Тупая злость. Раздражение. Ярость, выбивающаяся рваными хриплыми урывками дыхания из плотно сомкнутой пасти сжимающей край изрядно потрепанного девчачьего платья.
Негромкие протестующие вопли Рашель, шмыганье носом, всхлипы.
- Плевать. - рычит Изгой, продолжая волочь уже выбивающуюся из сил, перепуганную, грязную девчонку.
Да, всё пошло не так, всё было не то и совершенно не в том направлении, если выражаться образно. Новые земли, чужие люди и звери, но кто же знал, что на чуждом клочке суши переселенцев будет ждать откровенно враждебный прием?
- Плевать. - в очередной раз задохнулся от приступа клокочущей ярости Крик, пытаясь отогнать пелену багряного тумана перед налившимися кровью глазами. И да, ему было бы наплевать на всё, если б не Шелли, которую не бросишь, не оставишь одну. Не по-своей воле, так уж случилось, но он уже давненько работал охранным цербером для сего удивительного экспоната детской непосредственности, любопытства и поиска приключений на пятую точку.
С самого первого дня, с самого первого шага на Дискордию, переселенцев мучил голод, недосып, полное отсутствие крова над головой и извечное напряжение, страх быть растерзанными чужеродным зверьем или быть убитыми местными людишками или даже своими же. Ни минуты покоя. Всё это живо охватило чужаков в некое подобие "тисков безысходности", отчего люди ходили хмурые, озлобленные, нервные.
Осколок по природе своей и без того мрачный, вконец озверел. Стальной взгляд следил исподлобья подозрительно, оценивающе, недоверчиво. Только и признавал всего ничего - Макса, Эла, да Рашель, впрочем, это не новость, так было всегда. К девочке посторонним подойти не давал, даже сочтенный в её сторону косой взгляд вызывал молчаливый, но неприятный оскал на хищной морде кобеля, благо временное пристанище Стрельцова располагалось поодаль от общего скопления шалашей, да шибко народ не заглядывал к ним на "огонёк".
Жрать хотелось адово, в последний раз ел Крик от пуза еще там, на старом острове, а тут перебивался какими-то крохами, ведь на охоту сбегать не удавалось, от слова "совсем", поскольку тревога и настороженность не отпускали черного полукровку на сколько-нибудь существенную отлучку. Стерег своих людей сей злыдень, глаз не смыкал и как оказалось не зря.
Рано утром, ещё до рассвета, Максим с Элбром ушли на охоту, далеко они конечно не ходили, но раньше обеда как правило не возвращались. Крик по-привычке, по-внегласному правилу остался стеречь имущество, да за Шелли приглядывать, хоть и тянуло его в лес, да на душе каждый раз становилось неуютно, когда провожал он спины удаляющихся мужчин, прям кошки скребли, ведь нет у них ни слуха острого ни нюха волшебного, так вот уйдут и вдруг не вернуться?
- Плевать. - отгоняя не нужные мысли ощерился Изгой, выходя к кромке воды и снова принюхиваясь. Воздух дышал океанской влагой и солью. Посторонних запахов не наблюдалось и вокруг царила приятная тишина, разбавленная чистыми звуками леса и воды. Решив дать роздых ногам и осмотреться, Осколок наконец-то выпустил подол платья Рашель и перестал утробно рычать. Зыркнув строго на девчонку, безмолвно прося не делать глупостей, показав для острастки кончики клыков, кобель нырнул в ближайшую растительную поросль, чтоб прочесать мимоходом местность на наличие не желательных встреч.
Хватит ему на сегодня рассветного визита неизвестных, что спалили наспех сколоченную времянку, благо Изгой вовремя почувствовать опасность и утащил Рашель из импровизированного дома до того, как туда нагрянули "гости". На глазах притаившихся Крика и Шелли, в предрассветных сумерках зловещим отблеском костра занялись сразу несколько жилищ, послышались крики, ругань, выстрелы. На Золотой косе было слишком опасно и Крик принял решение пересидеть до обеда налет чужаков в более спокойном месте.

Ночь выдалась ужасной...Ужасной и страшной.
На небе светила полная луна, когда в свете тусклого света белой луны, меня разбудил толчок холодного мокрого носа. Привычно перевернувшись с боку на бок, я обхватила руками косматую голову Крика и хотела было снова провалиться в сон, как этот строгий начальник, вновь меня толкнул. на этот раз настойчивее. Я конечно очень возмутилась, это весьма неприятно, знаете ли, когда вас так бесцеремонно будят в самый разгар сладкого сна.
- Крик, что ты делаешь, перестань. - сонно, надув губы произнесла я и хотела уже снова заснуть, как над моим ухом угрожающе зарычали.
- У тебя совесть есть? - сонно пробормотала я, когда резкий толчок, заставил меня свалиться с тюфяка, буквально вылетающую из под теплой шкуры какого-то животного.
- Ай! - только и вскрикнула, когда мой косматый друг бесцеремонно и грозно рыча, ухватил меня за подол единственного платья и потащил прочь от шалаша, в котором мы уже давно жили с Максимом и Элом. То есть втроем.
Упираясь и пыхтя, но по-привычке уже понимая, что сопротивляться этой клыкастой громадине бесполезно, шла следом за Криком, который держал за платье очень крепко, можно сказать железно.
Едва нас с Осколком поглотила пелена темноты, как за нашими спинами полыхнул наш временный дом, я вскрикнула и тут же зажала ладошкой рот, поскольку пёс меня цапнул за руку, не сильно конечно, но доходчиво. Сгорели не только наши веши, наш временный кров, следом за нашим шалашом загорелась еще парочка таких же, соседских.
Слезы страха и досады застилали глаза. Теперь я шла больше не сопротивляясь, погруженная в свои слёзы, боль и жалость к себе и ко всем нам в целом.
С наступление рассвета, переждав остаток ночи на окраине лагеря, Крик снова меня куда-то потащил. Заснуть так и не удалось, хорошо хоть обувь была на мне, да шкуру я спросонья стянула с тюфяка, а теперь кутаясь в неё, шла за своим спасителем.
Красивое, безлюдное побережье на время отвлекло меня от грустных мыслей и наслаждались великолепными видами, я даже несколько отвлеклась, во все глаза рассматривая море. Тут оно было иное, чем на Золотой косе, более яркое, переливчатое, а песок такой тёплый, бархатный. Мне вдруг стало хорошо и даже слёзы высохли. Было очень спокойно и тихо, лёгкий ветерок обдувал со всех сторон, ранее утро уступило место дню, а блёклый месяц растворился насовсем в небесной синеве. Это всё было похоже на волшебный сон...
Я чувствовала себя счастливой, мне даже на минутку показалась, что иду я с очень надёжным верным человеком, а не псом... Крик наконец отпустил мою юбку, остановился, строго и в то же время устало посмотрел приоскалив зубы, словно предупреждая о чём-то, а потом ушёл прочёсывать местность на наличие нежелательных встреч.
Я осталась одна. Дул лёгкий ветерок, волосы совершенно растрепались, пряди парили на ветру... На мгновение почувствовала себя одиноко, но после не долгого раздумья, опомнилась и начала старательно поправлять растянутую псом юбку. На лице было лёгкое возмущение, ведь Крик и в правду очень сильно растянул ткань, а это, как ни как, моя единственная вещь, теперь.
- Фи, тоже мне. -  подумала я, нахмурив брови и не громко цокнув языком...
Через пару секунд одиночества на берегу, у меня возникло неприятное чувство, ощущение, что за мной наблюдают. Я подняла свой взор и увидела перед собой огромного, лохматого волка с медно-чёрным окрасом. В этот момент весь мир перевернулся с ног на голову... Я почувствовала ком в горле и мне отчаянно захотелось закричать, долго, протяжно и визгливо. Участилось сердцебиение и мне уже не хватало воздуха, я бы закричала, да задохнулась от нахлынувших на меня внезапных чувств.
Какие-то несколько секунд, я тщетно пыталась сделать глубокий вдох, но могла дышать лишь маленькими беспрерывными вдохами, да моргать зелёными глазами, смотря на волка испуганно.
Так я и продолжала стоять, как вкопанная, в голове проносилось бесчисленное количество мыслей, но ни одна не зацеплялась и не задерживалась в голове, я успела подумать обо всём и ни о чём одновременно, и еще о том, о чём обычно думают люди перед своей смертью.
В мыслях царило примерно следующее:
-  Кажется это конец, я умру, у меня была такая быстротечная жизнь... - мелодрамматичный мысленный жест.
- Неужели меня никто не спасёт? Нет я не верю, не может такого быть! - испуганный взгляд на незнакомца, который подходил всё ближе, а мой ужас рос всё сильнее.
-  Крик и Элбр, Макс они же, они же меня очень любят, как же так? Нет, нет. нет...
Послышался тихий шопот:
-  Крик, Элбр, Макс помогите... - дрожащими губами выдохнула еле слышно.
Это единственное, что в тот момент смогла выдавить из себя я, а в груди всё сжалось, я не могла даже закричать и позвать на помощь кого-либо, мне казалось, что всё кончено...
Свирепый хищник приближался, Рменя пробирала дрожь, вдруг стало очень холодно и страшно, я вспомнила своих родителей, которых по предположению растерзали волки и... Мысли, чувства, эмоции - всё это захлёстывало с головой...
Лохматый волк был на расстоянии трех шагов, его светлые-карие глаза горели, прожигая словно огнём, тая в себе некое коварство...
Шерсть на волке обдувал тихий ветер, тихий и может быть последний для меня. Я уже слышала дыхание своего убийцы... Но в последний момент решила, что не сдамся без боя, не опущу руки и умру достойно, как героиня! И вот зверь набросился на меня, и схватил её за юбку. Опять за неё!
- Да что ж вы творите?! - даже возмутилась я, взвизгнув.
- Всё прощай жизнь! - вдруг закричала во всё горло, что было сил, мысленно содрагаясь от того, на что решилась.
Волк продолжал трясти моё платье не разжимая зубов, словно у меня по всем карманам были спрятаны мандарины, а я - новогодняя ёлка.
Я попробовала снова покричать, всё еще не решаясь действовать более решительно, вдруг испугается и убежит?
- Убивают, помогите!!! Крииииииик, Криииик, ты где?! Спаси меня!!! Ааааааааа!!! - но никто так и не появился на горизонте, хоть я и старалась истошно вопить во всю мощь своих девчачьих возможностей, тогда не в силах терпеть издевательство над своим несчастным нарядом, я со всей силы дала зверю по башке, маленьким кулачком.

[indent] У всякой комедии должна быть предыстория, что-то, что логично обосновывает причину абсурдного поворота в, казалось бы, логичной последовательности действий. Но в данном случае единственной причиной столь странного поворота были потери. Двое незнакомцев лишились дома и даже укрытия, бежали из лагеря, а Цице не знал, где находится его покровительница и что с ней происходит. На протяжении большей части своей жизни, он услащал взор её немым присутствием, это придавало ему сил в движении к смазанной, неоднозначной цели, которую перед ним обозначили в самом начале долгого, изматывающего пути. А теперь мать исчезла. Или он исчез. Хранитель ещё не разобрался, однако уже пребывает в том состоянии, когда целостность мыслей нарушена, и потому потеряна обоснованность действий.
[indent] Истошный девчачий крик, в своей неожиданности, порезал чуткий слух. Цицерон поморщился, но от намерений своих не отказался, напротив, стал потрясать тканью в воздухе сильнее, то настойчиво тянул на себя, то делал несколько шагов навстречу, но всегда мотал головой из стороны в сторону. Развлекался. Наверное, если бы матушка была поблизости, то пребывала в ужасе от того, какое же безумное отчаяние постигло её Хранителя, что тот, даже не подумав кинуться на слабую жертву и сомкнуть челюсти на тонкой шее, лишь потрясает её платьем, ожидая того, что из него посыпятся крохи вынесенных из лагеря припасов. И осознание данного позора пришло к нему с пусть и не шибко болезненным, но точно ошарашивающим ударом кулачка по голове. Волк на секунду опешил, замерев в недоумении и попытке осознать последовательность собственногог поступка. Одобрила бы Мать Ночи такое поведение? Приемлемо ли оно для него? — он успел подумать только о том, как по ней скучает, а потом почувствовал сильный, волной прошедшийся по всему телу удар. Дыхание спёрло, перед глазами всё смазалось. "Какое неожиданно приятное ощущение", заметил он, вспомнив о том, что ещё живой. Он чувствует боль, значит существует. Значит, ещё не всё потеряно для него и матушки!
[indent] Артефакт на шее волка засветился. Буйство фортуны — откуда он взялся? Как попал в его распоряжение? Цицерон не знал или не помнил, но был убежден, что ему и не нужно это знание. Просветление должно прийти только тогда, когда Мать Ночи сочтёт это необходимым, а пока достаточно лишь понимания, что он реален и всегда с ним, нежно обнимает хозяина за шею, плотно и надёжно запутавшись в его неухоженной шерсти.
- Перенеси шута и этих двоих туда, где им будет не до меня! - приказал волк артефакту сдавленным голосом, и заулыбался грядущей неизвестности.

Отредактировано Цицерон (2020-01-24 14:34:36)

[indent] Она пробиралась в уши, словно какое-то неведанное, склизкое создание, вроде червя, или застоявшейся вонючей водой заливала ноздри, а затем двигалась вниз по глотке, к самому сердцу, расходясь по груди парализующим холодом. Ему не удавалось от неё убежать или закрыться, где-то спрятаться, а даже если он и пытался шуметь, то звуки в скором времени стихали, а она  — кровожадный зверь, начинала дышать ему в затылок, выжидая секунды до возможности проглотить несчастного Хранителя. Так было во снах, так было и наяву добрую половину его жизни, что он провел в барсучьей норе. Убийственная тишина. Всеобъемлющая. Холодная и беспощадная. И даже смех не всегда выручал бедолагу, спасая от пугающих мыслей о собственной смерти. Иногда он так хотел этого, просто отгрызть себе конечность и истечь кровью подле тела матери... но так ведь нельзя! Это жалкое предательство и кощунство! Она его не простит! И ему приходилось с этим мириться.
[indent]Цицерон так давно, так долго боялся тишины, что забыл о необходимости опасаться чего-нибудь ещё... Например, огромной сторожевой псины, что нещадно трепала его воротник, или последствий от применения странного, неизвестно откуда взявшегося на его шее артефакта.
[indent] Несмотря на то, что укус разжигал огонь в крови, шуту стало нестерпимо холодно, да настолько, что его тело начало содрогаться от смеха. Волк визжал, клацал челюстями, с глухим и страшным звуком захлопывая пасть, а вместе с ней прерывая и невнятные, смешанные звуки. Он выкручивался в меру своих возможностей, страхуя себя от укуса в шею подставляемыми под потенциальный удар плечами, выгибался в спине подобно большому коту, в попытке склонить голову к земле, и пусть ничего не видел, но точно знал, где находятся лапы противника. Только бы до них дотянуться! Впиться клыками в плоть, пронзая артерии и сухожилия, сжимая в пасти твёрдую кость. Но пока что у него это не выходило, из-за бесконечной тряски не удавалось нанести удар туда, куда хотелось, а в помутившихся, смотрящих, но не видящих глазах стояли слёзы.
[indent] Секунды тянутся медленне целой вечности, когда в голове бушует шторм. Неужели это конец? Вот так, бедный несчастный Цицерон лишился зрения, затем оборвётся его жизнь, а значит, и возможность отыскать Мать Ночи? Он не сможет сберечь её бренное, ссохшееся, но всё ещё прекрасное тело? Не согреет её кости, ревностно защищая от прожорливых всеядных созданий? Да и мог ли с тех пор, как его закинуло на эту проклятущую землю, что не приветливее гильдиской собаки? Сердце джокера болезненно сжалось, в темноте стали проноситься воспоминания об удушающем одиночестве, пусть он и был с матерью и она ему не отвечала, он мог хотя бы видеть её. Конечно, до сих пор был слышен смех, но и тот сейчас гоготал где-то далеко, неуверенно, будто в ожидании чего-то неминуемого... Быть может, так всё и должно случиться? Там, где нет матери, нет и цели его существования.
[indent] - Хахахах, шут близок к пустоте! - выкрикнул он, не расслабляя своего небольшого, но крепкого тела. Цице решил поменять тактику и теперь, напрягая мышцы, старался жаться к земле, дабы сделаться не мешком в пасти треклятого животного, а настоящим грузом. Несмотря на увлечённость данным действием, он не прекращал безумно гоготать, и прерывался лишь тогда, когда его пасть в очередной раз с глухим звуком захлопывалась в опасной близости от лап оппонента.
[indent] А потом всё закончилось. Но не для незнакомца или Хранителя, просто их возня приостановилась. Волк замер, вжавшись в землю. Он не рычал, лишь водил ушами, напряжённо вслушиваясь в происходящее вокруг, да проникаясь разливающейся от загривка до лопаток болью. Какова же причина, по которой драка прекратилась? Кажется, сквозь гогот он слышал, как девушка выкрикивала что-то в их адрес, но сути не уловил. Каковы последствия? Пёс напал на неё? Стоп-стоп, нет, были бы крики... Эх, если бы только Цицерон мог видеть! Он был готов возобновить драку, если нападающий передумает и решит довести начатое до конца. О, да, в этом можно не сомневаться! Пусть его немного отвлекал шум набегающих на берег волн, и был слышен дальний гул, доносящийся из горящего лагеря, который улавливает его и без того острый слух, но он по-прежнему насторожен, и таит глубокую обиду на невесть откуда взявшегося пса да капризный артефакт. Впрочем, это не так важно. Не сейчас! Нет-нет-нет! Хранитель, быть может, ещё послужит своей матушке. А потому, в кои то веке, должен по-настоящему сосредоточиться, чтобы достойно противостоять неприятностям, и когда перезарядится артефакт, вежливо попросить его если не помочь, то хотя бы вернуть бедному скороморху зрение. До тех же пор, ему остаётся уповать на обоняние и слух.
[indent] "Пахнет выпечкой?" Он облизнул потрескавшиеся, покусанные губы, однако с места не сдвинулся, все ещё готовый в случае шевеления противника, кинуться ему в лапы и остервенело в одну из них вгрызться.

Крик был очень и очень зол. В груди жгло и клокотало, словно гудящий вулкан, рвало и метало, разбрызгивая пепел, камни и горячую вязкую лаву. Всё это, растекалось жаркими волнами и застилало разум густой и едкой пеленой жестокости. Долгий взгляд в глаза Рашель, такие зелёные, чистые, ясные, смотрящие с укором, неприятно кольнул в груди, на что Осколок только еще сильнее зарычал, негодуя на проявление такой слабости. С громким клацаньем щелкнул зубами, закрывая пасть и повернулся мордой к своему противнику, намереваясь продолжить трёпку, хотя поза притихшего, вжавшегося в пляжный песок бурого незнакомца, уже чуть уняла бушующий яростью гнев. Расставив лапы, Крик склонился мордой к чужаку, нет, не низко и зарычал, снова оголяя линию красных дёсен. Яркие угли багрового пламени, медленно гасли в черной пустоте расширенного зрачка. Иглы вдоль хребта хоть и торчали в разные стороны, но медленно клонились к позвоночнику и словно колючий ёж, полукровка постепенно их убирал.
Решающим толчком стало то, что бурый волк предусмотрительно не выказывал признаков агрессии, затаился, Крик это видел, тоже не дурак был, но вот рванувшая прочь девчонка, вот это было важно. Пусть чужак остается на берегу, покроется инеем, сдохнет, ослепнет или оглохнет, для Изгоя было не важно, где-то в глубине души, он чувствовал, что достаточно проучил чужака за опрометчивость. На счастье неизвестного, Шелли была цела.
Резко развернувшись, сдавленно рыкнув напоследок, Крик сделал прыжок в сторону, отскакивая от опасных челюстей притаившегося, но далеко не поверженного противника. Разбираться дальше с волком смысла не было, да и бегство Рашель, несколько поубавило перекипающюю через край озлобленность, поэтому, больше не отвлекаясь ни на что, пёс помчался следом за беглянкой. Где-то в отдалении, метался по-ветру подол разорванного платья, словно белым флагом расчерчивая границу песка и водной синевы. Как и стоило ожидать, полукровка догнал Рашель очень и очень быстро, не церемонясь, одним махом свалил в теплый песок и придавил мощным телом. Девочка от толчка пошатнулась, не устояла и плюхнулась на живот, разметав длинные пряди спутанных пшеничных волос на берегу. Желтые твердые крупицы, прилипли к щеке, мокрой от слез и когда девочка повернулась к Осколку, он почти болезненно оголил кончики клыков, но на этот раз без рычания.
Внутри у кобеля было дико неуютно, ярость отступила, оставив место мрачному укору, вот не мог он терпеть её слёз, все время хотелось взять и убить тут же кого-то от досады и лучше - себя. Осторожно нависнув, так, чтоб Шелли могла спокойно перевернуться на спину, но при этом не пыталась сбежать, Крик молча на неё смотрел. Тяжелые серые глаза не отрывались от её заплаканного лица, хотя больше всего на свете, кобелю хотелось просто взять и уйти, походить растревоженным призраком по лесу, утопив чувство вины где-то очень глубоко, но нельзя. Не мог он оставить её одну и никогда не бросал ведь. Знает же его дикий нрав, знает, как нельзя себя вести с ним, знает, что он убьет любого, кто осмелится дышать не ровно в её сторону и её не пощадит для её же блага, а всё одно каждый раз. Он злится, она  - плачет.
Вот так и лежали, Крик - нависший над Рашель и Шелли, замершая под ним. Немая сцена звериной жестокой и порой остервенело-злой преданности и беспомощного и все любящего добра.
Тяжело было на душе Изгоя и очень мрачно. Сдохнуть хотелось, но Крик ждал, когда его маленькое сокровище простит, поймет и они смогут пойти дальше.

Отредактировано Крик (2020-02-09 22:44:57)

[indent] Многострадальный загривок будто горел от боли, пламя расползалось от затылка до самых лопаток и горячило кровь, которая бурлящей лавой проносилась по телу, согревая напряжённые мышцы. Цицерон не выказывал агрессии, но был максимально сосредоточен на своём невидимом противнике. Слушал его утробное рычание, вдыхал запах, высекая в памяти признаки врага. "Смотря" в его направлении, Хранитель ждал, крайне терпеливо и бесшумно, будто охотился, готовясь в определённый момент сделать опасный рывок вперёд. Но что-то не так, девочка, которую он не так давно игриво тянул за юбки, тяжело и прерывисто дышала, а затем сорвалась с места, уносясь всё дальше. Испытав лёгкое замешательство, волк, тем не менее, приготовился продолжить бессмысленную возьню. Вот его соперник рычит, чуткий слух улавливает движение, а задние лапы срабатывают, как пружины, выбрасывая оскалившегося Цицерона под лапы, и, возможно, живот гильдийского отродья, но план терпит сокрушительное фиаско. Его противник, вопреки ожиданиям, даже не думал кидаться с новыми силами в бой, и отскочил в сторону с той лишь целью, чтобы погнаться за девочкой. Озадаченный хищник, прежде державшийся низко к земле, окончательно расслабился и наконец лёг, провожая невидящим взглядом двоих незнакомцев. Он задумчиво облизывал губы, цепляя болячки и до крови срезая корочку зубами. В пасти появился привычный металлический привкус, гнев уходил так же быстро, как и свалился на его голову наряду с полукровкой.
[indent] - Ох, мамочка, тебе, наверное, тоже интересно, кем эти двое приходятся друг другу, верно же? Хех, ну, могу спорить на собственный хвост, они точно не родственники, - шут хихикнул и резко сник, отчего прежде смеющееся выражение морды стало сильно серьёзным. Мать Ночи редко рисковала своим дражайшим слугой, но теперь всё пошло наперекосяк. Прямо как в тот день, когда на земли Оплота рухнул самолёт...
[indent] В поисках Слышащего, волк наткнулся на неприветливого патрульного, которого вывела из себя весёлость нарушителя. Тогда он так же подставил загривок, отдавая этот участок тела на растерзание спесивому мóлодцу, чей рост не сильно превышал его собственный. Во имя высшей цели, шут удержался от соблазна порвать столь удачно подставленное мускулистое плечо, напротив, он весьма убедительно изобразил испуг, покорность и сожаление. А затем поведал свою историю патрульному, который представился Хорком. Не поверив своему собеседнику, Хорк выказал интерес к Матери Ночи и предложил провести его в убежище. Наивный Цицерон подумал, что это судьба, и волк тот, кого он так долго искал. Путь до барсучьей норы уже не казался таким изнурительным, Хранитель весело напевал или мычал лишь одному ему известную песню и вёл любопытного спутника туда, откуда тот никогда не сможет вернуться. Ирония в том, что тогда оба волка об этом не знали. Патрульный забрался в нору следом за неугомонным шутом, и грязно выругался, когда осознал, что всё, сказанное им, правда (ну или почти). На вопрос Цицерона, слышит ли тот голос мёртвой волчицы, поражённый увиденным Хорк ответил: "нет, больной ты ублюдок", и кинулся на него, вероятно, предположив, что в смерти волчицы виноват сам Цицерон. Но шут, надрывно хохоча, уклонился, рванув в один из коридоров норы. Разъярённый Хорк двинулся следом, даже не подозревая, насколько опрометчиво пытаться убить противника на его же территории. Здесь всё пропахло жухлой листвой, какими-то сухими цветами и Цицероном, нос обманчиво вёл своего обладателя в тот коридор, который уже давно завалило, но патрульный слишком поздно осознал, что идёт в тупик. И бесшумно показавшийся за его спиной Хранитель, надёжно впился зубами в его бедро. Застигнутый врасплох Хорк старался развернуться, яростно клацая челюстями, но его противник предусмотрительно с силой дёргал его за мышцу, рывками утаскивая в ещё более узкий коридор. Его лапа изнывала от терзающей боли до тех пор, пока молодой волк не почувствовал, как часть того куска плоти, за который тянул безумец, в результате таких жёстких манипуляций оторвался. Он поджал лапу, осев на здоровую, поджимая хвост, и неловко попытался развернуться. Но разинув пасть, Цицерон захлопнул её в опасной близости от носа — Хорк едва смог уклониться, потерял равновесие и завалился на бок. Не желая упустить столь удачную возможность, шут впился зубами в живот соперника и стал дёргать того на себя, в попытке вновь оторвать кусок плоти. Патрульному удалось ухватиться клыками за загривок противника, но тот будто этого не почувствовал, продолжая упорно, до боли в собственной пасти, сжимать челюсти на брюхе несчастного. Постепенно хватка Хорка слабела наряду с надеждой на победу, силы начали покидать его тело, и последнее, что он видел, была широко улыбающаяся, перепачканная кровью морда Цицерона.
[indent] Теперь, на месте старых рубцов, когда-то оставленных Хорком, будут красоваться новые. Шут подозревал, что рано или поздно это случится, ведь время циклично, но даже представить не мог, что удача повернётся к нему спиной, и он ослепнет. Да и нет на этот раз поверженного или побежденного, дело, не доведённое до конца, не имеет права считаться завершённым. Но, быть может, однажды им представится шанс продолжить битву? Цицерон вновь задумчиво подцепил языком болячку, утягивая её в зубастую пасть, но неожиданно замер на пару долгих секунд:
[indent] - Матушка? Мать?.. Мне показалось? - залившись отчаянным смехом, Цицерон перекатился с живота на бок. - В невозможное вера - всё, что осталось, - продолжил он, стараясь заглушить растущую в груди боль. - Вновь я смеюсь, безумно и горько! - в подтверждение собственных слов, из пасти вырвался очередной, разрезающий воздух и грозящий сделать то же со слухом случайного зрителя смешок. - Не Слышащий, нет! Хранитель и только...
[indent] Он зажмуривается, а затем открывает слезящиеся глаза, надеясь, что картинка начнёт проясняться и вмиг почерневший мир вновь наполнится красками. Но этого не происходит. Зато уши улавливают осторожные шаги. Та девочка? Она решила вернуться? Цицерон потянул носом воздух, но услышал нечто другое, незнакомое. Пахло залежалой тряпкой, зеленью и чем-то ненавязчивым, но своеобразным, сладковатым, крайне личным. Неожиданно до волка дошло, что это индивидуальный запах оппонентки, сравнить который он пока ни с чем не может. — Эй, - с губ срывается тихий оклик, и настороженный хищник возвращается к принятому им ранее положению: вновь перекатывается на живот и напрягает мышцы, готовясь к агрессивной обороне. — Тебе помочь? - она обходит его сбоку, рассчитывая сесть рядом, но Цицерон, комично подняв задницу, сместил её, вновь развернувшись мордой к незнакомке. В конечном счёте, мало ли, какое при ней оружие? Он не защищён со всех сторон и может обороняться только клыками. — Ты сильно ранен? Можно я осмотрю? - в голоске, таком же сладком, как и запах его обладательницы, слышится беспокойство, и в эту заботу хочется верить. Но Хранителя обмануть не так просто, да и зачем, спрашивается? - О, Цицерон ранен. Ранен в самое сердце! - в его словах нет насмешки, но странная весёлость, с которой он ответил, могла заставить собеседницу заподозрить в этом издёвку. - Дурак потерял дорогую маааатушку! - сокрушаясь, начал жаловаться он, - Мать очень красива для своих лет, прекрасно сохранилась, и Цицерон берёг её мёртвое тело. Но потерял! Просто переместился с одного места в другое и сам не понял, как это сделал, представляешь? - Он засмеялся, громко и искренне, будто и впрямь сделал какую-то невероятную глупость. - А потом Цицерон ослеп! - упершись в собеседницу невидящим взглядом, волк заулыбался ещё шире. - Но нужна ли бедному Цицерону помощь больше, чем сладкой, доброй незнакомке? - В вопросе не звучала угроза, скорее циничное замечание. - Может, разделив с любопытным шутом выпечку, поведаешь о том, кто ты такая? - и шут коротко кивнул в ту сторону, в которой, слегка присыпанный песком, лежал брошенный Рашель пирожок.

Я бежала по нежному бело-желтому песку. Ветер обдувал моё тело, не послушные локоны цвета пшеницы, то и дело лезли в лицо. Обида и разочарование горели в широко распахнутых ярко-зелёных глазах, сверкающих кристальными слезами.
- Почему всё так? Неужели для Крика я просто пустое место без права выбора, без права голоса и собственного мнения?
- Обидненько, в этот раз действительно, больно Крик! - тихо шептала я, кашляя от усталости и не ровного, прерывистого дыхания, вытирая наворачивающееся горячие слезинки.
Я просто бежала и бежала не оглядываясь ни разу, хоть и знала о том, что не смогу сбежать от везде и всегда находящего меня Крика.
Эх, мир! Я может обиделась, одна побыть хочу, а тут Крик, везде и всюду со мной.
- Да, я в целом совсем не против, но почему он мне даже право объясниться не даёт, не говоря уже про принятие каких либо решений. Хмммм, я ведь совсем не глупая... И вообще я человек, а Крик собака! Разве он не должен меня уважать? - крутилось у меня в голове.
Как бы сильно мне не хотелось сбежать, буквально после минутного рассуждения Крик снёс меня с ног и я плюхнулась на живот, словно тряпичная кукла. Сделав усилие, я перевернулась на спину. Крик смотрел на меня глазами бушующего моря, или смертельного урагана, казалось словно в душе пса кипят потоки лавы, медленно охлаждающееся при виде моих слёз.
- Отпусти меня, видеть не хочу твою морду! Ты зараза этакая я думала мы друзья, но нет ты меня не ценишь, моё мнение для собаки не имеет даже значения! Разве так можно себя вести я ещё волка плохим считала, да ты, да с ним, да вы оба хороши!!! Уходи, видеть тебя не хочу, сама справлюсь! Отпусти же наконец!!! Пусти меня!!! Я на волю хочу! Я человек, а не подчинённый! Слышишь не послушная собака, пока не научишься уважать моё мнение можешь не приходить, я официально заявляю, я обиделась! - прокричала я прямо Крику в "лицо"...
Я с большими усилиями пыталась оттолкнуть большую громадину, которая прижала меня к песку. Но всё было без успешно.
- Ты слишком силён, так не честно! Даже уйти не получается. - пробормотала я, выдыхаясь.
Крик всё ещё смотрел на меня не отводя взор. Словно пытаясь утихомирить. Я просто лежала, ведь встать было бессмысленно под таким гнетом. Так мы провели минут пять, я успокоилась и более менее всё обдумав сказала :
-Ладно, ссориться с тобой у меня долго не выходит, уж слишком ты милый и настойчивый, поэтому я заявляю о нашем примирении. Но есть несколько условий, будь пожалуйста чуть внимательнее, и иногда прислушивайся ко мне. Хорошо, Крикуличка? Ты и меня извини, пожалуйста, я тебе столько всего на говорила. Я исправлюсь обещаю. А ещё Крикуша я очень тебя люблю! - с этими словами я обняла пса за шею. И он аккуратно переступил через меня, тем самым освободив.

После примирения с Крикушей и моего освобождения из под громадины, я медленно встала и начала отряхивать от песка своё последнее платье, с которым то и дело по хамски обращались, то волк, то пёс. Вдруг я услышала шум, доносившийся со стороны леса, Крик тоже это прекрасно услышал и насторожился. Когда я обернулась, передо мной в нескольких шагах поодаль стояли две собаки. Да такие лапочки, что глаз не отвести, ну просто прелесть какие очаровашки.
- Надо их обязательно погладить и накормить, когда в лагерь вернёмся. - рассуждала я, поскольку именно эти два занятия всегда помогали мне наладить отношения с любим животным. Стоило просто приложить усилия и выдержать "учтивый такт".
Крик, почему-то, резко оскалился и загородил мне дорогу к милейшим созданиям. В глазах Осколка горела явная ненависть и тревога, но я не понимала, как можно так вот-так, с бухты-барахты плохо и неприветливо относится к столь чудесным пёсикам. И поэтому, уперев руки в боки, начала назидательный разговор с Крукушей :
- Хм, Крикуличка, опять ты за своё? Ну, сколько можно? Мы только что договорились, не кидаться на всех подряд! - я с надеждой поглядела на всех участников данной вечеринки.
-   Давайте всё цивилизованно обсудим? Я вас подружу за одно. Как вам такая идея? Крикуша прикати, наконец, пугать своим поведением этих хороших собачек, вдруг они испугаются и убегут! - уговаривала я своего извечного компаньона.
Но, когда я поняла, что уговоры мои не сильно кого-то волновали, тогда решила : и так, пора действовать! Моё время пришло, мой звёздный час.
И вот я вылетаю на финишную прямую, где мне пора решать и выбирать, как поступить! Мне сейчас нужно что-то предпринять утихомирив Крика и обязательно подружиться с новыми симпатичными "мордами".
- А может собачки даже подружатся в будущем, кто знает... - усмехнулась я.
Меня озарило: Надо просто погладить этих собачек и тогда Крик обязательно это оценит, поймёт, что они не капельки не опасны.
С такими мыслями, я стремительно вырулила из-за Осколка и поспешно направилась прямо к исполнению задуманного. На моем лице сияла улыбка, руки я протянула вперед в дружественном жесте, быстро направляясь к нежным, добрым созданиям... В моей голове уже родились картинки дружбы до гроба и безоблачного будущего.
- Крикуше будет не скучно, а то он всё один, да один. - искренне воодушевилась, я, представив какое доброе дело сделаю сейчас.
Моя душа ликовала от придуманного, от осознания собственной великой мудрости предприятия, ведь этим планом, я решила сразу все свои проблемы, просто конгениально! Я даже не ожидала от себя чего настолько умного. В это волшебное мгновение, я шла словно заколдованная своими мыслями, вокруг всё затихло, я не слышала не единого звука, просто шла на встречу судьбе...
И эта подозрительная тишина мне показалась добрым знаком.
- Я угадала, Крик даже не против! Какое счастье!

Я слышала каждый свой шаг, я слышала каждое своё движение, я слышала каждый стук сердца. Я не знала, что меня ждёт, попади я в лапы человеческих мужчин, но догадывалась и эти догадки леденящим ужасом впивались в моё нутро. В животном мире, сексуальное насилие встречается крайне редко, ему там почти не место, в мире выживания, жестокости... Из всех пороков, именно насилие редчайший вид унижения и в природе скорее исключение из правил, чем правило. От одной мысли, меня коробило, дикое отвращение нарастало изнутри от одной мысли, от одного воспоминания плотоядного взгляда.
Я бежала быстро, насколько могла, человеческое тело слушалось неохотно, тяжелая тугая пуговица на плаще, не хотела расстёгиваться, чтоб облегчить мой бег. Ткань была плотной и увесистой, путалась под ногами, словно предательница, сковывала движения.
Закусив нижнюю губу, я бросила попытки с пуговицей и только хотела рвануть вперёд изо всех сил, как сильнейший рывок, повалил меня навзначь, опрокинул в загребущие, чужие, стальные руки, которые сжали такое гибкое человеческое тело в своих цепких тисках. Я невольно вскрикнула и принялась молотить по воздуху ногами, отчаянно выворачиваясь и крутя головой. Тщетно. Слишком слаба, почти беспомощна перед этим охотником, жалкая жертва. Травля на цепи и та показалась бы мне привлекательней, чем ощущение чужой похотливости на собственном теле.
Швырнули меня на песок жестко, со вкусом, приправив мой затравленный и испытующий взгляд очередной порцией смеха. Смеялись оба и обоих мне захотелось убить, рвать клыками толстые шеи, выгрызать и вспарывать жилы, но я человек, я сейчас просто жалкий человек, застигнутый врасплох другим человеком.
Пытаюсь отползти назад и снова этот триклятый плащ, он встает ограничителем, натягивается до предела на спине, душит плотной тканью на горле. Словно издеваясь, он - готовое ложе для безобразных утех и жертва - я, как раз сижу на нём.
Вскочить не успеваю, только вижу, как наваливается на меня один их охотников. Горячий, тяжелый, откровенно безобразный в своем желании подчинять, осквернять, властвовать.
Я извиваюсь словно змея, хочу столкнуть ненавистное тело, но мужчина тверд в своих намерениях и моё сопротивление лишь усиливает его страсть. Руки безжалостно заломлены над головой, а по моей человеческой, такой тонкой и нежной коже, торжествующе, дико и отвратительно-похотливо, властвует чужой рот, язык и чужие губы. Омерзение напополам с яростью. Я могу только отворачивать лицо, мечась, разбрызгивать фонтан каштановых волос по ткане и гневно шипеть. Жаркое дыхание, какие-то пошлые слова льются в мои уши, я хочу убивать, я ненавижу этих людей, но мои попытки пока бесполезны. В попыхах, я вижу, как разгорается плотоядная страсть в глазах второго охотника - наблюдателя и как напрягаются его мускулы, как учащенно колеблется грудь, от предвкушения личного измывательства.
- Будьте вы прокляты, небом, землей, этим островом и этими богами! - выдаю я от самого чистого сердца, но моё проклятье тонет в жадном, пошлом и омерзительном поцелуе, однако, в диком бешенстве, я кусаю чужую нижнюю губу и замираю, держа её цепко в своих зубах.

Отредактировано Фриса (2020-02-28 22:52:40)