Начало сезона.

Неприятности сыпались за неприятностями. Рана на плече затянулась и, вроде, наконец-то перестала болеть, но это не добавило среброшкурому должного настроения. Неудачи сыпались одна за другой. За прошедший месяц волк умудрился: подвернуть лапу на охоте, навернувшись в какой-то овраг, подраться с парой бывших легионеров и, как венец творения, - вчера Архантаэль был укушен змеей. Ощущение, что Варга отвернулся от змееглазого. Хотя...с чего бы богу войны помогать тому, кто в него никогда ни на грош не веровал? С рождения Арх был агностиком. Ну да, ну есть боги, круто. Но верить в них - это то же самое, что верить в...взгляд серебристого упал на дерево. Да, в дерево или вон в тот валун. Однако, как известно, вера в бога начинается там, где заканчивается вера в себя.
Чувствовал себя кошкоглазый паршиво, его поминутно мутило, а в лапах была такая слабость, что Архантаэль всерьез опасался свалиться в очередную канаву, но пока все шло нормально. Мысль об Ордене всплыла вчера как-то сама собой, вспомнился разговор с его представителями некоторое время назад. Говорят, они умеют лечить. Может, и неудачу отведут, чем черт не шутит? Единственное, что немного печалило Арха во всей этой ситуации, что с Банши он перед уходом так и не поговорил. С момента неудачной охоты на холмах между белошкурыми то и дело проскальзывали намеки и обрывки фраз, сводящиеся к тому, что надо бы куда-нибудь сваливать из Альянса, но к общему знаменателю они так и не пришли...да и не старались особенно, к слову сказать.
К сегодняшнему утру самочувствие волка сильно ухудшилось, а Банши в логове не оказалось, посему Архан направился в сторону Ордена в гордом одиночестве. С другой стороны, что ему терять? Пару орденоносцев, что показались в поле зрения, серебристый заметил не сразу, а когда увидел, то лишь слегка сощурил шартрезовые глаза и взял себя в лапы. Нельзя им показывать, что он едва сохраняет вертикальное положение.

Просто безмятежное спокойствие было лишь тонкой ширмой, скрывавшей окружающее напряжение и опасность. И тем больше хотелось со всей возможной наивностью верить в то, что отлаженный механизм засбоил, подал сознанию неправильные данные для анализа. Или… да что там за этим «или», если даже канцлер всея Ордена не стал возражать, а тихо подтвердил его догадки; если, наконец, за пьянящим, наполняющим голову сладкой гудящей тяжестью ароматом можно было уже различить раздражающий запах Легиона, этой кровожадной половины Альянса!
Верующим Туз был. Наивным – никогда.
Слишком быстро трезвая жизнь выбивает из юных существ всю наивность, разве только те не окажутся какими-нибудь непроходимыми оптимистами или вовсе «блаженными» дурачками. Какой из двух разновидностей легче помереть во враждебном мире, даже предположить сложно.
Все красоты окружавшей двух волков поляны мигом отошли на тридцать третий план, а острый, но всё-таки с виду спокойный взгляд уже ощупывал белую фигуру легионера, который шёл, прямо скажем, странно. Каждый шаг выглядел так, будто владелец лап только-только научился ходить, к тому же, волка чуть заметно пошатывало из стороны в сторону. Нулю доводилось слыхать, что двуногие ведут себя похоже, когда изрядно наберутся каких-то дурно пахнущих жидкостей из своих так называемых «кружек», но напрашивающиеся параллели были сенешалем отметены как откровенно глупые и недостойные чести членов волчьего рода. Даже таких, как этот легионер.
Не дойдя до белошкурого шагов пятнадцати, Ноль замедлил шаг, а вскоре и вовсе остановился. Пока легионер не выскажет явных признаков недобрых намерений, нападать не стоило, хотя вдвоём бывшие рутьеры наверняка смогли бы с ним справиться даже в том случае, если бы он был в полной боевой готовности. А сейчас тому было наверняка много хуже, чем волк силился показать. Тем лучше, лишь явный безумец не поостережётся нападать на тех, кто превосходит его силой.
На всякий случай Абсолют решил держаться чуть позади Йоты и предоставить разговор на долю его бойкого языка, с тем расчётом, однако, чтобы белошкурый воин мог прикрыть своего боевого товарища, если вдруг что произойдёт. Трепание языком всегда было не по части Туза, так что договориться бурый без него точно сумеет. А пока стоило как следует рассмотреть незнакомца и на всякий случай сунуть все наблюдения в закрома память: никогда не знаешь, что может пригодиться впоследствии; любая незначительная с виду деталь может потом на поле боя – да, увы, и в минуты боя умственного, как выяснил сенешаль на собственном опыте, отдававшем полынной горечью, – дать тебе лишний шанс на победу.
Самыми заметными на светлой шкуре были, разумеется, глаза. Ноль никогда не встречал таких раньше у волков – удивительный мягкий жёлто-зелёный цвет, пожалуй, с уклоном в жёлтый, такие бывают порой у кошек. Параметров легионер был всё же не самых крупных, но был выше и Туза, и, тем более, Йоты; ловкие орденоносцы во время боя вполне могли бы его вымотать.
«Стоп, – поспешил осечься Абсолют, – прикидывать, как справиться с потенциальным противником – дело, конечно, более чем важное, но неизменное упование на неизбежность поединка до добра ещё никого не доводило. Это притупляет бдительность не менее, чем слепая вера в решение спора миром».
Морде придавали выразительность короткие и неглубокие полосы шрамов, которые при этом нисколько не уродовали легионера. Шкура была почти по всему телу белая, лишь кончики ушей да глаза имели тонкую, аккуратную чёрную кайму; шерстинки по краю в солнечных лучах переливались разными оттенками серебристого. Скорее всего, среди предков этого волка был кто-то из первородных, а, может, и сам он некогда побывал в этой стае, но тут уж нельзя было говорить наверняка. Тем хуже было для него пребывание в рядах Альянса, не так давно разгромившего Первый Ветер.
«С чего бы мне жалеть этого прихвостня Варги, – хмыкнул сенешаль, – благородство шкуры ещё не говорит о благородстве души. Хотя… постойте-ка! Боги, да неужто этот бурый хитрец, выволокший меня сегодня на поверхность, водится с легионерами?..»
Последнее мысленное восклицание последовало за словами Йоты, обращёнными к белошкурому незнакомцу. Имени того канцлер так и не назвал, но дружественный тон, какие-то лёгкие фамильярные интонации и, конечно, произнесённое с совсем не злобной насмешкой слово «приятель», говорили о том, что эти двое встречались ранее. Конечно, вряд ли тогда легионер будет с места в карьер бросаться на орденоносцев, но всё равно Туз ощутимо напрягся.
«При чём тут, однако, самолечение? Не от раны же он так шатается? Есть, конечно, одна, вроде бы свежая, но уже порядком затянувшаяся. Несмотря на выдержку, он вполне способен свалиться прежде, чем вознесёт Богам молитву о скорейшем выздоровлении. Да и то правда, что пустая молитва без помощи целителя может укрепить дух, но никак не тело».
– Ты его знаешь? – негромко поинтересовался Абсолют у своего спутника.

– Ты его знаешь?
Знает ли? Не то слово. Встреча в недалёком прошлом не оставила канцлеру никаких особых впечатлений, лишь ещё раз доказала, что никто не всесилен, и даже у Альянса есть свои слабые точки. Например, лекарство: как оказалось, в такой могущественной стае мало кого заботит здоровье её состава. "Оно же и логично, ведь "мы настолько безупречны, что нас невозможно ранить!... Погоди, ты ранен? Иди в лес, травки пожуй, авось полегчает!" - Йота усмехнулся своим же мыслям и отвёл уши назад, не прижимая их.
"И всё-таки, что с ним не так? Рана на плече не такая сильная, да и ещё при прошлой нашей встрече она уже начинала затягиваться. Сейчас же она затянулась окончательно, но... Но выглядит парень ещё хуже, чем прежде. Может, отравление? Да, скорее всего, это именно оно, пускай я и не эксперт в этих делах. Но чем же можно было так сильно травануться? Остаётся лишь гадать.. Но это уже по части Веледы."
Наконец, канцлер вернулся в мир реальный и выразительно, доверительно и спокойно посмотрел сенешалю в глаза.
- Виделись. По-видимому он не большой фанат Альянса. Можешь не доверять ему, но я позволю себе некоторую неосторожность.
Бурый говорил короткими, сжатыми фразами, быстро подбирая слова. Это выглядело как некий отчёт, однако с изящными и гибкими нотками, какие обычно звучат в голосах двух уважающих друг друга джентльменов. Хриплый вздох, и что-то на миг блокировало дыхание, а затем кашель разодрал глотку изнутри. Ничего, живём. Глаза полукровки хитро поблёскивали, что-то хитрец задумал. Подмигнув коллеге с видом "всё окей", Йоттен сделал пару заторможенных шагов вперёд.
И вдруг знакомый альяновец сильно пошатнулся, хоть и удержал равновесие. Было очевидно, что ему сильно поплохело, пускай он и держался молодцом всё это время. А рыжий колебался. Со всей своими недоверчивостью и некоторым пренебрежением к незнакомцам он покорно дождался бы, пока Архантаэль концы откинет. Но сейчас, когда знакомый недовраг корчился от непонятной болезни, а у тебя нет ни единой причины ему помогать... Моральные принципы берут своё. Как ни крути, а наблюдать сие зрелище и не помочь - просто невозможно.
Белошкурого скрутило, и тот опустил голову, тяжело дыша. "Может, притворяется?..." - неуверенно прошелестели мысли и Бурый прищурился, остановившись. Шартрезовые змеиные глаза взирали на орденосца с отголосками мольбы о помощи. "Аайййй... К чёрту всё!" - вслух чертыхнулся "великий канцлер", тряхнул головой и сорвался с места.
- Чёрт.. чёрт.. чёрт.. чёрт.. чёрт... - бубнил себе под нос разноглазый, будто всё это было его личным упущением. Подбежав к Архантаэлю, мелкий комок шерсти поднырнул под бок крепкого альяновца, изо всех сил стараясь не дать тому упасть. - Помогай! - рявкнул зверь, на удивление до сих пор не уронив эту сереброшкурую махину. Но шестьдесят один килограмм мяса, костей и самолюбия таки рухнули в объятия цветов.
Йоттенхейм тяжело вздохнул.
- Нельзя. Надо отнести его к лекарям или он подохнет. Безрассудство, бессмысленно, но никак иначе. Понимаешь?
Вопросительный взгляд разноцветных глаз был полон надежды на призрачное понимание.

Отредактировано Йота (2015-09-08 20:29:30)

Ноль, чуть наклонив голову, спокойно вгляделся в хитро поблёскивающие глаза отвечавшего ему канцлера – тот всегда смотрел так, будто знал что-то забавное, но делиться этим с окружающими до поры до времени не хотел, и оттого смеялся про себя ещё сильнее. На короткий миг он отрешился от окружающего мира, слушая лаконичные фразы, неведомым сенешалю образом складывавшиеся в изящную речь. У него самого никогда так не выходило, короткие фразы точно были обрублены в самых неподходящих местах, да ещё вдобавок раздирались на несколько частей продолжительными паузами. Да что там речь, сам канцлер представлял собой сплошную разноглазую загадку, в которой копаться было почти столь же интересно, как и в хитросплетениях старинных легенд, что во множестве без употребления гнездились в голове Абсолюта. Вообще в последнее время многое подводило белого воина к мысли, что настоящее не менее интересно, чем прошлое, да ещё на него можно непосредственно влиять; раньше о своих поступках, как о влиянии на что-то необыкновенно большое и многоплановое, волк не думал.
«Может, и не фанат, но Альянсом он пахнет, бурый, – мысленно обратился к Йоттенхейму Ноль. – Ты, конечно, можешь обращаться с ним как вздумаешь, но я останусь настороже. По его следу вполне может пройтись какой-нибудь настоящий фанатик, а то и пара, и тогда за целость наших шкур даже Боги не поручатся. И если он сейчас вдруг свалится, я не…»
Когда белый незнакомец зашатался, явно намереваясь рухнуть как подкошенный, безжалостно сминая пышные травы, Туз чуть прищурился, будто не в силах поверить, что его предположения чудным образом совпали с действительностью. За этим также мог бы скрываться порыв очутиться рядом с легионером и посмотреть, что там могло подкосить живую машину для убийства, но на деле даже смутного желания поинтересоваться у Нуля не было – сознание было спокойно, как вода тихим днём. Подспудно в нём до сих пор жило ожидание очередного приказа, и к решению волка не подтолкнула даже тень мольбы, мелькнувшая в причудливых жёлто-зелёных глазах за миг до того, как они закрылись.
Канцлер же, несдержанно выругавшись, сорвался с места и поспешил к легионеру, даже не оглянувшись на товарища. Бурый поднырнул под бок белошкурого, тщетно пытаясь не дать тому упасть. Как и следовало ожидать, у него ничего не вышло, и массивная туша, полная, помимо мышц, костей и мяса также явного нежелания просить помощи, очутилась в шелковистых объятиях трав и не самых мягких объятиях матушки-земли.
– Помогай!.. – рявкнул Йота, не сумев справиться самостоятельно, однако Туз к нему не спешил.
Когда-то давно подобие «кодекса чести» у Нуля имелось, да и после потери памяти он твёрдо знал, что существуют на свете такие понятия как долг, дружба и честь. Попади в переплёт кто-то из орденоносцев, да тот же новоявленный Магистр, сенешаль не задумываясь бросился бы того выручать и сгинул, но сделал бы всё возможное. Может, это были принципы, возведённые в ранг инстинктов. Но легионер, увы, по понятиям Абсолюта не подходил ни под то, ни под другое, ни под третье, и мог подождать до тех пор, пока орденоносец двинется с места.
Однако медлить Ноль всё же не стал, и через несколько мгновений уже двинулся привычным механическим шагом к Йоттенхейму. Как они, пусть вдвоём, дотащат тяжёлого незнакомца до подземелий, оставалось только гадать; но не успел белошкурый поинтересоваться, есть ли у его соратника хоть какой-нибудь план, как на поляну вышла волчица.
Валькирия, чтоб ей в царстве Калахиры не знать покоя.
По цвету шкуры она смахивала на первородную, но с таким же успехом в отпрыски Первого Ветра можно было зачислить и легионера. Да и пахла волчица именно Альянсом, и никем иным. Наверняка пришла по следу, хоть и не с территорий последователей Варги, за ней же вполне мог идти кто-нибудь ещё.
Ноль, повернувшись, чтобы не сподручнее было встретить возможную угрозу, внимательно наблюдал за приближавшейся. Если валькирия одна, то бывшие рутьеры с ней справятся без особенных проблем. К тому же волчица не обязана была нападать, но в таком случае переговоры следовало вести канцлеру, а сенешалю оставалось лишь наблюдать и делать выводы. Он уже решил было, что намерения у незнакомки всё-таки мирные, как та мягким, точно кошачьим прыжком покрыла отделявшее её от орденоносцев расстояние и довольно раздражённо приказала оставить своего собрата.
Туз промолчал и остался стоять, как стоял. Внешне всё в нём было спокойно, да и внутри не закипало раздражение; сердце ни разу не сбилось с положенного ему от природы ритма, взгляд оставался острым и проницательным. Лишь голову волк чуть откинул назад, точно для того, чтобы видеть глаза неприятной собеседницы – или врага, смотря как посмотреть. Волчица явно была выше и массивнее как Йоттенхейма, так и его самого.

Чёрт... О чём я думал?
Сенешаль не спешил. Конечно, было и без того ясно, что он не кинется так же сломя голову помогать легионеру, у него были на то свои причины. Глупо, глупо было вот так наивно надеяться на это. Хотя, чего уж там, не велика потеря впрочем. Другое дело, что Абсолют теперь наверняка проникся ещё большим недоверием к рыжему. Всё это действительно выглядело подозрительно со стороны, как-то неправильно, некорректно. Но стоять и смотреть на мучения другого - просто невозможно, особенно для Йоты. Он видел нечто подобное и давно, но был не в силах помочь. Теперь же сиюминутное чувство опередило здравые размышления и обычно осторожный канцлер совершил... ошибку?
В любом случае, сейчас Йоттен смотрел на своего соратника так, как смотрят обычно маленькие дети на своих родителей, выпрашивая у них что-то. Он имел смутные представления о том, как они вдвоём могли бы утащить эту серебристую тушу. А именно, попытаться как-то взвалить её на Нуля и... Нет, видимо, его действительно удобней по земле тащить. Ноль возьмётся за шею, а мне тогда хвост? Да, это можно попробовать!
Но не успел канцлер и рта открыть, как на поляну выскочила этакая белая громадина, грозно сверкающая своими странными двуцветными глазами. Валькирия. Воительница альянса с поистине кошачьей грацией приземлилась перед бывшими рутьерами и чуть ли не буквально вросла в землю, отрезав обратный путь. Испещрённая шрамами морда недовольно дышала на орденосцев, которые в свою очередь тоже не питали к незнакомке особого дружелюбия.
- Прочь от него, - приказала великанша. Такая махина могла спокойно забрать своего дружка обратно, даже не оглядываясь, учитывая, что матёрая в два раза выше Бурого и крупнее Нуля! Но уступать ей было бы бессовестной трусостью, особенно в сложившихся обстоятельствах...
Йоту же вся эта ситуация жутко взбесила. Он был бесконечно зол на валькирию, на её полную неосведомлённость о произошедшем, на больного легионера, безвольно валявшегося рядышком, да вообще на всё! Рыжий знал, что за сереброшкурым могли прийти ещё несколько альяновцев, но, о, Арашу, что-то заставило его - обычно довольно осторожного канцлера - сегодня пренебречь своей осторожностью и закрыть глаза на возможные угрозы. И зря! Матёрая появилась слишком ожидаемо, чтобы удивляться, но достаточно нежданно, чтобы разозлиться.
Чёртовы женщины! Вечно видят они то, что хотят видеть, а не то, что есть!
Тёмно-рыжая шерсть встала дыбом, а хвост поднялся трубой. Йоттенхейм был возмущён и двигался очень суетно, совершая множество лишних мелких движений, будто у него был своеобразный нервный тик.
- РРРРР! Т-ты!... - рявкнул зверь прямо в нос незнакомке. Однако, через какие-то несколько секунд тяжело вздохнул и оскал сменился на натянутое, но вежливое спокойствие. - Ты хоть знаешь, что здесь происходит? Твой товарищ был ранен и, похоже, отравлен и теперь лежит без сознания. Мы собираемся доставить его в Орден и помочь, чего в Альянсе этот воин не добился. Так что, пожалуйста, во избежание каких бы то ни было последствий, я бы попросил тебя не мешать, - сдержанно и серьёзно договорил красный волк и продолжил, помедлив. - Однако, если ты так настаиваешь на том, чтобы мы оставили его, - Йота сделал шаг в сторону от тела легионера, не отводя взгляда от глаз валькирии, - пожалуйста - он весь твой. Но тогда я не ручаюсь за то, выживет он или нет.
Низкий хрипловатый голос мягко стих, а его обладатель всё ещё не сводил глаз с матёрой. Да, Йота смотрел на самку снизу вверх, но отнюдь не со страхом, скорее с интересом, бескрайним любопытством, что же она выберет: оставит легионера орденосцам или же заберёт его себе, обрекая того на смерть? Прищуренные лисьи глазки сверкали азартом. Бурый заметил, что к их компании присоединилась ещё одна фигура, но предпочёл обделить ту своим вниманием. Она молчала, как и Абсолют, и это было хорошо. Этой беседе не нужны другие голоса, ведь всё решит выбор незнакомки. Интересно, что в отличии от матёрой новая фигура имела смутно знакомый запах, настолько забытый, что вспомнить, чей он было слишком сложно.
Что за чёрт?...

Ноль почти не моргал и совершенно не двигался, как никогда сейчас напоминая искусно вырезанную из кости угловатую фигурку. Смотрел он по-прежнему в глаза крупной валькирии, но натренированное зрение уловило чьи-то лёгкие движения и некрупную фигуру, опять же, фигуру белую – один лишь Йота выпадал из одноцветной компании. Нос втянул замысловатую паутину запахов, и в ней обнаружилась смутно знакомая нить, принадлежавшая пришедшей. Нет, близко с волчицей сенешаль не сталкивался – он вообще мало с кем сталкивался, – но по краю сознания всё же легко скользнула мысль, что похожий запах Абсолют где-то чувствовал. Уверенности не было, но мысль потому и скользнула, что не до неё сейчас было. Были лишь чётко отмеряемые, как биение сердца, мгновения, и каждое могло повернуть дело в одну из сторон. Вероятность крупной драки белый воин не просчитывал никогда, но натренированные мышцы были сходны с плотно прижатой пружиной – одно лишнее движение со стороны валькирии, и последует молниеносный удар. Такое он всегда чувствовал всей своей сущностью, и острый взгляд не был нужен совершенно. Однако знавший Нуля поостерёгся бы стоять к нему близко, упирайся волчьи зрачки не в пустоту.
Волк скорее ощутил, чем увидел, как сразу после слов валькирии рыжая шерсть товарища встала дыбом, движения Йоттенхейма стали суетливыми, нервными, а сами они почти все казались нецелесообразными. Бурый мог раньше казаться сколь угодно невозмутимым, но сейчас гнев просто кипел в нём, и Туз в течение последних спокойных мгновений всё пытался ухватить концы оборванных мыслей: из-за чего можно злиться так, что вся ярость вот-вот выплеснется прямо в морду и без того недружелюбной волчице. О том, что в этом случае скорее всего придётся нападать, он не думал.
«Во имя Всеотца и великого множества Богов, сейчас больше всего нужна выдержка. Если в ней есть хоть на гран вспыльчивости, твоя вспышка ярости приведёт Арашу знает к чему…» – машинально подумал Ноль, а потом беззвучно, одними губами повторил последнюю фразу:
– …Арашу знает к чему…
В мыслях медленно и чеканно, как бусины чёток, отсчитывались слова молитвы. Если бы Абсолют вдруг начал повторять их вслух, то даже Йота мало что понял, кроме проскальзывавших время от времени имён Праматери, Всеотца, охотницы и воительницы. Молитва шла из глубин души и сердца, но волк не просил каких-нибудь знамений, которые смягчили бы ситуации. Так поступают не верующие, но глупцы. А молитва… молитва помогала отрешиться от всего и совместить напряжение тела и абсолютное, незамутнённое спокойствие разума.
И Йоттенхейм не выдержал.
Ноль даже ухом не повёл, но до боли стиснул зубы и прищурился, пытаясь совершить невозможное – оставить взгляд пристальными и одновременно перестать видеть исполосованную шрамами морду валькирии.
Казалось, канцлер сейчас выкрикнет волчице всё, что о ней думает, но бурому удалось удержать гнев и даже выказать слабое подобие вежливости. Слова товарища Туз слышал, но не внимал им; казалось, вечность прошла, пока не замолк с мягкостью падающего снега голос, и не показался особенно острым пьянящий запах трав. Такой несуразный теперь.
Была в его сладости какая-то угроза.
Напряжение достигло крайней степени, когда легионерша нехорошо оскалилась, но постепенно ярость волчицы начала истаивать. Поистине бурый Йотта мог убедить кого угодно. Бесценный дар Богов, обошедший Абсолюта, который и до Ордена не отличался многословностью и уж тем более красноречием. Кажется, всё было в порядке, и угроза неохотно отползала в туманное «может быть».
Волчица медленно двинулась к неподвижно лежащему легионеру, и с каждым её шагом Ноль позволял себе чуточку расслабиться. Когда валькирия остановилась и принюхалась, взгляд сенешаля уже оказался направленным в никуда, и даже цвет радужки как будто помутнел. Отходить Туз не стал даже тогда, когда белая объявила, что отправится в Подземелье вместе с ними, и без особенных усилий взвалила массивную тушу себе на хребет; он лишь чуть посторонился, чтобы не уткнуться носом в чужую шерсть, и остался недвижим до тех пор, пока незнакомца не отошла на несколько шагов. Соглашаться или не соглашаться с неожиданной помощью было делом уже бурого, но, кажется, он был бы только рад. Поволоки легионера они с Нулём, белая шкура очень скоро перестала бы быть белой.
Вновь можно было ни о чём не рассуждать, драка отменялась, и Абсолют неторопливо направился к Йоттенхейму, решив стать на всякий случай ближе к нему. Он хотел уже было вновь ухватиться за обрывки знакомого запаха, но потом всё-таки вполголоса обратился к бурому:
– Моя помощь не понадобится?

«У меня с собой нет ружья с транквилизатором,
поэтому придется тебя урезонить»

«Время выбирать»
10 декабря 187 года
От Цветочной поляны осталось лишь название. Все соцветия не просто медленно зачахли в преддверии зимы, нет. Затмение высосало из них всю жизнь в первую очередь, так что сейчас Зольф и его спутница стояли посреди отмерших, сухих, бурых побегов вперемешку с мерзкой слякотью. Но в глазах кобеля даже такая картина казалась жизнерадостной в дневном свете, по которому взгляд и душа любого живого существа истосковались. Да и к тому же местность открытая, ни одна из сторон не сможет привести с собой засаду. Багровый разучился верить в чужое благоразумие, посему предпочитал меры предосторожности. Чёрт знает, что взбредёт в голову верхушке другой Стаи.
Шанти молчала и, очевидно, не была в восторге от миссии. Или, скорее всего, от компании. Не произнесла ни слова с момента, как их скромная процессия двинулась прочь от логова. Кобель ей в собеседники и не навязывался. Переговоры ему поручил Хёрш, как Эквиту. Сказал взять с собой одного волка. Про пол он ничего не говорил, но Старший был уверен на все сто, что Император подразумевал самца. Что же, Багровый Эквит без задней мысли решил, что возьмёт с собой самку. В первую очередь потому, что ему хватило общества мальчишек на последних миссиях, особенно его отряд на Орлином Поле в скорбный день смерти Дэлилы неприятно запомнилось. Смольный тихоня, Лягушонок и рыжий засранец Саунд. Первый просто пытался понять, что происходит, второй огрызался (бело-чёрный был бы не против, если бы от мальца была бы хоть какая-то польза, но что-то достоинства Астарта в той вылазке припомнить не получалась), третий вообще сбежал. Решив не повторять ошибок прошлого, Зольф попытал счастья, взяв с собой кого-нибудь из Амазонок. К тому же, подобное наверняка понравится женской половине Альянса, которая продолжала ощущать себя притеснённой, и не без причины. Да и старушку Сейхан, его новую союзницу, пускай и временную, порадовал. Правда, что суки думают непосредственно о том, что Эквит выбрал именно Шанти, он не знал и не хотел знать. Его выбор, пусть катятся к Варге в пасть.
Оставалось ждать Пожирателей, но те ещё не явились. Теперь, когда лапы более не были заняты ходьбой, молчание переставало быть комфортным. Зольф кинул вороватый взгляд на Шанти и по её очаровательной мордашке сделал вывод, что первой нарушать молчание она не станет ни за какие куски оленины. Пожилой кобель вздохнул. Жест, который должен был говорить о утомлении, прозвучал до странного нетерпеливо.
- Понимаю, не лучшее место, где бы хотелось оказаться молодой волчице... - правый уголок губ дёрнулся вверх, вместе со щекой, а цепкий синий взгляд снова скользнул на серую, наблюдая её реакцию. - И не лучшая компания. Думаю, общество другого Эквита было бы желаннее. Помоложе, мордой посимпатичнее, да шкурой потемнее...
Из груди белого зверя донёсся короткий и тихий рокочущий смешок. Тем не менее, злобной насмешки или издёвки в его тоне не было. В прочем, как и льда во внезапно весьма миролюбивом взгляде на суровой морде. Казалось бы, даже складка меж бровей была сейчас не столь глубока, хотя, как обычно, никуда не делась.
Намёк на Осириса был очевиден. Зольф помнил их дружбу и то, как юная самочка вторым хвостом увивалась за статным красавцем. Только в последнее время бравый Легионер обращал на неё весомо меньше внимания, да и окончательно погряз в своих новых привилегиях Эквита. Власть делает это почти с каждым, ну а юнцу она и того подавно стучит в голову, тут даже осудить не выйдет. Дураки они, молодые. Не видят славных девчушек перед собой, ровно до того момента, как они повзрослеют и не прозреют. Вот только самки, если они умные, не отдают себя идиотам, предпочитая находить себе кого-то постарше, мудрее, кто будет ценить их общество и поддержку. Ну а оставшимся с носом кобелькам приходиться лишь вспоминать тех, кого они не ценили, с грустью, да надеяться, что на их улице снова будет зелёный свет.
Пускай почтенные годы и наличие супруги и не сделали Зольфа специалистом в отношениях (а что уж тут говорить о загадочной и пугающей женской душе!), но такую простую истину он осознавал.
-... Но уж какой достался. Обещаю вернуть тебя под крыло Сейхан в целости и сохранности, жаловаться не придётся.
Багровый Эквит фыркнул, встряхнув мордой, растрепав густые белоснежные бакенбарды.

В общем, слушай, дружище, тему. МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ. В смысле, всё, что себе намечтаешь. Да так, что ах. Но не там, не тогда и не так. Вот такая задница. И поэтому – будь осторожен в своих мечтах. (c) Саша Кладбище
Лес стремительно оставался позади, деревья заметно реже стали преграждать путь пожирателей. Хашим шёл размашистой рысью, изредка переходя в короткий галоп там, где существующая здесь и сейчас в мыслях волка тропа уходила выше, образуя перепады на неровной овражистой местности между лесом и полем. От довольно долгого пути то и дело пересыхало в горле, вот и сейчас на ходу он зачерпнул горсть влажного снега почти из-под лап, потом вторую. Холод неприятно обдавал пасть и проваливался по пищеводу в утробу, какое-то время ещё ощутимый до тех пор, пока температура внутренностей не подминала его под себя.
С каждым шагом Порченый становился всё черствее - ответная реакция на внутреннее волнение. Оно стало уже совсем лёгким, но факт его существования в принципе являлся уже достаточной причиной для удивления. Зверь сам не понимал, что именно так тревожило, имея в арсенале ряд предположений, которые крутились преимущественно вокруг Шахат. С последнего диалога разговор не ладился, волк чувствовал какое-то подобие стыда за сказанное, но понимал, что иначе, как ходом исподтишка, было не остудить загоревшийся разум чёрной. Он мельком покосился на неё, бегущую рядом, самую малость отстающую.  В любой другой ситуации разве позволил бы он себе сказать подобное в её адрес? Но сделанного не отворотить. Оставалось надеяться, что сестра поймёт после.
После замкнутого обзора среди стволов открывшаяся во все стороны равнина казалась ещё больше, чем была на самом деле. К этому всегда нужно было привыкать, словно только что открылась дверь из тесного чулана в огромный светлый холл. Летом эта разница была бы совсем невообразимой. Местность подобного рода как нельзя лучше подходила для их дела, исключая всякую возможность для неожиданных посетителей. Но и волки теперь были открыты всем ветрам. Чёрно-бурый остановился, пропустив волчицу вперёд, и посмотрел на северные пики, хуже просматриваемые ныне из-за снега. На фоне однотонного светло-серого неба горы казались призраками, но оттого не меньше воодушевляли. Совсем скоро он встанет перед теми, кто распространил своё влияние вплоть до их подножий. Долго ли до следующего шага? Лёгкий ветер в очередной раз шевельнул чуть влажную шерсть. Прикрыв глаза и медленно глубоко вдохнув через нос, Хашим мордой описал дугу, в самой верхней точке подняв её аккурат в небо, и, повернув голову в сторону дальнейшего пути, снова сорвался с места, слегка ускорившись и вновь обгоняя Шахат.
Очень скоро - чуть быстрее, чем в глубине души надеялся Порченый - издали видны стали два силуэта. Оба почти не выделялись на фоне снега, но один был чуть потемнее да поменьше, и сразу вызвал какое-то чуждое подозрение на тонком уровне, что был много глубже сознания. Кобель сделал несколько размашистых шагов по инерции и вновь замер, ожидая, когда Ворона последует его примеру.
- Кажется, один из соседей тоже взял себе в пару волчицу, - хмуро присматриваясь сощуренным глазом и вытянув голову вперёд, задумчиво произнёс брат, - либо же легионеры совсем усохли за период затмения, - он посмотрел на спутницу и хмыкнул, - ладно, кем бы ни был тот, что меньше, предоставляю его тебе в собеседники.
Зеленоглазый снова двинулся с места, только уже не бегом, а совсем лёгкой уверенной рысью. Спускаться со склона было ловчее, чем взбираться на него, так что движения были ровными, слегка расслабленными. Светлошкурые волки запада посередь снежного поля были гораздо уместнее двух темношкурых варваров. Даже тут восточная стая умудрилась нарушить идиллию. При мысли об этом что-то тёмное с гаденьким удовольствием колыхнулось внутри, просыпаясь. Чем ближе к месту сбора, тем сильнее крепчала уверенность жреца. В такие моменты она выходила из каких-то внутренних резервов, как силы на последний рывок у длительно голодавшего охотника. Шоковую волну, на какой-то момент захлестнувшую его при виде вблизи "того-что-поменьше-да-потемнее", снаружи разобрать можно было разве что про резко расширившемуся зрачку и дёрнувшемуся веку - слишком мало для серьёзных подозрений, может быть даже незаметно. От испуга он даже движения не прекратил и совсем не изменился в лице, разве что оно стало чуть более напряжённым, а губы слегка плотнее вжались друг в друга.
- Приношу свои извинения, надеюсь, недолго заставили вас ожидать, - волк остановился еле заметно кивнув легионеру и чуть дольше, чем нужно, задержав взгляд на голубоглазой, а затем вновь переведя его на белого, - Моё имя Хашим, а это... - кобель вдруг многозначительно прервался, дёрнув ухом и краем глаза зафиксировав Шахат, - впрочем, с моей сестрой вы, полагаю, знакомы, - сказав это чуть холоднее, чем планировалось, чёрно-бурый слишком внимательно всмотрелся в лицо старого вояки, сохраняя при этом хладнокровие на собственном. Внутри сумбурно переваливались разнообразные эмоции, как прекрасные и светлые, приобретшие причудливейшие формы в создавшейся обстановке, так и мрачные, чёрные, крепко засевшие задолго до наступления дня Х, в итоге перепачкавшиеся друг о друга и образовавшие единую грязную массу, настолько странную, что пожиратель как-то разом абстрагировался, позволив этому кому временно жить отдельно, хотя в голове то и дело пролетал вопрос за вопросом, чьи темы чередовали причины этих странных ощущений. Как такое могло произойти, что на место второго дипломата взяли молодую неопытную волчицу, да ещё именно эту? Как не ко времени произошла столь ожидаемая встреча... И как странно. Опытный армеец, легко узнаваемый по характерным особенностям окраса, а рядом - валькирия, нутром почти щенок, даже не воин. И как теперь обратить вспять запущенный в сестре механизм? Хашим кожей чувствовал настроение Шахат, осознав вдруг, что каким-то образом вот-вот начнётся движение по лезвию бритвы. Единовременно всё перевернулось вверх дном и стало сложнее стократ. Самоконтроль от безумной какофонии в голове и сердце вот-вот рисковал треснуть по швам, а черепная коробка - разлететься на тысячи осколков, обрамлённых ошмётками мяса. Удивилась даже порча, понуро отступив на какое-то время, словно цепная собака, получившая носком ботинка в нос и спрятавшаяся в конуру.
"Чёрт бы его, и что теперь делать?..."