Адель недовольно ёрзает, норовя выбраться, и капризничает, но Люка только крепче обхватывает её руками, досчитывая минуты по старым отцовским песочным часам. Когда-то они украшали стенку в их уютном доме на Старом острове, соседствуя с различными трофеями, статуэтками и рукоделиями, теперь же это единственный декоративный элемент их скромного интерьера, состоящего в основном из пары привезённых с собой сундуков и корзин да сооружённых уже на новом месте жительства кроватей. Впрочем, убранство других хижин отличается не сильно - повсюду царит минимализм, и робкие попытки сделать дом родной функциональнее и приветливее давно забыты. "Давно" - будто они прозябают здесь долгие годы, на деле - немногим больше месяца, но с трудом уже вспоминается, как было по-другому. Песок в часах - о, повсюду этот чёртов песок - окончательно пересыпается вниз, и Люка таки ставит девочку на землю, вытащив из-под её руки обыкновенный ртутный термометр, достояние домашней аптечки. Не без напряжения Люка взглядывает на столбик ртути - он не думает, что она правда больна, но глубинное беспокойство всё равно прорывается наружу - и выдыхает с облегчением, увидев на нём абсолютно нормальный показатель. Рита, мечущаяся до этого от одной стены к другой, теперь бросается к нему с единственным вопросом:
- Ну что там?
- Всё в порядке. Я думаю, это обыкновенный кашель, - как можно спокойнее произносит Люка, поднимая на невестку взгляд и игнорируя нападки своей маленькой племянницы, которая, отвоевав свободу, кажется, теперь в искреннем недоумении, зачем она это сделала.
- Нет, она умирает! - убеждённо повторяет Рита в который раз за день, и едва ли её смогла бы переубедить целая толпа учёных медиков, а значит, у Люки вовсе нет шансов. Он только с тихим вздохом отцепляет от своей штанины детские руки и встаёт, чтобы смочить градусник водой (конечно, куда надёжнее обрабатывать всё спиртом, но был бы спирт бесконечен) и убрать его в шкатулку с небольшим запасом медикаментов. - И что ты будешь делать? Просто позволишь ей умереть? - кричит Рита, подбегая и хватая его за руку. Люка ужасно устал от этих сцен и снова и снова повторяет себе, что её вздорное и истеричное поведение - не её вина, чтобы вдруг не сорваться и не ответить грубо. Пока самообладание, с которым у Люки всегда всё было неплохо, удаётся сохранять, и это крайне ценно не только для того, чтобы не усугублять и без того напряжённую домашнюю обстановку, но и для всей колонии переселенцев в целом. Ощущается острая нехватка холодных рассудков, а те, что есть, рискуют их лишиться, учитывая количество взваленных на плечи обязанностей - и Люка не стал исключением. К тому же никто не защищён от налёта безумия, оседающего на мозговой корке и увеличающегося с каждым днём, въедающегося внутрь. Здесь Люка тоже исключением не стал. Его разум по-прежнему силён, но никуда не деться от мутных изнуряющих сновидений, от которых пробуждаешься ничуть не отдохнувшим, и мрачный взгляд отца, умершего от лихорадки несколькими днями ранее, вот только никуда не ушедшего, ни в какой иной мир, не канувшего в пустоту, а оставшегося прямо здесь, обернись - увидишь, преследует по пятам, наблюдает за нерадивым потомком, каждым его шагом. "Шёл бы ты", - мысленно обращается Люка к нему, вновь замаячившему на горизонте за спинами живых (ещё (надолго ли?)), - "к другому своему сыну". Видение колышется и исчезает. Нет времени оплакивать мёртвых, времени и сил. Это понимает даже постаревшая за последние месяцы лет на десять Лили, неустанно следящая не только за своей внучкой, но и за Ритой, которая теперь сама, не хуже своей дочери, нуждается в няньке. Пока Рита сходит с ума от страха за себя, за свою дочь, то и дело наяву окунаясь в кошмары, имеющие смутное отношение к реальности, должен быть кто-то, кто накормит, успокоит и уложит спать её и её ребёнка, не дав при этом никому из них навредить себе и окружающим. Люка рад, что хотя бы этим на постоянной основе заниматься не нужно, и вечерние разговоры с матерью, когда Адель и Рита спят, сближают как никогда прежде.
- Это что же такое, - вздыхала Лили, выходя вслед за сыном в сумрачную тишину береговой линии, сопровождаемой только ложно баюкающим звуком прибоя, потрескиванием костра и глухим кашлем. - Бежали от верной смерти, к своей же смерти и прибежали. А так радовались-то, что выжили..
- Ирония, - безучастно отвечал ей Люка, слишком уставший для эмоций. - Здесь нет смысла искать справедливости.
- Сестру похоронила, родителей похоронила, сына похоронила, мужа похоронила.. судьба, что ли, всех хоронить? - в пустоту спрашивала уставшая женщина, которой не исполнилось ещё и пятидесяти, но которая уже ощущает себя глубокой старухой. - И эти птицы.. когда же замолкнут?
- Нету птиц, ма, - и в этих словах не прозвучало ни капли удивления.
- Знаю, да только всё равно слушаю.. Жаворонки поют. Как дома. Помнишь, как красиво пели? Вот только даже ночью теперь поют. И никуда от них не деться.
- Держись. Нет другого выбора.
"Нет другого выбора" - зарубить себе на носу, потому что, как бы ни было тяжело, это их общий корабль, который оборванными бурлаками тащить с мели всем вместе. А потому остаётся собрать последние силы и вновь натянуть бечеву, курсом в полную неизвестность - конца не видно переправе. Когда-нибудь станет легче, или все просто вымрут к чертям собачьим. Они брошены здесь, на этом райском берегу с картинки детской книжки про великих путешественников, и помощи не прибудет. Часть туземцев оказалась враждебна, часть - совершенно безразлична к их проблемам, и где исполнение обещанных договорённостей - неизвестно. Вероятно, они просто затаились и ждут, пока новая головная боль, лишний рот на их затерянном в океане острове сама себя изживёт. Суждено сгинуть - пусть, но пока ещё поборемся. Люка не для того, чтобы попросту сдаться, приложил столько усилий, чтобы спастись, и правда вышло до того иронично, что, сбежав от одной беды, с размаху напоролся на следующую, но плакать по несправедливой судьбе некогда. Не то чтобы Люка вообще верил в какую-то высшую справедливость. Вера в честное и благодетельное мироздание давно развенчалась. Есть только свои руки и то, что они создают, и приходится самому себе быть честным и благодетельным мирозданием, иначе душе, всё же стремящейся к прекрасному, становится совсем тошно. Нет проблем в мотивации, и руки не опускаются, только не сойти бы с ума, став подобием несчастной Риты, смотрящей теперь на него огромными глазами.
- Я обещаю, что не дам ей умереть, - размеренно произносит Люка, глядя в них и видя в зрачках своё собственное отражение. Лили подходит к Рите сзади и мягко кладёт ей руки на плечи, напоминая, что пора ложиться спать, и отводя от сына, и Люка провожает их до кровати взглядом, после чего опускает его на Адель, порядком уставшую за день, а потому начавшую капризничать. - Иди-ка сюда, - подзывает он, беря её на руки. - Пошли.
Рита сегодня особенно нервная и вряд ли сможет заснуть без дочери, потому он несёт Адель к ней. Балансировать между мало соображающим и оттого много вредничающим ребёнком (впрочем, у вредности есть и ещё одна причина - детский разум так же обволакивает безумие, и иногда не знаешь, куда деться от пронзительного плача, вызванного одному ему известной причиной) и его больной матерью сложно, потому укладывание похоже на какой-то дурной спектакль, в котором пытаются успокоить одного героя, не напугав при этом другого. Пляска продолжаются до тех пор, пока во сне не забываются оба. Заканчивается витиеватая сказка Лили, наполненная сладкой безмятежностью, которой в реальности так не хватает, и они с Люкой переглядываются, сидя напротив друг друга - она на краю кровати, он на соседней, принадлежащей ей. Сам Люка спит в отдалении, за ширмой из пальмовых листьев (уже кажется, что не существует того, что нельзя было бы сделать из пальмы), разделяющей на две значительное отличающиеся по размеру комнаты их небольшое жилище. Люке важно было создать собственный уголок, в котором можно было бы прятаться ото всех, пусть маленький, но принадлежащий исключительно ему - ему важно личное пространство во всей этой вынужденной общности, иногда сдавливающей шею, подобно удавке.
- Ты тоже ложись, - говорит он матери, и она кивает головой, устало потирая глаза.
- А сам ты?
- Я немного пройдусь. К тому же я ещё не ел.
- Иди, иди. Силы нужны, - соглашается Лили, вставая, и Люка поднимается тоже.
- Спокойной ночи, - желает он, прежде чем выйти из дома, напоминающего по форме муравейник, которые, все похожие друг на друга, возводили многие переселенцы. Их дом практически полностью построил Эмиль, и Люка проводит ладонью по туго сплетённым между собой прутьям, оказавшись снаружи. Он слегка постукивает по ним костяшками задумчиво, после чего идёт к костру, у которого копошатся пара человек. С собой он прихватил тарелку, в которую вскоре Лиз, крайней милая женщина, старающаяся заботиться обо всех и каждом, наливает разваренную похлёбку.
- И мяса снова тебе не надо? - традиционно спрашивает она тоном, полным негодования.
- Нет, спасибо, - улыбнувшись, отвечает он, зная, что за этим последует.
- Да ты так иссохнешь совсем, сколько можно, когда ты вразумишься!.. - начинает Лиз свои причитания, и Люка тихо посмеивается, согласно кивая на них головой. Её реакция неизменна, но каждый раз до того искренняя, что невозможно не рассмеяться. Окончание речи ознаменовывается порицающим ударом полотенца по плечу Люки, от которого ему почти удаётся увернуться, и он с улыбкой просит у кухарки прощения за то, что он такой возмутительный. Их короткая перепалка приносит оживление в лагерь, но она стихает - Лиз пора готовить дальше, а Люка сосредотачивается на еде, - и окружение вновь погружается в куда более ему приятную мёртвую тишину.
Попеременно дуя на горячее варево и отправляя очередную ложку в рот, в мерцающем свете огня Люка разглядывает суровый профиль Марианны Кроу напротив, обрамлённый короткими чёрными волосами. Кроу не та семья, с которой Люка мог бы поладить, и если с двумя пренеприятными младшими отношения были выяснены ещё в школе (иногда, глядя на Крейгана, Люка думал, что не то животное сидит в Гильдии на цепи, и о его скользком братце Джейсоне он бы тоже вряд ли нашёл, что сказать хорошего), а с их отцом, господином Брегораном, можно было, как и со многими охотниками, пойти разве что на холодный нейтралитет, то с Марианной в своей жизни он практически не пересекался. Мрачная и монументальная женщина, которой язык не повернётся сказать "добрый день", встретьтесь вы на улице, потому что едва ли она будет с тобой согласна, была полноправной хозяйкой в месте, куда Люка никогда не захаживал - мясной лавке, а ей ни разу не понадобилось заглянуть к Люке в ветеринарную клинику - все потенциальные пациенты приезжали к ней уже мёртвыми. Но при новом положении дел Люка невольно стал сталкиваться с ней всё чаще, и, в отличие от всего остального семейства Кроу, она его заинтересовала. За грубостью и нелюдимостью, в наличие которых Люка не сомневался, он нашёл немалую силу духа, которая его заворожила, и - кто бы мог подумать - альтруизм. Он понял это, когда застал их вместе с Ритой, ещё до того, как её рассудок стал сдавать - Марианна терпеливо объясняла той, как обращаться с боевым ножом, и с тех пор он не мог не замечать, что её невидимая помощь в лагере повсеместна. И сейчас это помощь особенно изнурительна, но едва ли хоть кому-то женщина обмолвилась, как ей тяжело. Люка уважает её за самоотверженный труд, но до взаимной приязни им, очевидно, не близко. Поддержание жизни в лагере, который сначала атакуют проклятые аборигены, а затем косит неизвестная болезнь, конечно, очень сближает, но у них обошлось как-то без задушевных разговоров, и взгляд Марианны, которым она его одарила, увидев как-то, что он тратит времени и сил на лечение раненной домашней собаки ничуть не меньше, чем на лечение раненных людей, был ему красноречивой подсказкой, что она считает его идиотом. В общем и целом, с этим Люка готов как-то смириться. А Марианна тем временем поворачивает к нему голову, почувствовав на себе его взгляд, и он кивает в знак приветствия.
- Приятного аппетита, - желает лишь коротко, не рассчитывая получить ответ. Не рассчитывая ровно так же, как не рассчитывает на то, что маячащий за её плечом силуэт на самом деле существует. Люка кидает на него быстрый взгляд и спешит вновь спрятать его на живом, реальном человеке. В отблесках пламени Люка видит несколько фигур и старательно игнорирует, что одна из них - это он, точнее не он, а тот, кто был его точной копией и будто бы второй половиной, и для того, чтобы распознать брата, ему не надо даже смотреть в его лицо.
Кажется, отец всё же отправился к другому своему сыну, но только для того, чтобы привести его сюда. Эта болезненная мысль заставляет губы дёрнуться в мрачной усмешке.

Отредактировано Люка Риз (2021-05-02 01:49:37)

    Ветер в ушах, так что не слышно ничего. Ноги несут в стремительном карьере. Финишная прямая и победа! Аплодисменты. Трибуны ликуют,  а кобыла пробежала ещё несколько десятков метров тормозит и встаёт на дыбы. Она всегда так делала. Она победительница! Первая среди других. Это триумф. - резко раздались детские крики где-то неподалёку и Рэнесма злобно посмотрела на человеческих детёнышей, что смели вырвать её из собственных воспоминаний. Ни менее злобно глянула на верёвку, что связывала лошадь и пальму. Было желание отвязаться, да только узел был тщательно запрятан от непарнокопытной скотины, что ловко умудрилась развязать мёртвые узлы, которые порой взрослым мужчинам были не подвластны и приходилось отрезать. Пальма та росла средь валунов и пролезть туда мог лишь человек ибо лошадиных копыта скольким по поверхности и так и норовит застрять меж камней. Сломанная нога равняется смерти. Это правило Рэне знала в людской среде, да и не только, единственное, что сдерживало сейчас  лезть к странному дереву развязать верёвку.
   Рэнесма ещё раз недовольно фыркнула и дождавшись, когда двуногие исчезнут из виду, убрала копытом с порезанный верёвки. Проклятые людишки, там я была на свободе, а тут думаете буду сидеть на веревки как цепной пёс?  Нет уж. Чемпионка продолжала грызть верёвку, то и дело поглядывая по сторонам и каждый раз как двуногие оказывались в поле зрения, кобыла вновь ставила ногу на почётный предмет привязи, одаривая проходящих столь надёжным взглядом, насколько вообще способно живое существо. К слову работа была частично сделана, но потребуется ещё время, чтобы дойти до середины каната и хороший рынок сделает своё дело, учитывая что верёвка была накинуть на шею, поскольку недоуздок был порван неделями раньше.
   В первую очередь Рэне желала сходить на озеро, где можно было попить в довольно, а потом побегать и наесться более густой и сочной травы нежели у лагеря. Кобылу вновь охватили воспоминания как за ней тщательно ухаживал в усадьбе. Там всегда была свежая и казалось вкусная вода, лучшее сено и шкуры вырезали до блеска, а сверху накрывает всегда чистой попоной, лошадиными ушками (этдакая лошадиная панамка) голову от перегрева, а тут... почти без тени под полящим солнцем, без воды и нормальной еды. Самой ей казалось, что тело покрыто неимоверно количеством грязи, грива и хвост сплошные калтуны, отчего лошади было мерзко, хотя всё было намного лучше: шерсть была лишь в пыли, а грива с хвостом относительно растрёпаны, но даже в таком виде она выглядила в сравнении с обычными лошадьми высокопородной. Хозяин такого бы не допустил. Но на землю опустила следующее воспоминание, как пропал хозяин Предатель! Фрр Впрочем, Рэнесма допускала что с ним могло произойти что-то, но думать об этом было ещё невыносимой нежели о предательстве.
   Кобыла грызла привязь когда услышала чьи-то шаги. Очередной переселенец шёл в эту сторону. Искра встала на привязь и уставился на него.
    - Вали отсюда пока в песок не втоптала. - смотря на чужака фыркнула чемпионка скачек.

Отредактировано Рэнесма (2021-07-22 07:51:05)

— Ась?
   Человек  выразил непонимание, на что кобыла прилизала уши к голове, вытянув шею вперёд знаменуя этим "последнее китайское". Глупый человечешка. Последняя кляча и то понимает вас лучше, чем ты меня. Продолжала проявлять недовольство чемпионка скачек, хоть и приметила уставшую походку двуногого, что так глупо продолжил свой путь не в нужную для него сторону, обрекая себя на возможную опасность. В целом ранее англичанка ни была столь агрессивной к людям, если они не нарушали личное пространство, предпочитая их игнорировать или просто наблюдать, но в последние времена люди уж часто к ней лезли, вот и получали предупреждение держаться подальше.
   Едва ни столкновение и из человеческого рта вырвался вполне понятный язык для гнедой лошади. Рэнесма вздернула голову, недоверчивым взглядом карего глаза впиваясь в чужака. Так, так, так. Интересно, морок значит среди племени людского? И что ему тут надо? Скрывает свою паршивую шкурку средь людей, а быть может чей пёс? Загадка однако для аристократки, да только счастье чужака, что не ведает лошадь о волчьем происхождении "человека", а то хрустели бы кости под копытами уже. Более чем люди и их псы сейчас, Рэнесму раздражали дикие звери ибо не было к ним доверия, жестоки, да и много что ещё против них говорит в душе лошадиной.
   - Даже ни пыталась. - раздув ноздри, фыркнув, заявила Искра, продолжая держать голову на максимум своего роста.
    - Как хорошо, что это всего лишь ты…
   - А ты что ожидал увидеть, монстров? - Какие мы все нервные. - Сам то неведомо кто. - бросила слова чужаку с едва заметной насмешкой. Чего так бояться кобыла не понимала, да и в отличие от большинства лошадей имела не только жёсткий норов, но и крепкую психику, что почти исключило неких загадочных "коноедов", что по заверению иных лошадей - поджидают их едва ни под каждым кустом или углу. Конечно многое наслушалась тут она от сплетников, но мысля более рационально, предпочитала  справляться с проблемами насущными нежели выдумывать дополнительные.
   Посыпались вопросы. Рэнесма не шелохнулась. И чего ты привязался? Может уже ножками отсюда свалишь? Или тебе помочь?
   - Тебя ждала. - встряхнула головой лошадь - Пришёл.  Молодец. Свободен. Ффыррр. - коротко ответила она, продолжая, наблюдать за незваным гостем краткое время и насытившись общением убрала ногу с погрызенного места на канале, продолжила своё чёрное дело. Пусть только попробует сказать что я грызу эту паршивую верёвку!  Костей своих не соберёт.
    Рэнесма хоть и грызла привязь, но и не оставляла без внимания чужака, надеясь на то, что он уберётся прочь как можно скорее, но чужак ни только проявил глупость остаться, но и начал лезть со своими глупостями, да разумениями. Лошадь вновь прижала уши и подняла голову. Глаза злобно сверкали на пришедшего, что своим появлением нарушил покой полутонной зверюги. Оправдываться она точно не собиралась ни перед кем. Да и кто он такой, чтобы ему что-то объяснять? Ни кто и звать ни как. Правда причём тут скот Рэне ни понимала, ибо старалась держаться от столь недостойных её общества подальше, а уж есть из их тары и подавно брезговала, но людям свойственно судачить о всяком и приписывать небылицы, а чужак явно сейчас имел плотные дела с людьми. Пока она наблюдала как чужак обходит её, приближаясь к пресловутой пальме.
   - А может ты уберешься прочь пока проблемы не появились у тебя? - фыркнула раздражённо Рэнесма, посчитав действия прошлого намерением укрепить привязь или ещё  что в этом духе. Удар копытом о землю и вновь вытянутая голова и шея вперёд ни означало для зверя в человеческом обличии ничего хорошего. Кобыла медленно наступала на пришедшего ни чуть не скрывая своих намерений, как и не понимая его. Остановилась лишь в полметра от него, когда прошлый заговорил о канате. Позы не меняла, а взгляд по-прежнему наполнен раздражением.
   - Так пусть подавятся им! - неожиданно лошадь подняла голову, и тон сменила на крайне возмущённый. - Оставлять меня на какой-то верёвке, омерзительно! Я вам ни рабочая лошадь, чтобы привязывать. Фырр. - недовольство было искренним и выдавало всю глубину оскорблённости скаковой лошади.
   На его улыбку и подмигивание, лишь прищурила недовольно глаза, как и на его слова. Она не переживала собеседника, дала высказаться полностью. Комплемент не коснулся души лошадиной - она и сама знает что красавица, а вот слова про воровство и что она создаёт проблемы людям была категорически не согласна.
   - Я ни у кого ничего ни ворую. - оскорбилась Рэнесма - А беру то что мне положено, в конце концов если они сами ни могут догадаться до такой мелочи как дать мне нормальной еды, то приходится всё решать самой. - продолжая презрительно следить за чужаком говорила Рэне столь же возмущённо - Я им сделала? Это каждый из них так и норовит усадить свою грязную задницу на мою спину. Я уже молчу о столь омерзительно выглядящем вальтрапе,  трензеле повидавших ни одно моё поколение. Фу какая гадость. Никакого уважения от этих деревенщин.  Ни воспитания. - Искра брезгливо поморщилась и поёжилась от  этих воспоминаний, что были крайне неприятны ей. Её инвентарь был всегда начищен, нов и выглядел наилучшим образом, да и работники ни смели подойти неопрятными или ни дай Боги вонять алкоголем, табаком. А уж хозяин... Нет ни позволит она каждому встречного сидеть на себе, а тем более ездить. Она скаковая лошадь лучших кровей, Рэне чемпионка! И по другому к себе ни позволит относиться.
   Он вряд-ли из лошадиных, иначе бы ведал тяготы  лошадинной жизни. Или тот глупец что рабски склоняется голову перед своим человеком-садистом. Она помнила хорошо глаза забитых хлыстами лошадей. Страх, ужас и боль. Они сдались позволяя себя унижать. Помнила как в первый раз ей прилетело кнутом, когда её  хозяин уже долгое время не появился. Такая жгучая, но ни боль, а обида. Рэне сама сдавалась, но то было от горя. Океан же разбудил пламя в душе кобылы вновь и более она ни позволит себя сломать. Уж лучше смерть.

Он не ушёл, но и кобыла не стала атаковать дальше, лишь бы ближе не лез и ладно. Я тебя предупредила тебя, а там твои проблемы. Подойдёшь ближе ко мне - жалеть не буду. - решила Рэнесма. Конечно некоторые могли бы решить, что кобыла лишь пантуется, но такое мнение было бы ошибочным. Главной задачей лошади было предупредить. А чужак что-то думал. Кобыле же было на это всё равно.
   - ...применение...
   Англичанка окрысилась.
   - Я тебе вещь что ли. - раздражённо выплюнула кобыла. - Пусть свою пониженную самооценку на идиотах повышают.  - фыркнула самка и казалось стала игнорировать разболтавшегося чужака пока он там говорил. Это была иллюзия. Искра несомненно слушала его. Во-первых, потому что недоверяла. Во-вторых, думала как от него отвязаться.
   - Ничего не делаю... - пробубнела лошадь в манер парня. Он мог вполне это слышать, хотя конкретно ему не говорила - Людишки по большей части неблагодарные твари и никогда не видят ничего дальше своего носа. - она то знала чем занималась, но люди порой принимали агрессию лошади за её дурость. Мол бегает сумасшедшая собак поднимает, да скот пугает, но не всё так было просто. Так что в голосе зверю было вновь явная оскорблённость. Комплементы не коснулись души Искры. Она и так знала что она самая самая и это было мнение тех кто следил за её карьерой и её  любимого друга, что зовётся хозяином.
    Вопрос с кем она живёт вызвал в начале очередную волну недовольства со стороны зверюги, но она посчитала, что не обязана отвечать на вопросы проходила и промолчала, как и на ближайшие фразы. В конце концов единственной бедой считала потерей любимого друга и дома. Какие у этих беды были она лишь слышала, но не вникала. Каждый выживает как может и если ты ничего не можешь значит слабак. Вот и самой Рэнесме пришлось приспосабливаться ту же шкуру чистить о валуны, быть всегда на стороже и искать нужную траву.
   - Если такой умный, то можешь сам нацепить эти железки на себя и жевать проволки во рту. - заключила лошадь даже не удостоился собеседника взглядом.
   Пауза. Чемпионка уже надеялась, что это на долго, но увы незнакомец продолжил доставать.
    - Теперь, чтобы отличиться и тебя заметили, надо это заслужить...
   Кобыла резко развернулась к двуногому и направилась уверенным, быстрым шагом прижав уши к голове. Остановилась лишь, когда её морда была на небольшом расстоянии от лица чужака, на уровне глаз и повернула едва голову, дабы хорошо видеть лицо прошлого. Голос её прозвучал гордо и не менее уверенно, чем движения.
   - Мне не нужны ваши признания, мне нужно ваше внимание. Я имела это сполна и столько,  сколько все ваши тут собравшиеся людишки плюс животные вместе взятые являетесь каплей в этом океане. Пусть теперь ни так, но я не собираюсь терять гордость и прогибаться перед ними ради их желаний напиться на чужом горбу. И дело ткнуть ни во внешности и прочем. Твои похвалы мне тоже не нужны. МНЕ НЕ НУЖЕН НИ КТО И НА ЭТОМ ТОЧКА. Что с этого тебе не понятно? Тем более мне не нужны ваши подарки и объедки. А мои проблемы это мои пока не нападает хищник. - просто так ли сказала последние слова Рэнесма?  Не заметила что он предложил ей помощь? Чемпионка никогда не болтала зря. И да, заметила, но предпочла выразить своё возмущение. Пауза, она смотрела пристально, не убирая морды и готова была укусить если двуногий сунет к ней руки, а после продолжила.
- Ха. Большенство не видит лошадей в иной роли кроме, как рабски перевозить их тушки ради собственных амбиций. Будь то грязная кляча, сонный тяжеловоз или скачки. И мне не нужен очередной из них. Что же ты можешь предложить мне? И зачем тебе вообще мне что-то предлагать? - Если скажешь жалость - я тебя цапну. Что касается человека, то Рэнесма более противилась возможности вновь потерять нежели просто потому. Вот был бы её драгоценный тут, то ради него могла бы и потягать на спине пару мешков, но его не было, а Рэне ни как не могла с этим смириться, порой ища средь толпы его тёплый взгляд. А ещё она пыталась понять почему чужак всё ещё не ушёл и раз так случилось то и задала последние вопросы, дабы хоть как-то понять мотивы.

Отредактировано Рэнесма (2021-08-18 12:43:02)

Кобыла лишь фыркнула на его уход. Хотя признаться честно ей было интересно что же такое он хотел предложить и это что-то казалось невозможным. Помогать людишкам и не возить их на себе...  фрр. Может он фантазёр? Увы этого ей не удалось узнать и она лишь потрясла головой. Делать было нечего, она оглядела лагерь проходящую толпу вновь, дождалась когда останется одна и пошла к месту привязи. Дождь мерзко моросил и Искра подумала о попоне, такой тёплой! А ещё сено, соль, мюсли и другие концентраты, уютный денник. Теперь об этом оставалось только мечтать.
   Рэнесма потопталась ещё немного на месте. Пусть погода и паршивая, но зато верёвка быстро порвётся. Повернулась затом к дереву, напрягла шею и сорвалась с места под неудивлённый взор прохожего, но Рэне показалось что у него были дела куда важнее собственной персоны. Лошадь не придала внимание этому факту и спустя минуту скрылась из вида лагеря в темноту.
   Боялась ли она?  Без условно чувство опасности было, поэтому лошадь поспешила найти каких либо травоядных. Уж лучше так чем жизнь под хлыстом, грязи и рабстве.

>>> Дорога солнца