[indent=1,0]
♠ Ramin Djawadi — Canceling The Apocalypse ♠
[indent=2,1]Пальцы скребли о неподатливый камень, ногти грозили вот-вот сломаться, треснуть хлипкой скорлупкой и замарать кладку ржавыми разводами крови. Ей тогда было страшно, она задыхалась от ужаса, и умирать не хотела; Фионе было страшно тоже, горло давили спазмы — то ли рыдания, то ли проклятия, а перед глазами вспыхивали и свои, и чужие воспоминания: все так смешалось, что не разобрать, где чьи.
[indent=2,1]— Нельзя отдыхать, нельзя… — бормотала она, когда Хог оттеснял ее от стены подальше, — надо идти…
[indent=2,1]А он ее не слушал; взял в руки камень, тяжелый, будто вся ее (чужая) прожитая жизнь, размахнулся с запалом, будто одним ударом пытался разрушить скрытую темницу. Дрожь проняла все строение, от глубокого подземного основания до разрушенной крыши, затаившейся среди опавших листьев; и Фиона тоже задрожала. Казалось, не стену крушит камнем — ее тело: ломает хрупкие кости, рвет острыми краями плоть, удар за ударом превращает ее в ничто, в пустое воспоминание, тут же меркнущее и теряющее краски.
[indent=2,1]Всего страшнее, когда некому о тебе вспомнить, некому оплакать твою гибель; ты тогда — что песок на пустыре: одного дуновения ветерка хватит, чтобы развеять тебя навсегда. У той, что здесь умерла в темноте и одиночестве, может, был кто-то — кто помнил и не забывал, пролил бы по ней слезы и зажег в ее честь костер. У Фионы никого не было.
[indent=2,1]Не дожидаясь, пока осядет пыль и пока Хог отойдет, закончив любоваться результатом трудов своих праведных, она бросилась к белеющим в образованной нише костям. Оковы уже не сдерживали рук пленницы, ей от них удалось все же освободиться через многие годы после смерти; теперь и руки, и ребра, и череп — все осыпалось в одну бесформенную кучу.
[indent=2,1]«Ты нашла меня! — вилось вокруг нее эхо и дышало жарким теплом. — Забери меня, забери!»
[indent=2,1]Фиона слушала и слушалась — опустилась на колени, начала сгребать в охапку кости, до каких только могла дотянуться и какие умещались, не опадая снова на пол. Ей самой хотелось поскорее уйти отсюда, и она знала куда: туда, где солнечный свет подмигивал промеж листвы и брызгами рассыпался ручей, где ветер играл в волосах и птицы заливались трелями; туда, где она наконец-то сможет обрести покой, а Фиона станет свободной от ее голоса и ее боли.
[indent=2,1]— Сумка нужна, — обернулась к Хогу, — вот эта твоя, — указала на сумку с сулицами, — сойдет. Давай же, скорее, нам надо спешить. Я сама понесу, надо спешить.
[indent=2,1]Она повторяла раз за разом, что надо спешить, хоть сама понять не могла причину такой спешки. Ее подсказчица, которая ею сейчас помыкала будто куколкой на веревочках, не объясняла и, может, не могла объяснить, а Фиона даже спросить не могла. Просто чувствовала: надо быстрее уходить.

Робкое утреннее солнце заглянуло в комнату на втором этаже небольшого дома в Венгерберге, словно желая привлечь внимание женщины, нежившейся в полусонной дремоте. Темные волосы разметались по обнаженным плечам, спине и подушке, щекотали нос тугим завитком локона. Она лениво смахнула прядь, переворачиваясь на спину и потягиваясь, так и не открывая глаз. Разум уже пробудился, сон отступил, но женщина не торопилась поддаваться суете дня, наслаждаясь ленивой негой и воспоминаниями о прекрасной ночи и вечере.
Ну ладно, вечер был не так уж хорош — они снова повздорили с ведьмаком, громко поругались, даже сверкнула пара молний, но ни одна из них не коснулась Геральта. Повод?.. Сейчас Йеннифэр бы даже не вспомнила, что это был за повод, но в тот момент он казался вполне серьезным для нешуточного скандала. Кажется, дело было в том, что он слишком долгим взглядом проводил дочку портного, приходившую за снадобьем. К счастью, ругался ведьмак хуже, чем мирился и потому к середине ночи все перестало иметь значение — повод, сама ссора, ее молнии и его хмурый взгляд… остались лишь наслаждение и удовольствие, которые они дарили друг другу снова и снова. Были только они и это безраздельное ощущение.. счастье. Такое простое и глупое, наивное и совершенно немыслимое для чародейки. Но она была счастлива… и сейчас, наутро, внутри еще теплились отголоски этого чувства как теплится угасающими искрами огонь на почти прогоревших углях.
Йеннифэр потянулась еще раз, открывая глаза и щурясь от солнца.
— Геральт?.. — позвала она мурлычущим голосом, поворачиваясь на бок.
Чтобы обнаружить, что в постели  никого кроме нее нет. Впрочем, она итак уже это знала — не было и намека на мысли или сны ведьмака рядом.
Вздохнув, чародейка нехотя села в разворошенных простынях, пропитанных дурманящим аромат их смешавшихся запахов. Пол слегка поскрипывал под босыми ступнями, когда она прошлась до стола, где стояли графин и кубки, чтобы налить себе воды и смочить распухшие и иссушенные губы. Странное ощущение, что в комнате чего-то не хватает было мимолетным и Йеннифэр отмахнулась от него. Жадный глоток приятно охлаждал, а взгляд женщины лениво прошелся по столу… Книги и письменные принадлежности были разбросаны справа по полу, лишь один томик чудом задержался на углу столешницы — именно с нее вчера началось примирение и воспоминание об этом улыбкой тронуло губы на треугольном лице. Свеча под утро окончательно догорела, оставляя после себя след из нескольких капель и подтека на подсвечнике. А рядом с ним лежал букет… небольшой букетик из фиалок.
— Какой же ты все-таки романтик… — фыркнула Йеннифэр, поднося цветы к лицу и вдыхая их аромат.
Легко взмахнув пальцами, она отправила книги на положенное место, а поспешно сдернутое платье, которое закрывало их, на спинку стула. Где-то там еще должны были болтаться ножны ведьмака, если только он не отправился с утра пораньше на очередной заказ, не подумав предупредить ее… ножен не было, как не было и меча, сапог, куртки… сонливость и леность как рукой сняло, чародейка цепким взглядом окинула комнату. Не было вещей ведьмака. За эти четыре года — хотя это и случилось не сразу — она привыкла к тому что нехитрый скарб  мужчины нашел себе место в ее спальне, у него даже было несколько собственных полок в шкафу и сундук… и сейчас чародейка почему-то направилась именно к нему, ощущая внутри странное, раздражающее чувство — словно какая-то бродячая кошка начала скрестись в дверь. Крышка сундука распахнулась резко и ударила о стену, еще до того как Йеннифэр подошла к ней. Конвульсивно дернулась дверца шкафа, и кулаки женщины сжались. Пусто. Везде было пусто.
Он... ушел. Вот просто так взял и ушел. Как будто не было этих четырех лет.. сорока восьми месяцев, тысячи четырехсот шестидесяти дней. Не было упоительных вечеров, бессонных ночей, веселых танцев под разудалые мелодии, долгих разговоров и смеха, рассветов и закатов и самого ценного — их совместного молчания. Словно они просто встретились вчера, провели одну бурную и ничего не значащую ночь как случайные знакомые и так же легко разбежались поутру. Словно они ничего не значили друг для друга.
— Паскуда… — почти шепотом прохрипела она, ощущая как в груди что-то закипает как вода в раскаленном чугунке. Казалось, всего на мгновение, что ее снова терзает жар этой ночи. Но этот огонь был иного рода… это не было теплое и согревающее пламя костра или свечи, дарующей свет. То было беспощадное пламя ярости, подобное кипящей лаве, выжигающей все на своем пути…
— Да как ты посмел… холера тебя подери! Ааааагх!…
Вскрик полный ярости сотряс комнату, а с подоконника испуганно вспорхнули несколько особенно наглых голубей. От резкого и злого взмаха со стола слетели недавно водворенные туда книги, жалобно звякнул разбиваясь об пол графин.
— Проклятый ведьмак, чтобы тебя мантихора задрала!..  Аааааа!...
Словно грозовое облако Йеннифэр пронеслась к кровати, жесткими и резкими жестами срывая с нее простыни и подушки, которые вспорхнули в воздух, охваченные пламенем. Фиолетовые глаза сверкали молниями, белые искры словно мурашки бегали по бледной коже, готовые вот-вот сорваться, когда в комнату раздался робкий стук.
— Госпожа Йеннифэр?.. — голос принадлежал девушке, что прислуживала в доме чародейки.
Ее Йеннифэр подобрала в какой-то канаве: сирота-доярка, бежавшая их родного села после того как оспа выкосила почти всех, не иначе как чудом не заразившаяся. Она искала где укрыться от дождя и к кому пойти в услужение, готова была на любой труд… и Йеннифэр предложила ей вполне сносный вариант с достойным жалованьем. Конечно, на древнейшем поприще можно было заработать и больше, но Ханна выбрала пойти в услужение к чародейке.
— Госпожа Йеннифэр… — повторно проговорила из-за двери девушка, — У вас все в порядке? Я могу войти?
Входить без разрешения  она не смела, прекрасно зная, что без дозволения делать это можно на свой страх и риск не только из-за того, что подобное вторжение может разозлить Йеннифэр, но и из других соображений. Никогда нельзя было быть уверенным что в данный момент за дверью спальни не проводится какой-то ритуал или эксперимент, вмешательство в который может оказаться смертельным.
— Да, Ханна, — излишне резко бросила чародейка, на мгновение закрывая глаза и делая глубокий, успокаивающий вдох. За ним последовал второй, третий…
Пылающие простыни погасли,  опускаясь на пол вместе с грязным и вонючим комом перьев из прогоревших подушек. От столкновения несколько почерневших перышек вспорхнули вверх мрачным облаком. Искры растворились в воздухе, а кулаки очень медленно разжались и когда Йеннифэр вновь открыла глаза на нее с удивлением и испугом смотрела служанка.
— Г-госпожа Йеннифэр, что случилось?.. Вы… — забормотала она, но под холодным взглядом фиалковых глаз осеклась.
— Ничего особенного.
Чародейка поежилась так будто стало прохладно и неторопливо подошла к креслу, накидывая на плечи висевший на подлокотнике халатик из тонкого черного кружева. Внутри действительно было холодно… огненная лава застыла, покрывшись ледяной коркой.
Чего она ожидала на самом деле? Что так будет длиться вечно, ну или хотя бы пока какая-нибудь стрыга не заберет жизнь ведьмака? Нет, так не бывает. Не бывает никакой «любви до гроба», черти ее подери. Не бывает вообще никакой любви. Бывает удовлетворение, наслаждение, удовольствие… но не бывает любви, способной удержать вместе двоих совершенно разных и чужих с рождения людей. Никакие силы не способны на такое. И как наивно и глупо было ожидать такой любви… тешить свою дурость его томными мыслями и признаниями, которые ведьмак ни разу даже не осмелился произнести вслух. Потому что как и она лишь думал, что чувствует это. Лишь преступно и жестоко ошибался. А они не имеют права на такую ошибку. И больше никогда ей не поддадутся. Она не поддастся.
— Здесь была крыса… — пренебрежительным тоном проговорила чародейка, принимаясь расчесывать свои локоны гребнем, — но она сбежала.