- Ну тогда и будет так, как ты говоришь. Пойдем же, посмотришь, как устроена мира частица, – устало закончил олень, склонив голову. Резкость в его движениях поражала, он едва касался земли: такова была грация волка в теле олене. Преисполненный сил, зверь выпорхнул из пещеры, увлекая за собою волчицу, в сторону дремучей чащи. Совы очнулись от сна, что был им нормален днем: сонные глаза и тяжелое уханье раздалось в лесах, однако олень внимания на то не обращал. Его гулкий, окрепший голос потряс лес, слова звенели в ушах:
- Восточные земли увидят, как изгнанный возвращается в лоно родное: пусть и спутника примут, – совы одобрительно загудели.
Леса, по которым бежали животные, сменились: обычные лиственные и хвойные деревья, мешавшиеся между собой, стали сплошными вечнозелеными, и при том заросли малины, часто встречающиеся в Долине Теней, заменились папоротниками.
Открылась в  скором времени такая картина: впереди располагалось не поляна, а маленькое поле: до того широко оно раскинулось. Но за его краями все-таки были еще видны продолжающиеся высокие вечнозеленые кедры.
В двухстах прыжках от места, где лес переходит в ровную землю и высокую траву, возвышались как бы три дерева, и их стволы располагались треугольником, на равных расстояниях друг от друга. В высоте все три древа клонились друг ко другу все ближе, пока не завились в один сплошной деревянный обелиск, усеянный волнистыми линиями. Они были высоки. В центре, под сооружением, находился огромный пень, обжатый металлическим кольцом, на кольцах жизни древа, располагались правильным кругом какие-то символы, выжженные, по всей видимости, там намеренно.

Тигр, переминаясь с лапы на лапу, мешкал еще пару минут. Раздумывал о чем-то. И внезапный рывок вперед стал результатом всех раздумий и итогом маленького спора с самим собой. Огромные прыжки приближали большого кота и его всадницу к цели, пока из темных закоулков не начали стягиваться «хвосты», сегментированные и с жалами на конце, как подобает скорпионам. Свободной тропинки оставалось все меньше, а существа двигались все активнее, пока тигр не сделал, в конце концов, решающий прыжок, прижавшись к каменной стене и оцарапав себе леву лапу. Потом – успех зависел только от всадницы, уж если успела она наклониться и схватить сияющий камушек, при том удержаться на тигре, то и были они таковы: кот использовал небольшой выступ, расположенный чуть дальше от места, в котором покоился камушек, как трамплин. С истинно звериной силой оттолкнулся, пролетая над целым лесом из ядовитых жал, и с облегчением приземлился на более-менее твердую почву, уносясь вглубь ущелья. Все-таки, главной задачей было найти призрака.
На всякий случай оглянувшись, хищник продолжал движение. Но его прекрасный слух заставил беспокоится. Чудилось, что впереди вдруг начали шуметь падающие камни, поднялась пыль столбом. И точно, вскоре стало тяжело дышать из-за густой каменной пыли. Широко раскрытые глаза с бескрайним морем удивления встретили нехилую проблему: прямо перед носом ущелье уменьшалось, левая и правая стена двигалась навстречу своей противнице, стоял невыносимый скрежет. Недолго думая, кот в панике пустился бежать обратно, едва ли беспокоясь за всадницу, которой лучше бы обхватить его за шею, а то и слететь недолго. 

- Каким одним чувством ты опишешь мир, со всеми его страхами, волнениями, радостями, счас… - волк прошел мимо, не останавливаясь, и его голос утонул в журчании многих рек, однако смысл вопроса был понятен. Ворон вновь поравнялся с белошерстой спутницей, глазея по сторонам. Природа так удивительна здесь, одна тропа вела во все места сразу, и все почти шли одной тропой. Эта дорога показывала умершим места, что можно было увидеть за свою жизнь, и кроме того, на тропинке случалось множество интересных происшествий. И так вплоть до самых пустынь выжженной земли, с которой начинался Край, тянулась эта лента.
Тем временем навстречу шел другой волк, и окрас шерсти был у него как пламя, огненно-рыжий цвет. Он шел, смотря в небо, которое заливалось желтым светом встающего солнца. И реки вокруг перестали течь, зато вырастали холмы, а где-то вдалеке виднелись белые снежные шапки огромных горных хребтов.

«Вот тебе и помогать» - передразнила болотная жижа. Ценные познания о мире - уж и болото дразниться обучилось.
- Если будешь себя вести смирненько и не выказывать твердолобость, глядишь и не помрешь тут. Вот, я чую недалеко еще двух… Давай, зови на помощь! Все равно тебя уже услышали. Зови! – не стесняясь, громко твердило нечто, обитавшее в голове бедного волка, вряд ли понимающего, что происходит.
Ну, вне зависимости от того, как там себя повел Себастьян, казалось, «подмога» уже приближается. И правда, вскоре пред хищником появился собрат: крепкий, коренастый волк, правда, еще молод, но с виду сразу ясно, что подобие ума в голове имеется. Сосредоточенный его вид внушал надежду на спасение, волк наверняка ищет орудие, которым было бы можно достать Себастьяна из передряги.
А в голове у того тем временем горланило то самое нечто:
- Будет тянуть палку, хватайся и мысленно повторяй за мной слова, которые я скажу. Повторишь – спасешься, иначе у-у-утоплю!
В подтверждение угроз вязкая жидкость еще плотнее прижалась к телу волку, понемногу его сдавливая.

Волки смотрели друг на друга как толпа баранов. На толпу новых ворот. Получается, их многоуважаемый и многопочитаемый лидер, отправившись за частью божественного дара, который приведет их к миру на их землях, притащил незнамо кого, объявил его спасением, а оно не ведает, что здесь происходит. Это поняли все и сразу, но промолчали. Только старший чуть не поперхнулся, заслышав, что нужно рассказывать какие-то истории, ибо давность противостояния приравнивалась чуть ли ни к древности самого мира. Что тут понимать? Шла война между приверженцами единой богини, стаей, почитающей множество богов и ими, черношкурыми-оккультистами, которые не верили в богов вовсе, а «воскрешали» предков. Конечно, история длинная, запутанная и странная, а времени осталось мало даже на то, чтобы рассказать вкратце. Но, раз уж спасение требует жертв, придется их отдать.
- Мы вернули к жизни великого предка, который силой своего духа должен сокрушить еретиков во славу древних. Но не так давно он сказал, что кто-то разрушил его артефакт. Мол, некто загадал желание, которое исполнялось одной из частей…
- Враги приближаются! – прервал старика запыхавшийся страж, вбежавший в круг. Ропот недовольный поднялся.
- Готовьтесь, – рыкнул старец, громогласным голосом продолжив раздавать указания, что кому делать.
Когда интерес к гостье более-менее испарился и все занялись приготовлением к бою, на сцене опять возникло чудо в сломанной маске, обратившись к белошерстой грубовато:
- Грхх! Не строй из себя героя. Не мне знать, что случилось в реальном мире, когда я хотел вернуть то, что принадлежит мне. Эти тела, похоже, вообще персонажи сказки, рассказанной одной богиней. Они умудрились вернуть к жизни древний дух реального мира. Меня. Разумеешь? Мы, двое, не в своей тарелке, так сказать. Ты вернешься в свою жизнь, я – в залы Калахиры, даже оставлю этот чертов осколок, который в твоем глазу, в подарок. И дам то, зачем ты пришла в лес изначально. Иначе – бери на себя командование этими еретиками, а я умываю лапы. И тут живется неплохо. Что выбираешь, идти за мной или остаться?

Плавное потрескивание дождя сменялось музыкой. Струны звучали тихо, мелодично, невидимые клавиши мягко нажимались, мелодия лилась из чащи, и шторм вместе со всеми черными-пречерными тучами, вместе со всеми мыслимыми и немыслимыми страхами, вместе с грязью и сыростью не совсем ожидаемо замер, а потом, как свежие краски смываются со стекол, размылся в серое, а после – белое марево, сквозь которое выступали неясные очертания каких-то невиданных конструкций. Небеса и земля – о, их стоит описать отдельно. Это был пол из приятного, шершавого, тесаного камня светло-серого цвета, который мостился плитками, а из плиток вырисовывались причудливые геометрические фигуры, расходившиеся в своем великолепном многообразии насколько хватало взгляда. Небо было зеленым северным сиянием ознаменовано, лишь только линии в нем изменялись так, как высоко или низко брала ноты невидимая, непонятная, непостижимая рояль.
Кидо довольно улыбнулась. Хоть ее глаз и привык к убранству «светлицы», все равно, на это можно смотреть очень долго.
Опомнившись от секундного, трепетного оцепенения, лисичка начала краткое вступление.
- Нам вряд ли станет понятно в полноте смысла, что означает то или иное. Но Богиня хочет, чтобы волки видели то, что за свою жизнь навряд ли смогут даже вообразить. Ее пути исчерчены в умах так, как линии меж звездами исчерчены на небе, – воодушевленно рассказывал зверек, не переставая оглядываться.
- Смотри… Когда люди попали на остров, они наполнили его не столько физически, сколько духовно, и оттого начались смуты среди волков. Боги видели их сны…
Алый цвет вдруг пронзил белое убранство, исполосовав его, а из разрезов стали литься капли как бы крови, но не в гротескном обилии и не в ужасных, причудливых изображениях. Мягкость и гармония, плавная смена и атмосфера под стать рассказу погружала в звонкие слова рассказчицы, как уставший организм погружается в сон.
- Но было среди них доброе. Доброе жило там, и его безграничность впечатлила Богиню, ведь в снах… двуногие почему-то хранят свое сердце, как сказала она, – с интонацией, которая под стать сказочнику, что завершил свой рассказ, Кидо окончила разговор, приготовившись.
Невидимая кисть тут же обрисовала то, что для путешественников станет явью.
Сон I : На острие.
После Города Земель окружающие картины не так сильно впечатляли. Привычный глаз различал похожее расположение домов, характер насаждений и клумб, дорогу. Это был хмурый город. Хмурый и сильно потрепанный: редкость здесь прохожие. Многие окна заколочены, стекла вторых этажей (а тут были только двухэтажные здания) по большей части разбиты. В веренице домов виднелись и дыры – некоторые строения не выдержали времени и погоды, мерзости запустения, в свое время рухнув. Иные – издалека казались отмеченными и обреченными. «Под снос» - прочитала лисичка себе под нос надписи белой краской по тонкой, изящной резьбе в каменных плитах фундамента.
- Здесь нет морока. Люди нас не поймут, но и от собак не отличат. Редкость, – шепнула лисица, ткнув носом в сторону пары двуногих, беседовавших о чем-то на тротуаре, - Идем!

- Почему не вовремя, – отвлекаясь от сервировки стола, спросил Василий, - Очень даже вовремя, – заверил толстячек, довершив приготовление неслабой миской малины, возникшей из-под клеенки. Если пойдет дождь, который предрекал незнакомец, конечно, прогулка выдастся не вполне удачная, и Мих это, ясное дело, понимал, так что смирился.
- В лес, куда ж еще. Видел я на прошлой неделе там источник один. Так в том ручейке, прямо из камня, посреди течения, торчит прутик, а на прутике вроде как шкатулочка, - продолжал свой рассказ, пододвигая табуретку к столу и приглашая гостью садиться. Сам, не обремененный манерами светским, не дожидался, пока все сядут, а сразу стал понемногу уписывать алые ягоды.
- Вот туда и думал сходить, – подвел итог мужичок, пытаясь с полной миской на коленях дотянутся до ложки на противоположной стороне стола.
- Ну, как… Одна-то – может и не одна, но какая-то преобладает. Да, я жду гостей, вот, я смотрю на гостей – Васька показательно уставился на гостью и ухмыльнулся, тыльной стороной ладони вытирая рот, - вот, придет еще гость, что ж не так. Уж тем более, кхм. Накрыто! Садись. 

Волк навострил уши, нагнав беглянку. Прослушав ответ, зверь взволнованно окинул частокол из древесных стволов взглядом, ожидая там увидеть нечто странное.
- Шш! Не дух она. Ишь. Вон, в лесу кто-то орал, или на помощь звал. Не слышала? – выдал вдруг изгой напряженным голосом. В список рассказов, о которых поведали молодому хищнику, входили слухи про сгинувших тут существ, что не находят выход, но и не умирают. Фантазия рисовала живописные картины бродяг, плененных призрачным лесом, и душа как-то уходила в пятки. Но когда рядом сам посланник божеств, который, конечно, неохотно отнекивается, то все не так страшно. И хотелось бы перед душами предков зарекомендовать себя как храбреца, так интерес все-таки занимал больше места в душонке чем корыстные побуждения.
- Идем! – рявкнул хищник, стараясь придать голосу какую-то мягкость и почтение. Едва ли это вышло на должном уровне, но угрожающая интонация пару минут назад звучала еще менее приятно.
Хотя волк украдкой следил за местным «божеством», дабы оно не улетучилось в лучших традициях жанра. Где-то далеко в лесу, в болотной жиже сидело животное, попавшее в беду – к нему и держал путь беспардонный переярок.

- Мне ли оценивать твои недостатки или достоинства? – вопрошал старый волк вместо ответа. Он попытался подняться, но силы его покинули, и слабые лапы съехали в сторону, запрокинув старика на бок. На шее красовался какой-то амулетик, что зовут в землях, как сказывали, «амулетом ментальной защиты». Теперь эта побрякушка вела себя на удивление странно, иногда позвякивая. Послышался шепот, тревожный шепот кругом.
- Что до меня, так смысла слушать историю, которая к концу подходит, нет. Эхех, стар я и слаб. Силы меня покидают. Вот, эту штуку! Забери, хе-хе. Если сможешь,  - проворчал, наконец, он и поднялся на все четыре лапы, - не так давно ее подарили дети мои. Ну и на кой черт она надо, если ничего не делает?

Ворон слушал и молчал. Контурные перья сложенных крыльев поблескивали редкими тусклыми линиями, как красная каемка. На предложение, заключавшее в себе вопрос, птица тоже ответила молча, бесшумно взлетев и закружив над рассказчицей, совсем не высоко. Так он показал готовность к прогулке. Чаща призрачного леса отвечала на гулкую речь почтенным молчанием. Жизнь остановилась в нем, замерев, подобно силуэтам при вспышках молний, что были застигнуты врасплох озарением грозной стихии, только этот миг не обрывался, как исчезает молния, а тянулся, тянулся. Казалось, редкая листва и пыль кругом, лишенная всякого дуновения ветра, затаилась, на месте застыв. На последней фразе ворон выдохнул тяжело «Хеееех!», продолжая кружить, а между стволов и корневищ, среди зарослей и высокой травы шевелилось что-то живое, что слушало рассказ с упоением, его жадные глаза горели, как два рубина на солнце. Как только наступила пауза, древняя птица нетерпеливо каркнула, предлагая продолжать рассказ.   

Воля одного есть воля мира сего, этот мир потому что не наш.
Собакам есть где преклонить голову и у волков есть норы, чтобы видеть спокойные сны, но ты кто из них? Человек ли протянет руку без опаски или зверь лесной примет тебя, как родную сестру?
А и люди есть, что живут с волками, и звери, что привязываются к собакам. Только… видишь? Их тут нет. Тут пусто, только мы.
-Менэ.
-Текэл.
Фразы, одна за одной, по очереди говорились стариками, но они сидели неподвижно, будто пересыпание земли и камушков есть для них как дыхание для прочих.
- Прислушайся к нам, – шептали тени, - пойми нас. Пусть светит солнце или пусть взойдет луна, тогда есть смысл теней – ибо без света нет тени; но во мраке нас не оставляй.
Борьба прекратилась, цепи со звоном падали. Дыхание еще слышно, хриплое дыхание умирающего или тяжело раненного зверя. Тогда как из темноты вышло огромное существо, как вширь так и ввысь, оно приближалось, и чем ближе подходило тем… более обретало человеческий облик.
И это был человек с жестоким лицом, озлобленным лицом. Взор устало скользил по местности вокруг, а как только коснулся Химеры, стал злобным, презрительным, но боязливым. Прежде, чем та успела опомниться, он швырнул миску с чем-то жижеподобным, которая расплескалась в полете и крикнул: «Ешь!».
Лес… стал клеткой. На решетке видны пальцы, судорожно сжимающие стальные прутья, пальцы, принадлежащие маленькой мальчишечьей руке…
Грудь сжалась, словно на нее кто-то надавил.
Грубоватый голос.
- Очнись, а? Что мне, лазарет устроить? – ворчал медведь легонько сдавливая брыкающуюся и метающуюся во сне гостью. Увидев, что та открыла глаза, мишка легоньким пинком под бок «поднял» зверя, чтобы тот прислонился к стволу росшего рядом дерева, а сам отшатнулся, хрипло дыша.
- Ох и сны у тебя, седеть моей голове. Верно, призрачные леса ищут себе пищу в умах посещающих его, – говорил медведь, задумчиво и рассеянно хмыкая.
- Волчий глаз… Хочешь походить по собственным снам? Там и награду найдешь. Хотя, тяжело видеть свои кошмары наяву. Идем.

Коль сказка сказывается, то и дело делается. Вороны слетелись с разных сторон и расселись на ветках гроздьями, так что ветки трещали под тяжестью птиц. Их глаза наполнены были страхом, а некоторые из птиц злобно глазели на путников.
- Говорят, что в тишине здешних мест… - каркнул один из воронов. 
- Слышно их, - продолжил второй.
Птица, которая кружила над волчицей, с удивлением слушала, как иные птицы встревают в рассказ. Это значит, что леса и сами довершат начатое, это значит, что пришло время увидеть стык всех дорог.
Слышно.
Резкий звук, как писк мышиный. Шепот. Опять шепот. Он слышен, как гром, но язык не понятен для слуха. Голоса друг у друга что-то спрашивали, потом наступала тишина. Ворон приземлился рядом с волчицей.
- Вот ты и рассказала сказку. Послушаем, что лес ответит. А прежде – скажи, тебе по духу какой бог близок? Не Калахира ли?
Лес начал меняться. Деревья походи на сухие пучки с хворостом, едва держащиеся корнями. Земля черна, и трава чернеет вместе с ней. Вороны с веток смотрят, но взгляд их просто злой и голодный, они хотят пищи. Небо темнеет, однако туч не видно. Это просто темно-серое небо, и в нем вместо звезд, которые можно ожидать, к примеру, временем ночным, появляются редкие красные полосы.
- Мы всю жизнь сражаемся сами с собой. Со страхом, с беспокойствами, грустью. Даже если пытаемся делать вид, что чужды борьбы. Ты ведь боялась? И грустила, наверное и сейчас грустишь. Это мешало принимать важные решения, верно? – продолжал говорить пернатый, сидя на земле и буравя волчицу взглядом.

Ахх, правда? Вот тогда бери эту чертовщину и разберись, что она делает! – зло бросил старик, выскользнув из веревки, державшей на шее эту штуковину. Артефакт остался прижат к земле лапой Брута, заметно пульсируя. Сам Брут слышал тихий смех, исходивший из-под собственной лапы, но тут стало ясно: старик помер. Точнее, …
Тело корчилось в судорогах. Веки вздрагивали, а глотка старика наполнялась хрипением, пока не затихла. Медведь рассмеялся. Он был тут, наблюдал за всем. Насмеявшись вволю, вымолвил:
- Он нацепил эту штуку и думал, что знает все про мир. А она ловила его сны, мешала ему спать.  Ну, волчик, запомни, такую штуковину лучше не носи. Ай, да что, интересно тебе, что ли? Одного теста звери.
Вещичка раскололась, воздух как будто перекрыли, и глотку сдавила невидимая лапа. А сквозь пелену удушья чудилось:
« Словленные сны теперь тебе пусть станут морем». Ну, сказано – сделано.
Брут очнулся на бревне. Бревно плыло по морю – правда, такое реалистичное, синее море, светлое небо, яркое солнышко. Почему именно море? А куда ни глянь, везде чистый горизонт. Даже если начать плыть, непонятно-то, а куда плывешь? Только по солнцу если ориентироваться, но оно в зените и даже не думает оттуда куда-то скатываться.
На бревне, при дальнейшем рассмотрении, можно увидеть два сучка, на одном из которых висит веревка с зеленым камушком, а на другом – с синим. Может, взять? Может, даже сразу оба?

По обе стороны от тропинки, которой шагала маленькая процессия, в землю с грохотом стали врезаться камни, падающие с небес. Они дробили горы, так что целые хребты, громады каменные, низвергались в бездну, и так сера и пламя пожирало ландшафт. Когда следующий дух поравнялся с гостьей, вопрос задал таков:
В каких богов ты веришь, каким поклоняешься?
А кругом только черные дыры зияли, и тропа становилась все тоньше. Небеса раскрашены оранжевой краской, они освещали пространство кое-как и согревали, ведь из бездны дул сильный, холодный ветер. По тропинке, им навстречу, шагал волк черный, его глаза были как бы выколоты, и он был слеп.

Лисичка приближалась к беседующим людям без страха. И даже игриво виляла хвостом, на что один из собеседников грубо заметил: «Вон, псинам то как ныне живется, ни хлеба куска не подадут. А все почему? Вздумалось им идеи продвигать. Города в разрухе, люди в тряпках…», и сплюнул, не закончив речь, развернулся круто на каблуках, зашагал по бульвару пустому. Злобно сопя и чавкая жевательным табаком.
Второй прохожий обернулся на лисичку, которая хитро улыбалась. В снах людских нет вопросов, на которые ждут ответов. Тут и собака, и волк, и лис все один зверь, тут и кони, и люди, мешается в сплошной и серой пыли странного города. Поэтому вряд ли удивительно, что этот человек произнес:
- Ну, что ж, оставлю я вас разве, собачки? – и поманил за собой.
Шли недолго. Остановились у одного из обшарпанных зданий, а тут не выбирать, куда ни пойди, других не найдешь. Из рваного вещмешка достал ключ, открыл им дверь, которая со скрипом распахнулась. Внутри зверей и человека встретил полумрак, свечи догорали на столе.
- Ма, я вдома! – негромко крикнул двуногий, прислушавшись, прижух. В тишине и полумраке таинственный шепот, едва уловимый, без перерыва повторял похожие слова. Понимающе кивнув, человек скинул плащ. Свеча кое-как освещала лицо – парень лет двадцати пяти, с недельной щетиной. Обезображено лицо тремя шрамами, из которых два – как линии, прямы, а третий был словно после болезни, как оспа или подобная ей. Поспешно удалившись за ширму, он вынес таз с водой, и поставил на пороге, впустив зверей. Нос чуть щипало от лекарственных трав и прочих аптечных запахов, которые пропитали решительно все в доме. По очереди омыв лапы, не забыв удивиться, насколько массивны они у второй «собаки», которой была Авали, показал им, чтобы те прошли в комнату вторую. Он настолько не беспокоился за поведение своих гостей, что это могло показаться удивительным.
А шепот все повторял, повторял…
- Ночь эта будет холодной, что ж я, оставлю живность на мостовой? – сказал вдруг, как бы оправдываясь, человек, когда зашел в комнату. Потом в руке что-то хрустнуло. Черствый хлеб. Положив по равному куску перед обоими гостями, он по очереди их погладил и ушел.
- Каковы не следовали язвы за их стопами, были люди, что оставались собой. В нищете, в голоде. Замерзая. Умирая, - даже когда тень смертная на их лик поставит отпечаток, они верны словам «останься человеком». А это значит не «убийцей» будь, не «скрягой», или как еще их могут называть. Останься человеком значит – умей любить, храни ее в себе, любовь-то, – шептала Кидо, - И будет больше, еще увидишь. Волки на такое способны едва ли.
Стены были украшены старыми коврами. На столах в обилии располагались книги, и рядом с ним портрет улыбающегося человека с усами, но в его глазах сразу приметна становилась жестокость.
И шепот.
- Спаси, спаси, спаси.
Тут только пришло понимание, что в этом городе не так. Все застыло в ожидании какого-то важного события. Напряженные лица, отчаяние, запустение – все предвещало в скором времени беду. Почти все - на гнетущем фоне слышны новые звуки. Тихая мелодия, потом смелее, смелее, струны весело пели, когда к ним касался смычок.
- Воот… - Прошептала лисица и свернулась калачиком. С немалыми усилиями она расправилась со своей порцией, просто из чувства долга, а теперь намеревалась заснуть.
- Спроси что-то одно, если хочешь. 

Волк на секунду показался озадаченным, и даже раскрыл пасть, дабы возразить, однако открытая пасть быстро преобразовалась в довольную улыбку.
- Когда выбираешь, на какую кочку в болоте ступать, не попробуешь ее лапой сначала? Приходится выбирать союзников с самообладанием, выдержкой и умением вовремя остановиться, что и нашел в тебе, -  изменился говорящий своим голосом, став более приязненным и менее надменным. Странное существо в маске не столько знало себе цену, сколько чуяло пределы терпения своего собеседника.
- Поясняю. Загадывая желание, вы просите у божества силу, не свойственную вашей плоти. Силу им можно сотворить, а можно взять из тех частей, которые были сотворены уже.
Всматриваясь в реакцию гостьи, непонятный зверь продолжал, будто бы паузой выделив важную часть своей речи:
- Раньше волки награждались великой силой, дабы противостоять псам злобы поднебесной, сила связывалась с телом: маски и окрас, вкрапления божественных металлов в плоть и прочее. Теперь богам проще взять от мертвых часть награды их, чем сотворить что новое. И мертвому тело действительно не нужен данный при жизни артефакт, однако вышел казус: меня закинуло сюда.
Тяжело вздохнув, как бы подходя к эпилогу в своей речи, волк стал тараторить:
А тут, вернувшись к жизни, я чувствую, как чужероден мир: и следует его стереть. Ты мне поможешь, потому что часть моего артефакта в твоем глазу, чую. Сделав артефакт целым, я его использую, и мы тогда будем возвращены обратно, тебе останется награда.
Если бы он не вернулся сюда вместе с Баст, как знать, к чему привел бы разговор в обычном мире. Он там явно не добро преподносил, однако общая беда всегда есть, будет и была связующим звеном самых разных личностей.
- Вперед!
Волк побежал в дебри лесные. Он бежал вперед, шумно сопя. Позади слышался гул, землю разок тряхнуло.
- А вот это местные шаманы…
Дорогу преграждал белошерстый, низенький волк. Почти волчонок. На его лбу была отметина в виде треугольника, острием указывающего вверх.
- Не пройдете, еретики, вы окружены! – и с особой гордостью ощерился.
- Амонкирит… – начал говорить волк в маске, но резко замолчал, обернувшись на спутницу – действуй! – изображал весь его вид.
Тем временем треугольник, как на лбу белошерстого, образовался и вокруг двух передних его лап на земле, светясь фиолетовым цветом.

Животное, сопровождавшее Милк, склонило голову перед этим произведением природы.
- Тут кончается один путь, но начинается второй. Здесь ты выберешь награду. Вещицу? Может, знания. Или камень особый? Скажешь, но, видят боги, советую тебе брать вещь. Потом, поскольку нет тех душ, на которые меняют артефакт, отправишься еще. Только уже без меня, в места, которые не известны мне. А выбрав знания иль камень, вернешься сразу и с наградой, – говорило животное, а говоря, становилось все бесформеннее. После сказанного, существо шепнуло прощальные слова, и исчезло в дебрях леса, тогда символы на пеньке начали светиться.
Сюда приходило множество животных. Тропинка протоптана. Здесь задавались вопросы, решались спорные дела, когда-то здесь кипела жизнь. На всей равнине лежит отпечаток старой-старой сказки, которую никто слышать то не мог, ведь некому было сказать о ней.

Медведь шел довольно долго. Кое-где он сам раздвигал ветви, раскидывал хворост, чтобы пролезть. Встречались даже громадные грибы, лишайники, в изобилии росла малина, разные птицы порхали с ветки на ветку. Жизнь тут бурлила: кое-где на деревьях есть следы от когтей диких кошек – рысь или даже что-то крупнее. А потом долго звенел в ушах шум и звон падающей воды. Правда ведь, наконец, путь привел к водопадам. Это было небольшое лесное озеро, в которое с трех обрывов, с трех возвышенностей стекала вода. Все три «желоба» для воды располагались так, что озеро было в центре, а они равноудалены друг от друга, создавая подобие треугольника, если смотреть с высоты птичьего полета. Вот в арках между двумя этими желобами и оказались медведь и гостья. Водная пыль создавала впечатление легкого тумана, а вода же в источнике была серого, серебристого цвета. Словно и не вода это, а плавленое серебро.
- Знаешь, где ты сейчас? Хочешь узнать, если не знаешь? Тебе интересно вообще узнавать про мир, в котором живешь? – спросил вдруг медведь, устало опустившись на землю.

Так вот, я ж и говорю: дожди тут крепкие, гости собрались... Да и не за шкатулочками ж пришла. Вот в следующий раз, когда не будет гостей да будет время свободное, милости просим. Ну, гостях у нас будет…
Да-да, тут, как в сказке, скрипнула дверь. Не очень ясно стало теперь, что это за высокий человек в черном плаще и зачем он по лесу таскает косу, которую только что прислонил к стенке. Такими вопросами, наверное, не следует задаваться – что здесь видишь, что слышишь. В прошлый раз путь обратно от михиной избушки ведь не совсем был гладок.
Негромко кашлянув, как бы заявив о своем присутствии, человек снял плащ. Лицо его было скрыто под старой маскарадной маской, вернее, скрыты были только глаза и нос. Причудливые завитушки делали из гостя нечто сказочное, как того же лешего, только вряд ли он был таким бледным и высоким. Черный фрак, белая рубашка, черные перчатки, излишне подчеркнутая чистота лакированных туфель, которые в лесу в принципе не уместны – все было довольно странным.
И он, не проронив ни слова, пододвинул к себе табурет, уселся на него, долго и вопросительно посмотрев на хозяина хижины, а потом вскользь глянул на гостью.

Теперь волчица стояла перед небольшой – ну очень небольшой для лесных пространств болотной топи. Наверное, это следует назвать лужей. Точно. Стоит, значит, гостья призрачного леса у лужи, рядом стоит наивный изгой, немного растерявшись оттого, что в эту … лужу мог кто-то попасть. И, собственно, сам «объект», попавший в беду – такой себе белый волк с разноцветными глазами, обгрызенными  ушами. Он, похоже, совсем потерял надежду спастись и только кашлял понемногу и что-то шептал.
- Вот олух-то, а? Как тебя угораздило только сюда свалиться. Ну-ка, давай, дух, подсоби! Вытащи его своей силой там. Ну что у тебя там, какие шаманские способности, – начал было разоряться изгой, пока не увидел неподалеку палку. Удача сама в лапы бежит.
Ухватившись за палку, волк протянул ее застрявшему в беде собрату, рыкнув спутнице:
- Ладно, верю-верю, что нашаманишь, помоги лучше по-нашему, по-живому, хватайся тоже и тащи.

Тут до Себастьяна долетел вдруг обрывок разговора, произошедший между двумя потенциальными спасителями.
- Вот олух-то, а? Как тебя угораздило только сюда свалиться. Ну-ка… шаманские способности, – невнятное бормотание мешалось с шепотом болотной жижи, которая истошно вопила:
- Протянет палку, хватай и говори: угождаю божеству, делаю добро! Знаю, что, раскаявшись, не делаю добро!
Тем временем перед глазами померещилась – действительно та самая палка, которую Себастьян тянул не так давно застрявшему здесь волку. Осталось только ухватить и прошептать!

Получен камень: Изумруд. (к выдаче)
Пассивное свойство: уменьшена чувствительность к огню
Активное свойство: неудача. Следующая атака(выстрел, хватка, колющее, режущее), направленная против владельца, будет неудачной. В случае засчитанной неудачной атаки кристалл исчезает.

И навстречу, вместо скорпионов, вместо ожидаемых скал, свободы, пространства, внезапно приблизилась здоровенная пасть непонятного чудовища. Тигр и хотел бы затормозить, но было слишком поздно: всадница и ее верный «конь» очутились в гигантской пасти.
- Помнишь, я тебе говорил про еще одно чудо из озера. Вот ему не нравятся мои проделки, он уже об этом сообщал. – вдруг вместо панических криков, просьб о спасении и мольбы в такой шумной, непонятной, грустной концовке бубнил спокойный голос кота. Он все еще держался на лапах, и всадница тоже, если еще была в себе, довольно неплохо могла удержаться в «седле», балансируя при помощи тигровых ушей, усов или за что она там ухватится. Шумное дыхание уставшего животного как-то глушилось шумом вдоха гигантского чуда, внутри которого они сидели. Да, чертовски темно, но не тесно и не больно. Мокро, скользко и противно – может быть.
- В общем, достанется мне по ушам. Но он обещал нас доставить к зарослям. Оой, что это у тебя кстати с рукой, она чего-то почернела!.. – вдруг забеспокоился тигр, потом тихо захихикал, – Да шучу, тут темнища такая что даже кошачьи глаза ничего не различают. А теперь, как и договаривались, ответь мне на вопрос: как я познакомился с этим чудищем, по-твоему? И тогда ты сможешь слезть. Только это должна быть смешная история.
Тигр был внезапен от начала и до конца. На последних словах он неестественно выгнул шею, уставившись горящими глазами в лицо своего «всадника», но быстро выпрямился, выровнялся, как подобает животному. Такая гибкость доступна существам, у которых нет костей, однако…