Начало.

Плеск воды успокаивал, давал какое-то ощущение равновесия и расслабленности. Глаза закрывались, давая самке понять, что надо было еще поспать. Но нет, ей не спалось, давно уже не спалось, будто кто-то все время был рядом и мешал заниматься столь нужным делом. Весна наступила как-то внезапно, будто сменившийся слайд презентации. Холодные объятия зимы сменились теплыми объятиями весны. Но теплее на душе не стало. Она сидела с закрытыми глазами, пытаясь разобраться – спит или нет. Но картинка того, как белая проснулась, стояла перед темнотой закрытых очей. Раннее утро, все еще спят, а она уже сидит, наблюдая рассвет. В глаза горит огонь – отражение солнца, а ей все равно. Нет, Лаф любила восходы, они говорили о начале нового дня, о том, что она жива, что все живы. Поворот морды в сторону логова. Оно где-то там, и где-то там еще спят ставшие родными существа. А самка снова не с ними, снова где-то на других территориях скоротала ночь. Просто не было желания быть там, со всеми. Или наоборот, оно было, но белая захотела остаться одна? Одна, всю зиму одна, и всю весну решила так просидеть? А кто хотел все исправить? Кто хотел начать писать новые страницы своего дневника? Кто? Уши прижались к голове, будто кто-то отчитывал самку за провинность. Точно, хотелось тепла, тепла другого. Просто подойти к этому другому и уткнуться носом ему в шею, прижаться близко-близко и понять, что все наладится, все получится, просто обязано получится. Из этой ямы надо выбираться, уже давно, а все что сделала самка, лишь больше опустилась в темноту. Вдохнула полные легкие воздуха, ощущая запах весны. Слякоть, грязь и любовь, кругом любовь. Не нравилась ей весна, просто не ее это было. Наступило время, когда белая стала отличной мишенью в чистом поле. Хотя, если извозиться в грязи, наверное, было бы не так плохо…
Но, не о том. Стоило отойти от этих странных мыслей. Лаф навострила уши: все то же журчание воды, плеск ее о камни. Боги, как же было здесь спокойно, а ведь еще совсем недавно, сюда мог прийти ассасин и… И не суть важна. Самка открыла глаза. Все бы, наверное, ничего, если бы не один факт – по столь опасной территории пробирался волчонок. Самка втянула воздух. Откуда он тут появился вообще? Потерялся? Одним рывком белая подняла свое тело с камня. Да, странная картина, патрульная, сидящая на камне и ждущая неприятностей на свой зад. Увидь это кто из старших, надавали бы по шее не иначе, и стала бы самка не более чем, обычной патрульной. В лучшем случае, скорее всего. Легкие, практически бесшумные шаги приближали ее к темному щенку. Запах, он давал понять, что волчонок не из Оплота. Странно, впервые территории молчащих пересек волчонок из другой стаи. Из какой только? Янтарь глаз впился в маленькое ослабевшее тело. Похоже, он уже не один день пытается найти дорогу. Если, конечно, черный ее вообще ищет. Она остановилась всего в паре метров от маленькой жизни.
- Что же ты, маленький, делаешь на чужой территории? – мягкий голос, не несущий в себе угрозу. Да, было бы от чего исходить угрозе. Она слегка нагнула морду, продолжая жадно втягивать воздух.

Агрос

Фриса.

Лилит посмотрела на белую волчицу и заставила себя улыбнуться. Правда, улыбка получилась слегка вымученной. Но тем не менее, если учитывать тот факт, что сероглазая вообще не любила улыбаться.
Белая незнакомка с такой любовью и заботой смотрела на Агроса, что черная едва подавила в себе желание вцепиться ей в морду. Укол ревности явно ощущался.
Агрос - мой волчонок! И я его не отдам! - Такой собственнический инстинкт. Лилит чуть наклонила голову, чтобы прикрыть шею, если вдруг белошкурая решит напасть, хотя вела она себя слишком правильно и по-доброму.
Аж приторно. Буэ... Тоже мне, божий одуванчик по весне... - Пронеслась в голове язвительная мысль, от которой даже Лис гадко захихикал. Да уж, в этом вся Лилит.
Тень удовлетворенно дернула ухом, когда до ее слуха донесся голос Агроса.
Он радостно взвизгнул и лизнул черную в нос, при этом его синие глаза блестели от радости, а хвостик ходил из стороны в сторону.
Но следующие слова малыша заставили сероглазую нахмуриться.
- Я не знаю, милый. Такой она родилась. - Ответила Лилит.
Ага, или белены объелась. - Изрек умную мысль Лис, от чего черная улыбнулась уголками губ. Да, тут уж внутренний голос попал в десяточку. Белена - вещь крайне опасная. Вот так вот. Окрашивает волков в белый цвет.
- Какая ты красивая, - бесхитростно заявил Агрос незнакомке, восхищаясь увиденной картиной, - Я таких еще никогда не встречал! - Лилит лишь закатила глаза, мол "ну вот, опять началось".
Договорить Агросу она не дала. Ощущение какой-то тревоги не покидало волчицу с самого начала, как только ее лапа ступила на этот каменистый берег.
- Агрос, нам пора, спросишь меня обо всем, что хочешь, по дороге. И я обещаю, что отвечу на все твои вопросы. А теперь пойдем. - Мягко сказала Тень, лизнув щенка в нос. Затем посмотрела на белоснежную волчицу.
- Еще раз спасибо Вам, что не причинили ему вреда. Простите за столь наглое вторжение. - Обратилась Лилит к, вероятнее всего, патрульной этих земель.
Да, нужно уносить отсюда лапы и побыстрее. Все-таки, это - чужие территории и не все волки могут быть такими доброжелательными, как эта волчица. - Подумала Лилит, иногда даже подтаскивая Агроса, чтобы тот шел быстрее. Вскоре Лилит просто-напросто перешла с шага в торопливую рысцу, хотя и проверяла периодически, чтобы Агрос за ней успевал.

--->Лига Теней. Поляна у Логова

- Склады.

Минуя рынок, минуя дворы, осторожно пробираясь меж стволами яблонь в саду, Элазар таки выбрался на голую границу. Остановился в задумчивости, вдохнул глубоко, щуря разноцветные глаза: о, эти места были родными ему, он помнил их, помнил патрули и прочее, составляющее ранее его тусклую и серую жизнь. Облизнулся задумчиво, а после продолжил путь, на этот раз идя неторопливо, как-то даже неуверенно; воспоминания захлестнули, сделав из бурого волка даже не охотника, а старую клячу, что бредет на бойню.
Прошло уже время с тех пор, когда Ассасинов прижали: видимо, у земли их появились хозяева, сам же Элазар не собирался вникать в эти подробности. Важно то, что вожака ассасинов с огнем не сыскать, черт его знает, где лежит его туша, в какой канаве - у Каннибала почему-то Элазар даже не додумался спросить. Ему хватало знания, что нападавшими были молчащие, эти глупцы-одиночки, которых он высмеивал так желчно и ядовито, глядя в сверкающие глаза брата, который действительно верил в силу Оплота. Что же, его карта бита - братец оказался прав...
Наверное, именно мысли о брате задали его движению столь странное направление: он, теперь без стаи и рода, шел к границе с теми, кто разрушил его устоявшуюся жизнь. Вероятно, они не узнают в худом волке со свалявшейся бурой шерстью ассасина, тем более, что от него пахло городом, нежели чем-то другим. Обычный бродяга с затравленным взглядом, что пришел к сборищу одиночек, дабы повидать старинного друга... Никто из молчащих не знал о его родстве, кровном и опасном, с Филином.
Филин... Как бы Элазару хотелось оторвать ему пару ушей, этому мелкому наглецу! Но их всего два, а он, этот рыцарь без коня, будет совсем неказист без своих очаровательных ушек. Как ни прискорбно...
Река несла свои воды, сбивая корку льда; кажется, еще совсем недавно он перебирался по этому ледяному мосту на ту сторону, чтобы сидеть на возвышении, смотреть на братца сверху вниз и рассеянно слушать, наблюдая за полетом снежинки. Как же давно и недавно это было! Настоящее и прошлое путаются отныне у него в сознании, ибо Бог - вот он, рядом, идет, касаясь его бурого бока своим, а теплое дыхание согревает шею.
Кажется, он что-то обещал там, у складов... Принести еды, вернуться... Да, вспоминаются голубые глаза Каннибала, что же, надо будет свою задачу выполнить, но потом, после. Ему нужен был Филин. Посмотреть в эти бесстыжие глаза и кисло ухмыльнуться - доволен, заступничек?
Элазар остановился на берегу реки, не решаясь перейти её; весенние воды холодны, а молчащие настроены весьма решительно. Ну что же, появись только кто-нибудь - и они смогут договориться, решить вопрос... Элазар покорно склонил голову к земле, глядя робко и затравленно; вновь одел привычную маску. Он всего лишь путник, всего лишь один из тех, кто может стать частью Оплота; они, в прошлом такие же странники, должны понять его.

Отредактировано Элазар (2013-03-15 01:53:43)

А вот и гости. Хотя, о чем это он... Хозяева. Да. Его не было в лагере, когда молчащие напали; но перед внутренним взором вставали оскаленные пасти, прижатые уши... Быть может, эта троица, что так органично смотрится на том берегу реки, рвала на части кого-то из его братьев по вере на части, абсолютно плюя на приличия и честь. А после, после боя они собрались вместе и обсуждали хвастливо, кого и как убили... Разноцветные глаза Элазара подернулись дымкой: он взращивал в себе ненависть неосознанно, медленно, но терпеливо; колючий росток уже оплетал крепкими корнями его душу. Правда, со стороны заметить перемену было нельзя: всё такой же понурый и уставший бурый волк чуть встрепенулся, заметив патруль, а после виновато и тонко улыбнулся.
- Доброй охоты вам, честные патрульные, - он, кажется, даже не говорил - скрипел, - ищу друга старинного, Филина. Пересеклись как-то, он мне и сказал, где его искать.
Пауза. Помолчал, нащупывая почву под лапами; шум воды заглушал слова, но он старательно напрягал голосовые связки, дабы не повторять, иначе смысл потеряется, расползется, словно старая ткань. Повел ушами, вздохнул прерывисто, продолжил, глядя теперь вопросительно.
- Знаете такого, числится в ваших рядах? - замолк, терпеливо ожидая ответа. Взгляд рассеянно соскользнул с морды одной волчицы, прыгнул к глазам другой; после - прочно обосновался на морде собеседника, того самца, что вел этих двух за собой. В этой троице было что-то схожее и странно привлекательное, Элазар задумчиво сощурился - кажется, родственники. Интересные шутки выкидывает судьба... Но на это у неё есть, вероятно, право.
А злость потихоньку горела в его душе, едва он вспоминал, что ассасинов более нет - так, парочка бродяг, что унижаются перед городскими волками (Чертов Сизый, я найду тебя, - тусклая мысль на грани сознания), а после, после... Тишина. Оглушающая пустота в сознании удивила Элазара, он даже глянул по сторонам удивленно, ибо не сразу нашелся, зачем он здесь, стоит на берегу и ведет речи с патрулем тех, кто разрушил всю его жизнь. Повезло ему когда родиться в стае Мертвой Равнины... Когда-то давно.

Гнев. Такой сладостный, такой прогорклый одновременно, он разливался по венам, бежал к самому сердцу, после - к мозгу. Разноцветные глаза блеснули и погасли, шум воды, казалось, заглушил всё. Он - один во вселенной. Один. Выдохнул прерывисто, повел ушами, ощущая на себе пристальный взгляд серого. Улыбнулся насмешливо ему в ответ, выпрямляясь, снимая, наконец, маску. Развел плечи, вдохнул глубоко, а после- пошел. Спустился неторопливо с берега, двинулся по тонкой кромке льда, то и дело проваливаясь; холодная вода иглами впилась в лапы, в живот, а он продолжал путь, слушая разноголосое эхо в своей голове.
Погиб он.
Не смел он погибать, этот жалостливый и благородный ублюдок. Не смел, особенно от лап нечестивых безумцев, которых так боялся и ненавидел в душе. Дрянь, дело дрянь, наш корабль идет ко дну.
Ассасины задрали его.
Конечно, он, весь из себя такой благородный, не посмел остаться в стороне, когда Оплот шел на лагерь подданных Шитахи. Может быть, его рыцарское величество хотело найти его, бурого волка, раньше других; посоветовать бежать и скрываться, пока всё не будет кончено. Смотрел ли он на тех, с кем сражался, как на врагов? Думал ли он о том, что именно с этими волками его брат делил кров и пищу? А думал ли вообще, вонзая клыки в шкуру очередного ассасина?
Эти мерзкие твари напали на него втроем, со спины.
Он слишком благороден, чтобы ждать подлости от окружающих. Не оглядывался, глупец, не оглядывался... Правда, верилось в это с трудом, но к чему патрульным лгать? К тому же, он действительно мертв. Ответ читался в прямом, ясном взгляде серого. Затаенная печаль по погибшему собрату и ничего более. Им не понять его, идущего через холодную воду, не понять его, чья душа медленно сворачивается от жара ненависти. Но кого он ненавидел? Себя, их, его, ассасинов в целом? Или... Бога?
Смерть ассасинам.
Да, конечно. Вы оставили своего без прикрытия, раз им занялись трое сразу. Вы оставили его одного, вы, якобы такие сплоченные и дружные, как говорил этот тупой идеалист. Оставили, а теперь скалите клыки и плюетесь от злобы и глухого чувства вины: вот оно, это марево вины, на дне их зрачков. Как легко переложить ответственность на чужие плечи...
Найти их каждого и придушить.
Берег близко. Вот и холодный воздух обхватывает лапами мокрое тело. Он улыбнулся волчице, что произнесла это, улыбнулся сладко и снисходительно, а после - без слов, прыгнул, целя в горло серому. Да пошло оно всё... Дымка застилает глаза, бог смеется над плечом, ангелы плачут, а Филин... Филин больше не придет на этот берег, не взглянет укоряюще, не будет втолковывать ему, что путь ассасинов - гибелен...
Филин, глупый-глупый младший брат.

офф: файт обговорен.

Боли не было. Была лишь вязкая, густая тьма, что отсвечивала приглушенным красным. Открыты ли глаза, опущены ли веки - не важно, кажется, коснешься, будет липко, вязко, до отвращения противно. Сводит челюсти, болят губы, собственно, он никогда так не улыбался: показались десны, клыки крепкие, он идет, продолжает идти, а подлая земля, что принадлежит оплотовцам, этим тварям с их благородной верой в стаю, уплывает из под лап, дрейфует... И он вместе с ней.
Покачнулся, осел грузно на бок, но таки выровнял положение. Уставился на патрульных: дышат тяжело, в глазах отражение его злобы, ненависти и внутренней боли. Но у них эта боль какая-то тусклая, блеклая, глупая, бессмысленная. У него - насыщенная, терпкая, обжигающая гортань и язык.
Он улыбался тягуче, медово, сладко, ощущая близкое и смрадное дыхание того, кому он вверил свою душу. Его поступок одобряли, он ощущал это всей своей жалкой душонкой, той, что порвана была на несколько клочков и сшита неаккуратными, грубыми стежками. Встал, двинулся вперед, оскальзываясь и оступаясь, глаза прикованы к хмурой морде волка, да-да, именно волка; те волчицы, что окрасили свои пасти его кровью, глотнули уже его боли и ненависти, остались для него чем-то не существенным и далеким, они были лишь декорацией, зрителями, тем фоном, что выгодно оттеняли главное сражение.
Соблазнительно подрагивало горло серого волка, так прекрасно горели подозрительным пламенем его глаза, а уж речи-то, речи! Они ненавидели ассасинов, но не могли сказать, что именно им сделал он - разноглазый, бурый волк, сейчас припадающий на переднюю лапу и неторопливо ковыляющий к ним. Снова. Они разорвут его, порвут на части, окрасят снег его кровью и уйдут, довольные, что выстояли в этом бою.
А он, умирая, сможет утолить свою злобу, то пламя, что горело в его душе всегда. Костер жаден, костер пожирает все, не думая о завтрашнем дне; он не может экономить, пусть и погибнет потом от своей жадности. Останется лишь пустошь и дымящиеся развалины, шрамы на серой, выжженной земле... Его душа - один сплошной шрам, в который сейчас запустили лапы эти грязные ублюдки, забравшие его брата.
Рыцарь, подохший из-за собственной морали.
Он оскалился широко, до боли в тонких губах, а после вновь прыгнул, на сей раз резко и неожиданно, скинув маску подраненного зверя и тотчас одев личину разъяренного беса. Клыки вспороли чью-то кожу, солью на языке осела чужая кровь... И в тот же момент всплыли в памяти голубые, внимательные и недоверчивые глаза Каннибала: ты не вернешься, друг.

<<<----- Черный лес
Шла медленно, практически не разбирая дороги. Весь день убит на странные, не несущие в себе совершенно никакого смысла, дела. «Или я давно перестала видеть смысл хоть в чем-то?». Легкая усмешка. Стало так грустно, будто перед ее глазами из гнезда выпал маленький птенец и, барахтая несформированными крыльями, жалобно пищал. Увиденный недавно спектакль не оставлял в покое, породив в душе страх перед неизвестностью. Хотя стоило задаться вопросом: чего бояться? «Каждый день живем в надежде, что завтра увидим рассвет. Каждый день мало кто из нас задумывается, что через пару шагов тебя может настигнуть пуля, а ты и не заметил». Лаф остановилась. Будь она человеком, наверное, от таких мыслей у нее бы затряслись руки, и холодный пот покатился бы по лицу, но волки – не люди. Самка подняла морду к небу.  И как же захотелось взлететь, забыть о проблемах, забыть о том, что совсем недавно увидела. «Агрос». Имя, так нечаянно всплывшее в сознании. Янтарь глаз ее наполнился не столько грустью, давно обитавшей в душе, сколь тоской. Она была в стае, но чувствовала нестерпимое одиночество. «Еще одна такая весна меня определенно погубит… Или не стоит винить время года, стоит винить себя?». О, небо, как же хотелось… А, не суть. Ей много чего хотелось и хочется, но никто не принесет это на блюдечке с золотой каемочкой. И сердце как-то болезненно екнуло, давая понять, что тоже хочет тепла, что устало от душевных вьюг, которые никак не могли согреть.  Молчащая опустила морду, осматривая территорию. Никого не было. Ни души. Странно, но именно в этот момент ей захотелось, чтобы здесь пробежал хоть кто-нибудь, пусть то даже будет чужак. «Чужаков нам еще не хватало…» Да, только, словно услышав ее мысли, впереди промчался заяц. Нет, он ей был вообще не нужен, но охота… Как же давно она этим не занималась. Потеряла весь азарт от чувства пойманной дичи, ее бешеного сердцебиения, крови, что имеет приятный солоноватый вкус. Глаза как-то уж слишком сильно расширились, и белая волчица ринулась вдогонку за ушастым. Его скорость, она была огромной. Но Лаф казалось, будто она была невыносимо ничтожной. Будто она бежала, а заяц, смотря хитрыми глазами, шел себе прогулочным шагом. Странно. Это чувство, возникшее из не откуда, заставило вскипеть кровь. Она больше не слышала бешеного стука своего сердца, не чувствовала, как дышит, не видела ничего вокруг, кроме убегающей жертвы. Она не хотела есть, она не хотела убивать, самка просто хотела отвлечься. С кем не бывает, правда?.. резкий поворот в сторону. Она успела заметить только свои собственные лапы, которые передвигались с невероятной ловкостью на такой-то скорости. Временами сырая земля мешала нормально бежать, да, только, если это волновало белую охотницу. Хотя… Белая шерсть уже успела участками покрыться грязью. Щелчок зубов, эхом отдавшиеся по округе. Промазала. Но от этого желание поймать меньше не стало. Казалось, что еще немного и волчца просто-напросто свалится на очередном вираже. Зайцы. Они всегда были такими, прямо они не бегают. Хочешь жить, умей крутиться? Да? Очередная попытка уйти от мощных челюстей не увенчалась успехом… Белая самка, с силой сжав челюсти, кубарем покатилась в лишь Богам известном направлении. Что-то больно впилось в спину. Лаф открыла глаза, надеясь, что все-таки она еще жива, а не на оборот. Каменная река. Снова она тут. Только утром волчица ушла себе с нее спокойно, а теперь прикатилась, будто по чьему-то желанию. Теперь стало ясно, что так больно уперлось в спину. Камень. Не выпуская добычу из пасти, молчащая поднялась на лапы, слегка пошатнувшись. В глаза все поплыло, будто корабль по чистой водной глади. Уши прижались к голове. Это место, оно напоминало ей о причине грусти и так захотелось отсюда сбежать. Да, вот только, уставшее тело явно не намеревалось сейчас еще куда-то идти. Лаф с силой выдохнула воздух, ощутив – таки, наконец, вкус пойманной дичи. Его сердце уже не билось, да и ничто не говорило, что заяц жив. Печально. Еще одна жизнь ушла с этой земли. Самка сделала несколько неуверенных шагов, ближе к крупному камню, и легла около него, наконец-то выпустив добычу из пасти. Здесь было так спокойно, так хорошо… И шум воды успокаивал… Лаф прикрыла глаза…

Странно. Каждый раз, когда она оказывалась у воды, ее тянуло спать. Песнь водной глади действительно успокаивала, заставляла отвлечься от ненужных мыслей, забот, переживаний… Что это? Сон? Теплый ветер плавно развивает шерсть в разные стороны. Плеск океана где-то совсем рядом. Белая открыла глаза… Вокруг лишь бесконечная водная гладь и небольшой кусочек суши, на которой и находилась сейчас молчащая. С правого бока пара деревьев, с левого – песчаная насыпь. А сзади? Белая обернулась. Маленькая тропинка, протоптанная иными зверьми, вела вглубь леса. Странно, она-то думала здесь только океан, оказалось, что все-таки еще и другие природные создания. И молчащая пошла, будто кто-то звал ее вглубь этого леса. Хотя, она на самом деле слышала голос, чей-то до боли знакомый голос. Да и запах… Знакомый, родной. Где же ты? Лапы проваливаются в песок, будто по чьему-то коварному желанию, но она продолжает идти, потому что надо… Зачем? Зачем надо? К кому надо, или лучше задаться вопросом – кому это надо, что самка шла туда, в темноту? Да, и действительно. Вековые стволы деревьев были наклонены каждый друг к другу, словно шептались они, придумывая заговор или созывая своих защитников. Что за мысли? Нет, а вдруг у леса есть свои спасатели? Ведь, никто никогда о них не говорил и не упоминал в рассказах. Очередная порция песка рассыпалась по разные стороны. Лаф тряхнула головой, сгоняя песчинки со своей шерсти. Почему тропинка проваливалась? Или это было всего-то ловушкой? Их ловушкой… Она посмотрела на деревья, словно хотела что-то сказать, да, если бы они могли говорить… Действительно, если бы хвойные и другие разговаривали, наверное, они бы рассказали сотни сказок, тысячи живых историй, и спокойно бы могли напугать любого путника, кем бы они ни был: волк, лиса, медведь, птицы и другая живность. Только голос не давал покоя. Мощный рывок вперед и песчаные руки отпустили белое тело самки. Лаф с силой выдохнула воздух, понимая, что освободилась и может идти на источник голоса. И, что самое странное, лапы-то пошли, даже понесли ее вглубь темноты.  Темнота приняла белошерстную в свои объятия так, будто были они давно знакомы. Впрочем, спорить об этом самка бы не стала. Сколько было моментов, когда единственным другом была имена она – темнота. «Попалась снежинка!» Глаза белой расширись от удивления. Снова попалась в сети, снова на те же грабли. Имя. Она слышала свое имя? Или показалось?...
Лаф распахнула глаза, резко пытаясь вскочить, но все что у нее получилось – это споткнуться о очередной маленький камень и рухнуть назад, где и лежала. Сердце. Оно отплясывало свой ритмичный танец, озвучивая музыку в ушах молчащей. Странно, ей показалось, будто мир изменился, хотя лишь слегка стало темнее. Вот так вот и смотрим на небо, сквозь закрытые очи.  Перед лежащей самкой была…
- Фриса? – еле-еле, заплетающимся языком, спросила белая, даже еще толком не осознавая, что голос, который она слышала сквозь сон, принадлежал именно Лучистой. «Уснула. Не надо было». Действительно. Слегка болела голова и гудело все тело. Приятное прикосновение холодного носа. Лаф снова прикрыла глаза, а потом вернула их в открытое состояние. Танец сердца слегка утихомирился, стал более медленным.
- Да, я не прячусь, - легкая улыбка, которая получилась такой кривой. Никак не могла проснуться, не выходило. – Ты здесь какими судьбами? – ну, для поддержания разговора. Янтарь глаз уставился на Фрису, ожидая ответа. Все-таки не то для нее время, что бы по такой местности лазать. И не зря же смотрела. Про то, что еще несколько минут назад (а, может, уже и часов) она нехило так бегала за кроликом.
- Ешь, если хочешь, а ты хочешь, вижу это, - белая почесала за ухом, которое мгновенно тоже стало грязным. – Я от скуки поймала,  - намекая на то, что есть-то все равно не хочется, не пропадать же тушке. «Думаю о чем? Да, вроде ни о чем не думаю».
- Там, где ходила я, было все мирно, тихо. А дальше пока еще не добежала. Уснула слегка, - виноватая улыбка. Так, ведь, не долго и по шее получить.