда, считал иное. Раз уж был Дар, то именно они могли им распоряжаться. А если способности - ниточки, за которые дергали духи, покрытые пылью да смертной скукой, то в них не было никакого смысла. Ублажать каких-то невидимых существ ему не хотелось. Он не поддерживал семью в этом, да и, к тому же, после его непринятия и сестра, и брат отгородились от него. Неужто любовь - потакание интересам чужих? Значит, её нет на свете...

- Рен! - позвала его Саммер.
Рен совершил глубокий вдох и кивнул. Пока он мусолил нелюбимую тему с Пророчеством, то от его янтарных глаз не ушло спокойствие окружающего мира: ни ящерки, ни чайки - никто не боялся, пока свечение мерцало. Они не обращали внимания ровным счетом ни на что, даже на Рена. Он успокоился и заверил себя, что опасности не было.
- Интересно - пробурчал про себя волк, вставая с места.
По мере приближения, голос сестры исчезал, растворяясь в шуме. Он напоминал говор сотни лиственных деревьев и закладывал уши так, что волк сморщился. Однако, никакой боли волк не ощутил. Это - хороший знак. Это - не безумие, которое раскалывало сознание пополам. Да, было неприятно, но не настолько, чтобы лапы отказывали.

Волк остановился и, наконец, смог разглядеть за свечением очень странную вещь. Она отдавала холодным светом, но не была сосулькой. Она напоминала чистый-чистый лёд, только под ним находилась отнюдь не темная вода, а какой-то редкий камень. Да по краям её обхватывали неизвестные, золотистые тернии. Рен от удивления приоткрыл пасть и хотел что-то сказать вслух. Да так и застыл, глядя недоуменно на сие явление.

Если бы только Рен был в здравом рассудке, то он бы подумал, что его умело гипнотизировала людская штука.
Только он бы знал, что и люди такой пользовались... Но нет.
Он стоял, завороженный не то сиянием, не то тем, как неестественно поднимались вверх капельки росы. Ему показалось, будто он слышит еще звонкий хор. Неужто эти маленькие точки умели петь?
В любом случае, ему оставался всего шаг...
До неизвестности.

И в тоже время Рен прислушивался. Может быть, голос сестры бы повторился? И в тоже время он пытался вглядеться получше в диковинную штуку...

Сезон «Моровое поветрие»
2 октября 188 года

В спину кричали, проклиная...
Души неупокоенные желали возмездия, и скользящий взгляд Сутулого, который вновь обрел уродливый облик, безмолвно отвечал им. В тёмных зрачках теплился мрак: он поглотил не один мир и не одну душу. Тогда, в каменной чаше... Там было много крови. Он чувствовал её, кричащую, алую реку, на собственном языке, и она протекала в мир Ничего. Она тянулась змеей, извивалась, напоминая о том, каким он был раньше...

Очередной порыв всколыхнул литву, и та угрожающе зашипела. Но Сунгат и ухом не повел - он итак знал, что мир стал казаться ему более враждебным. Он слышал рядом с собой Тринити. Пожалуй, эта прогулка - единственное облегчение, которое он испытал за последние дни. Он тихо радовался за старшего Брата и за эту прогулку. Она оказалась на редкость изнурительной: голова пепельного внутри напоминала тлеющий костер, раскаленные угли которого всё не умолкали. Каждый новый порыв ветра приносил с собой дурноту, когда пытался облегчить и без того нелегкую долю страдающего от лихорадки волка.

Ламии с ними не было, и это - единственное, помимо болезни, что заставляло Сунгата не обольщаться на плюсы. От него не укрывался весь вид Тринити: тот смотрел тяжело, и его глаза, что ранее казались золотыми, теперь виделись бывшему Змееусту налитыми особой кровью, будто сама душа плавилась в них. Плавилась, как воск, который растворялся в земле. Он исчезал навсегда...
Интересно, тоже самое происходило и внутри Сутулого? И его ждала такая же мучительная и медленная смерть?
Моментами он очень хотел найти этого самого Айджи. Тот, наверняка, и сейчас не выглядит больным. Но сегодняшняя миссия была весьма проста и пуста: отыскать представителей Пожирателей смерти.

На эту идею нельзя было не взглянуть со вздохом. Ренее Сунгат пытался уверить Тринити в том, чтобы тот прекратил поиски. Им бы найти местечко по-безопаснее, а не выбиваться из сил. Но сам Змееуст не понимал, почему не слышал отголосков, которые вели его старшего Брата? Быть может, тот и впрямь настолько овладел безумием, что оно вело его, как слепого, сквозь тернии злосчастных джунглей прямо к цели? К тем, кто говорил с ним? К ним ВСЕМ? И стоило уроду подумать об этом, как живот сводило в судороге зависти: ему бы тоже хотелось разделять это желание или хотя бы понимать его. Вместо этого волк научился доверять своему близкому, таинственному Нити, и внутри надеялся, что его предположения о том, что и правда существует какой-то зов, подтвердятся.

Сутулый принимал свою неполноценность и работал над тем, чтобы почти что терять личность. На миг его взгляд напоминал глазницы мертвеца: он делался пустым, мрачным и вряд ли вообще принадлежал тому, кого знал Нити...

Оно сказало Ему: "Безумие спадает, когда приходит отчаяние".
Сутулый огляделся. Что это только что было? Он не выказывал никакого замешательства, скорее с подозрением и злобой окинул колючую, мокрую листву. Теперь она напоминала десяток высунутых языков, которые тотчас захотелось оборвать. Потом он остановился на озере, рябь на поверхности вызвала в волке звон. Он помотал головой и приподнял верхнюю губу. Отвратительно! И тут же заговорил Тринити, окончательно развеяв странное наваждение в его непостоянном, мрачном и потревоженном сознании:
— Тринити думает, нужно немного отдохнуть...
Сунгат встретился с его заинтересованным взглядом и почувствовал, как чьи-то зубы держат его ответ за холку. Крепко, а онт стоит, как парализованный столь мертвой хваткой.
— Ты не возражаешь, Сунгат?
- Да, стоит отдохнуть, я согласен с тобой - кивая, комментирует он.

А сам подумал: "И что это было? Трин? Ты тоже услышал это?", и внутри всё зашлось в приятной дрожи. Как совпало-то! Эта остановка не могла быть просто обстоятельством какой-то усталости, ведь Тринити должен был услышать ЭТО.

Какое-то время они стояли молча, словно выжидали чего. Сунгат прокручивал услышанное снова и снова. Он, как одержимый, проводил носом и языком по каждой букве и пытался воссоздать тон, который услышал. Но у него ничего не получалось. Только слова, только их внешний вид, но не звучание...

Он недоумевал, как безумие могло бы именно спасть? Исчезнуть? Неужто его надо было каждый раз поддерживать? Он усомнился на миг в том, а был ли он безумцем на самом деле или насильно толкал себя на этот путь? Так или иначе, он слышал и чувствовал странные и жестокие вещи, которые не пугали его. Он видел мрак, его разноликость и слышал даже смех. Он звенел и кричал, пока стекла здравого рассудка разбивались на глазах. И при этом никакого упрека или боли не доносилось. Только манящий холод, ощущение безграничной, но живой пустоты внутри...

Именно эту пустоту нельзя было назвать просто пустотой. В ней переливались, словно черви в земле, размытые тени...

Сунгат выслушал Тринити. В этот раз ничто в нём не дрогнуло. Он будто за миг проникся этой миссией, на которую ранее смотрел скептично. Но теперь в его глазах нельзя было прочитать ничего. Он слушал внимательно, даже уши навострил в сторону изувеченного и закаленного муками и болью волка, но поглощал его слова, а потом, струйками, и душу...

И голос едко и жадно зашептал, щелкая пастью в преисподние: "Где же? Где же источник ваш, безумцы? Где же, где же вы? По конурам и норам, в тени да где-то вдали. Где же, где же вы? Я жду вас! Неверных же сожру...".

Наконец, Сунгат совершил глоток и почувствовал вновь себя.
- Их стоит проверить - хрипло, свистяще вырвалось из пасти.
Волк на миг смутился: он не узнал собственного голоса, который вдруг сделался мерзким, шипящим, почти могильным.
- Я не позволю использовать безумие, как щит, чтобы их не прикончили. Чует, чует тьма, что многие явили себя, а другие взывают. И те, кто явили себя, сбросили маску, подлежат немедленному уничтожению. Здесь им некуда бежать. Всё равно найдём и убьём. А другим будем только рады. Тринити согласен с планами тьмы? Он разделяет то, что самозванцы полезут именно сейчас? И у них алым пламенем искрится страх в глазах... Он не присущ безумцам, ты знаешь?
Губы Сутулого растянулись в мерзкой улыбке.
- Тринити абсолютно прав. Надо искать...

В груди, сотрясая озябшую шкуру, трещал смех. Он и визжал, и выл, и кричал, и стонал...
У безумия много красок, и только глупец или самозванец не в силах разглядеть их...

Сунгат предположил, что Трин мог дать ему выбор: идти или нет. Вернее, он думал об этом ранее, после того, как высказывал своё мнение о безнадежности этих поисков. Отсутствие результатов не внушало никакой надежды, и только сейчас волк понял, что не так жили безумцы. Их вела жажда пожрать друг друга, и от этого они получали ни с чем несравнимое удовольствие. Он на миг потупил взгляд, потому что не готов был именно так всё прочувствовать. Тут-то Оно и зашипело на него, обдав правую щеку могильным смрадом: "А ты как думал? Мы тут сидим и ждём свидания? Нет же! Мы сами его создаём, затягиваем...". Далее он слушать побоялся и вскинул голову.

Если бы он сказал Тринити о том, как трудно было принимать своё безумие, то старший Брат, наверняка, стал бы его презирать. Он неуверенно прижал уши к голове, а слова всё не затихали. Они становились всё ярче, всё громче...

- Брат - запнулся он.
Теперь слова звучали тише. Видимо, Оно давало ему шанс сказать.
- Я с тобой до конца.
Он набрал в грудь побольше воздуха и высказался старшему Брату о том, что слышал:
- Перед тем, как мы остановились, я услышал голос. Он сказал, что безумие может умирать в отчаянии. Значит, то ненастоящее безумие, верно? Ты готов к тому, что возможно тех, кого мы встретим, уже не назвать безумцами. Они могут не предавать стаю, но сам посуди: кто будет медлить слинять от нас, когда прекрасно поймёт, что именно мы способны увидеть подделку? Именно нам теперь поручена грязная работка: среди беглецов найти тех, кто поёт и дышит с нами в унисон. Ты же знаешь, что делать с теми, кто побежит от нас?

Частицы начислил [Тэлл]