Сунгата колотило: из груди рвался хор бесов, а снаружи только глаза сверкали. Он жаждал услышать смех, что полился бы из тигриной хари, подобно мерзким червям; этот жест продемонстрировал бы не родство, отнюдь не его, а полную противоположность оному. Но молчание затянулось. Не успел парень и подумать, что ляпнул наспех и спугнул красноречие желанного-нежеланного гостя, как со всех сторон послышался шум.
- Ну вот - пробормотал он разочарованно. - Мы их не звали, а они пришли. Видимо, такая скучная жизнь, что...
Пожиратель не кончил издевки, как мимо пронеслось несколько стрел. Он наигранно вскинул брови. А это уже серьёзно. Или... Нет? Скорее очевидно и даже занятно, потому как полосатый не дрогнул. В телах бывалых вояк болевой порог был намного выше, чем в дипломатах, и это стоило признать. Округлая голова как бы пригнулась, и парень готов был поклясться, что тигр, наконец, явил свой лик и не имел никакого отношения к безумию. Однако, из башки тот час вылетела чёрная жижа. Глаза парня распахнулись, а всё тело окатило ледяной водой. Только холод не предавал никакого адреналина, а чуть не остановил сердце. И в пустых глазах поселился страх...
И без слов Пожиратель понял, что незнакомец и впрямь не был узником. Он напомнил себе, что потом упомянул бы о ценности Тёмных чертог души лично. Первые пять секунд Змееуст пропал. Он не чувствовал ни эмоций, ни радости, ни злорадства, ни истерики, а кровь вместе с бушующими сосудами превратилась в единую жилу.
- Тук.
Раз, два, три...
- Тук.
Четыре, пять...
- Тук.
Импульс внутри насыщался зверствами, что творил незнакомец. Такой жестокости позавидовала бы стая Пожирателей, ведь рвали на части вовсе не клыки и не оголодавшие твари во плоти. Для неподготовленных глупцов, конечно, безумие стал бы чипом для управления, но не для тех, кто породнился с ним. Охрана с неприкрытым удовольствием предалась насилию и самобичеванию. Если бы так можно было крушить всех врагов, подумал воодушевленно Сунгат, то не пришлось бы тратить зря драгоценных сил на глупцов. Вот они, где все оказались... Давились собственной кровью и ненавидели себя и других.
Змееуст с презрением наблюдал, как с ненормальными повизгиваниями и угуканиями мальчишка бился головой об ствол. Он сощурился и нехотя скривил левую губу. Внутри него тоже сидело дете, и он бы хотел, чтоб помучилось.
- Вот, будешь сомневаться в нас да не подчиняться - повторишь судьбу этого пацана - предупредил его эго.
С удовлетворением он пронаблюдал, как от лица самоубийцы осталось месиво, которое облизало кору. На ней наверняка осталось огромное такое пятнище, со скромными ошметками.
- Мог бы постараться получше - явно не оценил он скромную закуску.
Но всё остальное пришлось ему по вкусу.
Идея поговорить на языке крови и впрямь удалась. Всяко лучше, чем робкие да прибитые, зажатые вопросы любознательного Сунгаши. Глупец вырос среди пиршества ужасов, а не оценил по-настоящему королевский приём! Пожиратель мельком глянул на Тринити, который, словно гордость и уверенность, находился около него и подпитывал своей аурой его собственных демонов. С ним он твердо, со сдержанным ожиданием глядел на Айджи, который еще носил имя Отой.
Наверное, у каждого Пожирателя была мечта - чтоб его безумие обретало плоть и невиданную силу. Вот, что искали на протяжении долгих лет последователи Креста. Под такой силой прогнулись бы все глупые традиции старого острова! И как же язык Сунгата чесался от нетерпения, чтобы задать вопрос: "Скажи-ка, а когда мы научимся такие штуки метать?".
Мясорубка вразумила недоверчивого Змееуста, хотя частично он не желал раскрываться перед Айджи. Однако, заговорил Тринити, чем заставил парня снова замереть. Он внимательно прослушал ответ и понял, что волк сделал шаг вперед. "И что же ты задумал? Пойти за ним, чтоб обзавестись такой фичей?", хмыкнул парень в сторону Старшего Брата, но не презрения ради и, уж тем более, не насмешки для. "А вдруг он просто собирает последователей, чтобы мы и..."
Мысли оборвались. Сунгат хотел предположить о том, что однажды всё то, что желало внутреннее безумие, привело бы к черной пропасти. Он увидел, как сам бы убивал бывших состайников, что не разделяли взгляды новых, истинных последователей и отказались бы от сил. Так они предали бы безумие - решило эго.
- Они такие неопределенные все и нелогичные, такие громкие и, право, утомляют. Вот, оказывается, что они так упорно игнорировали - с наигранным сожалением заговорил Змееуст, осматривая трупы.
И, пожав плечами, сплюнул.
- Бестолочи - беззаботно ляпнул он.
Мимолётная улыбка стрелась с лица, стоило бессердечным, разным глазам уставиться, не мигая, на Айджи. Окровавленная морда манила к пиршеству: ему тоже хотелось вкусить плоти здешних глупцов и ощутить себя, наконец, полноценным убийцей.
- Я научен тому, что не каждому раскрываю своё безумие. Я не стыжусь его и, уж тем более, не брезгую им - начал он, не извиняясь, но как бы подводя к источнику всех насмешек и бараньего неверия.
Он всё еще был убежден, что не окажись Айджи тем, кем он являлся, то его знания достались бы какому-то доносчику и шпиону.
- Я поражен не меньше, чем мой собрат, даже больше... Кажется, мы нашли то, что искали! - воскликнул он на последних словах и мельком глянул на волка, ожидая его кивка.
Возможно, всё, что было на старом острове, являлось лишь подготовкой?
- Ух - в мыслях подумалось ему. - И готовились мы не зря!
Сунгат не мог выразить словами, как он был рад. На его глазах так быстро полегли все глупцы, что он жаждал продолжения. Ведь оно, предчувствовал узник, стало бы куда более мучительным для сторожей. И от этого трепетала черно-белая душа. Совсем скоро она потеряет свои цвета... Окончательно и безвозвратно.
Только из-за сопляка его могли не признать истинным последователем безумия.
- Однажды внутри открылось око, и оно не различало цветов. Одни, столкнувшись с его взором, кричали: "Обречены!". Оно то обходительно и учтиво, пунктуально до омерзения, дабы насытить страхом и болью своё блюдо. То, наоборот, голодно и беспощадно и убило бы весь мир, хвати у неё сил. Оно уже проникло в каждого, даже в глупца, который бы отрицал это. Я же... Погружался всё глубже, с каждым днём, прошёл ни один лабиринт, и меня раздражал яркий свет, а иногда... Веселил. Первое, что я делал: измывался над пацаном. Я причинил ему столько боли, что он уже не верил во всякую чушь, именуемую жизнью. Мы не живем, кстати, нам не ведомо это слово, а если мы понимаем его, то под другим углом. Мы не живем, а созерцаем... Недоступное зажатым моралями и законами столь скудного бытия. Мой Старший Брат прав: безумию и правда нельзя научить. Ты либо его принял, искренне и покорно, отдался ему, шёл за ним по пятам, жертвуя всем, что у тебя было и есть, либо нет, и тогда, уж поверь... Сразу видно, кто пытался спасти свою шкуру с помощью лжи. А я бы не стал лгать тому, кому доверил всего себя.