Она была весьма испугана и удивлена такому приему, или не удивлена, но точно озадачена тем, как быстро менялись эмоции и выражения на морде берсерка. Он был в мгновение растерян, от чего, чтобы в его душе был покой, она, сощурив теплые учи, попыталась улыбнуться и прижала маленько ушки. Милость, которая должна была раздобрить столь зажатого и закрытого охранника.
В его голосе трепет, трепет, что разрезал воздух, что травмировал слух серой. Князю было явно плохо, а этому волку явно нелегко быть тут. И верно. Аделине уже удосужилось видеть вожака в начале его болезни, сейчас ему верно совсем плохо. В ее голове всплывали мрачные картины того, как черный, обессиленно лежит у стенки пещеры, издыхая, выпуская из себя остатки души, развеивая по воздуху смертельную сухость.
Ей было неудобно отвечать на вопросы, посему, аккуратно и немного робко обойдя самца, прошла дальше, к Зелю. Не смея пускать на него тревожный взор, присела подле, уложив рядом травы и тряпку. Не поднимая очей, держа себя в каком-то костюме гробовщика, пялилась под лапы не свои, а того, кто был явно тревожен всем. Бедная великая Лигийская семья! Их брат, столь сильно завоевавший их души, их часть, погибает тут, у лап серой. И все растеряны, потоплены и измучены. Страхом, слабостью и болью. А что же с ней? Она, пожалуй, имея слабость пред Князем, сама поникла, потускнела. Ей тоже страшно, верно, не ошиблись вы.
И что же, продолжим. Ее медовые очи, прилипшие под лапы не свои, а лапы волка, стеклянели. Как нужно было говорить?
- Все есть, спасибо, - подавлено и очень тихо, бархатно начала. Сглотнула. – Я знаю, как тебе сложно. Не беспокойся, -  в пол голоса говорила, медленно, поднимая взор. – Не бойся… Я дам ему успокоительного, он сейчас уснет и утихнет, - всматриваясь в отяжеленные глаза.
И в правду, Азазель у лап травницы издавал тихое шипение и почти неслышимое постанывание. Она хотела уже начать, начать лечить. Начать убивать.
- Послушай, если хочешь, то можешь подождать у входа… И мне проще, и тебе не будет больно смотреть, как я буду его лечить. Тем более я читаю… Заклинания.
Она опустила глаза на травы, после вернула вновь на берсерка. Скорее, она аккуратнее даже ему показывала, что ей нужна обстановка для работы. Но что же, Аделина была сейчас немного иной. И, как никогда, поднявшись на лапы, двинулась к самцу. А достигнув его, ткнула носом нежно в шею, прошлась мордой, присев.
- Поверь мне, ему полегчает, - с трепетом в голосе, со страхом в глазах, нервно дыша, произносила, как мольбу.
Ей было страшно. Ей ух как было страшно. Она дрожала. Ей было жаль мучавшегося Князя, и, пожалуй, смерть ему бы не помешала. Он слишком болен, он слишком не жив. Она нутром чувствует, как душа уже приподнимается из тела, Божье нутро в ней чувствовала дорогу в Иной Мир.
Она не врала, нет, черному полегчает. А потом, завтра. Ему станет намного-намного лучше...

Он вышел, явно волновался.
- Все хорошо, - добавила, уже немного суше и серьезнее вслед ему.
Перед ней лежал объект, который требовал и лечения, и был подан на блюдце перед врагом для смерти. Душило и кололо, страх был невыносим, ведь убивать придется не кого-то, а столь немаленькую для общества их волчьего часть. Зель. Он был подарком для нее.
Она подошла ближе, присев и всматриваясь в следы на его теле. Странное дело, ведь и в правду, болезнь неизвестна, но ее не беспокоило в корне, что это возможно заразно. Или же, как хотелось думать ей, его наказывают Боги. Но это только ее нелепые желания. А что на счет Богов, так Безумец в ее разуме притих, словно выжидая, как бы снова вовремя открыть рычаг сумасшествия в ней. Аделина ощущала в себе открытый раны, из которых густо бьет страх и злоба. А Шитахи, истощенный вечно этим, напивался сладостью сока.
- И раз пожелал преподнести мне дар природы – Белладону, то помоги мне и сотворить ужасное.
Она таяла сама от всего происходящего, рассыпалась на частички и словно обволакивала черного. Он безвластен, она могущественна. В ней вновь открывались ключи, и били потоками переполняющие и кислые чувства. Трепет голубей в ней превращался в тигриное мурчанье. Ее легкость в лапах тяжелела, и разошлись по сырому воздуху ее нежные вздохи.
Травы стали мяться на зубах, даже кора там была. Слюна стала зеленеть, густеть, а на вкус была обычна. Травница, уж что там им, все привычно и неинтересно. Устойчивость к болезнями, бесстрашие и перед смертью. И так, тогда уж, сложив помятые и смешанные травы, положив на мокрую тряпку, завернув, принялась вылизывать своим кислым языком крупные раны Зеля. Он вздрогнул от боли, может, просто от испуга. Лекарше была вкусна кровь, она не брезгала и заболеванием; прохладный язычок легонько и заботливо проходился по пораженным местам и подле. Закончив небольшой обряд, вернулась к оставшейся кучке трав, и да, там была веточка малины. Это вряд ли помогло, скорее чисто для того, что бы Князь разбавил тухлость голода и обезвоживание в пасти.
- Откройте пасть, - заботливо промолвила, но не дожидаясь ответа от непонимающего волка, уткнулась носом в зубы и принялась подталкивать его, дабы тот разжал челюсти; уложила, прикуснула его за ушко – пасть замкнулась. Волчара исказился в противности того, что фу, положили в пасть ему траву, ягоду! А не свежее мясцо. – Тихо-тихо… Вам же лучше.
Он был так несчастен, ей хотелось поскулить даже немножко, но нет. Увы.
Робко обернулась к трем цветкам лежавшим подле ее лап. Они тянули к себе, зазывали и напевали сказочную песнь. Бояться-боялась, но не останавливалась. Шитахи будил в ней смелость, безумие и холоднокровие. Она в лапах могущественного Божка была и не куклой вовсе. Никто не управлял ей, она сама отдавалась его воле. И взяв себе один цветок, положив его на одну из больших ран, замерла, как бы ожидая от себе следующего шага. Тот же обряд повторила с двумя другими.
Присела, выпрямилась, склонив голову над телом вожака, сомкнув медовые и обозленные всей ситуацией очи, расслабила все тело. Лепетала на непонятном языке, быстро и полушепотом. Таинственно заклинание продолжалось минуту, после чего в конце послышалось имя ее Бога-преследователя. Все три цветка стали осыпаться.

Жгучее наполняющее чувство кончилось вместе со всем невероятным происшествием.
Все кружило и даже словно качало, как на корабле, хотя, откуда знать об этом морском состоянии обычному волчаку, не попытавшему в жизни ничего истинно толкового? Верно, только мы, чувствуя ее растерянность и растворимость в сыром воздухе, можем что-то там представить в своих головах. А что она? Ей было откровенно говоря плохо. Из нее выжали даже не соки, скорее взбили все внутри до пенки. Мутило, а тому, что, собственно «мутилось» в ее нутре, хотелось вырваться, но она удерживалась.
Давило на глаза, на уши. Взгляд пытался найти как по хлебным дорожкам «дорогу» до Азезеля. Вот лапы, вот листья, вот его лапы. Сфокусировав поблекшие от оторванности от реального времени, смотрела на него, словно трезвея. Он дышал спокойнее, компресс помог? Или…
Сложные картинки прояснились в ее голове. Сглотнув кислую слюну, повернулась назад, куда ушел волк… Зависнув в скрученном положение, пытаясь услышать его, осознала, что на ушах лежит груз, непосильный ей. А нос? Да и он как-то не желал слушаться хозяйку.
- Шитахи, - сквозь зубы проговорила сама себе, явно понимая, что тот, кто сидит в ее голове, слушает ее. Значит, влияние все же есть?
Не желая углубляться в этот вопрос, она вернулась к больному. Что вообще делать-то? Приблизив морду к одному из темных пятен, не почуяла ни запаха от ядовитых даров природы, ни каких-либо улик. Неужто и в самом деле магия?
Моргая, точно понимая, что сейчас съедет с катушек, все же решила взять себя в лапы, не впадая в состояние морального опьянения, продолжила лечение. Делалось оно тяп-ляп, хотя выглядело очень даже по-настоящему. Впрочем, зачем уже стараться? Шитахи на ушко ей нашептывал, что Зель мертв. От этого вставала шерсть в холке, по позвонку, сводило задние лапы.
Тайна, снизошедшая на ее судьбу, останется черным пятном, очень гнилым и разъедающим ее изнутри. Подобрав ключик к одному из слабых и расшатанных замочком, Божок навеки принял в верные рабыни себе одну лекаршу, обычную лесную серую. Он полноправный владелец ее души, ее страхов и ненависти.
Аделина уже чувствовала, как что-то осыпается, пошли трещинки, посыпался из всех дырочек и щелей песок, сушивший ее тело. Она боится себя, это страшнее всего.

Отредактировано Adeline (2013-12-14 13:30:21)

Нежность ее очей, гладившая тело волка, могла бы согреть, пожалуй любого, кто бы был на месте его, но Азазель не может оценить прелести сего момента. Увы. Ей оставалось только топиться в своей голове, полной не просто дум, а даже каких-то картин. Это было не нечто «цветочное» из ряда выдуманных сказок, а скорее то, как бы протекала ее жизнь без этого всего. В принципе, ощущать черного уже почти мертвым – сила, питающее ее зверя самым вкусным и сочным мясом, от которого существо набиралось и сил, и энергии, и способное жить дальше, может, не так плохо, может, и не так хорошо, но смерть врага оказалось для волчицы новым шагом. Однако, смешанные чувства, толи само неуважения, толи страха, покоривших ее голову в порыве страсти злодеяния, били по вискам, она как будто растоптала сама себя. Убить умирающего – напасть со спины.
Но какой бы была ее жизнь, если бы Князь сейчас бы выжил? Ее стая, да, именно ее стая, которая не была рада присоединению, осталась бы так же в пасти темного вожака. Аделина знала многие думы ее состайников-изгоев. А теперь его нет, теперь изменится все.
«Проснись, убийца, - злорадно звучал голос ее Божка, ухмыляясь трогательности момента, клацая пастью. – Проснись, к тебе гости…»
И правда, она вдруг эхом услышала чей-то голос, приземляясь в этот мир. Звуки громче, краски ярче. Запах чужого запаха стукнул в нос, что заставило ее мгновенно подняться и встать перед больным. Хотя, толку? Там стоит не просто волк-охранник, а машина, кромсающая все, что возжелает зайти в пещеру. Но стойте… А звали ведь именно ее, пусть даже голос был подавленным, неумелым в словах. Ладно.
Двинувшись тяжело, медленно, вытягивая морду, хотела разглядеть кто же пришел сюда. Черный, насупившись, явно был против кого-либо. Он изменился с того момента, как видела его Эскулап. И пропала скромность, даже страх, а сейчас он оправдывает свое положение в стае.
Она стояла далеко, но увидеть ее несложно. Крупный стан, полный сил, выпрямив свою спину, глядел на пришедшего. О эти очи! Сколько в них топилось душ, молящих пощадить, отпустить на волю, лишь бы не гибнуть в их нескрываемом пожирании ваших чувств и мыслей. Бесы, играющие на дудочках, танцевали магические танцы в такт биения вашего сердца. Она кипела каким-то мистическим могуществом и уверенностью. Аделина предстала перед пришедшим, не желая ему показывать свою боль. Несколькими шагами вперед, мистика ее глаз увеличилась. Сощурив их, немного дернула носом, явно кисло, но и полупрозрачно улыбнувшись.
- Приветствую тебя, - бархатный голосок, доносившийся из глубины грудины, смешанный с музыкальной мелодичностью, будил и ее саму, глушил все вокруг. И тепло разгоралось в глазах, и морда хитрела.
Уже легкими, воздушными шагами она достигла черного. Не поворачиваясь к нему тихо вымолвила, шипя, словно змейка: «Не впускай никого, ценой свой лап и шкуры». На мгновение фыркнув ему в шею, передала, как пометку, цветочный запах, идя вперед на гостя.
Она знала всю семью вожака, и пришедший в ее лапы сам Калиго, был как чай между завтраком и обедом у людей: грел душу, глушил голод. Не отрываясь от него заинтересованным взором, пропитанным лаской и вниманием, кивнула головой в сторону, дернув ушком. «Пойдем», - говорил взгляд и хитринка на черных устах.

Удалось протиснуться внутрь пещеры и дозваться до Аделины - да, её, как показал маленький эксперимент, звали именно так. Волчица направилась в его сторону, и тогда же Калиго был одарён вниманием охранника. Для исполняющего роль вышибалы он изъявил свою просьбу - приказом это назвать было сложно - весьма и весьма вежливо. Правда, это подмигивание... но «уединиться» действительно надо было вне зависимости от того, как это воспримет охранник, - не обсуждать же пророчествующую нарушительницу при всех. Так что волк без особых колебаний покинул пещеру и отошёл к краю поляны, попытавшись укрыться от дождя под полуобнажённым деревом. За его плечом - серый успел заметить боковым зрением - охранник начал толковать с ещё одним посетителем стайного обиталища.
   Калиго сел у дерева в небольшой отдалённости от логова, но перестук капель не даст словам просочиться под сень пещеры, и кроме подошедшей Аделины, рядом никого не было: Кэл даже покрутил головой, удостоверяясь в этом.
- Да... - короткий выдох, и слова внезапно пропали, как будто был какой-то верхний предел для суточной нормы слов, и он не превышал пары десятков. Пришлось медленно выдохнуть, чтобы собраться с мыслями и попробовать ещё раз. - Смутное время придет к вам, умрет один правитель, а помощи от беды вы на брюхе будете просить у других, - процитированное пророчество - начало хорошего разговора. Безэмоциональная и негромкая речь Кэла вряд ли могла вызвать какие-то особенные переживания сама по себе, но её содержание должно было настроить собеседника на нужный лад. Разговор предстоял серьёзный, но, как надеялся волк, недолгий.
- Это мне сказала не далее как полчаса назад нарушительница границы, некая Шейва, ведьма десанта Шитахи. Ты мне нужна, чтобы продолжить разговор с ней. И, да, что с Азазелем? Его состояние вкупе с предсказанием вызывает беспокойство, - всё это было выпалено на одном дыхании, без интонации, и о наличии смысловых пауз и вопроса собеседнику придётся догадываться по содержанию фразы.
   На протяжении всей своей речи Калиго пристально смотрел на Аделину, изредка бросая хмурые взгляды на поляну и в просветы между деревьями, чтобы не пропустить появление кого-нибудь излишне любопытного, желающего узнать содержание обсуждения.

Отредактировано Caligo (2013-12-24 18:46:45)

Рагнар уже направил лапы в сторону выхода, но вовремя сообразил, что суровый берсерк вроде бы и не горит желанием выкидывать его вон. Волк украдкой перевел дух - но не потому, что он боялся Этха, а потому что не хотел выходить под дождь. "Кажется, он успокоился. Ну и прекрасно, слава Арашу."
Рагнар понимающе усмехнулся, когда берсерк упомянул стариков.
- Да, они те еще ворчуны, - кивнул он. Но его реплика осталась без ответа, так как Этх задал внезапный вопрос:
- Что слышно снаружи?
Волк поморщился и немного помедлил с ответом. Он тоже устремил взгляд на вожака. Не став утомлять себя воспоминаниями о прошедшем дне, Рагнар сказал:
- Так-то ничего нового. Я только и слышал разговоров, что про Князя, - он чуть понизил голос. - В стае ходят толки.
Не то чтобы он лгал - волк почти весь день просидел здесь, в тепле и уюте, и почти не выходил и не говорил ни с кем. Ему просто нужно было разузнать, что на самом деле творится с вожаком и насколько все серьезно. И, затаив дыхание, он задал вопрос в лоб:
- Насколько это... серьезно... я имею в виду... не может ли произойти что-нибудь... непредвиденное?
Рагнар чувствовал, что зря вот так вот переходит сразу на неприятную тему, портя настроение добродушному берсерку. Но ему нужно было знать правду.

Начало нового сезона.

Был поздний вечер, а на улице дико холодало, но Аллистера это не волновало вообще. Ему было все равно, что происходит в этом мире. Настанет день и он возглавит этот мир, неся победное имя Шитахи. Своего Бога.
В последние время он стал передвигаться словно тень, будто он умер и наблюдает за миром живых сквозь призму. Его не интересовало, где была его мать или отец. Он был сильно расстроен и подавлен, скорее даже люто обижен на последнего за то, что тот не взял его в свои ряды.
"Слишком маленький..." Каждый день он прокручивал эту фразу в голове, пережевывая. "Слишком старый" хотелось ответить тому, чтобы увидеть то самое, самое сладостное недоумение и понимание того, что его собственный сын с головою отдался Шитахи. "Свергнут. Недостоен.". Тысячу слов, которые бы описали всю бренность бытия Каннибала и степень обиды его сына.
Если он не может заниматься с собственным сыном, то какой из него предводитель Безумцев, которые служат Великому Шитахи?... Переоценивает. Недостоин. Корм.
Аллистер медленно закрыл глаза, развесив уши в разные стороны. Он был разочарован, разочарован тем, что отец отказал ему. Как же так? Для чего тогда было делать его, если в итоге единственную мечту растоптал здоровенный шестилетний кобель, который так сладостно назывался отцом. Безумие. Он рассмеялся, противно скалясь и кусая собственные губы в кровь.
- Какой же ты мне отец... Шитахи... он всем отец... он дарит всем то, чего они хотят... всего - то служи и служи ему. Наслаждение одно. Кровь... повсюду море крове... убийства.. звук рвущейся плоти.. - он рассмеялся, как -то неестественно, наигранно. Сладко облизнулся, прикрыл глаза и тяжело вздохнул.

Волчонок начал дремать, сладкие мысли о кровавой распри, черном лесе и оранжевом небе подняли ему немного настроение. У него конечно оставался осадок от всего случившегося, но... все же мысли о царствии Шитахи радовали его до такого безумия, что он был готов полюбить весь этот ничтожный и неправильный мир. Но это были всего лишь временные эмоции. До тех пор, пока что-то не окликнуло его и не улеглось рядом, прижимаясь и шевелясь. Аллистер долго смотрел на черного волчонка и пытался понять, кто это. Он молча смотрел на своего брата, периодически моргая и действительно не понимая, почему этот волчишка к нему прижался и лежит тут, рядом с ним. Вроде его все сторонились... за исключением его братьев. Точно. Это был Торкват. И как он только сразу его не узнал.
  - А?.. да. Наверное. Что? - задумчиво спросил волчонок, который несколько секунд назад был в своем мире, а тут его внезапно вытащили из него. На вопрос о том, где был его второй братец он ответа не знал. Посему просто пожал плечами и отрицательно помотал мордой, мол бес понятия.
- Гулял? - правда смысла продолжать светскую беседу с братцом он не видел, но... наверное, ради приличия и из-за того, что совсем недавно были достаточно приятные мысли о том мире, который в скором времени он создаст, сделали свое дело. Он немножко оттаял. Но не заблуждайтесь. Это временное явление, да и... они были его единственной стаей. Братья. Быть может именно они прикроют ему спину, когда он пойдет захватывать власть на острове.
...Или предадут.
В общем, общем, вопрос был спорной. Особо общаться не хотелось, но понапрасну обижать брата тоже. Таки на данном этапе - он и Варро его единственная стая, коль уж отец оказался таким эгоистом, что не позволил быть с теми, с кем действительно хочется быть.
- Может он с мамой или с коб... отцом? - Чуть не вырвалось. Эмоции по отношению к отцу стали резко негативными. Если раньше к нему и тянулся Аллистер, ибо он возглавил Воинов слышащих глас Шитахи, то сейчас... сейчас все по другому. Может, он подрастет и поймет, что дороже отца и семьи нет. Но сейчас все по другому, ибо отец и семья учат его другому. Ненавидеть себя. Забавно, правда?
Ну, вот, настроение испортилось вновь. Стоит вспомнить только этого "родителя", как сразу хочется вывернутся наизнанку и разодрать все внутренности об камни, дабы очистится от его крови и генов. Синеглазый фыркнул и отвернулся к стене, явно демонстрируя свое нежелание продолжать любой разговор.

Не знаю, что именно больше добивало Аллистера - наличие брата рядом или его чрезмерное желание доминировать. Нет, конечно, Аллистер не был силен так, как же его брат, но банально наличие его рядом немного выводило из равновесия. Быть может он и любит брата, где-то в глубине душе. Очень глубине. Но чрезмерное его прикосновения, все эти... близости. Брр... волчонка прямо начинало трясти от отвращения. В данную секунду братца становилось слишком много. Он очень сильно давил на Аллистера и морально и физически. Эти толкания в плечо, эти лапы на его голове... этот голос. Голос. Голос. Голос. Он зажмурился крепко-крепко, чтобы этого ничего не стала. Надменность брата убивала. "Что значит он выбрал бы тебя? Тебя? " Хотелось рассмеяться ему в лицо. Маленький комок ничтожества. Подстилка для сильных. Корм. Корм. И еще раз корм. "Тебя сожрут, братец. Я лично отдам приказ тебя сожрать... Нет... нет. Я лично сожру тебя, когда вырасту. Вырву твое сердце и кишки. И сожру их прямо у тебя на глазах, если ты не уберешь свои грязные лапы от меня... как же я устал. Убирайся! Убирайся! Прочь! Прочь от меня! Жалкий корм... Шитахи... избавь меня от него. От этого маленького надменного зверька. Я устал, устал, устал, устал, устал. "
- Убирайся! Оставь меня в покое! - вырвалось у волчонка, который посмотрел на брата своими белдно синими мертвыми глазами, которые в мгновение вспыхнули такой злобой.
- Не удивительно, что Варро ушел от тебя и выбрал мать. - с язвительной усмешкой бросил он и резко встал из под брата, отпихивая его от себя, пользуясь моментом неожиданности и отходя в другой угол. С одной стороны, брат его сильно достал, а с другой стороны было как-то грубовато. Но что сказано, то сказано, а извинятся за то, что Торкват был слишком высокого мнения о себе, он не собирался.