Дорога давно перестала существовать: только трава, утопающая в какой-то жиже. Только шквал деревьев, мха и кустов. Голова начала кружиться, комок подкатил к горлу. Дышать глубже уже бессмысленно. Бишамон поняла, что заблудилась банально так и просто. Никакой добычи, никаких запахов и звуков. Тишина. Желудок сжался в комок, но что теперь оставалось делать, как не идти дальше? Стоять на месте? По морде ползет горькая усмешка. Захотелось рассмеяться от безнадежности, потому что именно в такие моменты многие теряют надежду на спасение. Да и кому спасать-то? Хриплый рык вырывается наружу, застревая в затхлом запахе окружающего мира. Она остановилась, ощущая, как ноют мышцы от долгого скитания по болотной местности. Неплохая тренировка для патрульного да? Прижимает уши к голове, понимая одну простую вещь: теперь слишком слабая и слишком мелкая, чтобы патрулировать. Что в Первом ветре, что в Южном кресте была одной из самых мелких. Увы, ростом волчицу явно обделили… И именно в этот момент Бишечка почувствовала себя тем самым маленьким кроликом, который убегал от нее, пытаясь спасти свою жизнь. Так же в любой момент может начать убегать она от крупного кобеля. Погоня разразилась эпичным сражением в голове, правда закончится оно не успело. Разноглазая подняла голову, наблюдая за тем, как тихо проплывает мимо стайка ворон, словно ища чем поживиться. Мурашки ползут по коже и заставляют белую сделать несколько шагов вперед. И Бишамон наступает в жижу, окунаясь в мерзкую тину чуть ли не наполовину. Сначала приходит омерзение и страх, что это тина, которая затянет ее вглубь, и поминай как звали. Но через пару минут белая понимает, что это всего-то шквал травы и воды, но легче от этого определенно не становится. Волчица сжала челюсти, выбираясь из странного сооружения. Шерсть повисла, как после хорошего ливня; трава так и осталась покоиться на белой шерсти. Кажется, уставшее белое тело это уже не заботило. Она прошла еще несколько метров, прежде чем свалиться у корней очередного дерева.
Сознание начало меркнуть, унося разноглазую в иной мир, которые почти и не отличался от реального. Но в тот момент, когда голова наполнилась тяжестью, а дыхание выровнялось, явный шум донесся до ушей, вырывая самку из состояния сна. Тяжелый стон вырвался из пасти; он не был громким, но если источник шума был слишком рядом, то точно мог ее услышать. Бишамон поднялась на гудящие лапы, вдыхая побольше воздуха и стараясь уловить запах. Тщетно. Только вновь повторившийся звук заставил уши встать торчком. Тряхнув всем телом, самка пошла в сторону звука; иного выбора все равно не было. Тихие шаги приближали ее к цели. Биша понимала это, потому что звук становился все громче и громче, словно кто-то специально подманивал белое тело к себе. Почему-то в голову ворвалась мысль, что это может быть человек, забредший так далеко, чтобы погубить волчьи жизни. Но эта мысль отпрянула сама саобой, когда в нос наконец-то ворвался запах добычи…
Тело расслабилось, желудок заурчал еще сильнее, на который мысленно выругалась разноглазая. Так и не долго спугнуть кого угодно, даже ослабевшую олениху. Бишамон смотрела на то, как мечется животное, словно его изрядно потрепали. Сердце почему-то сжалось, заставляя дыхание успокоиться. Медленно передвигая лапами, разноглазая начала обходить животное со спины, намереваясь все-таки сегодня поужинать. И она очень надеялась, что ничто сегодня не помешает этому, даже ее усталость.

Холодно. Волчица замирает на месте, пригибаясь к земле, словно рядом стоял кто-то многим сильнее и властнее ее. Дыхание выровнялось настолько, что могло показаться, будто белая вообще и не дышит. В глазах лишь образ оленихи, лишь силуэт. Хвост дергается из сторону в сторону, выдавая напряжение. Мышцы ныли от усталости, но сейчас не до своего страдальческого состояния. Хоть разок можно себя и не пожалеть так же, как в тот день долгого бега. Бишамон казалось в тот момент, что она просто-напросто погибает; мышцы сводило судорогой потом еще несколько недель, а боль не утихала ни на минуту. Разноглазая тихонечко выдыхает воздух, вспоминая то состояние. Она боялась, действительно боялась, что после этого похода снова будет просыпаться от судорог, который сковывали мышцы, опаляя их раскаленным железом. По истине невыносимая боль. Сердце сжалось от воспоминания ужасного ощущения, а потом снова расслабилось. События давно минувших дней, но сколь же хорошо они откладываются в наших головах. Бишамон прикрывает глаза, делая ровные тихие шаги, продолжая огибать жертву. Надо было отыскать более уязвимое место, иначе могла и схлопотать копытом по морде. Едва заметная усмешка ползет по морде от представленной картины. Все-таки плохая идея идти на охоту одной, да еще и не в самом хорошем состоянии, да? Мышцы под кожей напрягаются, движения становятся более уверенными. Она понимала одну простую вещь – найти больную олениху сейчас просто –напросто подарок Богов; и не воспользоваться им, как минимум глупо. Возможно, придется получить тумаков, но от зубок животное точно не уйдет. И эта маленькая мысль вселяла в нее больше надежды, чем какое-то там понимание происходящего.
Бишамон оббежала олениху в полукруг, когда та ринулась с места, а следом из своего укрытия выскочил белый волчара. И ей казалось, что сердце остановилось, а из легких выбили весь воздух.  Явная обида заглотила самку с головой. «Конечно, а ты думала все только и ждут, когда же ты сдвинешь свой тощий зад?!» Однако, отдавать свою добычу какому-то незнакомцу Биша явно не собиралась, поэтому выскочила из кустов, как птица в небо. Странно, но ее бег можно был сравнить с теплым приятным ветерком: слишком плавно, слишком разноперо, но определенно к своей цели. Прыжок, и вот лапы подворачиваются под натиском бугорков и водяных ловушек. Белой казалось, что еще один такой прыжок, и она переломает себе все кости, да только бежать от этого медленнее не перестала. Снова прыжок, который сокращает расстояние. От вскипающего азарта в крови, самка щелкнула пастью вблизи тела оленихи, на что та явно обратила внимание. Да только деваться было уже некуда – жертва была окружена с двух сторон. И тут Бишамон от чего-то начинает думать, словно в этом и состояла задумка незнакомца. Скорее всего, ее заметили, возможно, и причиной бега оленихи тоже была она. Вот глупышка! Охота явно не ее конек, да? Захотелось аж рассмеяться от того, как быстро и легко попалась на удочку. Но самка продолжала бежать, меняя направление оленихи в сторону волчары, что так же скакал по буеракам. На какую-то долю секунды Бишамон решила взглянуть на бегущего рядом. Странно, сердце пропускает удар за ударом, уши прижимаются к основанию черепа. Самка резко переводит взгляд на олениху, но видит белого зверя, с которым так весело проводила время в детстве. Немой вопрос застревает в глотке. Рык, отгоняющий наваждение, вырывается из приоткрытой пасти. «Этого не может быть! Нет, нет, нет!».
И Бишамон спотыкается, чувствуя, как подкашиваются лапы, как тело легко входит в очередную жижу. Мерзкий вкус затхлой воды во рту. Уши заложило. Легкие перестали функционировать спонтанно, даже не требуя команды от самой разноглазой. «Чтоб тебя, Бишамон». Она выныривает столь же быстро, как и попалась на своей невнимательности. Сплевывает воду, заставляя легкие работать. Это странное состояние, будто впасть в состояние клинической смерти на толику секунд. Пытается отдышаться, ища глазами убегающего волка и его ужин. Вот же ж. вдыхает полные легкие воздуха и снова начинает движение. Наверное, волк бы определенно поделился бы с тощей неуклюжей самкой своим трофеем, но это явно будет их совместный трофей, как бы судьба и природа этому не сопротивлялись!
Бишамон резким прыжком вперед сокращает расстояние. А потом еще один и еще. И вот уже белая снова в строю, хоть и бежать стало многим тяжелее.

Она не знала как теперь себя вести: следить за дорогой или за добычей? За дорогой- целее будешь; за добычей – хотя бы не останешься голодной. Едва заметная улыбка скользит по морде. Палка о двух концах; можно было просто не пытаться вылезти из тех кустов, что неплохо так побили самке бока. Но бежать, подгоняя олениху, и думать о подобном было так странно. Прижимает уши, чувствуя как слетают ошметки травы с шерсти. Дышать становилось тяжелее, будто кто-то усердно перекрывал краники дыхания. Рывок вперед. Мышцы снова заныли, отдавая напряжением и болью по всему телу. Краем глаза наблюдает за тем, как стремительно гнал добычу незнакомец. И отчего-то хотелось восхищаться этим крупным, сильным телом. Лапы попадают в яму, но Бишамон удерживает равновесие. Отталкивается от какого-то бугорка, оказываясь в критической близости от оленихи. И надо же было именно в этот момент поймать на себе теплый взгляд карих глаз. Тепло мгновенно разлилось по всему телу. Сердце замирает на месте, прежде пропустив удар. Ей показалось, что стало тяжелее дышать, что в голове зазвенел колокольчик или другой какой инструмент. Но мысли встали в ступор, а душа ускакала в неизвестном направлении. Нельзя же так! Самка мотнула головой, зажмуривая глаза. Последний раз так на нее смотрел только отец и Аквилон. И волчице абсолютно не хотелось верить, что кто-то еще так внезапно решился взглянуть подобным образом. Будто аморально; словно недосягаемая. Разноглазая настолько отвыкла от подобных взглядов, что захотелось провалиться сквозь землю, и пусть, скорее всего, это была лишь благодарность за то, что гнала добычу на более сильного и опытного волка. Но в этом, ведь, нет ничего странного и необычного, правда? И в тот момент, когда Бишамон открывает глаза, наблюдает такую картину, как полет двух тел…
Глаза расширились от страха и ужаса за чужую жизнь. Это было неправильно с самого начала. Боги, куда вы смотрите!? Самка резко останавливается, проезжая по мокрой поверхности еще метр с небольшим. И из пасти как-то само собой вырывается
- Эй! – и голос нежный и обеспокоенный. Наверное, это «эй» могло разлететься эхом еще далеко за пределы, не будь погода столь мерзкой, как и воздух, который, как казалось, всасывает все звуки и запахи. Кричи сколь угодно долго, тебя все равно никто не услышит. Хруст костей и звук падения выбивают из самки все мысли. Она резким движением заставляет свое тело двигаться. Но все от чего-то, как в тумане. Казалось, что даже время специально замедлилось, отдаляя Бишамон от цели. Сердце стучит на уровне ушей, затмевая все остальные звуки. И вот же странно – белый волк после такого падения даже не пискнул. Неужели совсем не больно? Щелкает пасть около оленихи, заставляя ту еще дальше отковылять от волчары. Так или иначе далеко животное не убежит: слабость и сломанная нога дадут о себе знать. Бишамон склоняет голову к морде незнакомца, всматриваясь в его черты, которые были смутно знакомы, но мозг продолжал отрицать все намеки.
- Как Вы? – тихонько спрашивает волчица, осматривая тело белого волка на предмет переломов и кровотечений, хотя бы наружных. Она никогда не была травником или целителем, но банально осмотреть большого труда не составит. Если что, позвать на помощь бывшую стаю? А помогут ли? Мысленно усмехается, понимая, что скорее добьют, хотя поди разбери. И тут-то Бишамон услышала наконец-то, что сердце все еще стучит слишком быстро, что слышит она только его, и даже понятия не имеет, услышит ли ответ белого волка. С каких пор так сильно беспокоишься о тех, кого даже не знаешь? Самка проглатывает комок, поднимая морду. Глазами выискаивает ковыляющую олениху, которая решил передохнуть, понимая, что за ней перестали гнаться.
Но продолжать в одиночку волчица не стала, вновь переводя взгляд своих разных глаз на самца. И подувший ветерок отгоняет наваждение, заставляя разум успокоиться. Незнакомец дышал, глаза были открыты – значит все не так уж и плохо?

Волк не отвечал, от чего белая начинала думать, будто он теряет сознание или что-то типа того, что происходит в подобных случаях. Продолжая всматриваться в черты морды, что сейчас покрывала грязь, Бишамон пыталась уловить хоть какие-то движения глаз. Увы. Создавалось ощущение, что незнакомцу явно тяжело дышать, что уж тут говорить о том, чтобы открыть глаза. Может, слишком сильно треснулся головой? А что если потеряет сознание? Сердце как-то совсем нехорошо заплясало в груди, отбивая чечетку непосредственно в грудную клетку. Что она будет с ним делать? Да еще и убегающая олениха, явно думающая, что теперь она точно уйдет, да только куда? В таком-то состоянии? Вся эта картина напоминала неудавшееся представление в театре, сцена провалена, все могут разойтись. Бишамон тяжело выдыхает воздух, вновь опуская голову ближе к морде белого волка, ища носом повреждения. Хотя ничего так и не находилось. Разноглазая очень надеялась, что ее действия не принесут за собой плачевные последствия. Хотя, после такого эпичного падения она точно могла сбежать от незнакомца в мгновение ока. Едва заметная улыбка из-за своих собственных мыслей. И тут она ловит на себе взгляд полуоткрытых глаз. Выдох облегчения. Значит приходит в себя. Биша прижимает уши к голове, наблюдая за тем, как незнакомец пытается сфокусировать зрение на ее персоне. Она отдаляется примерно на пол шага, дабы не нарушать зону комфорта. Впрочем, о каком комфорте могла идти речь в таких-то условиях? Что-то белая совершенно забыла, что сама еще с минут пять назад благополучно купалась в грязной мерзкой луже. Самка проглатывает комок, вспоминая вкус воды, который был от чего-то затхлым, как и воздух здесь. Но не уходит от глаз, как стискивает зубы волк с глазами, словно восход солнца. Значит больно, при этом очень. Брови ползут вверх, в глазах вновь появляется беспокойство. Как он собирается продолжать охоту? И собирается ли вообще? тихонечко вдыхает воздух, словно боясь произнести хоть один лишний звук, но, как оказалось, здесь и без нее есть кому шуметь. Самка резко поднимает голову вверх, понимая, что от этого действия в глазах засветились темные точки. И лишь когда разум успокоился, она увидела этих прекрасных созданий, что крутились над волком, явно обеспокоенно что-то произнося. Жаль что язык птиц она не знала. Но раз они столь яро кружили над волком, значит они принадлежат ему?...
Или он им? Заворожено смотрит на полет, на плавное передвижение крыльев, понимая, что они летали все это время над головой абсолютно бесшумно. Бишамон поднимает уши, пытаясь вслушаться в шелестение ветра сквозь перья, но ни-че-го. Однако именно в этот момент незнакомец подает голос. Разноглазая вновь опускает на него взгляд, абсолютно не поверив в сказанное «нормально».
Хвост заходил из стороны в сторону. Больше всего она не любила, когда другие совершенно не хотели ценить собственное здоровье; не важно по какой причине, но говорить, мол, все хорошо, когда тело наверняка пронзает боль, весьма глупо. Она отступает еще на шаг, тем самым освобождая место для зверя. Биша знала что такое боль, знала, каково терпеть ее, не смотря ни на что. Знала, как идти вперед, превознемогая больно. Но именно сейчас было глупо заниматься подобным. Неужели нет никакого чувства самосохранения? Бишамон наблюдает за тем, как волк приводит себя в порядок, изрядно покачиваясь.
- Свои покачивания Вы относите к «нормальности»? – голос тихий. Она не собиралась никого поучать или читать наставления, но не повернется ли продолжение охоты боком? Но незнакомца это не останавливало. Тяжело выдохнув воздух, Биша сократила расстояние меж собой и белым, намереваясь помочь снова. наверное, теперь придется брать главенствующую роль на себя? Захотелось рассмеяться, потому что маленький рост всегда пугал ее. Пугал, что могут задавать весом, что не хватит сил завалить добычу в бок, а не на себя. Но бросать сейчас все на этого белого упрямца было бессмысленно и опасно? Боги, что же делать?

Испод полуоткрытых век Бишамон наблюдает за зверем, который собирает всю волю в кулак, всю силу в мышцах, и свою правду в глазах. И именно в этот момент белая поняла, что нет смысла перечить. Странно, но надежда таяла на глазах. Надежда, что образ ее друга все-таки воплотилась в незнакомце. Увы. Обозналась? Или просто наваждение затмило ей глаза? Скорее первое. Не во всяком встречном же теперь выискивать родной взгляд, не в каждом движение любого зверя… Сердце сжимается от пронзившей его боли. Самка прикрыла глаза, пытаясь угомонить возникшее чувство. Да, не смотря ни на что, она хотела увидеть родителей, хотела увидеть братьев, хотела увидеть Аквилона. Но все это походило на блуждание в лабиринте иллюзий. Медленно открывает глаза, тяжело выдыхая воздух. Не время для этих мыслей, совсем не время. Мотает головой из стороны в сторону, встряхивая все плохие мысли, после чего делает еще один глубокий вдох. И так хочется света! Хочется, чтобы наконец-то вышло солнце, чтобы темнота отступила. Чтобы воздух стал чистым, как и раньше. Боги, неужели вера нескольких вам нисколечко не помогает? Наверное, в такие минуты кто-то перестает обращаться к небу, не слыша ответа. Так угасает вера. Так угасает жизнь. Да-а, Бишамон хорошо это понимала. Наверное поэтому и искала образы в других, потому что в любой момент это может оказаться родной и горячо любимый образ. Уши встают торчком, сердце пропускает удар. Легкая улыбка появляется на ее белой морде, а легкость распространяется по телу. Она еще разок смотрит на двух прекрасных сов, что все еще оставались рядом. В этой темноте так сложно было разглядеть их в полной мере, зато они видели все прекрасно? Биша опускает голову, понимая, что немного отвлеклась от созерцания белого незнакомца. Впрочем, атмосфера немного напряглась, ощущая исходящую решительность от волчары. И Бишамон поняла, что ее радует такое расположение духа незнакомца, но в тоже время глубоко в душе таилось беспокойство. Падение было сильным, и так или иначе придется следить за тем, чтобы раненая олениха не вдарила ему копытом или не упала на него снова. Прямо-таки Геракл по вызову.
Она совсем уже и забыла про поиск убежавшей жертвы. Азарт погони утих, оставив после себя странное послевкусие. Однако, незнакомец очень даже бодрыми шагами направился искать убежавшую олениху. Вот же ирония! Даже раненая она надеялась, что выживет. Ее можно было похвалить за такое стремление в жизни. В это время, пока самка прибывала в размышлениях, белый наконец-то стал произносить слова. И надо было отдать зверю должное: его голос даже не дрогнул, хотя (Биша была уверена на все сто процентов), что все его тело пронзала боль. Она поворачивает голову в его сторону, пытаясь всмотреться во взгляд, но белый определенно не желал встречаться с Бишамон, что навевало ее на определенные мысли, которые так и не будут озвучены. Прижимает уши к голове, слегка напрягая мышцы.
- Считаете, что я обладаю таким же запасом сил, как и вы? – придержать. Слово эхом отзывалось в сознании. Значит, белый решил дать возможность олинихе пнуть еще одно клыкастое создание. Как это мило. Однако Бишамон не исключала, что все должно получится, если раненое животное не слишком хорошо отдохнуло. Впрочем, вряд ли она теперь может хорошо ворочать больной сломанной ногой. Мысли начали крутиться в голове со скоростью карусели, проигрывая в голове все возможные варианты обездвиживания тела.
- Что ж,- Бишамон едва заметно улыбнулась. – Я попробую.
Скорее пропустила тон незнакомца мимо ушей. Конечно, будь они в одной стае, она не стала бы препираться, но сейчас… Не время для этого.
Еще разок бросает взгляд полный огня в сторону незнакомца, начиная движение. Волчица четко осознает, что именно от ее действий сейчас зависит, будет ли у четырех созданий пища или нет.  еще раз взвесив в голове возможные последствия, Бишамон ринулась к оленихе, и пока та наслаждалась отдыхом, а расстояние, в общем-то, было не шибко большим, она схватила ее за голень здоровой ноги, делая резкий выпад вперед, тем самым перекрещивая здоровую ногу и больную.

Dirk Maassen – To The Sky (Master)

Сердце стучало все быстрее. Страх нарастал в геометрической прогрессии. Казалось бы, что тут такого? Но самка понимала, что тело дрожит, что душа дрожит! Ей было страшно от того, что зубы вонзилась не в плоть, а в кость. Что приходилось держать здоровую ногу над сломанной, не исключая шанс напороться на острие костяшки. Страх замелькал в ее разноцветных глазах. Да еще и дергающееся тело оленихи вводило ее в ужас.она боялась, что добыча найдет в себе силы чтобы завалиться на тот бок, с которого находилась Бишамон, и собирай потому оную по частям. Шум стука разносился в сознании все громче, и Бишечке казалось, что сердце просто-напросто сейчас вылетит прочь из грудной клетки. Успокойся, успокойся, успокойся! Куда пропала та уверенность, с которой она бежала? Куда пропал запал? Она зажмурила глаза сильно-сильно, расставив лапы для равновесия. И ждала. Держала ногу и ждала, когда же белый незнакомец добежит и добьет ее. Но тот будто специально не спешил, или это просто так пошло время? Прижимает уши к голове, стискивая челюсти настолько сильно, насколько могла. олениха сопротивлялась, хваталсь за жизнь всеми возможными способами. И вот что странно – будучи раненной и ослаблено изначально, олениха обладала большим запасом сил, чем сама разноглазая. Именно по этой причине тело самки то и дело дергалось из стороны в сторону, и расставленные лапы совершенно не помогали. Дергаясь и извиваясь, олениха неплохо приложила волчицу о сломанную ногу. Боль прошлась по нижней челюсти, но Бишамон не отпускала, хотя и чувствовалось, что она может не выдержать. Слабым всегда сложно, а мелким и слабым так вообще. Но уже вот уже через несколько секунд она почувствовала, как слабеет сопротивление жертвы, как потихоньку опускается и тяжелеет в ее зубах лапа. Самка открыла глаза, наблюдая картину того, как незнакомец добивает и забирает жизнь оленихи. Бишамон выпускает ногу изо рта, понимая, что все кончено. Тяжело выдыхает воздух. Сердце все никак не могло угомониться, а отпечаток внезапно возникшего страха так и остался в сознании. Волчица так и стояла с расставленными лапами, хватая воздух даже ртом. На губах оставался привкус крови, будто ее собственной…
Почему-то в это мгновение ей захотелось уйти прочь, оставив трофей незнакомцу. Чувство голода резко притупилось, будто подержать чужую голень оказалось достаточным. Едва заметная усмешка окрашивает морду волчицы, но столь же быстро исчезает. Беря всю свою волю в кулак, Бишамон делает несколько неуверенных шагов вперед, дабы обойти мертвое тело, но останавливается, всматриваясь в двух сов, что поспешили усесться на бездыханное тело. А потом медленно перевела на зависшего на месте белого волка. На мгновение ей показалось, что ее оперативная система повисла, обещая долго жить, но потом волчица уловила движения, делая вывод, что завис волк исключительно по какой-то причине. Странно, смотря на то, как белый вскрывает брюхо оленихи, Бишамон почувствовала прикатывающий комок к горлу. Возможно причиной тому было страх, который она испытала буквально несколько минут назад; возможно, роль играла атмосфера, витающая на острове. А, может, была иная причина, поди теперь разбери. Самка поднимает взгляд на волка, смотрит ему прямо в глаза, пытаясь найти там искру; и она, впрочем, есть, но лишь из-за благодарности о помощи. Сердце почему-то вздрагивает, словно испугалось шелестения в кустах. Не бывает так, что все идет столь гладко; что незнакомцы столь приветливы к другому незнакомцу. Разве на этом острове так бывает? Обычно встретишь оскал, а потом начнется борьба за твою собственную жизнь. Но здесь, стоя рядом с этим волком и смотря в его теплые глаза, Бишамон понимала одну маленькую вещь – это не просто так.
- Прежде чем начать, - тихонько, дабы не нарушать тишину данного места, произнесла самка. – Ответите на один маленький вопрос?
Продолжает смотреть, уже чувствуя, как замирает сердце, как взгляд становится пристальней, словно собралась спросить невиданное.
- В какой стае вы родились?
Сердце пропустило удар. Лапы отчего-то предательски задрожали, будто разноглазой стало невыносимо холодно.

Dirk Maassen – Addio With Prelude

И снова молчание. Самка слегка опускает голову, прижимая уши к основанию черепа. Взгляд разноцветных глаз смягчился. Она хорошо понимала, что спрашивать подобное неудобно, но сердце не станет лгать не так ли? Биша знала этого волка, сомнения почему-то таяли с каждой секундой, с которой молчал этот белый волк. А она продолжала смотреть, не обращая внимания ни на что абсолютно. Мир стал плясать чуть медленнее, словно говоря, что ей есть что вспомнить, как есть что забыть.  Через пару минут Бишамон тяжело выдыхает воздух, отступая на шаг. Все-таки обозналась? Лапы все так же предательски дрожали, выдавая волнение. Самка закрывает глаза, мотая головой из стороны в сторону, отгоняя наваждение. А потом осматривает тело оленихи, которым лакомились совы.
- Простите, если что не так, - чуть слышно произнесла самка, не пытаясь более взглянуть на белого. Так не бывает все-таки. Просо благодарность за помощь. Оной бы погнал разноглазую прочь, дабы больше не мешалась под лапами и начала искать себе дичь поменьше. Так почему так не делает и он? Снова мотает головой, но проклятые мысли так и не хотели покидать голову. и лишь когда волчица решилась –таки откусить кусочек мяса, волк заговорил. Странно, но именно в тот момент, когда прозвучал его вопрос, холод пробежался по всему телу, будто она снова попала на земли родной стаи. А действительно, зачем ей это? Что она скажет? Простите, я думаю, что вы мой друг детства? Внутренний мир смеется от безнадежности. Проглатывает комок, вновь позволяя себе взглянуть на белого. Сердце стучит ровно-ровно, будто ничто и не волновало разноглазую. Но, Боги, до чего ей было не по себе! До чего на самом деле ей хотелось сейчас провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть этого взгляда, лишь бы больше не задавать этого глупого вопроса. Но каково же было ее удивление, когда самец ответил. Явно все это читалось сейчас в ее глазах, который непроизвольно расширились. Ей показалось, что она забыла как разговаривать, дышать и вообще жить. Значит это правда! Значит сердце чуяло правильно. Но что теперь делать с этим знанием? Как себя вести? Что говорить?
Делает глубокий вдох, так как мозг начал посылать сигналы о нехватки кислорода. Бишамон так и стояла, молча и не дыша. Она закрывает глаза, поднимая голову к небу, такому темному и неприветливому. С силой сжимает челюсти, пытаясь остановить подкатывающие слезы. Нельзя же так! Она не остановилась даже тогда, когда челюсти невыносимо ныли от боли. Боги! За что? неужели действительно он? Сердце отплясывает свой замысловатый ритм, душа рвется на части. И ей казалось, что именно в этот момент небо может разорваться на части от переполняющей самку грусти. Невыносимой и нестерпимой грусти, которая охватила тело из-за каких-то догадок. Вжимает лапы в землю настолько сильно, насколько могла. но весь ее вид говорил лишь об одном – переживания и чувства хлынули через край, и самка больше не могла себя контролировать. Она медленно опускает голову, смотря на волка блестящими от слез глазами. И, наверное, стоя в этом гробовом молчании можно было столько всего понять, но что понимать, когда видишь такую морду?
- Они просто пришли и стерли наш дом с лица земли! – голос сорвался. Он больше не был тихим, потому что разноглазая чуть ли не кричала. – Они забрали все, что было дорого!
Дрожь в теле усилилась, напоминая волчице все пережитое. Весь долгий бег, который потом закончился ужасными последствиями.
- Они…, - но волчица не договорила. Опустив голову и прикрыв глаза, она пыталась остановить слезы, что стояли в глазах. Голос матери кричал, чтобы она бежала… Все еще кричал, отчетливо настолько, будто белая вернулась назад в тот ужасный день.
- Они ничего мне не оставили…
Голос утих, но это не означало, что самка успокоилась.
- И тут я слышу от Вас подобный ответ, - снова поднимает голову, всматриваясь в глаза волка. Слезы - таки предательски покатились из глаз, не желая останавливаться. Мотает головой из стороны в сторону, словно отрицая свои слова. Что же ты делаешь, глупая? Где твое хваленое спокойствие? Втягивает воздух настолько жадно, словно давно и не дышала.
- Мое имя Бишамон, - она смотрит прямо в его глаза, ожидая реакции. – Если Вам мое имя о чем-то скажет.

Отредактировано Бишамон (2016-07-02 10:07:27)

Vitaly Beskrovny – While It's Raining

А сердце предательски билось о ребра, отдавая болью по всему организму. Эта боль была ей хорошо известна, но закопана в задворках души. Она хоронила ее так долго и так глубоко, что успела забыть. Так бывает, что в один момент перестаешь что-либо чувствовать, потому что некому эти самые чувства отдать. Или была иная причина, по которой самка перестала позволять себе выказывать что-либо, поди теперь разбери. Но всего одна фраза разрушила внутренний покой; просто разбила вдребезги все спокойствие, которое Бишамон копила так долго, пытаясь найти равновесие для своего внутреннего мира. И ее это пугало… Пугало, что так свободно показала слезы, что так свободно показала всю ту боль, что таилась глубоко внутри. И ей отчего-то кажется, что разрешила дотронуться до души. Омерзение от данной мысли приходит чуть позже, но сделанного не воротишь. Жадно вдыхает воздух, будто это последние минуты ее существования. «Что» незнакомца врываются в сознание, но она даже на них не реагирует. С самого начала знала, что понять поведение белой будет слишком сложно, даже для нее самой. Но напряжение с тела не спадало, а наоборот лишь росло. Делает глубокий вдох, позволяя телу вытворять все, что ему хочется. Но увы. Она чувствует легкость, но не может до нее добраться. Это как тянуть руки во тьму, выискивая там потерявшегося, и, так и не найдя, просто опустить руки. Удел слабых, вот и все. Сейчас ей казалось, что она способна опустить все что угодно, лишь бы не испытывать те же проклятые чувства, что испытала совсем недавно. Да-а, прошло не так много времени. И сколько еще пройдет, прежде чем волчица полностью успокоиться? Да, наверное, все бы и осталось как раньше, если бы не эта встреча; если бы сама не полезла куда не следует. С силой закрывает глаза, проклиная себя последними словами. Но организм требовал ответа на вопрос, просто клещами вытаскивал из ее рта любопытство. Кто ж мог знать, что все закончится именно так? Мотает головой, вновь пытаясь отогнать от себя все эти глупости. Значит не просто так! Значит так было надо небесам? Небеса да?...
Мысль застревает в тягостном аромате воздуха. Небо молчит слишком давно. Или мы просто его не слышим? Может, оно кричит о помощи, а мы продолжаем давить его своим безверием? И тут она понимает, что старается думать о чем угодно, только не о своей слабости, которую показала белому волку. Глаза все еще светились от слез, но Биша снова позволили себе взглянуть на первородного. И застыла, как изваяние. Ее внутренняя война явно отдыхала по сравнению с тем, СКОЛЬКО она увидела в его темных глазах. Пасть слегка приоткрылась, но самка так и не смогла более выдавить ни звука, лишь сиплый глухой выдох, похожий на выдох отчаявшегося. Навела хаос на чужих полках? Захотелось начать извинять еще больше, потому что так нельзя. Спокойствие другого нельзя нарушать вот так спонтанно, как сделала она. Хотя если рассматривать ситуацию с другого угла – они были достойны друг друга. И этот пристальный взгляд не давал покоя… Волк словно смотрел глубоко в душу, задевая струны… И отчего-то захотелось спрятаться за кусты, что безмолвно наблюдали за откровениями двух волков.
«Если бы я был там»… Пронеслось в голове, а тело от чего-то дернулось на звуки его голоса. Если бы… Как много этих «если» на самом деле, и как мало в них смысла. Как мало в них действия, надежды и веры. Фраза, которая была ни к чему. Тяжелая, она несла в себе слишком много горечи, которой итак нахлебались оба, что было понятно, посмотрев невооруженным глазом.
И разноглазая совсем не заметила, как приблизился этот большой зверь. До чего же самка чувствовала себя маленькой и незащищенной, абсолютно. Ноги вросли в землю, именно поэтому она даже не пыталась сбежать. В горле пересохло, сердце давно стучало на уровне ушей. А Бишамон все смотрела вперед, уже не видя глаз собеседника, потому что в тот момент, когда ее переносицу опалило горячее дыхание, она поняла одну маленькую вещь – это был Аквилон. А потом тело прогибается под тяжестью его головы, и в этот момент ей кажется, что тяжесть всего мира упала на ее хрупкое плечо.
Самка закрывает глаза, вдыхая его запах, такой родной и такой далекий. Вкус детства пробегает на кончике языка и кончается мыслью о распаде могущественной стаи. Он все еще что-то говорил, но она не слышала. Уши заложило шумом, смешанным с биением сердца, которое начало успокаиваться. Все это походило больше на сладкий сон. Чудеса все-таки случаются? Вдыхает полные легкие воздуха, всматриваясь в небо сквозь белую шерсть.
- Аквилон, - самка практически шепчет его имя, пробуя на вкус, словно услышала впервые. – Не пропадай больше…
Просьба, которая едва ли может быть выполнена? Ведь явно не от них самих зависело что и как будет. Легкая усмешка на морде. Прижимается щекой к голове волка, опаляя горячим дыханием его ухо, в которое так и хотелось шептать дальше, но она просто не знала что сказать. Больше всего она боялась встретить кого-то, кого очень хотела встретить и не знать что ему сказать. Нет ничего хуже, чем долгая разлука – она тихонечко убивает понимание и все слова, что так хотелось сказать. А хотелось сказать очень многое.

Отредактировано Бишамон (2016-07-03 17:01:57)

Комок застревает в горле. Бишамон закрывает глаза, погружая свой разум в темноту. Здесь не было спокойствия. Хаос витал по просторам души, снося все на своем пути. Это было сравнимо с ураганом, который не щадил ничего. И мир завертелся быстрее, пока она стояла вот так, уткнувшись носом в белую щеку. От него исходил жар сильнее, чем от солнца, так ей казалось по крайней мере. И в этом жаре хотелось утонуть, раствориться, чтобы забыться. Разноглазой до сих пор не верилось, что она нашла хотя бы одну родную душу. Может, ее выводы были поспешными, и где-то далеко бродят ее родители? Едва заметная усмешка скользит по морде, растворяясь в горячем дыхании Аквилона. Здесь не играет роль ни оптимизм, ни пессимизм… Надежда отошла на несколько шагов, затмевая собой веру. Их нет, и с этим надо было смириться, но сердце, ударяясь о ребра, все еще хотело верить. Жадно вдыхает полные легкие воздуха. Уже не казалось, что темно, что холодно и невыносимо. Рядом с Аквилоном все казалось таким пустяшным, будто ничего не стоит взять и сделать. До чего же слабой ее делала близость этого волка. Давненько белая не позволяла себе слабости, не из-за гордости, нет; из-за чувства самосохранения. Потому что мы боимся одиночества, и она тоже боялась. Наверное, это одна из причин по которой она очерствела. И Бишамон понимала, что этот всплеск эмоций скорее всего быстро потухнет, потому что она привыкла быть одна. Возможно, ошибалась, время покажет. Все будет хорошо, да…
Разум растягивает эту фразу, в которую так хотелось верить. А что значит хорошо? Боги, наслаждайся моментом, сейчас все хорошо, и пусть даже мир вокруг погружен во тьму. Не бойся… Легко говорить, когда все это время страх заставлял двигаться дальше, заставлял быть осторожной и не лесть на рожон. Заставлял смотреть по сторонам, пугаться любого шума и шороха. Страх тек по ее венам, распространяя яд по всему организму слишком быстро. Самка тяжело выдыхает воздух, понимая, что снова погружается не в самые радужные мысли. Она улыбается сквозь снова накатившие слезы. Он говорил так ласково и нежно, что нереально было не растаять. Или это то самое, что так не хватало ее разуму все прошедшее время? Ее собственное солнце, что просто-напросто пропало, заставив душу покрыться тучами. И вот сейчас снова наступает рассвет. Хлюпает носом, прижимая уши к голове. Тело все еще находилось в напряжении, но она заметила это лишь в тот момент, когда Аквилон отдалился.
Холод ударил по разуму отбойным молотком. Почему-то захотелось свернуться клубочком, позволить холоду разбежаться по сосудам. Но через несколько долгих секунд ее разум понимает, что стоять вот так вечность они же не могут. Что рано или поздно придется уйти. Забыла о безопасности, да? Поднимает светящийся взгляд на белого волка, продолжая улыбаться, да только улыбка была какая-то горькая на вкус. Она кивает на подтверждение слов о том, что надо поесть, что обязательно расскажет. Но ей совершенно не хотелось есть. Бишамон поворачивается в сторону оленихи, с которой столь долгое время боролись два первородных. И зачем все это, спрашивается, если ты не хочешь есть? Голод притупился в тот момент, когда по телу побежало тепло от прикосновений. Делает глубокий вдох, опуская голову к тушке. Проглатывает давно подкативший комок, чувствуя как он проваливается в желудок. Странное омерзение пробегает по телу тысячей мурашек. Пытается расслабиться, но не выходит. Отрывает маленький кусочек мяса, потому что лезть за печенью не хотелось, да как-то и привыкла, что этот лакомый кусочек всегда достается вожакам. Разум усмехается. Здесь нет ни вожаков, ни вышестоящих, так что тебе мешает? Жует оторванный кусок, понимая, что чувство голода так и не приходит. Ест, потому что просто надо. А потом отрывает еще один кусочек, и еще. Она смотрит только на тело оленихи, проглатывая с мясом слезы, которые все еще предательски пытались накатить на глаза.
Облизывает губы, испачканные кровью. Биша понимает, что больше не хочет, иначе есть вероятность того, что пища просто-напросто вылетит назад, так и не принеся чувство насыщения. Этого так или иначе хватит еще на несколько дней. Самка садится на неприятную, сырую землю, прижимает хвост ближе к телу, всматриваясь в черты волка.
Она не видела его так давно, что, казалось, совсем забыла как он выглядит. Легкая улыбка так и светится на белой мордашке. Разноглазая наблюдала за Аквилоном, как любящая супруга. Странная мысль отзывается горячим ударом сердца о ребра. В груди защемило, но она даже не подала и виду, что ей больно.
- Это твои совы? – чуть слышно спрашивает волчица, продолжая смотреть исключительно на первородного. По сути своей ответ на данный вопрос ее не интересовал, просто она очень боялась начинать рассказ с самого начала, потому что надо рассказать так много, а получится, по обыкновению своему, так мало.
- Где ты был все это время?
Пристальный взгляд светящихся глаз едва ли располагал к тому, чтобы уходить от ответа.

Это странно – привыкнуть к одиночеству. Привыкнуть к тому, что рядом абсолютно никого нет, даже если кто-то ходит рядом. Она привыкла. И эта мысль не давала покоя. Бишамон искреннее не понимала, почему сейчас испытывает нечто подобное, наблюдая за Аквилоном. А потом на долю секунд замирает, подумывая о том, как повернется мир, воспринимай она волка не как друга. Тишина, прерываемая стуком сердца. Самка закрывает глаза, погружаюсь в темноту. Где-то там глубоко внутренний мир вполне спокойно относится к данному факту, что самка вполне может влюбиться в белого волка, но реальность слишком больно бьет по голове, говоря о том, что очерствела; слишком привыкла быть одна. Может, это просто отговорка? Легкая улыбка на морде. Как кто-то однажды ей сказал, и на ее сухарик найдется стакан молока. Бишамон рассмеялась бы, но явно ее не поняли бы, не так ли? Она ловит на себе взгляд Аквилона, который все еще трапезничал. Желудок от чего-то как-то нехорошо сжался, словно успел проголодаться за несколько долгих минут. Самка опускает взгляд разноцветных глаз. Тело давно утопало в грязи, но это нисколечко не мешало. На самом деле ей было жаль, что еще несколько мгновений назад была разрушена идиллия и затмение от радости встречи. Все затихло столь же быстро, как и вспыхнуло, словно на большой костер вылили сразу тонну воды. Холодно. Стало холодно и спокойно всего-то за несколько минут молчания. Вот так вот оно все гадко и бывает. Просто потому что время не лечит, оно заставляет нас меняться. И Биша понимала, что стала смотреть на многие вещи немного иначе… Просто, чтобы сердце больше не разрывалось на части.
Она слегка втягивает голову, когда волк приближается. Горячее дыхание опаляет висок, доставляя самке определенно удовольствие, нежели что-то иное. И снова резкая перемена. Вот же ж, что с ним стало не так? Вопрос читается в ее разных глазах, да только кто поймет немые вопросы? Право только Боги, которым до этого нет никакого дела.
- Хорошо, - тяжело выдыхая воздух, произносит самка. Другого выбора все равно не было? Хотя, можно было пустить все на самотек и отпустить волка, а самой остаться здесь… Бишамон поднимается на лапы, отряхивая шерсть от грязи. Другое место, так другое. Она шла не спеша, специально давая Аквилону отбежать подальше. Вид окружающего мира был более, чем унылый, поэтому волчица старалась смотреть только на внезапно появившегося друга. Как будто с неба свалился. Так не бывает. Разум начинает вести противоречивые дискуссии, пока Бишамон продолжала идти, иногда натыкаясь на камни. Камни в таком месте? Она слегка поднимает голову к небу, которое было закрыто ветвями елей и сосен. Жаль.
Мысли покидают голову, когда Аквилон наконец-то останавливается. Легкая улыбка скользит по морде, когда самец приглашает ее на груду сухого хвороста. Бишамон садится, вновь обводя лапы своим тощим хвостом. Смотрит на волка и понимает, что все слова застряли в горле. То чего она больше всего боялась – это не найти толком чего сказать. И после этой ненужной по сути своей прогулки, разноглазая поняла, что не знает с чего начать. В итоге она просто-напросто ложится, зарываясь носом в собственные лапы.
- Аквилон, - произносит тихо-тихо, но снова пробует на вкус. Имя не казалось чужим, но почему-то чувствовалась отстраненность. Тело слегка дергается, словно ее огрели ведром холодной воды. Зарывшись носом еще сильнее, почувствовав, как сухая трава скрябает по носу, Бишамон просто закрыла глаза. 
- Расскажи мне свою историю.
Как просьба о спасении. А потом, быть может, она расскажет свою. И что дальше,а?