Знаете, я бы сейчас многое отдала за то, чтобы понаблюдать за нами со стороны в роли отстраненного зрителя. Занимательное должно быть зрелище! Улыбки, настолько же слащавые, насколько фальшивые, возвышенные речи и воодушевленные дифирамбы... в общем, все как обычно. Приятно иногда осознавать, что есть в мире этакая особая, зыбкая стабильность. Никогда не знаешь, на сколько еще ее хватит. Вдруг все изменится завтра? А может и нет. А если да? Умение наслаждаться моментом тут бы пригодилось, я даже знаю бедолагу, у которого его можно было бы... позаимствовать.
При упоминании отца невольно возвращаю блуждающий взгляд к Энью, впиваясь в него разноцветными глазами. Не шутишь ли? С тебя станется.
Уши невольно встают торчком, жадно ловя окружающие звуки: не слышно ли где далеких шагов, не раздастся ли в тишине крик застигнутой врасплох птицы, не нарушит ли тишину хрустнет ли хрупкая ветка. Появление этой персоны определенно внесло бы оживление в нашу странную компанию.
- Чудесно. У папочки светлая голова, он непременно бы придумал, как разрешить наше маленькое недопонимание.
Чуть огибаю состайника и усаживаюсь боком, чтобы держать в поле зрения всех и сразу. Так спокойнее. Да и интересно, как отреагирует гость на последние слова. Удержит ли контроль над мимикой или позволит отразиться на морде истинным эмоциям. Интер-р-ресно! В этот момент почти я чувствовала себя шаловливым щенком, смахивающим в воду камешек и наблюдающим за расходящимися от него кругами.
- Болтливость вряд ли красит рыцарей, - Чуть хмурюсь, наблюдая за маневром Энью. Неблагодарное это дело - очищать честь стаи: первый же встреченный псих сводит на нет все твои усилия! - А вот представить не могу, ведь рыцарь молчалив настолько, что до сих пор не посчитал нужным назвать мне свое имя.
Не сказать, что это очень уж меня волновало. Вернее, не волновало совсем. Украдкой переведя взгляд на гостя, я вдруг задумалась над тем, что же в его облике было странным все это время. Догадка, давно маячившая на границе сознания и не дававшая покоя, но не желающая складываться в слова... в слово.
Птица, мать ее!
Ее не было на привычном месте на башке самца. Сей факт не то чтобы настораживал, но и не придавал радости. Сделав мысленную пометку впредь лучше приглядываться ко встреченным воронам, я попыталась влиться в суть разговора. Тут моих ушей и достиг вой.
- Папочка ли? - задаю вопрос в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь. - Вряд ли, но не мешало бы проверить. Друг мой, будь так любезен, не обижай нашего гостя, пока меня нет.

Отредактировано Хисант (2014-11-23 18:59:01)

Беспокойство. Оно стало пульсировать в вороне ещё сильнее и Свабу это знал. Их нервы сплетены в единый узор, но сейчас чувства красноглазого друга сдавили голову железным обручем, затопили всё сознание рыцаря, вынуждая скрипеть зубами. Орденоносец по-прежнему стоял на земле, устремив пустой взор на безумца и добродушно улыбаясь. Но для Свабу весь окружающий мир на пару минут расплылся в кислоте птичьих эмоций, и зверь наконец попытался вникнуть, что же так взволновало его мистического спутника.
Страх и ненависть. Жуткая пара. Они впивались в лёгкие как сломанные рёбра, душили, кроваво-алыми вспышками мерцали перед глазами. Но что-то ещё примешивалось к этому дуэту. Нечто опьяняло ворона словно воздух на маковом поле, казалось Свабу таким знакомым, близким - протяни лапу и коснёшься его поверхности, холодной будто заледеневшая кость невиданного монстра, привет из начала времён. "Смерть," - неожиданно озарила голову догадка и волк постепенно стал приходить в себя. - "Ворон чует смерть. Он знает, кто обагрил лапы кровью. Убийцы - Заблудшие."
Свабу внял волчьему голосу, вновь прозвеневшему рядом. Не с отдалением в ряд ветвей, а действительно рядом. Слух восстановился, и серебристый волк не мог не заметить, что ароматы тоже стали чувствоваться гораздо лучше. "Дитрих, значит."
- Прекрасные земли, пра-авда?
- Верно. Красота такая, что... умереть можно. - улыбка стала шире и вдруг исчезла на конце фразы, когда в ноздри впились клыки медвежьего запаха. Серая шерсть встала дыбом, увеличив волка в размерах. Ворон предупредительно каркнул, взволнованно прыгая по ветке. "Хватит балансировать на краю пропасти, пора рвать когти." - пронеслась в мозгу мысль, стоило глазам пернатого усмотреть бурого медведя. Весь вид лесного хозяина буквально кричал, что шутки шутить зверь не намерен.
- Лети прямо надо мной! - приказал ворону Свабу, вместе со своим спутником устремляясь прочь.

Отредактировано Свабу (2014-12-04 17:48:32)

Сезон "Мир за гранью"
5 февраля 188 года, утро.
Assassin's Creed : Revelation - Welcome to Konstantiniyye ♫
"Идём: крепка надежда в сердце новом -
Ты вождь, учитель, ты мой властелин!"
Так я сказал и под его покровом
Нисшёл путём лесистым в мрак пучин.
(Данте Алигьери - "Божественная комедия")

Так далеко на север он ещё никогда не заходил. Это было путешествие длиною в вечность среди безжизненного белоснежного пространства и бездонной тишины. Казалось, что чьи-то невидимые глаза следят за ним из-за каждого поворота, не растаявшего ещё сугроба или угольно-чёрного ствола. Сами деревья, кстати, представлялись молчаливыми бездушными стражниками и были словно живыми - разве что не дышали. Не видевший долгое время света и тепла, лес стоял задумчивый, измождённый бесконечной зимой и тяжело дышал, оборачиваясь в волчьих глазах призраком. А над всем этим миром на недосягаемой высоте в безграничном сером море свинцовых туч медленно тонуло солнце...
Сафари устало поднял поблекшие, будто обесцветившиеся глаза на небо и с чувством вздохнул. Он находился в пути уже сутки и, несмотря на молодое, казалось бы, сильное тело, ощущал такую усталость, словно неделю напролёт бежал без передышки. Лапы не хотели более отрываться от земли, так что он чуть ли не тащил их по снегу - его упрямству в этом деле позавидовали бы многие! Больше всего омрачал легионера неопровержимый, им самим обнаруженный факт: чем ближе он был к цели, тем более ухудшалось его состояние. Ему чудилось, как с каждым шагом земля вытягивает из него последние оставшиеся силы и вот-вот одержит верх - он беспомощно повалиться на мокрый снег, закроет глаза и уснёт вечным сном, а могилой ему станет этот северный лес-фантом. От подобных мыслей переярка то и дело сотрясала крупная дрожь, и он вынужден был останавливаться, чтобы унять её и дать телу передохнуть. Он приходил в отчаяние от подобной беспомощности!
В такие минуты рядом тотчас оказывался Зольф, подставляя плечо, а Сафари принимал помощь с особой, только им двоим понятной благодарностью. Молодой легионер не смел жаловаться и, с бараньим упрямством вцепившись взглядом в собственные лапы, шёл вперёд, и вперёд, и вперёд. Только боги знали, в каком ужасе он пребывал. Ещё немножко волка выдавали глаза, то и дело пытливо обшаривающие местность на наличие врагов, однако когда противника они так и не обнаруживали, вновь опускались вниз и не поднимались ещё очень длительное время. И он бы давно бросил всё это, развернулся бы назад под суровым зольфовским взглядом и покинул бы северные земли раз и навсегда, уступив своему страху, но... Тогда его ждёт смерть. Умирать Сафари решительно не хотелось.
Фивэ появился в ту ночь перед ним словно из ниоткуда, как будто никуда и не исчезал. Сочувственно и тепло улыбнулся, будто они были старыми друзьями, а затем предостерёг переярка о грозящей тому гибели и исчез в предрассветных сумерках. Так же неожиданно, как и пришёл. Казалось, иди и помирай спокойно подальше от любопытных глаз, но словно в насмешку Сафари дали шанс. Кто бы мог подумать, что эту странную липкую дрянь на его теле можно отмыть! Ха! От этого жить захотелось ещё больше. Может, на это и рассчитывал Фивэ?..
Молодому легионеру уже порядком поднадоела вся эта мистическая мишура, вечно происходившая вокруг него с момента затмения: то умирали близкие, то он сам балансировал на самом краю или же встречал странных существ, давно столкнувшихся со смертью. От одной мысли о том, ЧТО именно облепило его шкуру со всех сторон, становилось страшно и мерзко одновременно. Он в определённый момент даже смирился с этим обстоятельством, пока его состояние не начало ухудшаться. Тогда-то и появился Фивэ, указывая переярку направление, а Зольф, забив тревогу, отправился вместе с приёмным сыном, что тоже было разумно - последний еле держался на лапах.
Ещё свежа в памяти была та их стычка, когда новоиспечённый генерал узнал о беременности дочери и с чего-то по совершенно непонятным причинам пришёл к выводу, что в этом как-то поучаствовал Сафари. Сначала было безумно стыдно, а потом волчонок впервые по-настоящему рассердился на Зольфа, однако надолго это чувство в нём не осталось - всё было улажено мирно. Осадок, думается, должен был остаться, но, как ни странно, его не было: у семьи не хватало времени даже обдумать произошедшее - все носились вокруг Хасты. А потом Сафари слёг, и Зольф, как и полагается настоящему приёмному отцу, окружил молодого легионера своей заботой. Даже сейчас они путешествовали вместе, так что переярок никак не мог злиться на Багрового. Тот, как и всегда со дня гибели родителей Сафари, целиком и полностью владел сердцем волчонка. Вот почему, спотыкаясь и чуть ли не падая прямо в снег, молодой легионер по-настоящему рад был крепкому зольфовскому плечу.
- Давай передохнём? - Наконец, устало предложил Сафари, остановившись и замутнённым взором посмотрев на Зольфа. Отчего-то очень хотелось спать. Глаза опасно слипались, и он ровно ничего не мог с этим поделать. - Мне... Надо... Немного... Перевести дыхание... - Прохрипел переярок и тут же распластался на снегу, безразлично смотря на снежинки, падающие на его болезненно-сухой нос.
"Я так устал, чёрт, как же я устал!"

Отредактировано Сафари (2017-03-16 23:40:04)

В последнее время ворон стал являться в кошмарах всё чаще: Сафари просыпался в холодном поту, хрипя и сотрясаясь всем телом, душой и разумом, ровно не понимая, чего именно всё-таки боится и почему странное чувство гложет его изнутри. Завидев чёрнокрылого вестника наяву, легионер, который должен по канону быть смелым и сильным, пугливо поджимал уши и торопился убраться подальше от потенциального источника опасности. Да, теперь к страху быть застреленным или разодранным в клочья собаками прибавилась орнитофобия, причём распространял её переярок принципиально только на вороний род. Впрочем, неприязнь эта была взаимная, а при условии, что у большинства сородичей в спутниках прибывала подобная пернатая зараза, Сафари и вовсе обходил стороной всё, что было вне его досягаемости на земле и умело летать. К слову сказать, хорошо, что они на севере, иначе бы к ним обязательно прицепилась та красная зольфовская липучка, гордо зовущая себя Роджером... От одной мысли о компании попугая-занозы молодого легионера передёрнуло.
Унаследовав от матери истинно южный характер, но мысля по-западному, как отец, Сафари не понимал, что он забыл в этом богами покинутом месте, если даже Антей отвернулся от своих детей в ту роковую кровавую ночь. Здесь, в далёких заснеженных землях, ничего не осталось, кроме, быть может, бестелесных, невидимых призраков первородных, обречённых бродить тут вечно, плача и проклиная Легион. Окружённый этой атмосферой, пускай и не участвовавший в истреблении северной стаи, переярок чувствовал себя загнанным в ловушку: ему хотелось уйти, оставаться тут, на виду у любой твари, или продолжать путь вглубь территорий бывшего врага - всё это ему казалось нерациональным. Впрочем, Сафари старался отбросить подобные мысли подальше: дома надеялись на хорошие известия. Его ждали здоровым, полным сил, вылеченным, как всегда улыбающимся и весёлым. Так что переярок шёл, пока сил не осталось, всё-таки шёл, в минуты уныния вспоминая глаза Хасты или голос Микаэля, иногда - широкие плечи Фернанда и запах молока, исходящий от новорождённого племянника. Да, ему было кого защищать и куда возвращаться, вот почему надо идти. Надо...
И вот он, погружённый в холодный снег, лежит, устало хрипит и спокойно слушает приёмного отца. Зольф как всегда строг: смотрит холодно, пронзительно, словно в душу заглядывает, без малейшей поблажки и намёка на понимание что во взгляде, что в голосе, который тут, практически на краю этого маленького мира, звучит ещё более сурово. Кажется, родись он в стае Первого Ветра, та никогда бы не пала, навеки застыв на страже севера: таким надёжным представлялся Багровый. Его будто бы безразличие и напускная суровость были понятны легионеру, знавшему приёмного отца уже достаточно долгий срок, - Зольф не хотел видеть, как его воспитанник сдаётся и умирает в ледяной могиле, нет, он этого не допустит, поэтому силой или словом заставит подняться и продолжить ход.
Глубокий, мощный голос, некоторая властность, жёсткий напор подействовали отрезвляюще: Сафари, собрав остатки энергии, встал-таки, правда, зашатавшись, но упрямо удержавшись на ногах. Будто сделанные из стали, столь перенапряжённые, они уже не болели: ничего волк больше не чувствовал. Так бывает при забеге на большие дистанции - открывается второе дыхание, и ты просто упорно движешься вперёд, забывая о времени.
Они пошли дальше, однако Сафари то и дело чудилось, что он падает, закрывает глаза и погружается в смертельную темноту. Это ощущение на короткий момент возвращало его в реальность, и всё же с каждым сделанным шагом всё большая и большая усталость накатывала на него, погружая в такую сонливость, что, казалось, ещё немного, и она одолеет молодое, полное сил существо. Сам мир был словно ненастоящим, а сам легионер представлял, будто шагает по воздуху. Так что, отчаянно хватаясь хоть за какой-то намёк на реальность, переярок обратился к Зольфу:
- Я слышал, наши пошли войной на Юг. Как думаешь, что из этого выйдет? Я видел Аркуду и некоторых других как-то раз во время патруля. Они вроде не слабаки.
Запыхавшись, Сафари зашагал чуть медленнее, выслушивая приёмного отца, переваривая сказанное. Он крутил и крутил это у себя в голове, сражаясь с усталостью и сонливостью. Пока что получалось. Но долго ли он так продержится?..

Юг был особенным местом для Сафари, ведь его мать, Хоуп, была наследницей той древней крови Мёртвой Равнины, что бурлила теперь и в нём самом, молодом, горячем, упрямом. Холодными зимними вечерами ему частенько тайком рассказывали о волчьем племени, в душе у которого вечно царила весна и тот весёлый дивный хаос, придававший сил, энергии, воображения и навсегда недоступный Западу. Быть может, родись и воспитывайся волчонок при тех порядках, он бы был сейчас гораздо счастливее: не пришлось бы тащить уставшие лапы по снегу, беспокоиться о постоянно влипающей в неприятности Хасте и упорно подавлять в себе чувство всеобъемлющего отчаяния. Определённо, сердце Сафари, его душа и чувства были по-настоящему южными, тёплыми, светлыми. Так что всё то доброе, что он смог перенять от матери, составляющее самую природу молодого волка продолжало согревать и приободрять его даже сейчас, среди неуютных пустующих территорий Севера. И он шёл.
- ...Это не та Стая, которую я помню. Так что сейчас даже дурики с Запада имеют против них шансы, - прозвучал глубокий спокойный голос Зольфа, возвращая переярка назад, в реальность, к накопившимся в лапах боли и усталости, скрипучей ледяной земле и безжизненному бесконечному пространству: казалось, их волчьему пути никогда не было начала, и никогда они не дойдут до конца.
- Мама любила рассказывать про Оплот... - С отчётливо прозвучавшей нежностью промолвил Сафари: он очень редко вспоминал о Хоуп, но всегда  в голосе чувствовалась любовь, очень тесно граничащая с грустью. - Она говорила о Юге, как об одной большой семье, где неважно ни твоё происхождение, ни цвет шкуры, ни убеждения. Она будто бы становилась... Другой. Отец не одобрял эти беседы, - молодой легионер ухмыльнулся, вспомнив о втором родителе, - ну, ты помнишь Бракса. Папа был слишком... Легионер. Но я понимаю, почему мама пошла за ним, оставив Юг позади.
Сафари мыслями был уже не с Зольфом: он думал о Хасте. Как она там? Он знал, что Сейхан беспокоят массовые отравления среди Валькирий. Сейчас дочь Зольфа наверняка рядом с Ведущей, в центре событий. В сердце Города... У переярка неприятно заныло в груди, как только он представил себе эту картину. Будь его воля, волчица осталась бы дома, с сыном, в уюте и безопасности. Но это же Хаста...
- Не понимаю, что её вечно тянет искать неприятности на свой хвост... - Пробурчал Сафари, однако вовремя опомнился: он всё-таки тут не один. И они не просто так гуляют от нечего делать. Кстати, о своей чёрной вязкой неприятности на шерсти легионер предпочитал молчать: честно говоря, он мало представлял, куда они идут, что ищут, чем это обернётся и лечится ли скверна вообще. Эта часть его существования, ставшая неотъемлемой, очень беспокоила, пугала, поэтому в кругу семьи данная проблема в разговорах не поднималась, и даже сейчас молодой волк упрямо говорил с приёмным отцом на абсолютно любые темы, не касающиеся главной.
- Кхм... - Сафари, неловко замявшись, продолжил их беседу о южной стае:
- Мне вообще не понятно, почему сражаться послали столь неопытных в подобном деле товарищей. Неужели Мансур и Сейхан не могли найти кого-то более презентабельного? Обессилевший за зиму пленник, молодой твердолобый амбал и дефектная валькирия. С тем же успехом они могли отправить меня, - оскалился переярок. Ему нравились мрачноватые шуточки как о себе, так и об окружающих. Особенно в присутствии Зольфа в подходящей обстановке и с подобающим настроением.
Неожиданно почувствовав сильное головокружение и едва не свалившись с лап, Сафари затормозил, чуть ли не врастая в снег, и застыл, уставившись куда-то перед собой.
-  Голова болит, - честно признался он Багровому и более не сдвинулся с места.

Отредактировано Сафари (2017-04-07 21:31:34)

«Да уж, рассказывать басни Хоуп умела»
Зольф ухмыльнулся себе в усы, качнув головой. Очевидно это означало, что воспоминания о матери Сафари в его голове мелькали теплые. Даже теплее, чем когда-либо бывали при ее жизни. Однако сейчас приходило осознание, что его чувства к ней похожи на чувства отца к дочери, что забавно, учитывая, что он стал отцовской фигурой в жизни уже её сына... Просто она была так молода.
Багровый подумал о своей матери, об Эрин. Тоже умерла совсем молодой. Кажется, едва прожила половину срока, который отжил на земле сам Зольф. Странное это чувство, когда существо, которое навеки ассоциируется с бесконечной теплотой и безопасностью, защитой, невозможно представить в голове старой волчицей, хотя ты сам уже успел стать пожилым волком. Нет, в его голове образ Хоуп навсегда останется ярким и молодым, никогда не выцветающим. Когда-нибудь и Саф станет матерым кобелем и будет вспоминать Хоуп в том же ключе. Вечно молодой...
«Конечно же будет вспоминать. Если мы все-таки спасем его шкуру сегодня...»
Бело-чёрный кобель помрачнел, оглянулся на преемника. Но тот вроде как шел и признаков того, что сейчас свалится, не выказывал. Уже хорошо...
Эрин и Хоуп действительно были истинными южными волчицами, ещё одно качество, которое так их роднило. И байки матери Сафа не были далеки от истины. Юг действительно был таким. Не важен ни цвет шкуры, ни взгляды, ни происхождение. Гостеприимный Юг все равно поменяет тебя под себя, без насилия, медленно, но верно, что ты сам перемены и не заметишь. Явился в Мертвую Равнину с другой стороны Острова, из снегов в жаркие пески, прямиком из первородных снобов к вольным бродягам? Что же, милости просим. Только оставь предрассудки в стороне, да и забудь о своем благородном происхождении. И вот через годик тебя зовут уже не Золоф, а Зольф, потому что так приятнее южному языку. Сына ты тоже назовешь по северному чопорно - Лионель. Однако к взрослой жизни все уже будут знавать его под кратким и лаконичным Лин, а про Лионеля никто не вспомнит, кроме особо внимательных старожилов. Что же, своих детей Лин с супругой назовет в похожей манере, лишь одного в честь отца - Зольф. Маленький кусочек северного наследия, пускай и сдобренного Югом, который прижился в этой семье вместе с всплывающей в роду северной белой шкурой и необычайно яркими ведьмаковскими синими глазами.
Действительно, на Юге не важен цвет шкуры, убеждения и происхождение. Однако важно нечто другое, непонятное ни одной другой фракции, что-то, что и назвать не можешь. Это "что-то" Юг не находил в Зольфе в свое время и по итогу так и не принял. Зато сейчас, в путешествии, в иных краях, Багровый это "что-то" обрел. Вот только возвращаться обратно вроде как уже поздновато. Да и не то это место, что было раньше...

Сафари говорил, на разные темы, явно пытаясь отвлечь себя от сковывающей слабости. Зольф помогал по мере сил:
- Откуда мне знать, что там думали Манс и Сейхан. Недооценивают южан, быть может... Хотя скорее всего все дело в болезни. Слишком много воинов слегло. Почти весь авангард. Я уж знаю, все же за половиной армейских приглядываю. Многие загибаются от болезни... Знаешь что, вот если Манс с малюткой Лу вернутся без исцеления, с пустыми лапами... Эти самые лапы придется пустить на раскопку могил. Их понадобится много.
Багровый нахмурился. Хаста отправилась с Сейхан, ради этого даже оставив Рикарда, чтобы выяснить причины эпидемии. Микаэль же был в отряде Мансура, где надеялись найти лечение чертовой болезни. Хотелось бы, чтоб все преуспели и вернулись домой целыми.
- Ну-ну, хватит выдавать себя за обделенного дохляка, бурундук, - фыркнул Зольф, с прищуром оборачиваясь к Сафари. - Взгляни на меня. Я вот - Лейтенант.
Зольф издал смешок, короткий, резко прорезавший тишину, как нож масло. Они шли ещё пару минут, пока позади не раздался тихий голос Сафа. Кобель промолчал, остановился лишь тогда, когда не услышал за собой шагов. Обернулся, видя, как приемыш уткнулся лбом в снег. Из горла донеслось ворчание, означавшее досаду, смешанную с легким раздражением, привычным для Багрового.
Волк понимал, что второй раз одними словами поднять больного не выйдет, раз уж он свалился, значит, что все, самого лапы не тащат. Со вздохом, Старший нагнулся, намереваясь помочь... То, что рычит Саф, до него дошло только через несколько секунд. Потому что он в жизни толком не слышал этого звука - рыка Сафари. На мгновение он даже решил, что это он сам непроизвольно рычит, хотя звук был далеко не столь низок и не столь смазан. Заматеревшие голосовые связки Зольфа издавали не такой звук.... Опомнился он лишь тогда, когда клыки серошкурого вцепились в мохнатую щеку.
Багровый дернулся в замешательстве, упираясь в землю передними лапами.
«Какого?!..»
Зольф решительно не понимал, что происходит, осознавал лишь, что это какая-то чертовщина. Зубы Сафа не прокусили ещё кожу, спасибо невероятно густым бакенбардам, но оставлять все как есть было нельзя.
Перенося вес на задние лапы, Багровый расположил передние на плечах Сафари, пытаясь оторвать того от себя, или же хотя бы ослабить цепкую хватку...

Наконец-то клыки Сафари оторвались от щеки белошкурого, с тихим неприятным рваным звуком. Вслед за ним, неприятной болью отозвалась и сама щека. На месте парочки вырванных клоков точечно проступила кровь, жадно впитываемая светлой шерстью. Клочья белых бакенбардов остались в пасти у Сафа, но тот как будто и не замечал чужой шерсти, повисшей на подбородке и щеках.
- Какая ещё росомаха?! - рявкнул Зольф, жадно всматриваясь широко раскрытыми глазами в растерянную и испуганную морду серошкурого, пытаясь осознать происходящее. - Да что с тобой такое?!
Ответить Сафари не успел. Тело неестественно выгнулось, забилось в припадке дрожи. Из горла донесся тот же странный, чужеродный рык. На этот раз Багровый решительно отступил чуть назад. Рационализм не изменял ему. Что бы ни происходило с приемышем, ясно то, что во второй раз под удар может попасться не мохнатая щека, а горло. Не менее мохнатое, чертовски жилистое, но все же жизненно важное. И если Саф окончательно обезумеет, а он, Старший, будет к этому не готов, то ничем ему помочь он уж и не сможет. Посему Зольф стоял и смотрел на то, как Сафари бьется в припадке. Смотрел не двигаясь, со странным, остекленевшим выражением на морде, не выдающим не единой эмоции. В раскрытых шире обычного ярких глазах кристальная пустота. Он ждал.
- Нет! Кто ты?! Что ты несёшь?! Убирайся!
Наконец, волк вздрогнул всем телом, будто очнулся. Этот голос уже точно принадлежал Сафари. Однако вскоре его снова будто подкосило. Старший сделал рваный шаг вперед. Саф поднял морду, со слезами на глазах глядя на бело-черного в немой мольбе. Такого, кажется, не было с той памятной ночи, когда Зольф разговаривал с ним о смерти его родителей... Сафари верил в него, верил, что Багровый спасет его, поможет...
Зольф подскочил к Сафари, полностью сокращая дистанцию между ними, уверенно подпирая его плечо своим. В следующий раз, когда переярок взглянул на него, матерый вздрогнул. Один глаз полностью заплыл маслянистой чернотой. Это явно был плохой знак.
Сафари рвался идти, наконец-то осознав целиком, что цена промедления - смерть. Зольф сжал зубы, плотнее подпирая плечо серого своим.
- Шевели лапами! И постарайся не слушать... Не слушать ту хрень, что поселилась в твоей голове! - отрезал Старший, шагая быстро, настолько, насколько только мог, поддерживая при этом половину, а то и больше, веса Сафа. - Постарайся сосредоточиться на моем голосе, понял?! Потому что...
Зольф мотнул головой, издал резкий злобный всхрап, так, что пар густыми струями вырвался из ноздрей.
- ... Потому что если ты сдашься, я переломлю твой хребет пополам! Я не промедлю, не буду стоять и смотреть, как ты отдираешь от меня куски! В следующий раз, когда пустишь против меня клыки, я не буду медлить и вскрою тебя от глотки до хвоста!
Они оба знали, что он не бранится попусту. Конечно же такие слова были сказаны, чтобы Саф держался в здравом рассудке до последнего, этакое ободрение. Однако инцидент с Хастой продемонстрировал, что Зольф вполне себе способен исполнить то, о чем говорит... Потому что Багровый никогда не боялся последствий, даже если они угрожали похоронить его под грузом вины и горя.

Мироздание - это не одна бесконечность,
а бесконечное множество бесконечностей.
(с) Стивен Кинг.
Лапа мягко ступила на заснеженную тропку.
Хрустнув, снежинки плотными рядами осели под волчьими пальцами, в точности повторяя крупный, но аккуратный когтистый след. Фигура остановилась, слушая, как колыхнулась вокруг туманная тишина - и замерла. Струйки пара мерно появлялись из влажных ноздрей, рваными клочками растворяясь в плотном призрачном мареве. Плотное безмолвие навалилось откуда-то сверху и ласковыми руками обняло волчицу за плечи. Одиночество. Такое приятное, согревающее, уютное. То же ощущает человек, в ночных стенах своего жилища кутаясь в мягкий плед, глядя на пляску огня в камине и делая первый глоток горячего пряного вина. Некому сейчас отвлечь Хвою от собственных мыслей и ощущений, некому навязчиво и нагло перекрыть все эти десятки и сотни затейливых нитей, что объединяют блуждающую волчью душу с тысячами жизней единого Леса.
Здесь, в мистической низине, где плотные комья тумана не исчезали даже зимой, всегда можно было укрыться от посторонних глаз. Молва о белых призраках Первых отпугивает суеверный волчий род. Глупые, глупые волки. Разве стоит мёртвых бояться? Всю жизнь Неясыть сторонилась лишь живых. Духи беззлобны, их бесплотный мир есть единая бесконечная эйфория, медленная, тягучая, словно свежий янтарный мёд, так что ежели не посягать на их святыни, вызвать их гневливый интерес не представляется возможным.

Другое дело - скудные знания живых о многогранности этого мира.

Многим ли известно, что дух реки не терпит пренебрежения, потому так опасно смеяться и шутить, переплывая глубокую толщу воды? А часто ли охотники, убивая оленя, оставляют подношение Лесу в виде лакомого куска от туши? Кому придёт в голову, отправляясь на Северные склоны или в опасные мрачные чащи, объяснить здешним хозяевам, что цель похода мирная, а в уплату за радушный приём оставить какой-либо дар? Многие ли, в конце-концов, способны помышлять о том, что у леса, поляны, болота тоже есть своё настроение и право к негодованию? Волки, как и люди, давно стали беспардонны и горды в своей настойчивой слепоте. Забирают, не отдавая и не благодаря, с каждым разом требуя всё больше. Придумали богов, поклоняются им, но не ценят того дара, что оставили им их боги. Дезориентированные, неспокойные, жадные до благ этого мира варвары, живущие так, словно заброшены на Остров с другой планеты и всё, что им остаётся - это пожирать, забирать, бороться и всё время неосознанно жаждать чего-то. Как же так произошло? Что с вами стало?

Волчица продолжительно с небольшим усилием выдохнула, прикрыв глаза. Дыхание её, схваченное морозным воздухом, затейливо извиваясь, поднялось к голым спящим ветвям и исчезло, растворившись среди них. Сильный голод терзал утробу молодой одиночки. Однако на сотни метров вокруг монолитом лежало мёртвое безмолвие, а скудные запахи зимы не вдохновляли наличием потенциальной добычи. Осознав это, волчица отряхнулась, медленно, с ленцой повернув голову вправо. Их не видать за плотным покрывалом тумана, но при свете дня отсюда уже можно разглядеть Стальные холмы. Совсем близко. А от них уже рукой подать до земель Пожирателей Смерти. Неясыть хмыкнула, легко улыбнувшись, когда в очередной раз вспомнила название этого братства. А потом медленно двинулась прочь, прогуливаясь по замершему сонному царству уснувших до весны стволов.
***
Высокий жалобный стон донёсся до чутких ушей волчицы откуда-то из толщи тумана, а затем сквозь призрачную дымку на секунду мелькнули большие бездонные аметистовые глаза. Неясыть не побежала догонять её - бесполезно. Покровительница не покажется, коли не сама того не пожелает. Такова и сама волчица. Однако голос старой птицы насторожил ворожею: неясыть предупреждала свою ученицу об Опасности, Что Кроется В Тумане. Сердце волнительно ёкнуло. Кто там - зверь, человек? Пригнув голову к земле, хищница заглянула под покрывало тумана и тут же дёрнулась, будто нос её лизнуло пламя: скользкое, обрамлённое мелкими чешуйками тело огромного гада, извиваясь, направлялось в её сторону. Кажется, он уже знал, что здесь не один. От волнения вывалив язык из пасти и не поднимая головы, волчица склонила её набок, выставив одно ухо в сторону незнакомца. Она слушала, парализованная страхом. Мрачный и порочный, с тяжёлым дыханием крупного зверя. Хочется убежать, укрыться, слиться с уснувшим лесом, раствориться в заснеженной земле. Но туман шепчет о том, что их свяжет общая цель. Духи велят дождаться охотника.

Всё нутро волчицы бунтовало против того, чтобы подпустить к себе этого монстра. Нет у змеи милосердия, нету и чести. Мерзкая, подлая тварь. Истерические рыдания жертвы, загнанной в угол, комом подкатили к горлу колдуньи и тут же растаяли, оставив тяжёлый горчащий осадок. Оставив пахучую метку на том месте, где остановилась, Неясыть по кругу отошла чуть в сторону и села к пришельцу спиной, ожидая, когда он первый покажется из клоков тумана. В нетерпеливом волнующем ожидании она принялась навязчиво разлизывать правое плечо и область локтя. Шерсть на холке поднялась дыбом - повёрнутая хребтом к потенциальному врагу волчица, тем не менее, на слух прекрасно отслеживала его местонахождения и ожидала, напряжённая, будто сжатая пружина.

Отредактировано Неясыть (2017-08-19 01:39:10)