Зелень обернулась оранжевым ядом. Изранили пасть кинжалы с огнем, вспыхнув ярко, с шипением. Волк отпрыгнул вон, отталкиваясь всеми лапами сразу, грудь сама по себе вытолкнула сдавленный вой, застрявший в горле. Сразу потемнели глаза. Затянулись высохшей коркой.

- Тебе тяжело, - начал мысленную беседу Видно с раненной в глаз волчицей, замерев на месте. - Но если Свабу погибнет, потому что мне одному недостанет сил...

Мысли сверкнули и прошли. То осталось кипение лианы, стойкое зрелище, перебившее приторный запах. Еще, может быть, осталась досада на свою поспешность. Следовало ждать.

Волчицы говорили, их голоса пробивались внутрь Видно гвоздями, вливаясь в одно русло с болью на языке. Высунув его из пасти, Видно резко вдохнул, запуская в себя освежающий воздух. Горечи в нем стало мало. Меньше. Обожженный язык ничего не воспринимал. До поры, до времени, он омертвел.

Он не смог припомнить, как выглядит то растение, которое попросили, поэтому отцепил с нитки оба пучка и бросил их к лапам одностайницы. Дно вообще не дружил с травами. Даже умирая, Видно не вспомнил бы, что трава может спасти. Вспомнил бы, обязательно перепутал и сожрал бы ядреный мухомор.

Реверансы закончились для него, волк спешно продолжил путь по свежему следу лианы и туши Свабу, бросившись со всех лап в разломанный кустарник. Нельзя позволить потерю того, кто решил взвалить на себя груз ответственности за стаю. Сейчас нужно спасать этих редких волков, чтобы потом было кого призвать к ответу, обвинить или восхвалять, чтобы было вокруг кого сплотиться, то ли с заговором убить, то ли преданно идти следом. Другого Видно не мыслил. Вокруг враги.
 

Он растворился в переплетении событий и времен, созерцая чудовищную картину.
Свабу уже не вспомнит, когда в последний раз встречался с человеком. Это было давно. Кажется, несколько лет назад, когда он, слепой и с птицей на макушке, сопровождал Веледу к городским окрестностям. Они общались с магом – пожилым мужчиной.
Сейчас здесь был другой мужчина, помоложе. И Свабу видел то, что меньше всего ожидал бы увидеть. Человек со странными предметами в руках – каким-то недоношенным ружьем и сияющей вещицей – обращался к его богине. В слепяще-снежном силуэте магистр безошибочно узнал Арашу. Мать была в ярости: черные слезы стекали по белоснежным щекам. То были слезы, которые тревожился увидеть каждый волк, ибо страшная кара постигнет всякого, кто на себя накличет гнев богини. Но люди не думали, не боялись, собственными силами приближая гибель.
Шерсть зашевелилась на загривке.
Не слышно голосов, но слышно топот. Магистр наблюдал, затаив дыхание: Арашу ринулась, подобно хищной птице, что защищала собственных детей, двуногий вскинул руку, взывая к артефакту… все исчезло. Потонуло в изумрудном омуте.
Вокруг сомкнулся плотный вакуумный купол, как толща ледяной воды, как ядовитый газ. Стынь разлилась по венам, язык приклеило к зубам, сердце бешено грохотало. Вдруг тишина рванула, как картечь. Разлетелась осколками покореженных душ. Дробленые голоса кинулись на него, подобно стайке гневных птичек, долбили череп ломаными фразами, как дятлы, выли от боли, как стая волков. Их битые слова въедались в уши. Лед сковывал легкие, сковывал мышцы, облако бликов удавкой затянулось на шее – вдохнуть никак не выходило.
Несколько секунд казались вечностью.
Оно исчезло так же неожиданно, как и возникло, будто петля сорвалась с шеи висельника. Перед собой магистр видел призрачное тело, но не способен был произнести ни звука, не мог даже сглотнуть – осознание, что через него прошло, пробкой застряло в горле.
Вновь посмотрел на зеркало – и ужас сковал его снова.
Кара была немилосердна и жестока. В ярости богиня трепала переярка, в гневе растерзала стариков и матерых. На глазах магистра она выгрызла глазные яблоки одному из них, и Свабу в отвращении покривился. Потом случилось страшное. Арашу завыла безмолвно, и взорвались глаза у всех, точно воздушные шарики. Он наблюдал, как остаются полые кровавые отверстия, как зарастает вся эта мясная каша, как волки превращаются в безликие тела.
Картина поблекла. Растворилась в стекле, и взор богини любви вновь обратились к нему.
Этот голос, эта интонация, они... странные? Свабу бы никогда не подумал, что так говорит Артис. Но времени размышлять не было. Зеркало полетело в траву сломанной побрякушкой.
Несколько мгновений тишины. Свабу приходил в себя, восстанавливая сбитое и взволнованное дыхание.
«Я должен вернуться. Надо действовать, пока этот талисман еще работает».
Бросил орлиное перо на землю и крепко вдавил лапой.
Он увидел местность с высоты полета, и Дикие земли распростерлись перед ним во всей красе. Зеленые кущи, опушки и ручейки… магистр быстро осмотрелся. В какой-то момент Свабу решил, что среди деревьев видит Йирелипу.
«Я… я хочу вернуться к своему отряду».
Он выбрал место прыжка и активировал артефакт. Тот не должен был перебить талисман – по крайней мере, Свабу об этом думал – может, его сразу-то даже и не увидят…
Ворон весь извелся в небе. Ему не нравилось все, что происходит, не нравился призрак с ядром внутри, не нравилось это дурманящее предчувствие… он быстро понял, что планирует магистр – и готов был следовать за ним.

Проблема разрешилась сама по себе. Вместо туманных предчувствий беды есть насущные проблемы, их вынесло из чащи с силой пушечного ядра. Больше Видно ничего не разглядел. Колоссальная сила воткнула его тело в дерево, сознание провалилось в грудь колючим комом. Когда черная дымка перед глазами прошла, еще стоял треск в ушах. Волк лежал на земле бездвиженным.   

Гигантские клешни сомкнулись на спине, силясь перекусить тело ровно напополам. Орденец ясно осознал, что пара таких фокусов сделает из него инвалида, а фокусник даже не напрягался. Помимо боли, от носа до хвоста Видно проникался яростью. Он не мог сделать больше, чем позволяло тело. Один сильнее другого потому что так рожден, то все тренировки и медитации мира не спасут от тяжеловесного безумного бычка. Добро пожаловать из сказок обратно.

Желая использовать любимый талисман охоты, Видно выгнулся и тут же скрутился в судорогах. Не смог. Болезненные сгустки от мощного удара оплетали мышцы, то не нужно быть доктором чтобы догадаться, что больному нужен покой. Прирожденный охотник в звере отступал под натиском благоразумия. Может, для начала нужно поговорить?

Останавливало непонимание мотивов этого монстра. Понимает ли он волчий язык, еще большой вопрос.

- Существо, погоди! Мы можем друг другу пригодиться, - взвыл Видно, предпочтя, все-таки, переговоры. Ему все равно было нужно время, чтобы прийти в себя. Говоря, орденец отползал за дерево, принуждая кое-как волочиться сокрушенную плоть.
- Что ты попросишь в обмен на свою помощь?

Он надеялся, что Свабу поймет, к чему клонит Видно. Отплатить неизвестному духу за сокрушение враждебных орбецин, сделать грязное дело чужими лапами... Во имя богини, это будет лучшее решение.

Выглядывая из-за сомнительного укрытия, орденец с разочарованием осознал, что дипломатия не всегда эффективна. Он уже слышал похожие мысли, но только теперь получил наглядный пример. Чудовище устроилось поудобнее, чтобы опять броситься на волка. Волку больше не хотелось.

С собой у Видно имелось в наличии три талисмана неизвестного происхождения и артефакт, который он таскал только для красоты и не верил, что наступит время им воспользоваться. "Оно наступило, - понял волк, наблюдая, как на фоне растворяется в дымке сам магистр. - Коварный ход! Я, дурак, беспокоился, а теперь сам рискую откинуться, ай да орденец".

Не став больше медлить, Видно прижал подбородком к груди артефакт и взмолился вслух:

- Этот знак - свидетель между мной и Тобой, мать волков живых. Вспомни о нас, оставшихся детях твоих, что каждый, когда погибает напрасно, уже не лежит в твоей власти, Богиня, но во власти погибшего мира, в котором живёт Калахира.

Собственный голос показался Видно печальным. Он чувствовал себя вором в курятнике, что молился втихую и спешно. Когда Арашу привела сюда Орден, то Орден чувствовал себя как дома, а теперь нет у него дома. Камни слепые вокруг, глухие дебри, то как забытые обещания, обманутая волчья обитель. Обидно.

Волк закрыл глаза теперь и ждал, что тело не станет обузой, что оно растворится. Если артефакт не сработает, ожидания волчьи всё равно оправдаются, только в другом немного смысле. Думал в то же время:

Оно съело мой кристалл. Оно выросло. Оно съело только один кристалл, определенный. Надо будет потренироваться на нем с кристаллами.

Время остановилось в темноте век. Кольнул лапы холодок. Но волк ещё не поверил в свою удачу и ждал удара, пока в грудь не пробил зловещий рык, пропитанный силой. Что? Сразу за ним раздался боевой клич орбецин. Что?

Глаза вмиг открыты и смотрят, как чудовище, неясным путем добравшись до хвостатой, сцепилось с ней накрепко. Тревожно у Видно. Тревога сказалась на нем. Пока молочный призрачный пар вываливался из груди и ноздрей Видно, тот наблюдал, ошарашенный. В мозг брызнуло десяток мыслей. Как птицы, запели, как веревки, потянули в разные стороны. Решение жизненно важно принять сейчас.

Заставив себя оторвать взгляд от драки, волк заметил поблёскивающий в высокой траве кристалл. Как раз такой же, какой сожрал абориген. А может, почудилось, и он просто потерялся. Кристалл охотно прильнул к остальным, что на лапе. Какая удача.

Видно выскочил из-за укрытия, не решившись проверить, можно ли выскочить "сквозь", и рыкнул:

- Может, теперь меня слышишь, образина? - рыкнул так, для себя, для бодрости духа. Он не стал ждать. Бросился к зверю. Бросился, не думая проверить крепость призрачных зубов, там и за реальные клыки страшно. Вот кристаллы на прочность испытать интересно будет, что Видно и стал делать. Добравшись до дерущихся, зверь думал метнуть кристалл в морду врагу, но испугался задеть своих же. Он запомнил, какую беду способны накликать кристаллы.

Тогда, окрыленный мыслями, что теперь не самый здесь неудачник, швырнул, надкусив, кристалл льда чудовищу в бок с выкриком:
- Глядь на меня! Хочешь изумрудинку? - потрясая лапой с кристаллами. Он не знал точно, видит ли его это существо, потому что тетя Хлейен, подарившая сам артефакт, о его эффекте выражалась туманно. Но не сидеть же под деревом, сложа лапы. Даже орбецинская падаль заслуживала жизнь.

Кристаллы растворились в воздухе.
И хорошо, что растворились, потому что подпалить и заморозить Йирелипу совсем не хотелось. Враг уставился на них, вытащив вперед несчастную орбецинку, а Свабу воззрился на него, размышляя, что им теперь делать. Йирелипа думала быстрее.
Длинные шипы вдруг выросли из шеи, белое копье застряло у химеры в глотке. От неожиданности Свабу вздрогнул. Он не увидел, что произошло — расколотый кристалл закрыла тушка Йирелипы — но почувствовал это.
Задрожала земля. Затряслась, взбесилась, как разбуженный медведь, ритмичные колебания наполнили воздух. В голове кто-то дергал за струны, и тысячи летучих мышей вопили одновременно, или так орали чайки, или это был вой ультразвука. С горизонта сознания поднималась волна. Сгорбился под ее натиском, стиснул зубы и зарычал, не слыша своего же голоса. Она живая, она шевелится внутри, как горсть опарышей, заполняет собой ушные каналы, прорывается в мозг, чтобы там крикнуть: «…наши страдания…».
Зажмурил глаза, и находился в вакууме несколько мгновений. Кажется, что-то физически прошло через него. Вскинул голову, ошеломленный: с крон валил листопад. Листья падали сквозь бесплотное тело, но сила артефакта постепенно иссякала. Ошарашенно осмотрелся: химера, оплетенная корнями, деревья и кусты, выкорчеванные, как луковицы. Земля брыкалась, как ретивый конь, а лес стонал, надрывался, вопил — он ничего из этого не слышал.
Разрозненные голоса шумели в голове вместо деревьев. Заменили звуки. Свабу невольно попятился назад, кашляя от пыли и стараясь удержаться на лапах. Закричал, не слыша собственного голоса, но отчаянно взывая к благоразумию расколотой души:
— Я… я слышу вас! Я вам не враг! Кристалл, прошу тебя, не гневи землю, оставь пустые разрушения. Они вас не насытят. [Способность: Связной]

Этот бедный, потерянный волчонок. Мог ли он подумать, что скоро станет таким сам?
Амальгам съежился. Его туловище сотрясалось, выталкивая из себя инородное тело.
Свабу внимательно за этим наблюдал, когда невидимые когти рванули ему глотку — острые грани кристалла скребли не призрачное тело, а живую плоть. Его плоть. Организм амальгама извергал из себя единую и целостную душу, и вместе с тем магистр сам переставал быть целостной душой.
Это не боль. Это хуже боли.
Разинул пасть в безмолвном крике, в ужасе вылупились глаза. Шаг. Еще шаг. Пятился назад, и застыл фигурой, сгорбленной под тяжестью страданий. Смотрел на Йирелипу, хрипло, тяжело дыша, хотел говорить — и не мог. Оледенело горло. Язык прирос к зубам, смерзся пищевод с желудком: инеевая роза расцветала внутри. Острые лепестки впивались в нутро, терзали кристаллическими лезвиями, все росли и росли, и каждый тянул в свою сторону. Смятение родилось среди всего этого, оно нарастало, как ядерная реакция, чтобы завершиться распадом. Оболочка трескалась. Эта чудовищная опухоль в его душе вот-вот должна была лопнуть.
И он хотел, чтобы она лопнула, чтобы взорвалась и разлетелась картечью, только тогда все это закончится, только тогда мучения прекратятся! Ведь правда же? Прекратятся?
Слышал собственное дыхание. Частое, болезненное, и вскоре он уже не слышал ничего больше. Пустота. Невесомость. Так опухоль была полая?..
Дыхание участилось, бешено грохотало сердце.
Он погибал в зеленой вспышке, чтобы родиться вновь.

Голоса.
Их шепот. Вой и крики, снова шепот, обрывки бесполезных разговоров…
Он не Свабу. Кто, что такое «Свабу»? Он не он. Он — они.
Он — голоса. Он — их страдания. Их боль и отчаяние, он — безнадежность истерзанных душ. Он и есть эти души. Игрушка, разломанная на части, и собранная заново, из разных кусков. Старый плащ, штопанный и перештопанный заплатками.
Униженные и оскорбленные, нищие, обездоленные существа, что опустились на самое дно. Они потеряли все, и нет никого несчастнее них.
Внутри билось сердце — безжизненный камень. Обнаженные грани раскалялись от гнева, бешено пульсировали, грохотали, но это сердце не качало кровь. Зачем оно нужно? Оно было ядром в этом призрачном теле, распространяло поровну отчаяние, тоску, и каждая клеточка изнывала от боли. Нет боли хуже душевной. Она не убьет, но сделает невыносимой жизнь, по кусочку отрезая, раскалывая душу.
Все дробные осколки выли, как один. Все, как один, тянулись к тому, что они потеряли.
Там — кристалл. Там — жизнь. Спасение. Счастье! Они будут едины!
Все они будут едины, прямо как этот маленький камешек, в котором заключено все. Пища! Силы! Цель! Цель — вечные поиски. Но и эта вечность подойдет к концу, не может беспрерывно страдать блудная душа… ах, как хотелось бы им пустить корни! Вернуться к гигантской матери, стать ее частью, частью чего-то целого и расти в небо, в небо, в небо… цепляясь за звезды зелеными веточками. Пожирая и их.
Кристалл — спасение. Кристалл — пища. Кристалл — страдание и боль, новые частицы в их хаотичной и неуправляемой реакции, но это и новые силы. Силы продолжать путь. Силы для новой жатвы. Вертится адское колесо, вертится и не может остановиться, сломанные души ломают остальные, втягивают к себе, высасывают жизнь, остатки жизни… испивают последние капли. Чтобы вращалось адское колесо.
Цель! Цель! Пища!
Крайнее исступление отдавалось дрожью, яростным стуком кристаллического ядра. Остановился у разлома, будто бы в нерешительности, но на деле он все уже понял. Он прыгнет, прыгнет… прямо сейчас прыгнет, по зову каменного сердца.

Ворон понял, что опоздал. Новый калейдоскоп чувств вскружил птице голову, он так и продолжил парить над опушкой, не зная, что предпринять. Слушал свои ощущения и ощущения магистра. Магистра ли теперь? [Способность: Телепатия]

Кристалл был совсем рядом, один прыжок — и он у него в пасти. Разлом, разлом, он же прямо перед ногами, он таит сокровище в собственной утробе. Там жизнь. Спасение. Пища!
Пища!
Вой истощенного сознания глушил все остальное. Он ринулся вперед в самоубийственном порыве и рухнул, как подстреленный зверь. Гнев. Страдание. Боль.
Боль!
Мысленно он дрожал, как напряженная мышца. Неутолимая потребность вызывала конвульсии, судорога тысячи душ ощущалась по всему организму, в каждой клеточке невесомого тела. Хотелось плакать и реветь, хотелось туда, вниз, к целостной душе, она спасет, поможет, облегчит боль, как морфийный укол.
Он поднял голову. Он видел препятствие. Видел врага. Видел ту, что заставляет его страдать, и он брыкался. Вернее, желал брыкаться со связанными ногами. Желал вырваться.
Желал увидеть целостную душу.

Ворон нарезал круги, опускаясь на землю спиралью.
Чужие, посторонние мысли владели его головой. Они роились в черепе, как пчелы, толкались, как люди в час-пик, прыгали, скакали, одно слово замещали другим, даже не закончив предложение. Амальгам был мозаикой. Паззлом из душ, собери их воедино, и получишь бессмысленную картину, шедевр воплощенного авангардизма. Можешь прилепить с той стороны, с этой, какая разница? Голубое пятно сделаешь желтым, и мазня от этого не потеряет, и не приобретет, разумнее не станет: абстракция есть абстракция. Так и хор этот, месиво из разномастных голосов, оставался таким же месивом, бессмысленным гибридом, как собака с лошадиными ногами и хвостом. Амальгам не разумен. Разве может быть разумным существо, сшитое из лоскутов, обрывков и чужих историй? У каждой души есть особенный смысл, есть путь, не совместимый с остальными, уникальный разум и деяния, жизненная хроника, характер... амальгам – Франкенштейн, химера. Сочетание того, что не способно сочетаться, но в этом бульоне была своя гамма. Как абстракция подчинялась общему тону, контрасту, сочетанию форм и цветов, что делало ее привлекательной для стороннего глаза, так и амальгам жил по своим законам. Обрывки голосов сливались в песню, балладу о далеких временах. В раздробленном разуме поселилась навязчивая идея, и этой мыслью, этой болью было пронизано все его существо.
Ворон слушал. Слушал страшную сказку, плач тысячи осколков, покинутых детей. Он начал понимать. И вместе с тем, печальная легенда оставила ему новые вопросы.
«Охотница, охотница… Амонкира?».
Плач затихал. Он не услышал того, что искал, но… это что? Тело?
Калахирит рассматривал шерстяной бок среди черной листвы.
Нет, это не тело. Нечто большее чем труп, нечто меньшее, чем живой волк. Похоже на кому. Свабу стоял на мосту между жизнью и смертью или, вернее, балансировал на канате.
Увидел Йирелипу.
Она связала амальгама, рывком подтащила к себе и теперь потянулась к кристаллу…
— Стой! Попридержи его, я р-разберусь, р-разберусь… тело, видишь? Тело! Все еще можно поправить.
Ворон пролетел над ее головой и приземлился на землю, недалеко от орбецинки и существа. Догадывался, что она хочет сейчас сделать, он понимал это, но не мог допустить.
…
«СВАБУ!
Ты не один из них. Тебе не нужны кристаллы, чтобы быть целым, быть живым, быть магистром Ордена, быть моим другом. О боги, о Калахира! Свабу, Свабу, ты меня слышишь? Неужели я ничего не могу сделать? Вернись на землю, вернись в свое тело, пока еще не стало слишком поздно». [Способность: Телепатия]

Летел.
Летел вперед, рассекая воздух острием копья, резал его, измельчал на кусочки, выплевывал души, как полоски бумаги. Шел через заросли, враждебные джунгли, разрубая, отбрасывая лианы, а они липли к нему, как змеи, трепыхались, словно живые и падали на землю ровными кусками. Его клюв — точный хирургический инструмент, бесчувственный и холодный. Он продирался сквозь живую ткань, вскрывал, распарывал брюхо, ковыряясь лезвием внутри живого пациента. Мышцы сокращались, стягивая и сжимая нож, кишки плевались кровью, дергался и ревел человек, а врач погружался на глубину, щупал внутренний мир, содержанием оскверняя перчатки: беленькие, красивые, воняющие больницей.
Летел, как стрела.
Стреле все равно, кому выбить глаз и протаранить затылок: ребенку ли, старику ли, мужчине или женщине. Волку или человеку. Стрела делает дело. У стрелы была цель.
Он несся молчаливым демоном богини, холодным и решительным, как и Калахира, не делая поблажек, настигая всех. Протяжный звон осколков. Их вопль заглушали стоны, всхлипы раздробленных душ, кусочками сверкали изумруды. Тела безжалостно расчленялись, их превращали в хлопья, в пыль, ломали уже сломанное. Он оставлял мертвый выжженный след за собой, летел, как метеор. Комета.
Летел, пока не достиг дна.
В этой живой шевелящейся массе, ощеренной осколками слов, молчала лишь одна душа. Душа магистра. Из-под кристалловой породы она выползала медленно, пробираясь в гору, через этот разрез, сочащийся болью, ментальными соками, ошметками заостренных краев. И ей приходилось бежать, лететь навстречу свободе, через стеклянные шипы и крошку, пока ревущий, стонущий туннель клубами пыли осыпался позади. Быстрее, быстрее! Мысли перешли в гул, жужжание пчел. Миллиарды разгневанных трутней гудели одновременно. Быстрее, быстрее! Щербатый туннель накренился и трескался, расходился по швам, как разрубленное полено… быстрее!
Вспышка.
И тишина.
Ворон шатался, как пьяный, мотая головой, как птица с поврежденным внутренним компасом. Казалось, он ничего не понимал и не знал, куда идти. Как идти. Чем идти. Что происходит? Остановился, обведя взглядом стволы — непривычно большие, волков — непривычно огромных…
Воздух взорвался чудовищным карканьем.
— Опять… опять! Видно! Йир-релипа! Это я, я Свабу! О, дьявольщина, этого мне только не хватало… чудо в пер-рьях! Это что, клюв?.. У меня кр-рылья! О Антей, о Ар-рашу... опять это р-р!
Птица без конца трепыхалась и топорщила перья, беспомощно шлепала крыльями так, что в конце концов сама затихла, смущенная собственным голосом. Свабу показалось, что нервозность ему не к лицу. Клюв звонко, непривычно щелкал, а в пасти не было зубов. Один язык.
В молчании зашелестели листья. Бесформенная груда меха восстала прямиком из-под земли, таращась точно так же, как и он, шлепая лапами, как и он, часто, тяжела дыша.
Магистр в теле ворона подпрыгнул, увидев самого себя.
— Это что, я? Это я так выгляжу? Лохматая седая псина?
Ему стало смешно.
Ворон в теле волка попытался сесть, покачиваясь и чужую тушу волоча с трудом. Он скалился, морщился, пробуя новую мимику, и даже попытался зарычать, потому что когда он еще это сможет сделать? Должно быть, многие мечтали воспарить, как птицы, и даже Свабу попытался, но ничего не вышло. Рожденный ползать — летать не может!
— Ладно. Давай еще раз.
Волк разговаривал его хрипотцой.
«Ну и мерзостный же у меня видок. Ну и мерзостный же голос. Ну и мерзостное выражение на морде!».
Ворон гаркнул, неуверенно хлопнул крыльями. Разворачиваясь на лапках-спичках, он обратил взгляд к волку, попытался связаться со своим же телом, чтобы в него вернуться [Способность: Телепатия]. Летать — это неплохо. Но на земле спокойнее.