Второе начало. Весна 186го года.
Пена у рта являлась недобрым вестником очередного приступа. Как по команде тело согнулось в весьма неестественной позе, чудом позволяя дышать, возможность мыслить пропала, а глаза заволокла белоснежная пелена...
- Пошла вон! - хрипло и властно смогла выдавить черноспинная самка, уже не в силах сдерживать конвульсии. Но светло-рыжая ассасинка, пускай и испуганно прижала уши и сделала пару шагов назад, не бросилась бежать. Она не хотела бросать свою предводительницу даже сейчас, когда стая развалилась, а Клык сходит с ума от эпилепсии. Если бы в стае была должность лекаря, то Ириса ее обязательно бы заняла, ибо выхаживать больных она умела превосходно. Положив чудом найденный лист Энорабии в пасть, самка замерла в ожидании. Припадки бывшей состайницы не были для нее новостью...
- Свет...свет! - гортанно произнесла белая волчица, начиная приходить в себя. Ее голова измученно опустилась на снег, пасть слегка приоткрылась.
- Знаю, знаю, свет...отдыхай, - заботливо проворковала Ириса, наклоняясь над больной, осторожно касаясь ее носом, зная, что даже сейчас может получить болезненный укус.
А свет то...действительно был.

Крупная волчица, долго стоявшая и смотревшая в одну точку, усмехнулась своим же мыслям. Ей вовсе не хотелось напоминать самой себе о том злосчастном периоде, который ей пришлось пережить за последние несколько месяцев. Все прошлое ей казалось сплошной грязно-зеленой, ядовитой ямой, состоящей из вечных мук и странной боли. Сюда бы Энора отнесла и жизнь с ассасинами, как ни странно. Большая часть ее состайников были ненормальными, фанатично и слепо отдающими себя безумию. А она...а что она? Клык следовала за Шитахи, не видя его следов. Она посчитала, что именно Дараган и Баст дадут ей тот укромный уголок, который ей так был нужен после долгих лет томления в Мертвой Равнине. Вот только...ошибкой это было. У ассов она могла срываться на подчиненных, давать волю эмоциям, что постепенно ослабляло и ее разум...А это ли сила настоящего воина? Быть движимым слепой яростью и капать ядовитой слюной на каждую движущуюся тварь? Эпилепсия безумно любила стаю, но болезненные приступы открыли ей глаза на многое. Она захотела, даже нет, возжелала отмыться от грязи и гноя, успевших покрыть не только тело, но и разум. Ее кровь сошла бы за первородную, да дед испортил все.
Ее мольбы были услышаны, и вожак разрешил ей присоединиться к стае. Недельный пост она несла со всей строгостью и ответственностью, даже не смея смухлевать. Сама ведь пришла, верно? Идти то было куда. К тем же Изгоям, куда утопали некоторые ее состайники. Да вот...держаться она хотела, да попасть туда, где иерархия и история не пустой звук. Первый Ветер ее привлекал во всем, и Энорабия, завидев в видении свет, решила для себя — либо эта стая, либо пусть ее убьет Антей. Она готова верно служить и наконец-то направить свою силу в правильное русло. Порой, лежа в отведенном ей углу, самка крепко сжимала челюсти, иногда зажимая камни и проклиная саму себя за слабость. За месяц ей удалось набрать прежний вес, теперь же его вновь придется восстанавливать, что не совсем пугало черноспинную. Когда становилось тяжело, она представляла, как кидается на вошедшего, как после небольшой кутерьмы валит его на пол и нависает с открытой пастью, утробно рыча и ощетиниваясь. Были и те, в особенности молодняк, кто по-началу ее пытались дразнить, но после волчица перестала показывать носа из своего угла, поднимая голов лишь для приветствия вышестоящих. Она молилась, и это были единственные слова, прозвучавшие из ее уст за долгое время. Она свято верила, что ее услышат...она мечтала об этом.
Теперь же ее лапы утопали в снегу, а глаза видели не каменный потолок, а небо. Грудная клетка ровно поднималась и опускалась, зачерпывая кислород. Энорабия была готова к походу, к которому мысленно готовила себя еще пару дней назад. Это вам не границы патрулировать, а к Богу идти. Кивнув самой себе и дав отчет, что назад дороги нет, волчица направилась к высокой горе, что лежала перед ней.

Говорят, когда существо волнуется, время для него останавливается. В данном случае Энорабия подтвердила эту гипотезу, испытав всю «прелесть» волнения на своей шкуре. Ее естество продолжало бояться, хотя...чего? Смерть для нее будет вторым шансом искупления, и если бог посчитает, что плоть ее прогнила насквозь, да свершиться так. Она просила и молила о шансе, о шансе все исправить, о шансе прогнать безумие прочь из мира сего. За два месяца волчица приняла урок, успела взглянуть на жизнь со стороны случайного прохожего. Куда девалась та сдержанность, холодная ярость и расчетливая сила, которую прививал ей отец? Из хищника она превратилась в тварь...и гордилась этим. Если уж не изменить прошлого, то возможно ли еще повлиять на будущее?...
Услышали ее свыше. Перед бывшей ассасинкой опустился бестелесный ворон, чье сияние было светлее и святее детских помыслов и первых искренних чувств. Энора замерла, не смея пошевелиться. Вся она превратилась в слух, стараясь не упустить ни единого сказанного слова, ибо то была воля божья. Где-то в глубине души ёкнуло, что ради нее спустился посланник, ради нее все сейчас происходит. Достойна ли она таких почестей?
Слова об обреченности резанули сознание, вызывая даже некую детскую обиду на себя саму. Черноспинная несла на своих лапах кровь десяток погибших, несла на себе ответственность за содеянные поступки всех воинов ныне разрушенной стаи. Она хотела забыть все как страшный сон, но...негоже ей не помнить об ошибках. Кто знает историю, тот и увернется от ранее допущенных промахов, ведь так? Назад поворачивать Эпилепсия категорически не собиралась, и, приметив для себя лишь два пути, она безмолвно кивнула ворону и направилась вперед, к склону горы.
«Приветствуем нашего Левого клыка! Да разнесет ее безумие неправедных на мелкие ошметки, да подарит ей Шитахи свое благословение!» Слова из прошлого отозвались в голове болезненно, отчего желание перейти на бег стало нестерпимым, отчего захотелось лишиться ушей, но она сдержалась, скрипнув зубами. Над горой блеснула звезда, к ней идти ей и предстоит. У подножия сугробы стали выше, поднимать лапы приходилось тяжело, но Энорабия даже и думать не смела о том, чтобы обойти гору и поискать дорогу проще.
«Мастерство! Не ожидал, что наблюдать за жертвой со вскрытым горлом мне будет настолько приятно.» В этот раз самкой завладела ярость. И на того, кто говорил в воспоминании, и на сам поступок. Тот волк лишь переступил границу, с весточкой шел...И она его убила по приказу. Невинного...Почему?? Ужас захлестывал и отражался на поднятых складках на морде идущей. Первые шаги сделаны, осталось самое простое — добраться до вершины. Подняв голову и еще раз наметив цель, Энора продолжила путь, смотря себе под лапы и просматривая, под каким углом где ставить лапу.
«Ахах, дорогая, разве ты не чувствуешь? Эта сладость от чужой смерти, от чужого горя...так прекрасна. Ах, готова ею упиваться каждый день...надеюсь ты разделяешь мое мнение. » Приторный высокий голосок начал раздражать, но кроме желания отвязаться от прошлого появилось довольно таки странное, неведомое ранее чувство...стремления. Я не такая, как ты. Я не собираюсь более разделять твое мнение, слышишь, поганая сучка? Каждый следующий шаг давался с трудом, дорога более отвесной стала.
«Значит так — мне плевать, что они щенки. Бог так сказал — значит будет по его воле. Вы двое отправляетесь на их поиски, а ты, Энорабия, сторожишь границы, да так, чтобы ни одна мышь не проскочила». Ветер дул прямо в морду, мышцы на лапах, что держались за выступающие камни, стали отчетливо видны. Все ее тело напряглось и превратилось не только в борьбу со стихией, но и с самой собой. Ее светло-голубые глаза теперь смотрели лишь на звезду, что сияла уже чуть ближе. Странно было чувствовать желание достичь цели, да не потому, что кто-то внушил, а самой. Воспоминания подстегивали ее, напоминали о той грязи, от которой следует держаться подальше. Голод давал о себе знать, живот сильно сводило, как и ударяло пульсом в голову, но об этом даже думать сейчас не стоит. Падать отсюда очень и очень больно будет...Так что воля к жизни играла не маловажную роль. Дараган, Макбет, Али'ис, Каннибал...Все, кого она когда-то любила (сильно сказанно) являлись теперь врагами, нет, не врагами даже, а ненавистными образами. Энорабия хотела жить, да истребить из мира сего вот таких вот ненормальных, чтобы ни веру свою распространять не могли, ни покуситься на другие стаи.
«Пхах, они приближаются, слышишь? Да кто они такие, чтобы пугать нас своим божеством? Бог — один, Шитахи он зовется! За его величие, вперед!»
- Нет! - рык вырвался из глотки самки. Вдох...выдох...вдох...выдох...И вот спина снова сгибается, и лапы цепляются за более-менее широкий камень. Половина пути пройдена...Ее не смущало то, что глаза ее горели боевым огнем. Все равно ведь бог увидел бы запрятанные чувства...

Отредактировано Энорабия (2013-03-29 16:24:06)

Всю свою горькую, но отнюдь нескучную жизнь самка прожила на юге, довольствуясь красками оплотских земель и теплым солнцем ассасинких. Ни разу в жизни она не приближалась к северным границам, даже нужды таковой не водилось, и вот теперь ей придется принять холод. Ничего — маменька справилась, и она выдержит, тем более будет чему остужать ее пыл, если живой выберется. С каждым шагом мороз словно крепчал, становился ядреней и сильнее, болезненно окутывая собой лапы Энорабии. Каждая снежинка теперь казалась остро заточенным кастетом, летавшим вокруг тела идущей. Выспалась она накануне, набралась энергии, так что мышцы пока держали свою хозяйку, намеривавшую добраться до вершины. Комки снега время от времени летели вниз, когда уступ не был устойчивым, и разбивались на тысячи пылинок. Энора не желала лишний раз  оборачиваться и смотреть на пройденный отрезок, для поднятия боевого духа не сгодится, а вот для осечки — вполне. Единственным символом, к которому нужно идти, для черноспинной теперь являлась лишь звезда. Волчица позволяла свету полностью окутать глаза, чтоб ничто не сбивало.
У самки не было времени даже подумать о том, какую должность ей даст вожак, да как к ней остальные отнесутся. Во время недельного поста от некоторых слышались недовольные насмешки, от других — недоверие, третьи, а таких было меньше всего, попытались изобразить жалость. Не самый лучший она охотник, да и прогулки для нее скучноватое ремесло. В воины бы податься — это дело сердцу близкое. Постояла у руля, и хватит — вполне логичный пинок со стороны судьбы.
Боль в конечностях усиливалась, и Энора заметила, как искрящийся снег в прямом стал искриться. Белое полотно горело ярким пламенем, как серная пустыня, и этот огонь фактически прожаривал плоть бывшей ассасинки. Голубоглазая посильнее зажала зубы — нельзя останавливаться, а ранений что, не получала раньше? Можно было почувствовать, как натягиваются нити тканей, и как их прокаливают, скручивают, растягивают. Искры и звонкий треск создавали впечатление, что Энорабия идет по костру. Либо еще лучше — она ведьма или чучело, которое надо сжечь. Кто-то там говорил, что только через боль можно почувствовать настоящую радость, да искупление получить. Огонь очищает все...да...так точнее. Даже находясь в такой ситуации, белая самка постаралась улыбнуться. А ведь ты знаешь свою цель, пламень...Символичен. Хоть так вдруг вся дурь выведется окончательно из головы, а особенно гнойные остатки прошлого. Ведь...знаешь...я постараюсь стать такой как ты. Неподкупной, чистой, защищающей, очищающей... Глаза блеснули довольным цветом, а затем прикрылись веками, спасаясь от неожиданно возникшей яркой вспышке.
И звезда погасла. Свет сменился тьмой, черной точкой, если быть точнее. Энорабия даже на миг остановилась, упершись лапами в выступы. Приближающая фигура расправила крылья и вблизи можно было разглядеть отчетливо тело вороны. И не одна — невесть откуда их становилось все больше и больше, многие ее задевали, кто-то клюнул, и все твердили ей одно — уходить нужно. Но из этого сборища говорливых птиц можно было заметить отличное от остальных тело — тело ворона.
- Борись или умри, - напутствует старая особь, с трудом поднимающая крылья и летящая за всеми. Приоткрыв пасть волчица проследила за уносящимся серым «облаком», а затем повернулась чтоб идти дальше, но не нее несся тот, кто, по всей видимости, пташек и спугнул. Это был крупный черный волк с зелеными глазами, фактически светящимися еще пока знакомым безумием и маниакальными намерениями. О нем Энорабия не так уж и много знала, и всю свою жизнь с ассасинами воспринимала лишь так очередного подчиненного, ибо альфой для нее, как и официально для всех, был Дараган. Но какой-то внутренний голос твердил черноспинной, что на нее несется сама воля Шитахи.
Давно не виделись, Фауст. Эпилепсия обнажила клыки, и, усмехнувшись, приготовилась прыгать на самца, как только он подойдет ближе, намереваясь покрепче вцепиться в его шкуру. Лапы ее все еще в полусогнутом состоянии упирались в твердые уступы, так что прыжок должен получиться пружинистым...

Лапы зачерпнули тонкий наст снега и оторвали черноспинную от поверхности. Прыгать на почти отвесном участке удовольствие не из приятных, но если в глазах Фауста читалась слепая одержимость во имя своего бога, то Энора не прочь была прочувствовать, какого это — огнем быть. На миг внешность нападавшего самца изменилась, он обернулся в покровителя. Ассасинка, пускай и являлась высокопоставленной волчицей, ни разу в жизни не видела Шитахи воочию, ей, в отличии от ее многих состайников, он не являлся и голосом утробным в голове не молвил. Да, она убила бы раньше любого неверного, посмевшего осквернить стаю безумцев...Но где этого лысого черта носило все это время, пока она помирала на разгромленных землях?! Не пришел, не помог...А она ему посвятила себя. Свое тело, свои мысли, свои цели. Я была готова любить тебя и твои творения, но ты отвернулся или отправился по свои делам, когда помощь нужна была. И я возненавидела тебя. В такой же поганый образ и ее бывший истинный вожак обернулся. Пф, стоите друг друга. Волчица с предвкушением захлопнула пасть в том месте, где по ее расчетам должна была быть грудь соперника, но рот наполнился лишь холодным воздухом в совокупе со снежинками. Приземлившись, она зарычала, поднимая складки на морде и ощетинившись. Испарился, испарился! В нос ударил букет старых, правда хорошо забытых за два месяца запахов ее бывшей стаи. Хотя кому она врет, такое не забыть. Сырость каменной пещеры их логова, сухая трава границ...А эти цветы росли в том месте, где она постоянно охотилась и оттачивала свои навыки в этом нелегком деле...И даже словно она вернулась на общий сбор. С чужаками и многострадальными оплотскими щенками вместе.
- Я здесь, Эпилепсия! - раздался рядом знакомый голос. Развернувшись, голубоглазая волчица обнаружила возле себя невысокую рыженькую фигуру Макбет. А с ней другие обреченные. Кто именно из них погиб в тот день, а кто до сих пор по землям ошивается Энорабии не было известно, но каждый в отдельности и все вместе являлись мертвецами. Эта походка, эта мимика. Да, это точно Правый клык. Раньше между ними не было никаких разногласий, при всех противоположностях характеров они хорошо уживались вместе, но теперь другое вызывает кислое выражение морды. Многого терпения стоило Эпилепсии выслушать слова самки, она чувствовала, как злость заставляет кровь кипеть, как неприятно это все слушать, и вот — ее горло совсем рядом.
- С каких это пор ты отдаешь мне приказы, рыжий недоросток? - черноспинная буквально выплюнула слово «ты», смерив ее испытующим взглядом и проглатывая остальную часть ругани, не посчитав нужным разглагольствовать с трупами. Каждый при своем мнении, но трус выбрал бы вариант полегче, не пошел бы сюда. Уж слишком противно было созерцать эту картину, так что Энора вновь совершила прыжок, намереваясь схватить образ Макбет за горло, отчего понимая что и она может раствориться в воздухе. А подсознание умоляло не тратить силы...сбережешь их тут, когда такое веселье разворачивается!

За эти два месяца, что ее мышцы пытались восстановиться, а раны затянуться, волчица успела соскучиться по битвам. Тогда, во время нападения Оплота, она издавала клич в крайний раз, и в крайний раз открывала пасть. Вероятно ни в каком кошмарном сне черноспинной и не снилось, что вот так будет насмерть биться со своими состайниками, которых смела называть семьей. В плане управления Энорабия относилась к рыжей самке лишь как к стратегу, полноценной боевой единицей ее не считала, хотя, возможно, стоило. А вот сейчас и проверим...
Нет, в этот раз плоть схватить удалось, и смертоносные клыки сомкнулись на горле соперницы. Легкий  глухой звук означал прокусанный участок, и терпкая кровь хлынула в пасть голубоглазой. Не было того приятного, дурманящего солоноватого привкуса, но и такая доставила удовольствие. Победа...все так просто? Клекот хладнокровной Макбет складывался в слова, может быть напутственные, а может быть и глупые. С таким ранением глупо соревноваться дальше, впору молитву своему богу читать за упокой души, но зеленое свечение безумства подсказывает, что с нечистью имеет дело. Резкий толчок коротких лап повалил Энорабию в снег, и при этом та болезненно  ударилась спиной и головой. Она все еще сжимала в пасти кровавый ошметок, подобно трофею, но для атаки его пришлось выплюнуть. Глаза сменили свечение на белое, а бывшая осторожность сменилась ярой атакой. Эпилепсия напрягла мышцы на левом плече, стараясь увернуться от удара, а после этого буквально прошипела в морду бывшей состайнице:
- И продолжу называть, крошка, - и с этими словами она постаралась ухватить нападающую за правую щеку, а затем резко дернуть на себя, лишая равновесия.

я постараюсьXD

Пусть символ твой - взрывчатка, шутить со смертию не стоит
Ей давно победы не давались легко. Привычно было чувствовать уходящие силы и тяжелое дыхание, вырывающееся из ноющей груди. Образ ее состайницы оказался повержен, залив кровью белоснежный снег.
Ее не учили по-другому. Родная мать была не против того, что отец учит щенков добивать врагов. Приемы, расчитанные лишь на то, чтоб покалечить, он считал пустой тратой времени. Ее не учили рассуждать и думать логически, подмечать мелочи, волчица всегда действовала лишь силой. Не повезло ей с учителями, что поделать. Именно за исцелением пришла она к богам,  чтя иерархию и строгие уставы. Слишком глубоко яд засел, судя по всему. В самый первый раз она покинула дом ради Темной империи, через пару недель возвращаясь с повинной, благо власть сменилась и всем не до нее было. А не нарушил бы дед цепь, не носила бы она проклятых полос. Тот свет, который ей мерещился  при приступах, он рядом...
Он действительно рядом.  Рыжая шкура стала облезать, открывая белое тело Левого клыка. Возможно раньше она бы лишь подметила удачный фокус, но именно сейчас ее разум пожелал проснуться. Ужас от содеяного пришел не сразу, а только когда образ начал говорить. Что-то очень сильное пнуло ее внутри под ребра, аж дышать не захотелось. Энорабии показалось что она нашкодивший котенок, и на нее сейчас смотрит абсолютно весь мир. Хотелось убежать, или прямоздесь же провалиться под землю, обернуться в другое тело...Но она подняла глаза на лик Антея, стоящего перед ней.
Впервые в жизни гордая самка признала ошибку. Она с силой вжалась в уступ, на котором стояла, и отвела уши назад. Хотела сказать в защиту что-то о том, что не следует здесь нечисти ходить, вот и напала, да разве смерть должна водиться в святилище? Горе от ошибки отразилось на ее морде, в голубых глазах застыл крик "прости!" Не отец он ей, но походил на разгневанного родителя, а она дочь, которая его надежды не оправдала, и от этого еще сильнее защипало внутри. Хороши ее намерения были, да не сейчас, и волчица упала на снег с опущеной головой, мысленно и машинально начав читать молитву о "праведном пути".
Вспышка, снова тот же огонь, а затем полная темнота. Хотела бы она что-то попытаться сказать, правда язык к небу прилип. Не успела она даже о чем-либо подумать, но если бы успела, то это были бы догадки о том, что смерть она свою заслужила.

Have you ever really noticed the blanket of shame, from the torment and pain?
That you realise that no one's ever been there.
Have you ever looked at the violence you hide, all the drowning inside,
You can't escape, it's always been there.

Знала ли волчица когда-нибудь в жизни абсолютную боль? До этого дня навряд ли. Уже давно достигнут был лимит возможностей тела, так что ощущалась лишь всеобщая волна, горячая и холодная одновременно. Органы фактически выело светом — ничего внутри нельзя было отыскать, одно только сердце пока старалось биться...заново. Все ее ткани словно охотник истер в порошок для невесть каких целей, разложил на углях и полил для остроты кислотой. Здесь нет света, но не темно. Ничего не видно, но все понятно. Вот к чему приводит слепой гнев, о, как хотела бы она дать это напутствие остальным...Волчица все еще помнила свое имя, но если пробудет здесь еще чуть-чуть, то раствориться в бесформенное и безымянное облако, моля о спасении.
Успевшие разбежаться мысли вместе собрал голос, прозвучавший близко и ясно. ...Отец? Такого звука, который одной своей интонацией показывает свою защиту и мудрость, заботу и желание наставлять Энорабии не хватало с детства. Герон слыл неплохим учителем, но не отцом. Он был приветливей к чужакам, считая что его щенки должны быть выращены в суровых условиях. Вот ассасинка и выросла, чуждая ко всякой ласке. А значило ли это то, что ее не требовала душа? Антей больше не гневался, судя по интонации, и некое щенячье чувство завладело на миг Энорой.
- Отец... Воспалился ее разум, но именно он помогал приходить в себя.
Был и второй голос. Тот самый, ядовитый, что наемники почитают как солнце и луну. Он не вел ее, но управлял. Она подчинялась, но не слепо, хотя и об этом до конца знать не могла. Змей теперь олицетворял все самое гнилое для голубоглазой, и правильней было бы сразиться с ним здесь и сейчас...
Но огня она воистину испугалась, принимая его урок. Слабо хрипнув, волчица открыла глаза и поднялась на лапы, вслушиваясь внимательно в каждое слово. Приятная волна радости прокатилась по истерзанному огнем телу, мягкая улыбка (!) поселилась на морде Энорабии. Один раз упав, самка старалась больше не повторять ошибок. Всеотец сказал, что назад дороги отсюда нет, а теперь Шитахи приглашает ее уйти. Но с другой стороны змей говорит что истинный первородный убьет ее, останься она здесь. А вдруг снова ловушка? И там и там подвох может быть, неявный или первый приходящий в голову. Чувствуя на себе два взора, Эпилепсия на миг остановилась, разбивая ключевую фразу на звенья. Меня могут вернуть обратно, в мир живых. Такой же или другой? Вот здесь не ясно. Шитахи зовет за собой. Разве он не должен меня ненавидеть за то, что я сделала? Почему он решил помочь? Его поставили нарушать закон, и он согласен. Или же слово верховного бога действительно для него не пустой звук? Первый волк переменил свой настрой, сменив гнев на милость. Я...я... Это была самая длинная цепочка связных мыслей, проделанная за ближайшие годы. Действовать не думая она уже пробовала — ошиблась, но и теперь же хотелось закусить губу и попросить помощи зала. Нет, сама давай...давай...
Ясны лишь два пути — смерть и исход на землю. Энора, моргнув, подняла голову и осмотрела двух богов. Что-то внутри перевернулось, и ее гнев к повелителю безумия улетучился. Она не питала в данный момент к нему презрения, она смотрела на обоих спокойно, чувствуя себя довольно странно.
Меня изначально предупреждал вожак, что не станет легким этот путь. Ее лапы медленно сокращали расстояние между стоявшими — она пока шла по центру.
Никто меня сюда идти не заставлял, но я сама для себя это выбрала, зная, чем может все завершиться. Все еще больно было, каждый шаг давался с трудом. Прожаренная святым огнем волчица не собиралась вот так вот сдаваться. Необычным было это место, очень даже. Вот она — грань мира и его начало.
И зная все концовки, я принимаю каждую кроме одной — возврат к прошлой жизни. Постойте...вот оно, вот! Тогда у подножия она сказала птице, что назад не повернет, а ярость ее к образу Макбет чем была?!  Удовлетворения от решения маленькой загадки чуть повысило настроение.
Я не отказываясь от своих слов никогда, и пусть тот, кто может слышать мысли знает это! С непривычное безмятежностью она глянула на Шитахи. Жизнь игра...играй неканонично.
- Если я вернусь на землю сейчас, то прежней ли буду? - впервые за пребывание здесь она осмелилась нарушить бывшие мотивы и открыть глаза. Да, страшно было к богу обращаться, но уж лучше переспросить, чем потом жалеть...

Отредактировано Энорабия (2013-04-01 13:12:16)

Yesterday back and forth, broken door no longer opens
Breaking down, need it now, mother's sugar always loves me

Перед ней стояли боги, словно двое судей. Или как там говорят, две ипостаси, являющиеся перед смертью — один хорошие поступки взвешивает, другой — плохие. Вся ее жизнь была интересна и насыщена событиями, плохими и о которых сейчас можно правда пожалеть, но скучать не приходилось. Она ненавидела, и не видела смысла скрывать гнев. Она любила, и возможность выплеснуть чувства мешал лишь долг. Она стремилась, продолжая идти вперед и вершить свой личный обряд, кормя душами их Желудка. Не знала волчица, как можно по другому посвятить себя богам, слова были пустыми звуками, и молитвы, приносимые денно и нощно, научили ее ценить заветные фразы, показывая их магическую суть. А когда слова и действия, скрепленные здравым рассудком соединяются воедино, наверно выходит нечто невероятное...
Здесь все просто...говорит мне об этом Шитахи. Черноспинная сейчас стоит здесь, еще пару минут назад превращаясь в расплавленный металл. А это тело или душа? Но как бы она не хотела, самка похоже до конца никогда не узнает, что перед ней иллюзия, а что — явь.
Когда ассасинке было хорошо, она позволяла своим мыслям расслабиться. Вместе с этим слабла ее защита и старые страхи выбирались наружу, полученные еще в детстве. Иногда глупые, а порой — серьезные. Это напоминало на безумие, от которого не убежать, оно маячит перед глазами и легкой дымкой витает в мыслях. Никто не понимал и не давал руку помощи. Закаляло. Ломало. А была бы забота чья-то, она за ней бы спряталась. Не стала бы такой как сейчас. И сладость теплого чьего-то бока заменилась на алый мед убитых...успокаивая...пряча за собой.
- На Антея возложу надежду - не Он ли в мир меня облёк? Не Он ли чёрный мех, хулу и скорбь с меня совлёк? - она старалась не пропустить ни единого заветного слова, произнося их четко, не спеша. Она еще раз оглядела безумца, и медленной походкой пошла к нему.
- Мои враги торжествовали.''Погибни!''- их вещал язык. Но Бог богов на них приник: злодеи в кознях обнищали. Она не осознавала, что делает — разум давно без ее согласия наметил себе маршрут.
- Он правоту мою явил, как луч полуденный и чистый, как блеск бесчисленных светил, воздвиг меня на холм кремнистый и кровом крыл Своих покрыл! - последнее слово она произнесла громче, останавливаясь и переводя трепетный взгляд на всеотца. У нее...у нее всегда был выбор. Собравшись с духом и сделав резкий вдох, она направила свое тело и свой выбор в сторону первородного. Отсюда нет пути, как наставлено было. Так пусть и будет так, не нужно изменять ход! Такой же нет мне дороги назад, и лучше вечный первородный сон, чем прошлая болезнь. Вот так вот...об себя она и так никому не позволит вытирать лапы, и направит свою силу на защиту всех белоснежных, ежели останется в живых. А если нет — пусть хоть как-то ее смерть стае на благо пойдет.
- Десницу к звучному органу, простру и воскрылюсь душой, - голос стал на удивление мягким, девичья звонкость была слышна, - тебя, мой Боже, славить стану. Ты - меч, и щит, и панцирь мой! Она приближалась прямо к Антею, склонив голову и смотрев прямо на него.

В.Кюхельбекер ©

Отредактировано Энорабия (2013-04-01 22:37:30)

You alone decide your fate.
Краем глаза черноспинная замечала, как ее бывший «покровитель» щерится и скалится, распадаясь буквально на мелкие атомы перед ней. К чему были эти угрозы сейчас? Разве бог не понимал истины, что предавший один раз предаст и во второй? Она от него отвернулась и буквально в морду плюнула, придя сюда, на гору Антея, не ожидал ли он ее возвращения?
Но светлый лик заставил безумие уйти. На морде волчицы на миг показалась улыбка, дескать, никто не смеет дерзить всеотцу!  Белоснежный оказался вдруг совсем рядом, смотря в ее глаза. Несмотря на свой крупный среди других самок рост сейчас Энора выглядела на фоне первородного как годовой переярок. Самка робко для себя смотрела на него, словно чувствуя себя куда более слабой, жалкой и грязной. Он ее обнял...
Еще в детстве Эпилепсия видела кошмары, почти в точности повторяющие ее будущее, то бишь ее взрослую жизнь. Алый на белой шерсти и гной на черных полосах, ленты грехов в голове и цепь долгов у лап. А потом все обрывается, и ассасинка падает в мусорную яму. Это не чтобы пугало, скорее заставляло думать с отвращением. Этого ведь можно избежать...С наступлением утра все кошмары уходили, но оно наступало...слишком поздно, когда его уже не ждут. Оказывается, кошмары могут быть и наяву. Сладость должности и лесть подопечных ублажали слух, оттягивая ее одиночество, давая возможность хоть как-то держаться. А разве это жизнь, когда единственный смысл ее фактически призрачный?...
И пускай ее тело испустит дух. Даже это можно расценивать как подарок судьбы, что не от старости или болезни ее забрала Калахира, хотя в честном бою пасть приятнее. Энора сопоставила картины и ситуации в голове, представляя, что перед ней стоит Змей. Не получилось. Отец вправе распоряжаться судьбами тех, за кого поручился отвечать, а раз она лишь ноша в тягость — сразу избавьтесь. Его голос заставил мурашки пробежать по телу и прикрыть глаза, чувствуя защищено. Жаль не может эта нежность отец-дочь длиться вечно, и вот Антей отступил, вновь кажущийся ледяным и суровым титаном, но справедливым. Черноспинная молча опустила голову, отводя уши назад.
- Первые дети мои смертны, в них течет гордая кровь. Глаза их слепы, чтобы увидеть им придется привыкнуть. Знак твой отныне хранителем кличут. Смирение пожар в очаг превратит, а очаг оборонит и согреет. Но обжигает белый огонь земной — терпи.  Хотела она что-то спросить по поводу этой фразы, но пока думала, открывать пасть аль нет, Антей ее опередил и сгреб в охапку. Рывок, небольшая задержка. Свободное падение.
Она не стала закрывать пока глаз. Ей было любопытно посмотреть, сколько она прошла, оглядеть снова и в последний раз природу. Благо падение долгое, такую возможность ей подарили. К земле она полетела спиной, все еще держа правую лапу впереди, словно тянется она к родителю. Не было ни детской обиды к глазах, ни гнева, а только пустое чувство удовлетворения. Она постаралась заставить себя осмотреть небо и порадоваться за тех, кто встретит это утро. Так и хотелось крикнуть идиотам внизу чтобы ценили каждую минуту, но наверно они сочли бы это банальщиной выжившего самоубийцы, так ведь они говорят? Мыслей о возможном спасении в голову не приходила, ибо расстояние здесь не маленькое, фарш выйдет что надо на радость проходящим мимо хищникам...А Энорабии вдруг стало грустно. И не жалко свое тело. Бедная маленькая самка...даже святой не простил тебя. Лежи здесь навсегда, и мольбы твои и крики, пусть кто-то чувствовал тебя. Некуда бежать, все ошибки прямо перед тобой и миром, как и кожа, распоротая изнутри. Злодей порадуется теперь. Береги мысли, еще не слишком поздно, ошибки не станут преследовать вечно. Сожалеешь, не можешь забыть...и самостоятельно решаешь судьбу. Предсмертные мысли не самые связные, но хоть какие-то...
Наконец ее спина коснулась снега, нечто тяжелое (этим оказалась ударная волна) раздавило грудную клетку, и кровь брызнула из пасти, окрашивая все вокруг в красный. Сломались кости, их дробь порвала мышцы и ткани. Исказив от ужасной пасти морду, Эпилепсия все же закрыла глаза, не желая видеть месиво, что осталось от нее...
Какой-то короткий конец. Он должен сопровождаться вроде муками и ностальгией...Самке не было известно сколько времени она пролежала здесь, куда упала у подножья, но ощущения дувшего ветра подсказали, что мозг ее не умер. В недоумении резко вздохнув, она открыла глаза, прищурившись от яркости дневного света. Рай? Он так выглядит? От земной жизни не шибко отличается...

Она помнила предрассветную дымку, с которой шла через перевал, она помнила первый лучи, подходя к судьбоносной горе. Она помнила прошлую жизнь. Не до конца поняв, отправилась ли она за птицами ввысь, или ее вышвырнули прочь, волчица медленно поднялась на лапы. Дышала осторожно, размеренно, словно опасалась неожиданного очередного конца. Ее тело не было из снега, но казалось хрупким. Рассеяно шаря глазами по сторонам, самка силилась отыскать то, что намекнуло бы о ее состоянии. Натыкаясь лишь на снег, Энора упала на бок, на пару секунд закрывая глаза. Неожиданно. Непонятно. Тело одновременно горело и замерзало. Где-то жгло, где-то еще тянуло, в третьих местах немело. Подталкивало шкуру снять, как колючий свитер, настолько неприятно стало, но боль прошла, затухая и рассеиваясь. Стало тепло...не как у «горящей горы», а как в логове...
На небе вороны, под небом монахи,
И я между ними в расшитой рубахе,
Лежу на просторе, легка и пригожа,
И солнце взрослее, и ветер моложе.
Неясно, чего сейчас Энорабии хотелось более всего — отправиться в вечное царство, или же очнуться в земной жизни. Ее прошлое было неприятным, склизким, грешным. Такого — увольте, не собирается она принимать вновь. Сердце равномерно отбивало ритм, ударяя по ребрам. Закрытые глаза утягивали в подобие сонного царства. Ветер гулял над ней свободно, завывая, играя. С ним горные птицы, рядом — мельчайшие крупицы снежинок, готовые засыпать собою уснувшего. Укрыть от мира, от собственного стыда и позора, сберечь тело...но не душу. Скоро сюда придут первородные, чтобы забрать ее с собой или оттащить в могилу. Лучше при таком раскладе оставить здесь. Внутри не было пусто, как-то даже непривычно легко и праздно. Неясно. Если погибнет, то глухой вой ветра сойдет за панихиду. А она будет стоять рядом и слушать, не торопясь уйти.
Осмелившись встретиться с заслуженным, волчица открыла глаза. Густая шерсть цепляла снежинки, и те все еще украшали ее. Неподалеку находилась птица, вроде той, что встретилась самке в начале пути. Белоснежный дух-ворон, он со своей внешней дряхлостью сохранял святой и уважительный лик.
Вернулась? Куда? Точнее, не куда, а к чему. Слова одобрения приятно задели, и Эпилепсия напрягла слух и вытянула морду вперед, норовя быть ближе к птице.
Следующие слова доходили медленно, тяжело, словно их произносили на далеком расстоянии.
- ...ты на земле...ты теперь — Первородная... На земле...Первородная...
В удивленной радости, стараясь скрыть правда эмоции, белошкурая открыла пасть. Ее зрачки расширились, шерсть прижалась к телу. Фразы звучали как мягкий приговор. Или оправдание, защита в суде. Это то, что она воистину стремилась услышать. Вот так — словом можно и убить, отбить волю, и исцелить, дать смысл. Искренняя улыбка потянула уголки губ вверх. Она давно не улыбалась без безумства, без убийства. Голубые глаза опустились на лапу, где раньше находилась черная полоса (спину, увы, проверить было сложно). Левую лапу украшал свежий розоватый шрам, который отныне будет ее «браслетом», собственно, тоже самое и от затылка до хвоста. Другая кровь. Другой закон.
Энорабия послушно поднялась, и, ударив хвостом по лапам, задрала голову. Счастлива. Воздух показался свежим, святым. Словно утренним. Вперед теперь, ручьем весенним домой, к равнинам и неизведанным лугам. Становясь паром, летя к новизне, к мечте. Это невозможно было описать. Хотелось в холодный лиственный лес, к родниковой воде, хотелось иметь честь и блистать, исполняя приказ.
- Добро. Весточку твоей семье брошу. Но пора, не долго мне тут еще. Коли есть вопросы - унесу их наверх, отдам тому, кому назначены. Ответов не принесу. Но вопросы - вопросы возьму с собой, - объявил ворон. Голубоглазая задумалась, опуская голову.  У нее множество вопросов вертелось на языке, но орган речи будто к небу прирос, да и растерялась самка. Что...что приоритетней спросить? Что...нужно спросить?
- Благодарю, святой вестник, - она кивнула, но кивок больше походил на поклон, - есть у меня несколько вопросов, - на этот моменте она на миг замолчала. А о чем спрашивать? Добьется ли она успеха и сможет ли принести пользу — зависит лишь от нее самой. Кто враги и союзники — состайники расскажут. На многие вопросы ответ следует давать незамедлительный, а здесь подойдет скорее риторический..., - точнее вопрос. Смогу ли я еще раз позже повидать всеотца? И преклониться перед его могучим ликом, услышать справедливость из его уст, принести весть существенную стае? Большего то она и не просила. Вспомнив приятный момент там, на горе, Энора внимательно и вопросительно смотрела на белоснежного ворона.