Состояние Мэта вызывало у Свабу серьёзные опасения, однако с его противником дела обстояли гораздо лучше, хотя, несомненно, тот тоже был утомлён схваткой и обзавёлся повреждениями. Но куда больше рыцаря интересовало то, как переярок и Веледа смотрели друг на друга. Это был не просто взгляд старых знакомых, встретившихся после долгой разлуки. Вряд ли кто-то из них ранее предполагал, что другой вообще жив. Достаточно было сравнить светлую первородную шубу Веледы с такой же девственно-белой шкурой Алериона, чтобы осознать их стайное родство.
Свабу глядел то на волчицу, то на её бывшего соратника, но внимание рыцаря моментально переключилось на Мэта, едва раздался глухой удар тела о камни. Эсквайр был ещё жив, однако побагровевшая от крови шерсть на шее не сулила ничего хорошего.
- Бери его, - слетел негромкий приказ с губ Веледы.
Отвесив еле заметный кивок, Тень двинулся к растянувшемуся на земле молодому волку. Свабу на то и был рыцарем, что отличался размерами да физической силой. Вряд ли просьба дотащить до подземелья относительно лёгкого волчишку окажется для него не по силам. Но что делать с белым переярком?
Этот вопрос довольно быстро решила Веледа. Рыцарь окинул взглядом первородного, усыплённого своей же соплеменницей. Интересно, как он отреагирует, когда придёт в себя?
- Возвращаемся, - проговорила Веледа и направилась к ходу, ведущему под толщу земли.
Свабу последовал за волчицей, волоча за собой лежащего без чувств Мэта.

Пустота. Бесконечная, черная, пугающая и такая... чужая. Душа сопротивлялась до сих пор, отвергая, презирая и опасаясь. Но чем дольше волк оставался наедине с собой, тем слабее становились попытки побороть эту хворь, разъедавшую изнутри. Она постепенно отвоевывала свое место в его жизни, становясь неотъемлемой её частью. Уходили чувства и эмоции. Угасали, подобно догорающей свечке, которая из последних сил освещала полумрак, царивший в душе. Не потому угасали, что становились лишними и ненужными. Угасали потому, что больше не могли вести волка за собой.
Всё чаще и чаще Каэлю казалось, что он застрял где-то во времени. Между бесконечно дорогим прошлым и почему-то совсем ненужным будущим... А настоящее было пустым, и постепенно первородный осознал, почему. Его самого не было в настоящем. Он остался в том времени, из которого не был готов уйти. Которое не могло и дальше играть роль путеводной нити. С каждым днем прошлое становилось всё более и более далеким. С каждым днем события детства казались всё более и более... абсурдными. Такие яркие, светлые, теплые... Они совершенно не вязались с холодной и беспощадной реальностью, которая вытесняла их, не давая ничего взамен. Ничего, кроме пустоты, в которой раздавался лишь гулкий вой души, стоявшей на перепутье.
Каэль не успел заметить, как остался совсем один. Потерял родню, потерял стаю. Знал ведь цену расставаниям, до сих пор чувствовал боль. Как тогда, в миг, когда жизнь рухнула и развалилась на мелкие кусочки. Собирал, пытался, верил – получится. Потому что учили не сдаваться, двигаться вперед. Вот только сил не хватало, чтобы вечно поддерживать эту детскую наивную надежду. И вот, казалось бы, началась новая жизнь, пришло время отпустить старую. И всё равно волк уходил. Отдалялся от приемной семьи. Цену расставаниям-то он знал. Но прошлое казалось ценнее настоящего. Душа рвалась прочь, сердце не принимало нового дома, отрекалось от него. И терпеть это становилось всё более и более невыносимо. Нет больше семьи. Бессмысленно цепляться за руины. А сердцу не объяснишь простой истины, отзывается болью. И разум шепчет в унисон "предатель". Отвернулся от родной стаи, отвернулся и от той, что приняла, как своего. И Каэль принимал это, как факт. Предатель. Вот только не стаю предал. Самого себя.
Всё чаще и чаще волк покидал пределы Южного Креста. Постепенно страх смерти начал отходить на второй план. Ведь умирать совсем не страшно, если не знаешь, зачем живешь. Единственная цель, единственное, что ещё давало стимул двигаться дальше - надежда. Хрупкая надежда найти сестру и брата. Ею молодой волк и пытался обуздать беспокойство в своей душе. Он уходил раз за разом, искал. Думал, что искал родню. Убеждал себя в этом, старался сам в это верить. Но понимал, что лжет. Искал не их. Искал себя. Того самого "Чистого", который когда-то верил этому миру, а теперь постепенно угасал. Реальность, от которой берегли родители, дед и брат, раз за разом демонстрировала клыки, давая понять - нет в этом мире места тому, кто бесконечно верит в справедливость. Нет места тому, кто до последнего надеется на чудо. Нет места тому, кто с легкостью открывает душу, рассчитывая на понимание. Нет места искренности. И раз за разом он задавал себе один и тот же вопрос. Зачем его растили таким, каким мир его никогда не сможет принять? Первородный чувствовал, как стоит на перекрестке бесконечного множества дорог. И каждая из них могла превратить его в нечто новое. Вот только смелости до сих пор не хватало. Ведь выбрав одну из троп, он уже не сможет с неё сойти...
Перепрыгнув через небольшое поваленное ветром дерево, Каэль отряхнулся и двинулся дальше, следуя пути, по которому его вело сердце. Он совершенно не знал этой местности, был здесь впервые. Вот только неизвестность более не завораживала, не наводила ужаса, не вызывала интереса. Исчезли детский восторг и желание познавать мир. И от этого волк лишь нервно скалился. Как получилось, что лишь за полгода, от некогда чистого сердца остался лишь грязный кровавый ком, в котором не было места ничему, кроме равнодушия к миру и презрения к самому себе?

Чем дольше Каэль шел, тем более отчетливо понимал, что даже не запоминает дороги. Случись подобное год назад - первородный к этому моменту в панике метался бы от дерева к дереву, а сейчас перспектива заблудиться нисколько не пугала. Ведь в такие минуты душу терзает страх не вернуться домой, не найти пути к своей семье. А у Каэля не было ни того, ни другого. От того и страха почти не было. Какая-то нелепая свобода, о которой мечтают многие. Ни от кого не зависеть, ни к чему не быть привязанным. Жить, с мыслью, что весь мир - дом. Вот только белый не понимал сути этой свободы. Это больше походило на проклятье. Ведь когда душе некуда возвращаться, она постепенно начинает гнить, разъедаемая чувством одиночества и бессмысленности всего происходящего. Вот и волк просто продолжал свой путь дальше, даже не опасаясь попасть в западню. Ему нечего было терять. А потому, когда позади раздался глухой рык и предупредительный вопрос, Каэль невозмутимо остановился, дернув одним ухом, и даже не удосужился обернуться к тому, кто все время шел по его следам. Голос преследователя казался каким-то знакомым, но молодой волк не придал этому никакого значения, списав на очередную шутку, подкинутую измученным разумом. В последнее время он всё чаще и чаще ночами видел во снах призраки тех, кто когда-то был рядом. И с опасением понимал, что постепенно сходит с ума. Хотелось, чтобы эти сны заменили реальности. Хотелось жить в них, променять этот мир на тот, где до сих пор живы те, кого Каэль уже никогда не увидит. Волк чувствовал - душа устала от метаний. Метаний между прошлым и настоящим, метаний между реальностью и снами, метаний между правдой и ложью. А потому, не смотря на воинственно настроенного преследователя, волк даже не удосужился предупреждающе зарычать в ответ. Ему было всё равно, что с ним произойдет.
- Ищу то, что уже вряд ли смогу когда-либо найти, - размеренно и спокойно, словно рассказывая о погоде, бросил первородный. Он сильно сомневался, что молодой волк поймет его. В конце концов, белый и сам в последнее время не мог себя понять. Вот это, пожалуй, было тем, что ещё пугало Чистого. Тяжело жить, не зная, кто ты есть. Трудно, когда не способен слышать чужие сердца и души. Ещё труднее, когда уже не способен слышать свои. Будто и не живешь вовсе. Оболочка, кусок мяса. А внутри - ничего. Ни чувств, ни эмоций. Это невыносимо больно и бесконечно страшно, но в последнее время белый научился жить и с этим. Он считал, что, приняв эту жизнь, перестанет убегать от самого себя, но не понимал, что, наоборот, уходит от собственной сути все дальше. Потому и душа молчит, молчит и сердце. Ведь их всё равно уже никто не слышит.
Каэль не имел ни малейшего понятия, кому принадлежат эти земли. Для него больше не существовало никаких границ. Вполне возможно, что эта гора была домом для одной из стай. Здесь хватало волчьих запахов, но в измученной бессонницей голове они смешивались в какую-то кашу. Слегка обернувшись, он смерил белого преследователя равнодушным взглядом. Казалось, что голубые глаза смотрели куда-то сквозь него, будто сквозь призрака или мираж. Взгляд не цеплялся ни за какие детали, которые могли бы помочь Каэлю узнать старого друга. Он слишком устал от всего, и в первую очередь, от себя самого. Уже давно не верил ни душе, ни сердцу, ни своим глазам. В нем с натяжкой можно было узнать того жизнерадостного волчонка. Изрезанная шрамами морда и бесконечно усталый взгляд делали его похожим на старика, уже давно не цеплявшегося за жизнь. Он, казалось, пребывал здесь только телом. Ни крики птиц, ни шум ветра будто и не доходили до его ушей. Словно весь мир, окружавший его, был лишним.
- Я не могу повернуть назад. Прости. Там больше нет ничего, - вновь отвернувшись от собеседника, бросил молодой волк и, словно ничего только что не произошло, двинулся дальше, чуть не споткнувшись по дороге. Глаза не различали реальности, разум путался, уже не в силах отличить её от снов. И сам волк не мог точно сказать, происходит ли это на самом деле, или же он снова спит. В последнее время грань между настоящим и фальшивым миром стиралась. И Каэль прекрасно знал, что в глубине души всегда этого хотел. Потому что в таком мире он уже не был одинок. В окружении миражей и образов прошлого, он был любим и нужен. И слабое сердце с легкостью меняло настоящее на фантазии, потому что так и не смогло смириться с произошедшим и научиться жить.

Тяжело и страшно жить, когда изо дня в день чувствуешь, словно изнутри голодный зверь пожирает душу. Впивается клыками в нежную плоть, и рвет без тени сомнений и сожалений. И слышишь его хриплое дыхание, и чувствуешь насмешливый взгляд. Это существо становится спутником. Вечным. Будто привязан незримыми нитями к самой сути. Каэль всегда знал, что в глубине души он не так чист, искренен и добр, каким его видели и хотели видеть окружающие. Всеми силами родня старалась ему придать образ чего-то абсолютно светлого, лишенного любого намека на холодную тень. Однако нельзя создать личность, убрав из неё все, что может порождать тьму. Теперь этот образ поддерживать было уже некому. Тех, кому это было важно, больше нет в живых. А сам Каэль... Сам Каэль не видел смысла прятать собственные недостатки за маской чистого и непорочного создания. Это глупо. Это подло. В первую очередь, по отношению к самому себе. Первородный уже давно перестал отрицать свою боль, свою обиду. Он по-прежнему не питал ни к кому ненависти, умом понимая, что мертвых уже не вернуть к жизни. Даже если прольется кровь врага, даже если он погибнет в мучениях и раскаянии... На боли, мести и крови невозможно построить ничего светлого и по-настоящему крепкого.
Постепенно Каэлю начало казаться, что он даже научился находить общий язык с тем существом, что прочно обосновалось в его душе. Поначалу это было непривычно и страшно. Незнакомые чувства, от которых исходил холод, начали проникать в сознание. Они не причиняли боли, но казались лишними и постыдными. Будто клеймо, запятнавшее нечто светлое. Черная клякса на некогда бесконечно белом холсте. Но очень быстро молодой волк начал видеть в этом неразборчивом черном пятне то, что никогда прежде не заметил бы. Эти чувства не были чужими, они всегда были с ним. Окружающие пытались их прятать, убеждая волчонка, что эти эмоции лишние, ненужные, не несущие в себе ничего, кроме пустоты. Однако не задумывались они о том, что полностью познать себя можно лишь тогда, когда не отгорожена стеной одна часть души от другой. Сейчас Каэль был уже совсем не тем, каким его хотели видеть призраки прошлого. Он перестал видеть мир исключительно в белых красках, пропустил тьму. И начал находить в этом свои плюсы. Ведь только сейчас картина стала по-настоящему полной. Изменилось всё - его движения стали более плавными и спокойными. Не потому, что первородный приобрел уверенность в себе, которой ему так не хватало. А потому, что перестал беспокоиться о многих вещах, о которых беспокоился раньше. Изменился и его взгляд. Остался дружелюбным и отчасти тёплым, но из него исчезли те яркие огоньки, которые раньше невозможно было не заметить. Взгляд потух. И потому, когда "собеседник" окликнул его по имени, первородный даже не сразу остановился, а сделал несколько медленных шагов, прежде чем вновь обернуться. Он казался каким-то заторможенным, будто слышал и видел этот мир через какую-то мутную призму.
Несколько долгих секунд молодой волк молчал, теперь уже вглядываясь в глаза того, кто стоял перед ним. Знакомый голос. И глаза знакомые. Только сейчас, когда в воздухе раздалось его имя, Каэль будто вынырнул из омута, в котором находился прежде. Некоторое время волк молча осматривал преследователя, будто не был до конца готов поверить в происходящее. Определенно, он узнал своего старого друга. Не мог не узнать. Но сейчас, когда он только-только начал отдаляться от прошлого, только-только начал учиться жить без него, готово ли было слабое сердце принять происходящее?
- Уже очень давно я не слышал своего имени, - тихо произнес первородный, и взгляд его потеплел. Он слишком много времени проводил в одиночестве, и время это тянулось бесконечно долго. Дни казались неделями, недели месяцами. Каэль уже очень давно не работал ни с кем в команде, и, кажется, отвык от обращения к себе. Будто голос из прошлого, - а ты вырос, только глаза прежними остались. И характер.
На последней фразе молодой волк практически неслышно фыркнул. Беззлобно и даже немного весело. Он не злился на Ала за произнесенные чуть ранее слова. В конце концов, белый уже давно перестал обращать внимание на любые выпады в свою сторону со стороны окружающих. Подобное не способно ранить того, кто сам изо дня в день истязает собственное сердце и душу.

— Я в заднице, — сообщил Курт самому себе, яростно потирая глаза. — Я в полной заднице…
"Конгрегация. Ловец человеков."

Каэль реагировал заторможено, точно только-только проснувшийся от спячки медведь. Поворачивался медленно и неуклюже так, что Алерион с усмешкой сначала подумал, что на юге беднягу чересчур уж откормили: слишком тот в своей нерасторопности был похож на бочку, до краёв наполненную яблоками. Слёзы, поначалу хлынувшие из глаз, словно неудержимый весенний паводок, вдруг высохли, как капли на солнце, и неуместное умиление, придавшее его морде слишком уж глупый вид, тотчас сменилось ясно читающимся в глазах смехом. Однако вслух орденоносец ничего не сказал, с какой-то затаённой радостью отметив узнавание, промелькнувшее в глазах дорогого друга. Он подался вперёд, надеясь услышать в голосе Каэля одобрение, теплоту или хоть какой-то намёк на некогда объединявшие их чувства и стремления, но ответ прозвучал тихо и как-то печально. В глазах собеседника Рин заметил тепло и свет, прорвавшие пелену безразличия, но и только. Хотелось взвыть, встряхнуть старшего товарища, жившего прошлым, как и сам Алерион, и увлечь за собой на родину, на север. Там знакомый ветер обдал бы их приятным, бодрящим холодом, а так как кое-где в горах ещё лежит снег, кто знает, быть может, они прикоснулись бы к нему, словно открывая для себя двери забытого детства. Но он тут же вспомнил, что творилось сейчас в его родных пенатах: не так давно магистр и капеллан покинули подземелье, чтобы найти ответы на пожирающие стаю вопросы. Вспомнил и об Ордене, и понял, что может предложить своему старшему товарищу. Тот казался уже давно заблудившимся в собственных воспоминаниях и невольно напоминал самого Алериона пару-тройку месяцев назад: без цели, без веры во что-либо, без поддержки, обречённый страдать и терзаться от горькой участи, постигшей возгордившийся Первый Ветер. Но Ал теперь знал, ради чего ему стоит жить, и с каждой секундой робкая надежда его возрастала, а первыми всходами была возрастающая признательность Ордену.
Каэль отметил, что он, Алерион, подрос. И адепт уже с гордостью задирал нос, радостный, что его оценили, как вдруг старый друг очень умело оборвал ему крылышки, помянув его "прекрасный" характер, который вся стая и даже Орден не в силах были изменить, как бы им не хотелось. Что-что, а задирать окружающих и выводить их из себя у Рина получалось лучше всего на свете. Потому последний, будучи задетый, с досадой покривился и начал:
- Ну, знаешь ли...
Но его разбуженный поток едва сдерживаемых ругательств бесцеремонно прервали. Незнакомец появился из ниоткуда, словно до сих пор прятался под мантией-невидимкой и терпеливо дожидался момента, чтобы её сбросить. Он будто бы выцвел из окружающего его пространства, возникнув дерзко и смело, выступив из былинных сказаний о первых детях Антея. Невероятно огромный, почти метр высотой, с широкой грудью, кроваво-красными глазами, казавшимися двумя кусками рубина, испещрённой шрамами мордой и сильными лапами, что в два прыжка достигли Каэля и повалили его на землю без всякого предупреждения; сопротивление последний оказать не успел попросту потому, что не ожидал нападения, всё ещё пребывая в своих далёких от мира мыслях. Алерион же, находясь в неком вакууме своих сбывшихся надежд и услышанных молитв, попросту не почувствовал приближение чужака: всегда осторожный и учёный быть осторожным, он забыл прикрыть как свою спину, так и спину товарища, и сейчас, оглушённый, бесстрастно смотрел на то, как Каэля вдавливают в землю. Хищная пасть была в нескольких миллиметрах от горла старшего товарища и вот-вот готова была сомкнуться, обрывая не первую и наверняка не последнюю жизнь. Взгляд был бешеным, диким, а голос сталью разрезал сухой воздух пополам, отчего Алерион поморщился и вдруг пришёл в себя, оценив ситуацию, вырвавшись из детских грёз о новой, наполненной счастьем и светом жизнью бок о бок с Каэлем. Планы на будущее находились под угрозой не исполнения, чего юному адепту не хотелось бы, однако, пусть вас это не смущает, несмотря на свою неприкрытую неприязнь к некоторым состайникам, он помнил, как те приютили его и выходили, осветили его юную голову новыми знаниями и наставлениями. Хотя бы за это он должен был отплатить: хотел или нет - другое дело. Даже у Ала были какие-то свои, понятные только ему одному, принципы. И вот они-то не позволяли ему сейчас просто так уступить незнакомцу, несмотря на то, что на кону была жизнь его дорогого друга.
- С чего ты взял, что мне важна моя жизнь или жизнь  южанина? Ты хоть знаешь, что будет с тобой за нападение на орденоносца? - Холод, прозвучавший в голосе адепта, испугал его самого, а безумность затеи прямо-таки кричала о провале, но он должен был попытаться. - На тебя начнут охоту. По твоему следу Орден выпустит канцлера, который не успокоится, пока ты не подохнешь. - Последние слова он прямо-таки выплюнул, в глубине души горько над собой посмеявшись. Маленький, щуплый Йота мерк на фоне этой огромной скалы льда и крови.
Конечно, Алерион блефовал. Вешать лапшу на уши было его прирождённой способностью, которой он владел в совершенстве. Но в такой ситуации всё складывалось далеко не в его пользу. Сделай незнакомец хотя бы попытку убить Каэля, бывший первородный, пожалуй, забудет о своём долге перед приютившей его стаей и бросится спасать товарища. Да, он отчаянно цеплялся за своё прошлое, как и Каэль.
"Антей..." - Мелькнула мысль, и Алерион шумно втянул воздух в лёгкие, осознав, что вновь взывает к тому, от кого так давно отвернулся.

Отредактировано Алерион (2015-08-10 22:26:49)

Жертва не сопротивлялась. Странно, но переярок действительно даже не предпринимал попыток вырваться и сбежать. Ловушка? Навряд ли, как и смирение. Возможно, он просто умён и не рискует. Хотя, чем боги не шутят. Был он странный какой-то. Будто... сломанный. Да, пожалуй, точно сломанный. Такой, какими бывают сломанные игрушки, неспособные служить более тому, для чего были предназначены. Может, я неправ, но по-другому я это чудо себе не представляю.
Тем временем, оттаявший и оживившийся потенциальный "проводник" скорчил страшную рожу и начал разглагольствовать. Баадэл благополучно пропустил сию яркую речь, полную бессмысленных угроз и, возможно, даже блефа, но ничего нельзя сказать наверняка. А впрочем нет, ведь эти двое точно как-то связаны друг с другом. По этим карим глазам видно, что парню далеко не всё равно, что случится с, так называемым, "южанином".
- ...который не успокоится, пока ты не подохнешь!
На этом переярок закончил свою пламенную речь. "Вот и славно, - подумалось Облаку, - Лучше заткнись по-хорошему, пока я не сожрал твоего друга заживо." Виргель недовольно зыркнул на Алериона и глухо ворчливо рыкнул в его сторону, всем видом говоря: "На мне это не работает." Белошкурый ждал. Он был терпелив, да и ситуация не требовала спешки как таковой. И всё бы хорошо, если б не возможный "обед", что решил подать свой голос.
- В этом мире никто не обладает способностью убивать дважды, - скосив взгляд холодных синих глаз, тихо, но отчетливо, произнес зверь. В его глазах не было ни капли сомнений. - Слышать слова о смерти из уст того, чья душа давно начала загнивать от алчности и эгоизма... Просто смешно.
- Ты. Ты совсем меня не знаешь, малец, - проговорил Баадэл, в голосе его слабо промелькнули нотки упрёка. - Не тебе меня судить.
Матёрый говорил тихо, чтобы услышал его лишь Каэль. Верг был недоволен, и недовольство его росло. Почему-то с каждой секундой двое переярков становились ему противны всё больше и больше. Хищник был зол на них. Был зол на них за их сопротивление, за невыполнение его желаний, за их разговорчивость и жалкие попытки одного помочь другому. Бесит! Злость охватывала сознание белошкурого с невероятной скоростью. Он не мог допустить, чтобы такой шанс был упущен вот так – из-за каких-то детских капризов левых переярков! А потому, как только Алерион вновь открыл пасть, чтобы снова попытаться что-либо предпринять, Виргель вцепился в глотку Каэля поближе к голове, приподнял над землёй и резко опустил голову переярка на большой лежавший рядом камень. Целью было лишить первородного сознания.
- Вот так-то.
Виргель облизнулся и покосился на кровь, струящуюся из продырявленной шеи. Укус не смертелен, но приятного, согласитесь, мало. Взгляд рубиновых алых глаз плавно перешёл на Алериона. Голод уже душил волка, и тот несколько нервно сглотнул накопившуюся во рту слюну.
- В своих намерениях я серьёзен. Я не собираюсь торговаться с тобой. Проведи меня или твой друг умрёт.
… А где-то справа послышался слабый шелест. Бад отвлёкся на пару секунд и направил взгляд своих глаз обратно на Алериона. "Росомаха," – определил белошкурый, заметив бурую спину и мелькнувший в траве пушистый хвост. - "Али иная какая пушистая зверюга."

Отредактировано Virgel (2015-09-05 21:21:38)

Не осуждать... Как же часто в прошлом то же самое говорил ему отец. Не осуждать чужое мнение, не осуждать чужие взгляды, не осуждать чужой выбор. Даже если этот путь казался неправильным, даже если этот путь не вел к истине... Не осуждать, ведь истина для каждого своя. И волчонок не осуждал. Не смотря на то, что порой хотелось наставить на свою тропу, доказать, что она лучше и безопаснее. Он отвергал эти мысли, осознавая, что и сам, возможно, избрал ложную дорогу. А потому учился видеть, слышать, понимать и принимать других, стараясь подобраться как можно ближе к истине, которая могла бы объяснить сделанный ими выбор. Искренняя вера в то, что настоящего зла не существует, что души всех и каждого бесконечно чисты - вот та иллюзия, что долгое время позволяла Каэлю любить этот мир. Относиться ко всем, кто жил рядом, с детским и таким наивным пониманием. Лишь со временем молодой волк начал замечать, что душа меняется с возрастом.
Быть может, она не теряет своей чистоты, но, как и тело, покрывается ранами и шрамами. И, в отличие от настоящей плоти, никогда не заживает, становясь лишь более грубой, черствой... Будто бы укутываясь тонкой темной оболочкой. Под ней, возможно, всё так же скрывается свет. Вот только окружающим его более не доверяют. И чем старше становится волк - тем прочнее и темнее эта броня, отгораживающая от жестокого мира всю искренность, которую еще не успела надкусить безжалостная судьба. С того момента, как Первый Ветер перестал существовать, молодой волк начал чувствовать эту оболочку и на своей душе. Тяжелым грузом давила, подобно оковам, замыкая то, что когда-то позволяло смотреть на мир, как на нечто прекрасное. Первое время было непривычно, страшно, тяжело. А потом пришло понимание, что так проще. Запереть в себе этого волчонка, запереть в себе весь этот свет. Не потому, что он мешал, нет. А потому, что так намного легче его сберечь. Не дать ему угаснуть окончательно.
И вот теперь он снова слышит те же слова, эхом отдающиеся в голове. «Не тебе меня судить». И верно ведь говорит незнакомец. Каэль не мог судить о нем лишь по образу, сложившемуся в голове за пару ничтожно коротких мгновений. Он не знал прошлого, не знал настоящего. И глубоко в душе понимал, что есть в мире вещи, против которых невозможно идти, от которых душу не спасает даже самая крепкая броня. Первородный и сам чувствовал, как собственная защита постепенно трещит по швам. Как в сердце, подобно старым больным крысам, проникают холод равнодушия, сомнений и страхов. "Взрослая жизнь" оказалась совсем не той, о которой когда-то мечтал наивный голубоглазый волчонок. Она постепенно ломает каждого. Кого-то больше, кого-то меньше. Но одинаково беспощадна ко всем. Она приносит в сердце пустоту. И нет больше никакого доверия, никакой искренности, ведь саму суть разъедает от страха предательства.
Каэль многое хотел бы сказать этому незнакомцу, ведь первородный знал о нем гораздо больше, чем тот мог даже предположить. Душа не черствеет просто так. Пусть обстоятельства бывают разными, а судьба подкидывает самые изощренные испытания и порой отнимает самое дорогое – тропа одна и та же. Не рождается зло из пустоты, не рождается из пустоты и подобное отношение к собратьям. Одного беломордый не мог понять…
Насколько же нужно низко пасть, чтобы считать, что чужая жизнь стоит меньше, чем собственная?
Закрыв глаза, Каэль только тихо фыркнул. Не было в этом действии ни капли отвращения или презрения, лишь нотки разочарования. Это стало последним, что первородный успел сделать, прежде чем его резко приподняли и обрушили обратно на землю. Белый не успел даже почувствовать боли. Не успел почувствовать, как тонкие струйки крови стекают по морде от содранной кожи на лбу. Чернота в одно мгновение протянула свои уродливые холодные лапы и окутала сознание, погружая его в небытие.

Начало сезона "Под знаком Кровавой луны"
—

Время-время-время. Оно шло так быстро, не оставляя никому ни малейшей надежды продохнуть спокойно. Оно тянулось так медленно, заставляя мучительно ожидать дальнейшего шага судьбы. Оно замирало так неожиданно, от чего никто не мог вовремя спохватиться и сделать свой бросок. Никогда не знаешь, чего ещё ожидать от этого абстрактного дружка, скрывающегося ото всех глаз под именем "Время". И столько всего вы вместе с ним прожили за последние полгода, ещё задолго до затмения, ещё до того, как ты вдруг стал вожаком Южного Креста. Задолго до многих аспектов жизненного пути. Ах уж эти, последние длинные недели. Сколько их было? Шесть, десять, четырнадцать? Не помнишь даже, да и не хочешь помнить, так как давно потерял счёт времени, счёт прожитым дням.
Настал октябрь. Прохладный, тёмный, мрачный октябрь. Осень должна была стать чем-то тёплым, ведь, рядом идёт самка, в чьём животе барахтаются твои щенки. Ты никогда не был восхищён всеми этими семейными прелестями и телячьими нежностями, но тут было скорее ожидание чего-то нового. То есть, некий толчок к переменам, что ли. Ты и сам не мог дать определение своим ожиданиям. Это не первая семья, и что случилось с первой Данаре лучше было не знать. Тебе нравилось оставаться таким таинством перед ней, как спрятанный в стенах пещер свиток. Она знает, как он выглядит, но не может прочитать. Или нашла его, но написан он на зашифрованном языке. В твоём случае, вся жизнь написана кроваво-алыми чернилами, ни больше, ни меньше. В глубине души ты не пытался привязаться к будущему потомству, чтобы не полюбить их так сильно, как свою полурастерзанную бывшую семью. Часто видишь перед глазами момент смерти той волчицы - ты умывался её кровью и зарывался носом в рваные раны на её теле, обнимая труп так крепко, как только мог. Это было истинное безумие. Это была любовь. Такая сильная, что ничего более не могло спасти тех несчастных. Съел и всё - не достанется же никому. Однако это совершенно не значило, что тебе претит твоя нынешняя супруга и её будущие щенки. Ничуть, но убивать их ты пока не хотел.
Мастер-воин молчала всю дорогу, да и ты сам не разорялся словами направо и налево. Наверняка, в её голове была целая стопка неразрешённых вопросов. Как минимум, связанный опять-таки с будущим потомством. Ты мельком глянул на её живот, из-за чего в голове всплыл образ Сапры. Ведь, та недавно тоже была в интересном положении, и чем оно закончилось ты до конца не знал, однако подозревал, что выхода было два: мертворождение или поживилась свежим мясом сама. Отправляя её на разведку, ты видел, что она в замешательстве после всего произошедшего, вероятно, стресс и какие-либо послеродовые депрессии, но внутри мало что пикнуло от горести или сожаления. Лишь только отправил с ней одного хорошего Стража, чтобы уж вновь не потерять несносную дочурку.
Ты уводишь морду в сторону, тоскливо изучая окружающие земли, понимая, что вы где-то около Востока, где по слухам во всю разрастается новая стая. Даже где-то здесь, на нейтральных землях, ведущих прямиком к Ордену, ты чувствовал отголоски запахов Пожирателей. Был у них свой собственных ароматец, и достаточно не дурной. Пытаясь отвлечься от всех семейных мыслей, ты вбивал себе в голову всё, что можно, вплоть до изучения травинок в полумраке под лапами.
Наконец, вы добрались до Немой горы. Ты понял это скорее по тому, что Данара опустилась на землю, не в силах больше нести своё тяжкое бремя, чем по запахам и видам кругом. Казалось, что вокруг никого не было, но ты нутром чувствовал до боли знакомые запахи. Тело вышло вперёд, как бы закрывая собой прилёгшую волчицу. Коротко взыв, что было больше похоже на хриплое переливистое тявкание, ты оповестил хозяев, что к ним гости и стал вглядываться в декорации, чтобы засечь движение Орденцев.

Отредактировано Цургуль (2015-11-09 17:19:39)

Начало сезона "Под знаком Кровавой луны"

За прошедшие несколько месяцев, после окончательного прощания с землями Южного Креста, произошло так много всего, что в голове юного Каэля мысли вились в бессвязный поток. И хотя в Ордене первородному было гораздо уютнее и как-то роднее, новая стая и новый уклад жизни всё же оставили свой след. Со временем волк понял, что успел отвыкнуть от общества белошкурых, и теперь буквально по кусочкам собирал свое собственное "Я", утерянное вместе с гибелью Первого Ветра.
Поначалу всё вокруг пугало и настораживало, а поверить в происходящее было отчего-то трудно. Чем дольше переярок находился в подземельях Ордена, тем явственнее понимал, что успел похоронить любые мысли о возможном воссоединении с кем-то. События того дня, когда кровь первородных насытила земли севера, всё чаще и чаще всплывали в памяти адепта. Находясь в скитаниях, а позже на территориях Южного Креста, Каэль утратил надежду когда-либо увидеть свой прежний дом или кого-то из своей стаи вновь. Отказался от неё, подчинившись страху. Ведь проще было забыть и не вспоминать, чем верить и пытаться всё исправить. Молодой волк хорошо понимал, что никогда не сможет простить себе подобное предательство и трусость. И вместе с осознанием этого, пришло то, что его дед назвал бы началом долгожданного взросления.
Несмотря на то, что исчезновение солнца стало для Каэля, как и для всех, шоком, он старался сохранять трезвость ума настолько, насколько позволял его юношеский нрав. Бесспорно, он отчасти был напуган и нервничал, но хорошо осознавал, что этим никому не сможет помочь, и следовал примеру взрослых - пытался мыслить как можно более хладнокровно и спокойно. Однако иногда сдерживать эмоции ему по-прежнему было достаточно тяжело.
Направляясь вместе с Келем навстречу гостям, адепт иногда обеспокоенно поводил ушами и хвостом. И хотя шел он уверенно, а настроен был достаточно решительно, всё же готов был признать - конфликта боялся. Толку от него в бою не было никакого. И мысленно белый желал одного – чтобы до драки дело не дошло. Однако его надежды стремительно начали таять, когда в нос ударил знакомый запах Южного Креста. И запахи эти были белому более чем знакомы. Навострив уши, он как-то немного сдал на тормоза и неосознанно поджал хвост.
- Я, кажется, помню их, - подняв голову и принюхиваясь, тихо бросил Каэль. Он мало с кем из Южного Креста был хорошо знаком, редко с кем-то общался. Но, определенно, эти запахи он чувствовал раньше, - да, точно помню! Это без сомнения Южане.
На последних словах белый невольно прижал уши к голове. Он очень надеялся, что бывшие состайники уже успели его забыть. Почему-то показываться им на глаза сейчас хотелось меньше всего. Кто знает, как изменилась стая с тех пор, и как теперь там обходятся с предателями. Подставлять Келя и Орден адепт не хотел, и не мог себе этого позволить. Потому и противиться решению магистра не стал. В любой другой ситуации он мог бы попытаться настоять на обратном, ведь двое против двух всё же надежнее. Однако Каэль хорошо понимал, что сейчас его присутствие может только усугубить ситуацию.
Припав на передние лапы, молодой первородный затаился, но уши навострил и внимательно вслушивался во всё происходящее. Стоило Келю выйти к бывшим гостям, как белый начал переминаться с лапы на лапу и нервно бить хвостом. Цургуль. Да, определенно, адепт хорошо помнил это имя. И почему-то мысленно пожелал оказаться как можно дальше от этого места.