К боку прислонилось что-то большое и пушистое. Вздрогнув, Дымка перевела взгляд на Брин. Казалось, на поверхности, окруженной холодом и кусачим свирепым ветром, младшей волчонке было неуютно. Да что там говорить, кто из них чувствовал себя в своей тарелке, инстинктивно жавшись друг к дружке в поисках тепла? Мимолетное воспоминание о теплой щенячьей куче и запахе молока тоскливо сжало сердце, заставив Дымку нахмуриться, переводя взгляд от одного валуна к другому. Где-то на краю сознания маячила довольно дельная идея о дальнейших действиях, которая все никак не хотела облекаться в слова.
- Вот что, - Задумчиво начала волчонка, старательно распутывая клубок рассуждений. - Мы с матерью и... сестрой бывали тут ранее. Именно отсюда мы пришли к Валькириям, но это было давно. Не знаю, смогу ли вспомнить наш маршрут, но очень постараюсь. Это может пригодиться.
По правде говоря,  это было всего несколько месяцев назад, но сейчас эти месяцы казались серебристой бездонной пропастью между "тогда" и "сейчас". Да и передвигались они исключительно ночью, опасаясь погони из фанатиков Сектанта и патрулей Лиги Теней. Быть может, увидев знакомые места память подкинет больше подробностей.
- Пойду осмотрюсь, - Извиняюще лизнув младшую в щеку, Дымка нехотя отстранилась от Брин. Сотни холодных иголочек тут же вцепились в нагретый бок, безжалостно отбирая накопленное тепло. - Кто со мной?
Втряхнувшись, волчонка неторопливо затрсила вниз по тропке, противоположной от той, на которой находились Орденоносцы.
-> Река скорби

Тишина, нагнетенная в голове, стала приятной. Приятными мысли стали. Спокойствие духа, духа из стали.
В лапах нет усталости. Они работают как часы, не устают. Желудок умолк и молчит, словно стал сытым за несколько последних минут. В носу жжение, щиплет, а воздух становится чище, дыхание северной земли очищает от серы. Волк идет на север, и от горы сквозь дымку тумана падает слабая-слабая тень, но ее грань видно на фоне короткой, почти не растущей травы, обмерзшей от недавних холодов. Как символично, как символично идти сюда! Как дряхлый старик из сказок. Здесь все старики уравнены одной меркой смерти. Последнее восхождение на гору.
Норфолк не чувствовал трепета. В его глазах святые места на Острове останутся никчемными до тех пор, до каких и сами боги остаются никчемными. Он не думал, что идет сюда с какой-то целью, потому что чужие стопы протаптывают  е г о  дорогу. Но безразличие не помешало подметить, до чего интересно складывается жизнь. А особенно - к чему она в итоге сводится.
Но если Норфолк вдруг угадал, то он делает то, что должен делать, как того велит справедливость. Жизнь за жизнь, кровь за кровь. Как солнце расцвело на востоке, и увядает на закате, как жизнь имеет свое начало и неминуемо имеет конец. В этой справедливости виден и принцип всего справедливого, а отсюда и жизнь спасенная не принадлежит спасенному, но принадлежит спасателю. Только ему об этом не обязательно говорить, принципы-то у всех разные.
- Что ты молчишь, северный ветер, что не приветствуешь меня?, - мысленно спросил волк, подняв голову, и посмотрев на верхушку горы. Ветер ничего не ответил. Потому-то волк и спросил, что он, каким бы не был маленьким и беспомощным на фоне каменной громады, великолепных водопадов, солнечного круга и Острова вообще - все равно мог спросить. А Остров ответить не мог. Эта стычка продолжалась долю секунды, и волк, почуяв победу, опустил голову и пошел дальше. Он победил, потому что Остров не ответил. Он победил в сражении, в котором участвовал один и, значит, воевал с собой, и победил только себя.
Горы по-прежнему промолчали. Волк по-прежнему не удивился.
Что, боги говорят только когда хотят? О, да, все правильно.
А волки живут как хотят, все честно. Бывший легионер вплотную подобрался к причине неприязни между волками и богами. Это потому что каждый волен поступать так как хочет. Вот и вся история. Значит и боги не очень отличаются от волков своим мышлением, за редким, пожалуй, исключением.
Настроение поднялось. Волк рассматривал окрестности. Слушал, поют ли птицы. Думал о чем-то далеком. Думал про другой мир. Где на деревьях росли бы съедобные плоды, и не нужно было бы драться за пищу. Где простор не заканчивался бы, и был одинаково прекрасен и полон загадок. Там, под оранжевыми солнечными бликами, живет счастливое волчье племя, у которого нет названия, но есть мудрость, чтобы сохранять мир в порядке и знания, чтобы творить его, и сила, чтобы защищать его. Они будут долго жить в воображаемых рощах и горах разума Норфолка. 

Едва ли заметно голова опускается набок. Внимательный взгляд изучает происходящее. Хотя, смотря что называть «происходящем»? В голове шелест листвы и песни ветра, такие манящие, что белая делает шаг вперед, в надежде увидеть и услышать то, что хочется. Но вовремя себя одергивает. Утро не должно было быть полным тревог и подозрений, но внутренний мир сейчас говорил ей обратное. Сафириель поднимает взгляд на стайного, который что-то ей говорит. Ее глаза смотрят в пустоту. Она не только не слышит, ей не хочется слышать. Это не правильно, самка понимала это, но так уж был устроен ее внутренний мир. Она просто не могла вытерпеть бессмысленно болтовни. Дергает ухом, улавливая движение. Морда поворачивается в сторону, откуда должна была появиться Мастерица. Не одна? Едва заметный интерес загорается в глазах белой, но мгновенно тает, как лед на испепеляющем солнце. Хм. Всего-то на секунды закрывает глаза, чтобы открыв их, уже смотреть в пространство. Изучать новичков? Нет, увольте. Ей вообще было все равно, кто это и почему он здесь. Но раз пришел, была причина, и так было нужно. Сеф, ведь, тоже особо никто не ждал. Почему-то в голове мгновенно всплыла картина того, как в патруле она смирно сидела за спиной брата, изучая чужаков. Они все и всегда были настроены агрессивно, что невольно вызывало страх. Теперь появление кого бы то ни было, вызывает лишь – ничего. Сердце не стало отплясывать ритм, легкие спокойно продолжали выполнять свою работу, а голову не посетила ни одна мысль. Лапы не отказывали в движениях. Все это давно стало глупостью. Гордо вскинув голову, Сафириель ждала, чего же скажет Лайтер, и та начала речь. Уши впитывали все слова, как губка. Поверхность отравлена? Странно, еще совсем недавно она ходила туда по приказу Мастерицы, и все было в полном порядке. И все-таки Боги гневаются? Все тот же взгляд в никуда. Так легче вводить в заблужденье. Она слышит свое имя. Так странно. За столько времени белая никак не может привыкнуть к тому, что это имя произносит не властный голос брата.  Сердце едва заметно сжимается. Кто бы что ни говорил, а время не лечит. И Сафириель верила, что он жив. Ходит где-то совсем рядом, ища ее следы. Глаза упираются в грудь Лайтер. Такая же белая шерсть. Такая же первородная. Как так получилось, что за мгновение ока они потеряли свой первый дом? Сеф уже и не припомнит, откуда узнала, что стая была разгромлена, но это надолго останется отпечатком где-то в потаенном уголке ее души. Но сейчас не следовало отвлекаться на мысли, которые постоянно возникали, едва она видела Мастерицу. Кто бы знал что творится, когда она ведет с ней разговор. Но не о том.
Все так серьезно? Белая кивает, давая тем самым понять, что все выполнит. Ей не нужны были слова, чтобы указать на понимание. В глаза все та же безмятежность и строгость. Если намечается что-то серьезное?.. Ей это было определенно по душе. Едва ли она слышала уже, что говорят другим. Ответила в такт всем.  На пару секунд Сафириель метнула зоркий взгляд на серого незнакомца. Странно, он вызвал в белой лишь отвращение и всякое нежелание верить. Хм. Повернув свое тело, белая помчалась исполнять приказ. Чем быстрее она соберет сей «небольшой» отряд, тем лучше…
Едва ли ее лапы касались земли. Птицы, наверное, скоро будут завидовать ому, как умела летать Сафириель. Ей давно уже казалось, что за спиной действительно выросли крылья. Теперь главное настроиться. Все собранные ею волки держались позади. Вряд ли они даже могли поспевать за белой, что весьма странно. Впрочем, не ей осуждать. Каждому свое.  И вот взору предоставляется гора. Дошли. Белая переходит на рысь, дабы достигнуть того места, где ей положено быть. И останавливается, дабы осмотреться. Тишина. Словно затишье перед бурей. Едва заметная улыбка скользит по морде. То, что нужно.

Какой нечистый дух заставил его решить, что в одиночку прочесать все маршруты патрулей будет легко... Когда Блай взобрался на очередной камень, чтобы осмотреть сверху очередную расщелину на предмет пропавшей волчицы, он был готов просить Калахиру о быстрой и возможно безболезненной смерти. Волки не предназначены для лазанья по скалам, к сожалению, это касается и рутьеров.
"Нам точно не хватает горной подготовки... А ведь, скорее всего, в такой обстановочке придется немало повоевать. Решено, когда это закончится, соберу отряд и начну гонять их по горам..."
- О Арашу, только не еще один камень, - Блай выдохнул молитву, но злополучная каменюка от этого не исчезла, намекая, что грешно просить богинь о снисхождении в мелочах. Драбанту оставалось только покаянно склонить голову, облизать уже порядком натертые лапы и полезть вверх.
Спустя еще некоторое время, которое драбант провел в безуспешной борьбе со снегом, пеплом, холодом и ветром, ему оставалось только усесться на собственный хвост у подножия огромного камня и констатировать, что он ничего не нашел.
- Быть не может такого, чтобы следов вообще не осталось, - Блай принюхался к ветру, будто ожидая, что он отзовется на его удивленное возмущение и принесет вожделенный запах Крестьянки или ее неизвестного похитителя. Ветер к орденоносцу остался глух, швырнув в морду только очередную порцию пепла, щедро приправленного серой, и тем самым окончательно отбив нюх.
Прочихавшись, драбант принюхался еще раз, все так же ничего не учуял, и со вздохом подцепил лапой с шеи цепочку артефакта, прижав уши, чтобы за них ничего не зацепилось. Побрякушка звякнула и осталась лежать под лапами, сверкая камнем-глазом, Блай неуверенно покосился на нее. Он откровенно недолюбливал артефакты, особенно такие, неизвестного происхождения, но раз Лайтер сказала, что это можно использовать, значит, это нужно использовать.
"Как там... взять в пасть и представить себе цель. Ладно. И сказал он "поехали", - припомнил Блай человеческую присказку. Наклонившись, драбант подхватил металлическую вещицу клыками и поудобнее запихал в пасть, закрыв глаза. Ничего не произошло, только язык неприятно кололо острой гранью. Мастерица напутствовала, что надо сконцентрироваться.
"Калахира, ежели слышишь меня с небес, дай мне сил задание выполнить", - Блай про себя нараспев читал молитву рутьера, пытаясь отрешиться от собственных болящих лап и одновременно представить Крестьянку, - "Отведи взгляд человека от меня, и от пули летящей защити меня. В тенях сокрой тело мое, и лапы мои без звука проведи. Дай остроту глазам моим, врага отыскать. Дай силы клыкам моим, врага сразить. И ежели суждено смерть приять мне днесь, сомкни плотно уста мои, дабы стон мой отряд врагам моим не выдал..."

Блай ожидал от настолько разрекламированного артефакта большего, и готовился то ли к неприятным ощущениям, то ли вообще к чему-нибудь совершенно неожиданному, вроде внезапного перемещения во времени. Ничего подобного не произошло, драбант будто заснул на несколько мгновений, прервав молитву на полуслове, но Крестьянка представилась ему как живая. Или она и была живая, Лайтер ничего не говорила про действие артефакта, сказала лишь, что он поможет... Может быть, Блай действительно смотрел на пропавшую волчицу через огромное расстояние глазами Богинь.
Как бы там ни было, в этой реальности была Крестьянка и... песок. Много жгучего песка, запаха серы и горячего ветра. Блай отлично знал это ощущение, он в свое время провел в пустыне немало дней, будучи волком Мертвой Равнины. Окунувшись в горячий пустынный воздух, драбант заозирался в поисках ориентиров и распахнул пасть, пытаясь найти хоть какой-то запах, ниточку, способную привести его к цели. Запахов не было, кроме запаха самой Крестьянки - уж ему ли не знать, как солнце и ветер пустыни выжигают и заметают любые следы. Ориентиров тоже, только очередной шквал швырнул в морду Блаю пригоршню песка, заставив зажмуриться и яростно затереть морду лапой. Когда он открыл покрасневшие и слезящиеся глаза, вокруг были только знакомые скалы. Под лапами обнаружились две половинки злосчастной побрякушки.
- Шитахи тебя побери!, - Блай лапой сгреб их в кучку, подавив недостойное драбанта желание запустить несчастную вещицу в пропасть.
"Спокойнее... Богини, дайте мне сил довести это до конца! Что я знаю? Если эта гадость была права, Крестьянка в песках. Либо пустыня, либо какой-нибудь песчаный берег. Нет, берег убираем - там свежий и влажный ветер. Остается пустыня, а песчаных пустынь у нас две. И если землю Безмолвия мы проверим за два часа, то вторую... Шитахи тебя побери!"
Вторая пустыня находилась в центре земель Оплота. Бывшая стая самого драбанта, которая обитала на юге, никогда не славилась похищениями или, тем более, рейдами по чужим тылам, и Блай малодушно надеялся, что Крестьянка все  же облегчит братьям-орденоносцам задачу и найдется в Безмолвии, живая и относительно здоровая.
Здоровый цинизм по-лошадиному ржал где-то на задворках сознания и советовал вспоминать тайные тропки на землю Оплота, где песок в жаркий день жжет лапы как огнем...
"Что за нечистая сила!?"
Лапы действительно жгло, причем чем дальше, тем сильнее. Задумавшись, Блай заметил это не сразу, но сейчас жжение уже нельзя было игнорировать. Осмотрев лапы, драбант убедился, что они не изранены. Лизнул камень - холодный.
"Артефакт! Побрякушка Шитахи!"
Драбант все-таки выругался вслух, припомнив проклятого бога безумия в самой нецензурной комбинации с самым большим кактусом в пустыне. Грома не прогремело, и земля не разверзлась - видимо, Богини комбинацию оценили.
"Мне нужны алхимики... И мне нужны мои братья. Пока не стало слишком поздно кого-то искать."
Подхватив пастью артефакт, точнее, то, что от него осталось, Блай помчался домой, с удивлением обнаружив, что на бегу, даже по камням, жжение не то чтобы исчезает, но притупляется.

Так вот какое оно, это междумирье. Обитель серых вод, только с более пресным оттенком.
Ослепнув от появившейся и заполнившей все видимое пространство белизны, волчица позволила этой материи немного поруководить, забрать контроль над телом, над мыслями. Над временем. Раз не от чего отсчитывать, значит оно замерло, верно? Или за секунду принимать скорость воспоминаний, за минуту — глубокий вдох? Который и делать то нечем и незачем, это как остаточный рефлекс. Лайтер догадывалась, что это не конец, и потому не особо торопилась выходить из столь приятного забытья, щедро предоставленного вместо священного плода.
Говорят, когда существо теряет сознание, оно погружается в бесконечный мрак. Поживите немного в Ордене и вы узнаете, что тени тоже бывают белыми, так что абсолютная прострация может быть какой угодно, она все равно бесцветна. Цвет это лишь воспоминания. От них...все беды, все наши представления. Без них проще принимать решения, машине не нужны предубеждения и привязанности, только результат. Предвзятость — тоже горькое слово. Интересно, проще ли бессердечным?
А было ли легко Дикому? Дикий ведь был бессердечным и бездушным? Его нечто тянуло вперед, но навряд ли он мучился каждый раз, вонзая клыки в горло провинившемуся солдату. За ним все равно шли, его боялись, а Легион все становился могучим. А смерть ведь каждого может поджидать, верно? И боги не вечны, иначе их действия были бы лишены смысла.
Такая штука, как страхи. Они заставляют отступать от колодца, уберегая от мучительной гибели, но всегда ли они спасают, а не наоборот — укутывают в паутину? Страх потери и проигрыша душит решимость — хватит, так недалеко и до позора!

Она лежала среди посеревших камней, и ветер играл с белоснежной шерстью, заменяя ее легким дыхание. Не на самой вершине, где-то посередине. Грудная клетке поднималась едва-едва, весь шум сливался в плеск далекой реки и игру тонких горьких трав, щекотавших живот и лапы. Так тихо все, так тонко, что прямо минорный этюд, да еще эти свинцовые больные облака. Стальные кресты ждали ее, знамя готово быть поднятым. Давай, Мастер, поднимай крестоносцев, позволь оружие звенеть.
Твои оковы теперь, наконец, пали? С неба сорвался и приземлился Лайт на спину маленький, синий фрагмент — камень вдруг неожиданно обрел крылья, раскинул их, и волчица поспешила открыть такого же цвета, как и перья дивной птицы, глаза.
Здравствуй. Ты теперь меня хранишь?
Душа спокойно приняла близость существа, словно всегда чувствовала с ним связь.
...Азур твое имя.
Но все еще не торопилась шевелиться. Даже глаза пусто смотрели перед собой.