Глупые лапы, уймитесь! Трясутся и трясутся, угомониться никак не могут. Аманотер понадеялась, что беседа отвлечет Кобру, и та не разглядывает её даже сейчас.
Надо было с чего-то начать, позабыть кровавый мир, что наступал на хвост, дебри старого острова, где волчица плутала в поисках помощи и в надежде скрыться от преследовавшего её опекуна. Сейчас за ней гналась вина, и хотя вокруг было так тихо, она чувствовала её присутствие. Оно напоминало зов болот - сырость легла на сердце. Её хитросплетения бережно обхватили мягкие ткани, что жались плотнее к стенкам, омывая кровавыми, а там, внутри, считавшимися чистыми, рудниками.
Боязнь позора, негативного мнения, презрения - малышка так боялась стать для всех плохой! Признайся она в этом Кобре, то полуровка бы тут же развернулась и наказала непослушному подростку, что надо работать даже с такими (подчеркиваю за малютку, дитятку нерешительную, ТАКИМИ) оттенками. А что? Малышка привыкла, что с ней сюсюкались, улыбались ей в глаза. Она считала, что отвернувшиеся от неё гости её мира были правы. Она вспомнила десять и одну причину, по которой волки отказывались иметь с ней дело: нестабильная, грубая, чересчур открытая.
Один раз Ама высказалась своему знакомому, для приличия обозначим его именем Джек, что ей не нравится новенький в стае. Это было в Темной Луне еще. Тот чуть не оттяпал глупышке языкастой нос. "Что за неуважение?! А ты тут кто такая?!" - набросился он на неё. Малая обладала юркостью змеиной и ловкостью молодого зайца - она не позволила ни шерстинки с себя содрать. Из всех способов разобраться она выбрала бегство, но куда? Конечно же, домой, где сварливая, еще живая на тот момент, волчиха, полу-разложившаяся, осыпающаяся клочьями и кое-где песком (она подолгу лежала на земле, вы не подумайте) выбралась со своего насеста, высунула грязнющую морду из тени да гавкнула, как следует, на преследователя. Того и след простыл. Никто не любил тягаться с этой сварливой особой, в частности молодые переярки.
- Ама, ну сколько можно?
Голос из прошлого плавно отразился в настоящем.
И пока Кобра рассказывала тонкости стаи, Аманотер поникла духом. Она слушала и свою новую надзирательницу, и ту, кого она считала всегда мамой...
- Сколько можно бегать от проблем? Ты взрослая девочка.
Душа протестовала. Как можно не бегать, если отталкиваешь свое счастье? Аманотер считала, что всякий раз, когда она открывала пасть в надежде, чтобы её поняли, то получала либо отвержение, либо презрение, либо непонимание в свою сторону. И так почти ВСЕГДА. Она боялась заговорить с Коброй откровенно, потому что прекрасно понимала свою слепоту. Или проклятие? Толком не разберешься, но всегда происходило одно и то же. Неизбежное. Разрыв.
Насколько, спрашивала порой Малая саму себя, нужно быть одинокой, слабой и беспомощной, чтобы нуждаться в присутствии кого-то? И не ради пропитания там или ласок, не ради любви или чувств, тех взаимных, банальных, прозрачных эмоций, что дарят двое друг другу, а... Беседы. Но даже в таком пустяке малыша умудрилась найти противоречие. Зачем говорить, если все слова накручены и преувеличены заведомо до их появления?
Никто зачастую не слушал Аманотер. Отмахивались, не вникали, не желали даже чуточку понять или боялись познать давно-забытое им состояние, из которого собеседники выбирались целыми годами... Тогда что есть отношения? Когда обоим хорошо во лжи?
Или вовсе не существует ничего из того, что называется дружбой, взаимностью, преданностью, стремлением к чужой душе, любовью, наконец? Или не всем дано испытывать это в полной мере, как наивной дурочке тоску и сожаление по тому, что она оказалась слишком неидеальной и яркой для этого мира?
Подожди. Аманотер, только подожди, не гонись бездумно за ожиданиями, отбрось прочь все теории да предрассудки и послушай, что скажет Кобра.
Но даже голосу разума глупышка не вняла. Куда там!
Речь наставницы показалась Аме проработанной. Есть полноценная личность, считала одиночка. Она работает со всеми сторонами, в результате чего они не сталкиваются лбами, не порождают внутренних потрясений, конфликтов, недугов и т.д. Она умеет находить "плюсы" в этой жизни, Малая же разочаровалась в том, что видела, слышала, ощущала раз и навсегда, оттого существование, отношение - словом, все казалось ей мукой. Неудивительно, что в группке она увидела заведомо тех, кто оттолкнет. Она тянулась к противоположной стороне, и у неё были на это причины. Средь шума никто и никогда не услышит плач...
И это намного страшнее, считала Малая, чем предательство глаза в глаза. Намного больнее, чем морда, сменившаяся пустой спиной и похлопывающим по заду хвостом, или лапы, что показывали решето из пяти огромных дырок, напоминавших капельки.
- Даже если так - не отступила вдруг Ама.
Она хотела доказать Кобре, что это был её осознанный выбор.
- Я не иду против своей души и не желаю никому такого. Да, я не доверяю той стае, в которой жила, я не чувствовала там себя, а быть НЕ собой... Это предательство, я считаю. Однако, я не исключаю, что однажды найду место, которое назову домом, ведь это - намного важнее, чем быть в стае. Быть там, где ты нужен - мягко пролепетала она.
Слова её звучали звонко, как ручеек, что, наконец, освободился ото льда, пробудился и устремлялся вниз по склону и, не сбавляя скорости, полз по мягкой почве далее...
Однако, Аманотер так и не решилась сказать Кобре о том, что в ней существовала ненормальная, асоциальная, паразитическая черта - жажда внимания. Что она не могла жить только в негативе, только в непонимании или в том, что никто не принимал её.
- Я пока не повстречала такую стаю, о которой ты говоришь. Но да, я благодарна ей, разве что, только в этом... В нашей встрече - уточнила Аманотер.
Может, благодаря той группе Ама нашла нечто более ценное, чем группа рож?
- Но я чувствую, что ты лучше всех их взятых. Так говорит мне моя душа, и я слушаю... И её, и тебя.
После волчица улыбнулась. К её удивлению, ничто не дергало внутри, будто речь шла так, как должна была. Аманотер подумала, что Кобра уже доверилась ей. Так, что теперь можно говорить о чем угодно? Даже о самом мерзком и непростительном?
- Кобра, я...
Слова повисли в голове. Она бы созналась, если бы мелодичный, очень похожий на материнский голос, не поманил её далее. Прозвище! Она повторила и это слово, и новую кличку про себя и поняла, что не достойна ничего хорошего в этой жизни!
- Нет, прости, я никогда не изменюсь...
И зарыдать бы, раскаяться, убежать, чтобы потом найти одиночку и строить ему глазки также, как и добродушной, искренней, любящей Кобре! К чему она вообще взяла на свои плечи такую паразитку? Чтобы выдать её людям?
- Пусть они расстреляют меня, нерадивую... Правильно, что семья отказалась от меня. Я - проклята. Всеми Богами проклята...
Аманотер в благодарности склонила голову, растянутая полоска черных губ очертила линию, кончик которой слегка вздернулся. Некое подобие счастья, признательности, скрытого внутри благоговейного восторга. На большее противоречивая натура не была способна. Ей хотелось всего и сразу - отбросить предрассудки и начать новую жизнь, но параллельно справиться с первым пунктом, потому что так просто от него не избавишься.
Когда Малая, названная Пташкой, открыла глаза, то увидела подушечки лап. Кобра оказалась так близко в считанные секунды, что волчица не услышала звука её шагов. Пухленькие лапки с виду, а на самом деле крепкие, сильные комочки, что видели не один камень, не одну топь, не один ухаб, на который налетали и выдерживали боль. И сейчас... Они снова хотели ступить на опасную тропу. Аманотер с тревогой посмотрела на Кобру.
- Что? - тихонько сказала она.
Не послышалось ли ей?
- Дело... Не в доверии, ты сразу же уйдешь, как узнаешь. Все уходили...
И ты уйдешь - хотелось сказать. Но Ама воздержалась от такого неуважения с первых минут знакомства.
Уши разошлись, как и мысли. Одни готовы были явить искренность, другие считали это безрассудством и глупостью, что никто не поймет Аму, как бы она ни старалась приуменьшить свои поступки или грехи, даже оправдать свое существование - бездарное занятие.
- Но хорошо...
Опять про себя: "Мне терять нечего". Аманотер попала в ситуацию, в которой не было выбора. Не рассказать, промолчать, солгать - все равно, что отступить.
Отказались родители. Из-за черного рубца на лбу. Пташка назвала его шрамом Богов, вкратце рассказала про нерушимый обычай стаи: "Все белые, все, без исключения".
- А я была исключением. С самого начала.
Мама понесла волчонка своего дражайшего к родственникам "внизу". Сестра-волчица встретила её на границах. Белая, как снег, но в душе далеко не такая, первородная положила перед своей кровинушкой нерадивое чадо. Та долго не решалась брать, потому что...
- Это неправильно - вроде, так звучали слова моей... Мамы? Я говорю про вторую, да. А первая хотела меня уберечь от какого-то проклятия, но со временем правду мне открыли. Я была недостойной своей семьи.
Убивать Аманотер не решились, и это тоже - часть некого проклятия, что на Малую ни одна лапа так и не поднялась.
- Я любила свою настоящую, вторую маму. После того, как она умерла, её сын стал моим опекуном...
На удивление, Пташка не вдавалась в подробности о том, что опекунство перешло в извращенную любовь к младшей сестренке (как он называл её).
- Он сошёл с ума. Вроде... Кого-то потерял, не справился с эмоциями, чуть меня не убил, вот я и... сбежала - так закончила она сказ про опекуна.
На Дискордии волчицу преследовали ночные страхи. Они давно не объявлялись. Она рисовала зубастые тени, голоса, шепотки и не утихающую погоню.
Совсем недавно Пташка стала свидетельницей самоубийства.
- Я укоряю себя, что тут же не убежала, а пошла проверять. Знаешь... Есть в нас такая черта... Познание того, чего мы не должны знать. Мы стремимся к тому, что заведомо нас калечит, и не всегда ведь останавливаемся. И я пожалела о своем, когда существа... Огромные, жуткие... Они погнались за мной, и то были совсем не глюки, к которым я начала привыкать. А вполне реальные создания... Я более чем уверена, что они являлись местными жителями. Наверное, это они беднягу загоняли, что он сбросился с обрыва? Я же не стала. Но мой поступок был не менее безрассудным. Я поплыла навстречу шторму и спряталась в одном из человеческих творений, между острых, как клыки, скал... Там и переждала бурю, и заснула. А потом...
Все чаще Ама замечала волков, что ходили по двое, по трое, и решила проследить за ними. Далеко не сразу, но она вышла на стаю. Они называли себя Безымянными.
- Я долго наблюдала за ними. Но всегда по чуть-чуть... Один раз мне стало так плохо, что я не успела отойти на безопасное расстояние от их территории и упала в обморок. Очнулась уже в окружении незнакомых морд...
Они часто отворачивались, суетились, другие были с ней милы, но их хлопающие глаза, быстрая речь отталкивала, нежели успокаивала.
- Беспокойные они были. Хотя, кому сейчас спокойно живется? - хмыкнула она, комментируя это наблюдение именно так.
А оттолкнуло её то, что чувствовалось разобщение в столь активном, еще только созревшим, как она позже узнала, коллективе.
Кто-то даже обмолвился, что тут - на время. Иными словами - проходной двор, а гудел он так, что голова болела. И как только Ама окрепла, то покинула стаю, которая заведомо не продержалась бы долго, потому что волки в ней не желают находиться друг с другом, а держатся пока что, потому что не нашли своего места...
- В этом вся я. Много болтала, была со всеми искренней, и где я сейчас? С тобой. В априори... Ты могла бы и прогнать меня, видишь же, что совсем не все дома? Да никто бы в здравом уме свободно не говорил о своих чувствах и совсем не важно, чего бы они касались! - грустно воскликнула она под конец.
И вздохнула.
Тяжко это - жить. Мало хорошего. Надежда так и вовсе с презрением смотрит. Хочется стать серым пятном или застывшими шрамами, хотя бы на том древе...
Аманотер искоса посмотрела на вымокший ствол. По нему один за другим стекали ручейки-червячки. Они блестели от вспышек молнии.
- И другой... Не стану.
Отредактировано Аманотер (2021-09-22 17:02:03)