Хатонея прекрасно понимала - её слова не смогут успокоить орденцев и остановить ту бурю, что готовилась разразиться с минуты на минуту. Надежда теплилась в ее сердце, но умом она хорошо понимала - стая сейчас не готова была принять ее позицию и увидеть в чужаке нечто большее, чем просто очередное чудовище. Волки скалились, топорщили шерсть, и проявляли чудеса единодушия перед лицом, как им казалось, общей угрозы. Быть может, они считали подобное поведение признаком силы, ведь ничто не сможет одолеть свору, которую ведут вперед единые убеждения и цели. Однако они забывали о том, что их мораль построена на страхе, а все их принципы не выдержат проверку временем. Молодняк, проявлявший больше всего эмоций, вероятно, видел отражение львиного могущества в своих словах и поступках. Вот только они забывали о том, что в основе их позиции сейчас стоит простое ослиное упрямство, отвергающее все новое и непривычное. Стаю волков, которую ведет вперед общая цель, остановить действительно трудно. А вот совладать со стадом баранов куда проще. От хищников их отличает примитивизм мышления, увы, нашедший отражение в самых крикливых членах Ордена.
- Ты судишь однобоко, без разбора ставишь клеймо на тех, кто в силу обстоятельств попросту тебе неугоден. Делить мир на черное и белое – удел щенков, за которых говорит их максимализм и узкий кругозор, – обернувшись к переярку, чья морда была измазана в оленьей крови, холодно произнесла волчица. – У тебя нет никакого права судить тех, кого ты не знаешь. Ты делаешь выводы, руководствуясь своими эмоциями. Это ведь гораздо проще, чем пытаться понять и принять то, что сейчас, в силу обстоятельств, выбивается за грань устоявшегося и удобного для тебя мира. Ты никогда не обретешь подлинную силу, ведь для этого придется усмирить эту ненависть и злобу, которые ты разжег в своей душе. А сделать это будет очень непросто.
Хатонее, признаться, было все равно, что подумает о ней собеседник. Пожалуй, она готова была практически ко всему, вплоть до клейма «предатель» и указаний «ну и чеши отсюда вместе с этим уродом». А вот того, что произошло в следующий миг, рыцарь никак не ожидала. Что-то ослепительно сверкнуло, заставляя серую прикрыть на мгновения глаза. Она не видела, кто швырнул кристалл в паука, но тот, к счастью, пролетел мимо. А мог ведь попасть, да не в членистоногое, а в кого-нибудь из раненых, стоявших рядом. Или в Алериона, который тоже подскочил, чтобы помочь. Оскалившись, Хатонея встопорщила на загривке шерсть, не скрывая собственного раздражения.
- Использовать свою силу и знания для провокаций – бесчестье для любого бойца. Вы даруете себе право присваивать ему чужие грехи, а себе позволяете опускаться до обычной травли и вершите самосуд, презирая посторонних просто за то, что они другие. Ниже вам падать уже некуда.
Рыцарь прекрасно знала о возможных последствиях таких слов, но она не готова была поддерживать молодняк в его ненависти, не готова была ополчиться против Перийата просто за то, что тот был орбецином. Судить его лишь потому, что он родился именно в этой шкуре – подло. Так же подло, как принуждать его к ответу за чужие проступки. Хатонея не была настроена дружелюбно к чужакам, однако чужак чужаку рознь. Перийат спас им жизнь – факт, а не глупые домыслы, от которых сердца орденцев наполнялись злобой. И рыцарь предпочла верить именно фактам, а не придумывать причины для ненависти и драк. Она молча выслушала слова чужака, адресованные, наверное, всем, кто находился в Святыне. Смешанные чувства. И вроде колет где-то под сердцем, ведь Орден Хатонея любила, но при этом горький привкус правды не дает рыцарю возразить. Они действительно пали ниже, чем облезлые крысы, и отрицать подобное было, по меньшей мере, глупо. По видимому, так считала не только серая. Омниэт, едва стоявший на лапах, тоже оказался за пределами этого фестиваля злобы. Алерион, поддерживавший его, тоже не проявлял агрессии. Быть может, не все еще потеряно в Ордене… Быть может, им еще удастся погасить это пламя, которое прожигает сердца и души состайников, заставляя их собачиться и постоянно искать врагов.
Последнее, чего Хатонея ожидала, так это вмешательства Райны. Тигрица, хранившая доселе молчание, отчитала Орден, словно шкодливых щенков. И в своей строгости была совершенно права. Несмотря на то, что от ее голоса серая слегка поежилась, как от морозного ветра, она не испытывала ни страха, ни ужаса. Лишь уважение и трепет перед мудростью и силой хранителя, да презрение к самой себе, к собственным грехам и ошибкам. Когда кошка исчезла, растворяясь в Святыне и опадая на землю мягким снегом, рыцарь вздохнула и, отказавшись от помощи, отошла на некоторое расстояние. Обосновавшись около одной из стен, она молча села, используя холодный камень как опору. Сражение не только оставило на теле Хатонеи раны, но и сильно вымотало. Краем уха она слушала слова орбецина, но почему-то чувствовала, что после слов тигрицы никто не посмеет его тронуть. Сама рыцарь хотела хоть немного отдохнуть и восстановить силы. Пару минут, буквально несколько мгновений тишины и покоя. А потом нужно будет проверить состояние других членов отряда, которым сейчас оказывали помощь и лекари, и просто неравнодушные волки.