Робко посматривая, копытное животное выглянуло из кустов. Насупившись, молодой олень подошел, но сохранял безопасную дистанцию. Кивнул так на волчицу, мол, чего тебе, и стал ждать.
Но недолго ему пришлось ждать реакции – самого реакция подвила и он не успел увильнуть в сторону, даже дернуться не успел, как к шее его прикоснулась человеческая ладонь. Широко раскрытые – наверное даже разутые – глаза-бусинки, ни единого движения, небольшие рога легонько всколыхнулись. Владелец этой чудодейственной ладони скоро и сам показался из зарослей.
Это странный человек. От него не исходило никакого запаха. Его движения не издавали никакого шума. Глаза завязаны белой лентой, а щеки и подбородок, начисто выбритые, изрезаны глубочайшими морщинами. Одет он в куртку из оленьей кожи и ветхие льняные бриджи.
А еще говорил по-волчьи.
- Охотник становится добычей? Пусть добыча становится охотником, - голос сухой, гортанный, как у древнего, практически умирающего волка.  Человек усилил давление на шею оленя, и тот послушно подался вперед, беспокойно дергаясь. Остановившись в непосредственной близости от волчицы, старик наклонился и протянул вторую руку сначала к лапе, угодившей в капкан, но, не коснувшись ее, подвел ладонь к подбородку, очевидно, что-то проверяя.

Краски поблекли, шумы в воде, которые бывают при погружении, резко исчезли, тьма и холод…
Не успели полностью окутать гостью Призрачного леса, как она уже очнулась у костра, на крыше-веранде здания из крепкого песчаника в замысловатых узорах. Мих стоял, опершись локтями на перила, спиной к гостье, а пантеру… Собственно, сжимала очнувшаяся гостья в крепких объятиях как большую плюшевую кошку, отчего та неприязненно косилась. Сколько времени прошло? Часа два? Конечно, вряд ли пантера битых два часа злилась за стальные тиски, но кто этих пантер знает.
Мужичок повернулся лицом к гостье разводя руки в стороны. Тут, на запылившихся пушистых коврах, на небольшой крыше всюду были насажены разнообразные растения, давным-давно неухоженные и разросшиеся в целый ботанический сад. Над тем местом, где сейчас горел костер, по всей видимости, должен был быть навес. По-крайней мере четыре обрубка по краям от разбитого «лагеря» путешественников должны были для чего-то служить.
- А это вот «Край». Место такое забавное. Осмотрись! Видишь? Кругом, на сколько хватает обзора, пустыня. Ну, это только так кажется, вообще-то. И отсюда, только отсюда можно увидеть на юге Рубиновую гору. Чуть попозже. Пока можно осмотреться, полазить по зданию, да.
Большая кошка поморщилась, боязливо щурясь на пламя.
- Вот у тебя манеры прийти в гости и развести на крыше костер.
Мих пожал плечами. 

Змея коснулась шерсти волчицы собственным подбородком, а потом скользнула вдоль шеи, делая вокруг нее виток. Однако большая часть пресмыкающегося все еще висела в воздухе, держась за ветку, поэтому особой тяжести волчица не ощущала. Не считая гладкого, скользкого шарфа на шее.
- Могу предложить только один с-спос-соб проверить. Не ис-скушай меня, не отнимай мою же работу. О, дрожишь. Разумное с-сущес-ство, – шептала змея, понемногу сжимая кольцо вокруг шеи. Раздвоенный язык коснулся уха гостьи, над которой змеиная голова нависла как над чашей в медицинской эмблеме.
- С-скажи, что с-самое ценное ус-слышала, а что – с-самое с-страшное? За время жизни. 

Воздух застыл. Голоса замерли, тени вытянулись в струнки, туман рассеялся, изумрудный свет открыл самые глубокие чащи, где бродили волки с завязанными глазами, дал увидеть стаи белоснежных голубей, носящихся меж стволами. Светлячки высыпали из-под коры деревьев, мерцая, как фонарики, один ярче другого. Ворон спустился  к волчице и сел ей на спину, простирая крылья. Вокруг них возникли тени, облаченные в железные маски, как в мирах Калахиры.
- Это мой гость! – каркнул ворон, и деревья, треща тысячелетними ветвями изогнулись, выстраиваясь в арку, впереди расстилалась широкая аллея, полностью скрытая от солнечных лучей, но сквозь щели между ветвями мерцал изумрудный свет.
- Говорю: эти слова сделали тебя желанным гостем, существо, - с этими словами перед волчицей прямо из корней и папоротников вырастали лесные цветы.
- А теперь говори ты. Говори про справедливость! Рассказывай про себя. Пока мы будем идти вдоль безымянных берегов, пока мы будем смотреть на невиданные твоими очами пейзажи.
 

Волк рассмеялся. Над снегами, несмотря на крепкий ветер, далеко разошлось эхо этого странного, грустного смеха.
- Сколхат. Мир снов. Воистину, заснувший мир, - черный зверь загреб лапой снег, раскапывая горную породу, - Некоторые боги создавали миры. Создавали и селились в них. Калахира до сих пор живет в Крае, Арашу – в Подземелье, молчащий Антей – в Землях, – волк кивнул на выступ, скрывавший обозрение по правую сторону, дальше на леса. Взобравшись на него, зверь грудью встретил шквальный ветер, растрепавший черную шерсть. За множеством частоколов ближе к горе впереди расстилались весьма странные штуковины, обрывавшиеся далеко впереди стеной плотной мглы.
- Барильона. Достопримечательность западной земли. Дороги, уходящие в небо, - «Ворон» кивнул на закрученные в спирали широкие заснеженные ленты, подпертые гигантскими заледеневшими деревьями. Спирали уходили вверх, плавно изгибаясь, кое-где пересекаясь, так что на сравнительно небольшой высоте насчитывалось десяток витков.
- Представь, что они из янтаря. Представь, что, когда светило солнце, они искрилась и сияли, а в жаркие дни по ним гулял свежий ветерок, гоняя с места на место золотистые искорки. Вверху, над обозримым нами куполом, они все сливаются в единую аллею, ведущую к Центру. По бокам аллеи росли настоящие янтарные яблони, плоды которых давали молодость, – Лоу рассказывал это все, окидывая помутневшим взглядом занесенные снегами святыни. Он рассказывал по памяти, запечатленное когда-то, но навеки оставшееся в голове.
- Ну а некоторые боги, создав мир, оставили его на время или отреклись. Как Амонкира, например, – кивнув в сторону застывшей картины, волк повернулся и посмотрел на Авали из глубоко посаженных прорезей в маске, - Форастеро сотворила мир, но ради нас оставила его. И, отдав ему почти все свои силы, чтобы светило ему солнце и грел его вулкан, отправилась в Земли. А время безжалостно стремилось вперед благодаря неким злым силам, мир умирал. Медленно, – продолжал рассказывать историю Лодаку, немного скривившись, - Но Гости этого не знали. Они пришли и наполнили этот мир, сначала окропив кровью многих битв, а затем научившись жить в гармонии и продлив время жизни даже самого Сколхата – до того сильна их вера и воля… была.
Дальше рассказ был беспрерывен:
« Сначала погасло светило, и белая мгла окутывала мир снов, сковывая жизнь в нем, пока клан Серого камня, не изобрел Звездный столб. Звездный столб освещал местность еще лучше и красивее даже, чем светило, и их начали возводить повсюду. А Рубиновая гора – основание самого большого Звездного столба, который до сих пор не потух. Здесь, собственно, обитель Серого камня. Барильона, очевидно, древнейшее из творений этих удивительных волков. Так же «слезы Форастеро», круги фонтанов в Краях, и прочая письменность знаками, показывающими образы и распространяющими звуки, которые слышал тот, кто пишет – все их лап дело.  Откуда они тогда взялись? Что ж, в мире Амонкиры хранятся тайны: кто откуда. Можно и тут отрыть… письмена те самые. Если очень постараться. Если долго, скажем, рыть»
Рассказывая, волк двигался в сторону заброшенных аллей, аккуратно спускаясь по склону.

Стало тихо, как в опустевшей комнате. Птица испарилась, Нефрит даже не уловил ни единого движения пернатого шутника. Просто остался волк и окружавший его лес. А потом и лес исчез со всеми потрохами, так словно рассыпался, оставляя только белую мглу. Под лапами, вверху, по бокам, спереди, позади – верти головой, одна пустая, серая туманность.
Один голос сказал: «Я вижу его изъян. Позвольте мне извлечь…».
Второй возразил: « Не тронь! Всякий изъян со смыслом».
Они помолчали, потом принялись снова спорить:
« Разве хорошо, что он не может пройти к призрачным лесам? Осовбодить…»
« Не трогай то, что не тобою сделано.»
Опять молчание.
Вдруг из мглы возникла лисица черного окраса. Она приблизилась к волку, стала напротив него.
- Ты ведь ничего кругом не видишь? Да, я чувствую. Не видишь. Тогда немного лирики. Нефрит, сын Изумруд, волчицы из стаи Детей Города, хорошо ли меня видно? – спросила лисица, заставляя тем самым волка сосредоточится на ней. И если он действительно вгляделся в лисичку, то заметил, что у нее совершенно нет глаз. Голос зверька стал грубее, повторив: Хорошо видишь меня?
Шерсть на морде иссыхала и исчезала, обнажая кожу, кожа тлела, серая костная ткань выглядывала из язвочек на морде, потом череп оголился, став совершенно белым.
- Все еще видишь меня? – шипело существо, растворяясь во мгле, - Вот так. Теперь я буду ткать твой сон. Попытайся представить меня кем-то, – прозвучал внезапно мелодичный, приятный голос из пустоты, - Страх и только страх может дать способность мыслить образами. Существо рождается с двумя страхами: боязнь ощущаемого, такая как боязнь боли, промахов и позора, и боязнь пред неизведанным: тьмы, высоты. Они очень тесно и обычно неразрывно связаны, развиваются одновременно. Но вот ты… Скажи, как ты меня представил? Опиши меня.   

Изнывающий от тяжести орел вдруг почувствовал облегчение. Он тут же воспрянул духом и выровнялся, набирая прежнюю высоту и не заботясь о потерянном грузе совсем ничуть. Совесть совестью, а умереть всем или одному – абсурдная постановка вопроса.
- Так и будет, Дымка! Отныне таково мое имя. Ты не знаешь, куда несут вас орлы? Это Западное море. Здесь, внизу, раскинулся мир Амонкиры! Пристанище духов, наш бывший дом. Чтобы навсегда остаться с вами, нам нужно проститься с приютившим нас миром.
Орел снова стал снижаться. В этот раз, кажется, запланировано. Нарезая большие круги, он заходил на посадку, правда, опять прямо на воду – да что не так с этими птицами?!
Но чем ниже опускался орел, тем яснее становились видны какие-то силуэты внизу, похожие на пики гор и дремучие леса. 
А тем временем Вайс стремительно приближался к синей глади. Он приближался к ней как пушечное ядро, и будь у этой синей глади что-то, что умело бы бояться, оно бы точно боялось столкновения. Но зверьку что, зверек сейчас почти потерял сознание от воздушных потоков и уже действительно смирился со смертью.
Зато голос в его голове вовсе не считал нужным отпевать волчонка и гнуть траурные речи.
- Видишь? Сам решил, как будет лучше, хотя еще совсем волчонок. И если ты когда-нибудь решишься, наконец, прийти в себя, увидишь, что для тебя есть хорошие новости, - говорил тот же голос, но теперь он говорил отовсюду, вместе с рокотом волн и шуршанием морской пены. Вайссик находился на гребне волны. Водная стихия окружала его, но не касалась к нему, словно зверек шел «под парусами» со скоростью летящего орла на воздушной подушке, ни разу не погрузившись в морские пучины.
- Везде, где есть источник воды, дух штормов будет рядом с тобой, - говорил тот же голос, а над самим волчонком, наконец, образовалась видимая тень, закрывавшая его от солнца. Это был здоровенный буревестник, чьи крылья, казалось, сотканы из морской воды и пены. И он нес волчонка в когтях, которые почти не ощущались на шкурке. Перед Вайссом тоже открылся вид на возникающие из ниоткуда скалистые берега, а заодно было видно, как кружил над ними вайсо-дымковый орел, заходя на посадку. Двое из четырех теперь добрались до цели и, похоже, в полной безопасности. Что стало с остальными двумя?

Птица что-то громко прокричала, но Неро был не уверен, что точно всё правильно расслышал. Приземление, однако, оказалось ни чуть не лучше полёта, так как орёл-ястреб (к сожалению, один) быстренько спикировал вниз, аккуратно приземлившись на что-то большое и больше странное, нежели страшное. Лапы волчонка затекли, и столь быстрое становление на "землю" с помощью ненавязчивых толчков немного... было немного неожиданным. Волчонок зашатался, голова немного кружилась - одно дело тихо-мирно лететь под монотонные звуки ветра, а другое дело снижаться, а потом ещё и против своей воли слезать с летательного аппарата. "Не показывай свою слабость" - повторил себе волчонок, и постарался шататься чуть меньше, а то чего доброго птица решит, что он слабак и улетит. Что он, разве гордых животных не видел? Не видел вообще-то... Но слышал о них.
- Ну, кэп, рассказывай, что там? - спросил летун, повернувшись к волчонку головой и разглядывая его. Чёрный только сейчас заметил, какие у него большие глаза... Но долго думать нельзя, и долго не думать - тоже. Поэтому щенок решил не заставлять орла-ястреба ждать, а сразу ответить, вот только...
- Я не Кэп, я Неро, - поправил птицу волчонок, - и там Дымка с Вайссом упали, я сам видел. Нужно им помочь, но ведь вторая птица не полетела с нами. Но у тебя же есть друзья? Они нам помогут?
Неро говорил быстро и сбивчиво, слишком много эмоций накопилось внутри. А если ещё и подумать о том, что могло случиться с сестрой и братом, то совсем плохо становится. Нет, нельзя терять время, разговаривая вот так вот. Голубые глаза волчонка вопрошающе смотрели в желтые глаза птицы. "Ну же, скажи что есть!"

Забавно, но волчонка была практически уверена, что стоит ей поверить в реальность своего невидимого собеседника, голос тут же смолкнет, и она снова окажется в тишине. Однако вместе с тем робко теплилась в груди надежда. Абсолютно нелепая на более трезвый и осмысленный взгляд, учитывая тот факт, что когда-то серебристая по своей воле отвернулась от богинь. Мысль о том, что на свете существует кто-то (нуу, или не существует, но тем не менее он есть), кто хоть сколько-нибудь беспокоится о тебе - не как о потомстве, которое нужно защищать, или ученице Мудрейшей, или о подающей большие надежды - именно о тебе - грела сердце.
Наивно, конечно же. Но надежда - очень живучее чувство.
Ооо... но зачем вам покидать свой дом? А как это сделать? Разве духи не привязаны к чему-то определенному? Или Искра опять напридумывала лишнего? У нее богатое воображение, да. Все это конечно здорово, но... это действительно взаправду? Вон оно какое, море... Но куда же делся лес? И братья... Вайсс!
Волчонка попыталась чуть шевельнуть затекшей шеи и покоситься на белого брата - мышцы будто окаменели от напряжения - и обнаружила, что того на положенном ему месте и след простыл. Куда мог деться со спины летящей птицы один волчонок с учетом того, что на все видимое пространство вокруг простиралась водная гладь?
Вааааайсик! Где же ты?
Первым инстинктивным порывом было забить на необходимость держаться за перья и... а что, собственно, и? Что могла сделать в этой ситуации Дымка? Она попыталась сказать орлу, чтобы сделал хоть что-нибудь - неужели ему все равно, что один пассажир потерян?! Но вместо слов из забитой перьями пасти вырвалось лишь невнятное мычание. Ну как же так! На глаза навернулись беспомощьные слезы, которые тут же сорвало и унесло вдаль порывами ветра.
Аша, Аша! Что мне делать?
Вряд ли голос в голове мог решить ее проблему. Но, что, если..?

Вайсс медленно приходил в себя, не различая границ забытья и реальности. Он понимал, что должен чувствовать прикосновение к воде, она должна окружать его со всех мыслимых сторон, но этого не было. Он точно знал, что жив, что не умер - об этом свидетельствовала тупая боль на лбу, как раз в том месте, куда прилетела Дымка, и запоздалая боль в животе от страха, которая обычна при падении. От пережитого даже возможность пошевелить лапой казалась непостижимой. Волчонок был совершенно не в состоянии рассуждать о том, что происходило до этого и что получилось в итоге, он только собирался с усилием продрать глаза, как услышал всё тот-же странный голос. Теперь, слава богам, не у себя в голове.
- Видишь? Сам решил, как будет лучше, хотя еще совсем волчонок. И если ты когда-нибудь решишься, наконец, прийти в себя, увидишь, что для тебя есть хорошие новости, - "решишься прийти в себя"? - с усилием, но недоуменно-возмущённо подумал Белый и, полагая, что "хорошая новость" как раз и заключается в том, что он жив, осторожно открыл глаза. Бушующие прямо под ним волны немного напугали его, хотя это скорее от неожиданности - телу теперь было предпочтительней думать, что опасность миновала до конца, чем висеть в паре десятков сантиметров от своего предполагаемого последнего пристанища.
- Везде, где есть источник воды, дух штормов будет рядом с тобой, - продолжил голос. На этот раз, кажется, без издевок. В воздухе медленно материализовалась тень огромной птицы, которая несла его, не прикасаясь. Несмотря на то, что присутствие Духа успокаивало и волчонок окончательно пришёл в себя, все реакции организма как-будто запаздывали, в том числе и крик падения, поэтому Вайсс заорал сейчас и ничего не смог с этим поделать:
- АААААААА! - оставалось только надеяться, что Буревестник правильно его понял, не подумав, что крик вырвался из-за него. Вайсс орал не мгновение и не два, тем не менее, оставаясь почему-то внутри, в сознании, совершенно спокойным. Нужно было известить мир о том, что он жив, по какой-то очень странной, невероятной причине, но жив, известить мир и не только его - какое-то хоть одно живое существо, кого-то близкого...
- Дымка! Дымка! ДЫМКААА! - вой перешёл в истеричные, но более-менее понятные слова. Это Белый увидел своего бывшего орла и восседающую на нём сестрицу, беспокойно вертящую мордочкой в разные стороны. Впереди завиднелись берега. Это успокоило окончательно. Вайсс заметил, что его до сего момента всё время бьёт крупная дрожь. Да, геройствовать не так уж приятно! Особенно, если это связано с близкими людьми и с тобой, так просто мучительно. Сейчас всё стало напоминать неудачную шутку - все силы брошены тобой на, казалось бы, последнее дело твоей жизни, ан нет! Всё было будто невзаправду и невидимые зрители ждут от тебя новых представлений.
После недолгого молчания, волчик отрывисто выдохнул полные растерянности слова, толком не зная, что сказать, но поняв, что выяснить что-то надо:
- К.. Почему?.. - обращаясь то ли к в Буревестнику, то ли к Голосу, а может, к обоим, если эти явления не сочетались в одном лице.

Не отвечая, человек коснулся лапы, попавшей в капкан. Сначала казалось, что у него ледяные руки, но ощущение онемения распространялось выше, подступило к горлу. Потом дыхание перехватило. Сталь капкана посерела, осыпалась, на лапе к тому времени уже не было следов от ловушки.
- Нет мне имени здесь. Я нежеланный гость, но справедливость сохранил, и верность Богине оставил в себе.
Потом человек приложил вторую руку к оленю, в несколько мгновений испарившись. Олень стал себя довольно странно вести и даже говорить по-волчьи, а у глаз появились линии, идущие к подбородку, синего цвета.
- Давай, охотница, встревожим гордецов, они гуляют по твоей земле, как дома. Отвлекать я стану, тогда не мешкай!
Олень ринулся в сторону, откуда слышались голоса, по пути изо всех сил приземляясь на сухие ветви и мелкие кустарники, чтобы издать побольше шума. Кто-то из людей наугад пальнул в сторону звука, надеясь испытать удачу, но выстрел вышел до безобразия плохим. Пуля просвистела недалеко от волчицы(хотя копытное довольно далеко ускакало), раздробив кору высокой сосны.
Гостья, едва только начнет двигаться, ощутит необычную легкость в движении. 

- Походи, походи. – не оборачиваясь, ответил Мих.
В доме убранство было необычным. Внутренние комнаты сделаны из песчаника, и ни одна стена не была как следует ровной, нигде не было прямых углов. Весь интерьер был закручен как автомобильная трасса по подножью горы, и мебель так же гармонично встраивалась в полукруглые ниши, дополняя картину богатством и разнообразием геометрических фигур. Стол, выглядевший как перевернутая пирамида, из каждой грани испускал по ответвлению, стелящемуся вдоль пола и как бы обретающим формы замысловатых стульев. Вазы, картины, окна, столы, шкафы – решительно ничего квадратного, прямоугольного. Но тут было пусто и пыльно. Некоторые тумбочки разворочены, осколки от ваз валялись на полукруглых истлевших коврах со странными пейзажами. А на стене висело очень интересное украшение – в виде ошейника, оно вобрало в себя несколько видов драгоценных камней. Но их цвет терялся из-за странного тонирующего покрытия сероватого цвета(конечно, могла бы быть и бижутерия, но поверить в возможность подделки в подобном творении сложно). На нижнем этаже, к которому вели винтовые лестницы(вплетенные друг в друга), дверь была наглухо заколочена снаружи.
- Ничего тут не случилось. Давно уже ничегошеньки тут не случалось –промурлыкала кошка, - когда налазишься, иди сюда, смотреть на Рубиновые горы, Мих уже принялся сооружать чудо-прибор.

Понемногу кольцо сужалось, и возникли первые признаки удушья. Змея прошептала еще:
- Ты живешь немного. Хотя дос-статочно для разумения маленьких ис-стин. А что же хочется приобрес-сти? Зачем тебе идти с-сюда… Вдруг с-слухи это ерунда? И никого здес-сь нет? Проделки безумного бога? Значит, ты во что-то веришь? – продолжало говорить пресмыкающееся, заползая га голову волчицы с затылка. Она выгулась вопросительным знаком и внимательно посмотрела в глаза «жертвы», оставаясь в неподвижности чуть повыше носа гостьи.
- С-столько вопрос-сов от с-старой болтуньи. Может, захочешь и ты что с-спросить, так давай, говори.
Вес змеи ощутимо давил на тело. Как раз когда змея всецело поглощена разговором, некто выглянул из-за древесного ствола и стал подкрадываться к змее и волчицы, так что волчица его прекрасно видела. Волк, абсолютно черного окраса. Один глаз у него был серым, второго не было видно вовсе.

- Живые остались. Призрак Ахитофела до сих пор отправляется в свой путь, уходит в ваш мир, никого не находит, возвращается и видит погибших родных. Это значит, он мертв? Проклят – да. Иное проклятие хуже смерти, но жизнь теплится в его теле. Древнейшие волки – они мертвы? Нет, они заточены в скалы вождями Серого Камня и ждут, пока их кто-то разбудит.
Хмыкнув, волк подошел к видневшемуся из-под снега камню, вырыл вокруг него маленький «ров». Одним мощным ударом сшиб горную породу, отчего осколок поскакал по склону, будто отталкиваясь от снежной поверхности. В отличии от обычных камней, проваливающихся под снег, этот все катился вниз, пока откуда-то не раздался глухой, продолжительный щелчок.
И вот это уже тебе на память.
Волчица стояла одна на склоне рубиновой горы. Вверху светило синеватое солнце. Под лапами бардовая горная порода сверкала, сверкала по всей горе, словно гора кипела и бурлила. Позади расстилались все те же Терракотовые поляны с настоящими терракотовыми цветами, источающих приятный аромат. Кое-где из склона виднелись такие же цветы: как ромашки, только лепестки выстраивались в три-четыре ряда. Каждый лепесток время от времени отрывался от цветка и плавно перекочевывал к соседнему цветку: такое движение происходило по всей поляне. А дремучие леса, могучие тысячелетние древа скрипели от редкого дуновения ветерка, каждый скрип сопровождался десятком звонких трелей. На месте Барильоны расположилась поляна сборов, наполненная волками. Они все смотрели вверх, на янтарные дороги, задрав головы, а оттуда поглядывал вожак на свою стаю.
Не сразу стало понятно, что это все – только каменные фигуры. Они так искусно сделаны, что похожи на настоящих. А вот и настоящие! Волки аккуратно спускались по янтарной дороге неторопливым шагом, преимущественно парами. Ничем не отличались эти волки от множества других в Землях, за исключением счастливых выражений морд. Никто из них не грызся, не спорил.
Трещина мигом рассеяла иллюзию. Появившись в небосводе, она расширялась с хрустом и треском, вместо небес и гор, статуй и янтарных дорог. Пейзажи мелкой крошкой уносились холодным сквозняком.
Время меняет место. Правило начала и конца. Ты правда веришь в то, что была в каком-то другом мире? Что я был там большим черным волком? Может, ты еще и в лисиц, посланных богами, веришь?
Тяжелые веки сомкнулись, а голос продолжал: когда-то Земли устанут нас носить. И сны станут пустым словом, и жизнь, и смерть обесценится. Вы готовы к этому? Нет. Вот вам в назидание. Скоро придет то время, в которое не будет вражды между стаями, но только один катаклизм. Либо вы устоите, либо исчезнете.
И не забудь, что твоим последним словом в этом лесу должно стать название того, за чем ты пришла.

- Да все просто. Глаза гостьи еще увидят изюминку жизни; я пока подам идею, а верна ли догадка, решишь сама. Вот, например: жизнь сплошная несправедливость. А «жить» означает пытаться вернуть справедливость, - ворон взлетел, поднявшись к верхушкам высоких деревьев. Меж стволами, из кустарников и высокой травы мелькали причудливые светляки, похожие на фонарики. Голуби часто целыми тучами пролетали по аллее туда и обратно, неторопливо. Тихо шелестели крылья и листва. В безмятежной обстановке, не предвещавшей беды, что-то переменилось. Мысль кружилась, чтобы ответить, что именно, но словить за хвост ее никак не удавалось.
- Сама знаешь, что над тобой никто не имеет власти. Скажут «иди», ты можешь стоять. Кто принудит тебя?
- Любящие Хэттер не скажут ей плохое. Не посоветуют зла. Но любящие Хэттер должны любить ее саму, а не возлагаемые на нее надежды, - мягко пробасил идущий рядом медведь. Хотя его можно не брать в счет: большой бурый зверь был прозрачен, бесшумен, как многие из здешних призраков.
Медведь с вороном переглянулись. Черная птица нависала над гостьей и шагающим рядом здоровяком, кругом же все продолжало жить своей жизнью, не обращая внимания на путников.
- Но гостья наша должна помнить… - древняя птица спикировала вниз и у самой земли расправила крылья, поднимая лесную пыль, - Что есть создания, питающиеся чужим миром и покоем, сеющие раздор и гибель. Их дела требует настоящего возмездия! 
Шум раздался из глубины леса и приближался с огромной скоростью. Листва враз пожелтела, почернела и рассыпалась, деревья скукожились, птицы падали мертвые, только трое стояли, не тронутые злым роком. Призрачный лес нарядился в траурный наряд: уши, привыкшие к гомону, звуку живущих, отказывались принимать абсолютную тишину, так что часто слышалось далекое, хриплое эхо кричащих птиц.
- А лес, лес тоже хотел оставаться прекрасным, зеленым местом, приютом для наших голов. Но он не может убежать от беды, и как камень уйдет от идущих за ним? Кто защитит цветок, если его захотят сорвать?
По опустевшей аллее ветер гнал пыль и пепел.
- Никто, – выдохнул медведь, ухмыляясь, - Поэтому гуляем дальше. Мы тоже вот вечно обременены какими-то долгами, может, нам хочется походить, погулять в тишине.
Как раз вовремя обломилась и полетела вниз ветвь рассыпаясь в труху и ошметки чуть впереди. Ворон вновь уселся на голову волчицы.

Птица вздохнула. Точнее, повела клювом вверх-вниз, наклонившись к волчонку.
- Друзья есть. Далеко. Можно поискать впереди, но дальше я не смогу полететь к морю – там барьер божества. Почти никакая птица отсюда не улетит, хоть и свободно залетает.
- Мать моя кальмар, что… тут забыла птица и волчонок? – негодующе-удивленно вскрикнул иссушенный ветрами матрос, худосочный как старая бабка-гадалка, даром что дедка. Орел планировал схватить своего рулевого и скрыться в неизвестном направлении, но матрос оказался ловчее, уже нацелив на здоровую птицу древнейший мушкет.
- Попавшие на Клото становятся его частью. Ритуал очищения, специально для вас! – пользуясь моментом, матрос молниеносно ринулся к путешественникам, схватив орла как курицу, вверх ногами, и волчонка ухватил за шкирку. Несчастная птица извернулась да клюнула добрых двадцать раз матроса, на что овощеподобный двуногий даже внимания не обратил.
- В трюм вас, ребятоньки, там по ваши души соскучились.
Десяток шагов, скрип половиц, открытая дверь, лестница и много – много кувырков через одну-две ступеньки – вот мы и закончили описание ощущений потерпевших.

- Тебе? – голос стал веселее, - Ждать. Внизу мир Богини, у берегов уже виден дух, зовущий бурю и он сам несет твоего брата на своих могучих крыльях. 
Орел Дымки-который-был-орлом-Вайсса рванул к своему бывшему наезднику, едва его завидев.
Путешествие окончилось. Изможденная птица растянулась прямо на камнях, лениво подергивая то одной, то другой лапкой. Над ней возвышался огромный буревестник, раза в полтора больше самого орла, и от каждого его движения все кругом обдавало брызгами. Все, кроме Вайсса и Дымки, защищенной от капель непроницаемым куполом.
Буревестник прогремел:
- Давно мы не видели третьего. И вас давно ждали, черепахи, - Птица склонилась над своим подопечным-Вайссом, с укором (не очень таким немым) глазея на волчонка.
- Я говорила, что Клото любит охотиться здесь. Его ошметки до сих пор разбросаны у персикового берега, - хоть голос звучал и для всех, но Дымке он был слышен более отчетливо. Да и более мягко. Вокруг нее на земле уже очертился едва заметный круг.
- Так вот, чертяки. Жили были духи, исполняли то, что им говорили божества. А потом нарождались всякие ни во что не верящие волчата, разнесли бунтарский дух и обрекли многих из нас на исчезновение. Чтобы выжить, нам пришлось привязаться друг к другу и ждать часа, когда кто-то забредет в Призрачный Лес в поисках Нас. Добро пожаловать! Вы в нас верите, мы вас защищаем. Но если вы будете оскорблять богов… - Буревестник переключился на Дымку, пододвинувшись к ней, и тут же огреб от невидимого оппонента, откусившему ему полголовы. Благо, откушенная часть тут же зажила. Буревестник полностью состоял из воды.

Мгла отступала, вычерчивая размытые узоры в виде бревенчатых стен, дубового стола, накрытого грязной из-за воска клеенкой, десятка свеч на ней, больше половины зажженных, два окна…
Человек стоял, ровно дыша, потом просунул указательные пальцы в глазницы черепа и прокрутил его разок на этой своеобразной оси.
В комнате не было дверей. Дым и копоть под потолком. Слюдяные окна не пропускали ничего, кроме бликов, терявшихся в причудливых узорах.
- Ты знаешь историю Адмирала? – спросил вдруг человек на волчьем языке. Очевидно, ответа он не ждал, резко повернувшись к стене. Там, рядом с охотничьим трофеем в виде головы оленя, висела картина с изображением корабля. Вернее – большой, очевидно, деревянной штуковины с тремя палками и белыми прямоугольниками непонятного происхождения, которая не тонула, хотя была окружена океанскими водами. Потом с размаху швырнул череп в стену, так что тот разлетелся на ошметки. Дыма становилось больше.
- Ни черта ты не знаешь. Ни про свободу, ни про Клото, ни про черепа. Каково это, быть бессмертным слугой?!  Но, что б тебя сожрали осьминоги, ты первый, кто пробрался в мои сны…
Кто-то застучал в стену, глухой крик «Капитан, с левого борта рифы!».
Повисла тишина. Застыли на своих позициях и человек, и осколки черепа, и пламя свечей стало словно парализованным.
Только дым под потолком… Скапливался в одном месте, в центре комнаты. Скапливался и обретал форму какой-то птицы. Все четче, яснее. Попугай с серым оперением. Он не махал крыльями, но не падал вниз. И вообще выглядел довольно свободно, как рыба в воде. Его маленькие черные глазки поглядывали на волка, иногда косясь на двуногого.
Поплыл, поплыл попугай, раскачиваясь под потолком.
- Почему указания? Ступай, живи, умирай. Это твоя свобода, - прокряхтела птица, - это все, что ты можешь сам по себе, без богов. Как-то пойти, как-то прожить, как-то умереть. Тебе важна такая истина, волченыш? Нет? Тебе нужно другую? О'кей, Джон, представь, что ничего нет. Ни тебя, ни меня. Мы выдуманы. Как только надоедим – исчезнем. Хочешь такую истину? Выбиррррай!