Сезон "Клятва на крови"
22 сентября 188 года

Вдохновитель не доверял никому, кроме Тарлаха, поэтому не поддержал его идею с присоединением. Бедный, забитый непониманием и отчуждением волчонок, который в глазах мира был размытым пятнышком. К нему не было ни сочувствия, ни снисхождения. В одном был прав мальчишка: в одиночку им не выжить. Неужели он всерьёз позволил бы кому-то себя обмануть? Существовала ли вообще истинная магия в этих местах? Робким голосом отозвалось его предположение:
- В неё нужно верить. А доверие обретется со временем. Ведь магия и время - есть единая магия.
Волк на ходу вскинул бровь и огляделся. Поток слез громыхал о бессердечные камни, и некто заточил сверкающие глаза в таинственный грот. Как бы ни пытался безумный янтарь проникнуть пленительным медом в разгадку сего места, бледная дымка ускользала от него. Так много силуэтов - так мало прочной реальности.
- Что же... ты уверен? - хмыкнул вслух Вдохновитель.
Природа прильнула к его продрогшей шкуре. Она видела в нем юного ученика, которому просто не повезло в жизни. он молча стоял и думал о её намерениях. А она не отвечала ему - он не  заслужил. Ему казалось, что она водила его за нос, как и все уроды в жизни Тарлаха, который не мог себя защитить, оттого все новое вызывало в нем подозрительно-сдержанные нотки.
- Это нам поможет. Ты скучал по дому?
Вдохновитель броско хмыкнул. Дом его был рядом с братьями, в стае, а перепутье трепало нервы. Но он не зря носил такое имя и проглотил очередное наваждение. Он - вектор. Стремительно пронзил он единожды сознание обреченного Тарлаха, убитого горем и униженным судьбой. Снова он оказался подле него и уже сочувствовал ему: на мраморной морде коварства и уверенности проступила ржавчина грусти.
- Каждый день. Поэтому так хочу обрести новый.
Так Демон и Смертный пожали друг другу руки. Они поверили в единство таких разных миров: Тарлах предпринял неплохую попытку уйти от своего безумия, захотел забыть Вдохновителя, который был зол на него. Но проступок померк перед лицом важного выбора - избрание пути. Вдохновитель отличался требовательностью, потому видел в Альянсе не только островок надежды, но и новые двери, ощущения, порывы. Если бы только его помыслов хватило, чтобы раствориться в этом мире - он бы это сделал. Но его судьба оказалась иной: наставничество Тэлла. Быть может, именно это единство помогло бы ему освободиться?
- Но я не уверен... что им нужен немой?
Их голоса слились в один, только интонация выдавала Тэлла.
- Пригодишься - хмыкнул Вдохновитель. - Поздно оборачиваться.
Нелепые ноги бесили его. Он не понимал, как парень умудрился пришить к себе человеческую шкуру?
Шум воды поглотил сознание. Вдохновитель водил глазами по разным сторонам. Он перестал даже слышать Тарлаха. Или тот молчал? Все поглощала природа. Она паразитом проникла под кожу и притупила мироощущение, и Вдохновитель почувствовал себя не в своей тарелке и начал озираться по сторонам куда чаще. Ему казалось, что это фокусы сознания, которое злорадствовало его странным перепадам. Под кожу скользнул вопрос: "Я тут один?".
- Что же это...

Ожидание было прервано. Тарлах не успел испугаться, как перед ним появилась молодая незнакомка. Он поначалу думал, что она — зверь в шкуре человека. Он не искал весомых на то аргументов: сам пребывал на своих двух, к которым (у ужасу и недоумению) начал привыкать. Несмотря на загадки, интуиция нашептывала своему хозяину небылицы о здешних порядках. Так уж устроен был юный безумец: все, что не шло в его сознание, создавалось там само по себе. Парень предположил, что звери обращались в настоящего человека, чтобы проходить испытания или утверждаться на должности. Маури бы эта справедливость понравилась, Тарл слышал подобную мысль от него. Казалось, что такого? Он с долей иронии отнесся к его словам, а сейчас был уверен, что если не воспитание, так положение повлияло бы на испытуемого. Это — весьма увлекательное и опасное приключение. Сердце забилось в трепетной чечетке. Оно ощутимо колошматило, да так, что крутило живот. Парню сделалось на миг дурно — он то ли перевозбудился, то ли переволновался. Он вздрагивал от сомнений, и маленький волчонок скулил в недалеком уголку его опустошенной души. "Надо же", заинтересованно хмыкнул Вдохновитель. "Ты думаешь, что это — твой новый дом?", упрек потонул в остром вопросе, потому как переселенец сам не ведал, где был, чем дышал, о ком думал и кем дорожил на самом деле. Он запутался, но делал уверенный вид. Он привык, что его обходили стороной — рядом всегда были братья, они покрывали его дыры. Ему никогда не приходилось так ясно и до ужаса понимать, видеть и чувствовать своё одиночество. "Некогда копаться в себе", собственный голос прозвучал тверже, но в нем искрились болезненные нотки. "Реши, что действительно лучше для тебя. Реши, кем ты тут станешь для себя".

Тарлах робко посмотрел на незнакомку. Ему не приходилось вслушиваться в имена, но это он предпочел запомнить. Он с жадностью погружал каждое её слово на язык. Она была добра к нему, он чувствовал и хотел бы сделать шаг вперед, но не решался. Годы отчуждения напоминали ему о не затянувшихся ранах. Они отдавали тупой болью, а потаенное чувство откликалось внутри на каждый жест, взгляд Атум. Парень затаил дыхание. Откуда она знала о их мире?

Вдохновитель не любил ностальгию, но сейчас мысли о доме вернули его в тот край, наполненный смыслом. Запыленные дороги, бурелом, горы в облаках. Он грезил о небесах и хотел побывать там. Порывы унесли бы его в штормовое море, он бы хлебнул соленых слез, сотканных из отчаяния, и предался забвению. Это был бы самый долгий сон. Маленькая вечность. Сколько стоило забвение?

Достаточно дорогую цену пришлось заплатить Тарлаху, который обрел связь с Вдохновителем. Он видел состояние своего "Я" и убеждался, что Атум - та, которой он мог бы довериться. Ему так захотелось вылить все, что осталось в душе, кричать, говорить, пока бы он снова не потерял сознание и не очнулся бы немым. В ней не было магии, но она обладала силой, которая манила его к себе.
Лезвия исполосовали трепещущую грудь. "Что со мной? Да так, ничего. Я снова хочу быть понятым. Нессель, ты бы осудила меня за мой выбор? Я же сделал это из слабости: не мог бы наладить связь с Маури, жестами он бы не поговорил со мной. Я скучаю по твоим объятиям. Знала бы ты, как нужна мне сейчас. Я обрек себя на это испытание - знал же, что начну звать тебя. Ты прошла со мной через бурю. Но теперь я один в море штормов, не вижу суши, в тучах не мелькает просвета. Я ловлю странные блики, но они ни о чем. Что же со мной? Я очень странный эгоист, который боится собственной боли. Я тот, кто не желает принимать себя проигравшим, униженным, оскорбленным. И надо бы прекратить всё это, но пока меня не переколбасит, пока я не перебешусь, как подбитый зверь, окутанный самыми страшными конвульсиями, я не обрету тишину..."
Эти слова лились за кулисами. Тарлах не знал, как смотрел на Атум: то ли с болью, то ли с восхищением, то ли обреченно. Он не просил помочь себе, даже не осмелился бы спросить её о чем-то личном. Она тут не за тем, чтобы зашивать раны. Она - исполнитель. Переселенец вбивал в себя эту мысль, а смириться - не мог.
"Почему ты так веришь в мой край? А поверила бы ты в то, что я - живой?"

Вдохновитель хмыкнул. Местная благодетель только выглядела красиво, а так ли открыта была ее душа? "А ты бы приняла чужие раны, как за свои? Что, если раны порой мешают пути? Ты чувствуешь их? Чувствуешь нашу боль?", пытливо, рывками протягивал свои мысли безумец. "Безумие никогда тебя не тронет", и волк пригладил внутри шерсть. Только бы не зря.

Губы Тарлаха дрогнули, когда Атум соскочила с камня. Он уже взволнованно проследил за ней, но с места не сдвинулся.
Ему вдруг захотелось ответить: "Ты". Он представил, как бы это выглядело с его заикающимся видом и дыханием взахлеб. Он рад был бы откинуть странное местоимение, но оно звенело в голове. "До этого мы не жили тем, что нас окружало", голос Вдохновителя развеял его зацикленность. "Надо начать сначала". Что же это? Дивный новый мир?
- Атум, ты разбудила в нас нечто очень важное. Все это время мы были слепы - начал Вдохновитель. - Я чувствую, что ты меня видишь, всего, с ранами и торчащими, заржавелыми нитями-убеждениями. Мы жили в разных условиях, это факт, но учились по-своему. Мы черпали энергию смерти - мысли о прошлом.
Тиха ненависть была. Кто эта девушка на самом деле?
Отдаленно Вдохновитель слышал раскаты грома, но ненастная ночь так и не проникла в его сердце.
- Я - Вдохновитель, но зови меня Нови. Тарлах пока не в состоянии говорить за себя, но я открою его тебе. Он преисполнен сомнениями, но не в Альянсе. Он слишком долго был один, поэтому ему так хочется обрести нечто ценное в своей жизни. Ему нужен дом, который он бы защищал, искренние сердца и абсолютное единство. Сейчас он готов пройти через самого себя, чтобы обрести желаемое. Но ему будет трудно смотреть на мир иначе. Ему нужна небольшая помощь. Ты можешь... сделать это для нас, Атум? Научить тому, чем мы пренебрегали? Принять. Коснуться. Оживить. Ведь...
Вдохновитель устало выдохнул:
- Нам и правда нужно это.

Но импульс разум пронзил, раскрыв глаза
Прозрев в тот миг, остаться прежними нельзя (с) Unreal - Одна из нас (2020)

- Вот какая заковыка - не пошевелив губами, сказал Вдохновитель.
И голос его разнесся по сознанию. Заточенный во тьме волчок ожил и подбежал к люку, откуда веяло свежестью, эмоциями, такими ненужными и в тоже время живыми. Другая сторона почти не использовала их, скорее откликалась на сигналы, долетавшие из подземелья. Тарлах оживлял его и самого себя, не ведая об этом. Но силы по-прежнему было недостаточно, чтобы прийти в старый-новый мир.
Пробуждение Вдохновителя было знамением и наказанием. Если бы не он, то из Арены никто б не выбрался; неизвестно, к чему бы вообще подвела его судьба. Но вина лежала на плечах, она имела значение только для Тарлаха, не для Нови, который предпочитал не зацикливаться на прошлом и выстраивать настоящее. Хоть пласт истории был общим у близнецов, деливших тело на двоих, но взгляды на жизнь заметно разнились.
Чувства - цепные, голодные собаки, они гремели титановой цепью в закромах. 
- Ты позволил им себя растерзать - услышал Тарлах самого себя. - Сдаться. Причинить боль. Скажи, ты осознанно пытался сделать это? Уничтожить себя?
Вдохновитель злился, но не показывал этого напрямую, а издевался над Тарлахом, который не вызывал ни сочувствия, ни уважения к своей павшей душе. Наоборот, он казался жалким и погрязшим в слабостях. Таких, как он, невозможно вылечить одной жестокостью. Нови не спешил с тем, чтобы дать ему волю. Да и незачем: он не услышал выводов.
- Не отвечай. Ты безнадежен. Однако, кое в чем ты можешь быть полезен. Я хочу знать твоё мнение о ней. Здесь-то ты говоришь можешь - выразительно, с издевкой, через каждое слово как будто бы "цыкая", сказал Нови.

В тишине раздался вздох. Тарлах не испытывал стыда за совершенное. Смысл держать столь хрупкий внутренний мир, когда есть лучше? Вдохновитель тому был примером, и он хотел стать таким же. Ему нравились порывы необузданной, пламенной души, резкие и точные речи, вся энергия, в частности эмоциональная, которая его переполняла. Он манил, как источник, и был неприступен, как спрятанное сокровище. И узник бы не нашёл ни слова, ни предложения, чтобы выразить тягу, охватившую его и ведущую за собой, прямо к путеводной звезде средь темного неба. О каком же прощении шла речь? К чёрту! Важнее поскорее набраться сил. Он сидел на холодном камне, разминая руки. Скоро они вцепятся в железные прутья и вырвут их. А что же до Нови? Ему не привыкать сидеть во тьме. Таким он был неблагодарным относительно личности.
- Я тебе вопрос задал. Ты опять не сосредоточился - услышал он недовольный рык сверху.
Свет манил его, и Тэлл растянул помятую улыбку на своём грязном лице.
- Я думал - ответил он. - И сочувствовал.

Вдохновитель раздраженно хмыкнул, а снаружи, для Атум, медленно кивнул. Она и правда была так добра? Дивное создание. Она напомнила о возлюбленной, которую Тарлах потерял и в последствие призвал его, оскорбленного и жестокого демона внутренних миров. Он был повелителем дальних мест, куда не ступали наглые лапы сознания. Он был тем, кто не желал познавать новый мир, а изменять здешние просторы. Но мальчишка заставил его бросить все дела и прийти к нему на выручку.
- У нас есть нечто общее - вырвалось у него. - Понимаешь, за ответственностью всегда таятся раны. Чем больше её возьмёшь, тем больнее потом будет.
Он грустно хмыкнул, через секунду помято улыбнувшись.
- Это не надо знать, Атум. Что нам даёт это знание? К примеру, я знаю, что вокруг меня было много лицемеров, а Тарлах вёлся. Он предпочитал такое общество, не моё. И я это знаю. Но я не пытался что-либо исправить. А знаешь, почему?
Нови пожал плечами.
- Мы поступаем так, как этого хотим. И это не знание. Внутри сокрыто множество рассуждений...
Он жестом показал, как пальцы проникли в невидимую материю, а сам не отрывал взгляда от девушки. Он хотел, чтобы она следила за каждым его движением.
- Я тоже в ловушке. У тебя - должность лекаря, а я обязан быть хранителем и второй стороной этого идиота. В столь чистом разговоре ругнулся, надо же - Нови обрывисто хихикнул под конец, не удержавшись.
Вздохнув, он пару раз кивнул.
- Как же эгоистично получается: нуждающиеся стороны благодарны нам, а мы обязаны нести тяжкое бремя во имя чужого удовольствия? - он пронзительно посмотрел на неё. - Но во всём этом... Есть смысл. Почему я не исчез? Или ты не бросила их? Мы построили... дом.
Последнее он сказал максимально глубоко.
- Наш дом - не то, что вокруг нас. А то, что внутри. Я тоже хочу помочь тебе.
Парень улыбнулся. И если бы не смазливое личико малолетки, в которого перекинулся Тарлах, то эмоция получилась бы более искренней.
- Дом - там, где мы не одиноки. Поэтому я решил, что ты покажешь мне его. И я не разочаруюсь в нём. Ни я, ни он. Это - большая честь, прошу заметить. Необычное событие, к которому изнывает моя душа. И я сделаю всё, чтобы построить на пустыре новый мир - воодушевленно говорил Нови.
Он кивнул и искренне прошептал:
- Спасибо тебе.
Вдохновитель покрутил невидимый шар в своих руках. Он бережно проводил по невидимым граням чего-то маленького, но значимого, и в его действиях не было ничего одержимого.
- Наконец, и он, и я научимся по-настоящему ценить, стремиться душой, чувствовать себя частью чего-то большего... Мы позволим себе переродиться. Ведь новое первое время будет казаться... Странным? Чужим? Но если привнести частичку себя, подобрать слова, открыть нужные чувства, то... Врата откроются. Главное - хотеть, искать, не спешить. Но последнее - не про нас, Атум. Мы всё решили.

Когда еще на него так смотрели? Эти глаза, они как будто говорили на безмолвии, что отзывалось разными оттенками в распахнутом сознании переселенца. И вдруг стерлись прошлого грани. Другие фрагменты жизни же стали четче в несколько раз. И Новый Тарлах взглянул на себя. Жизнь пробивалась к нему через яркую дымку.

Братья-призраки и рой голосов. Сколько невысказанных мыслей душило в своё время его! Сколько слов, откровений так и не родились в долгожданном свете. Какой талант, какие мечты! И всё это срывалось поочередно в бездну: братьев-призраков и рой голосов, что кружили, ненароком задевая холодными порывами лохматые, крепкие плечи.

Первое, что ощутил он: то, что на острове осталось много неизученных мест. Так он вспомнил, как одна тропка привела к таинственному водопаду, где свежесть смеялась без стеснения. В нирване той он хотел бы найти покой. И тина под лапами бы не волновала, и назойливые птахи бы не тревожили своим щебетом, который с ветром проникал внутрь, и эти два потока стали бы единым целым. И сосуществование ранее противоречивых частей и ознаменовало бы великое бытие - раздробленное настоящее для Тарлаха. Так долго он искал то место, что уже совсем забыл, как выглядело оно. Но стоило ему оглянуться вокруг, как он осознал: снова, снова чудом нашёл свою нирвану скромную, только в бурю.

Не так уж много повидал он и тех, кого можно было назвать местными жителями. Дикарей видывал, едва ли различал жителей поднебесных, что теснились в тени деревьев. И если бы в лес пришёл волк, пахнущий морем, птицы бы тот час сообщили об этом, и вести бы эти разлетелись минимум через полчаса по всей округе. К чужаку была бы обращена сотня взглядов, и, конечно, их чтение кардинально бы отличалось. Так Тэлл всегда смотрел прямо, а на мордах окружающих сверкало недоверие и неприязнь - он сам научился так смотреть. Тьма не единожды разъедало его сердце, пока сама себя не отравила. Вот так: чего-то испил змей, отравился, принес яд другим. Зло постепенно слабело в душе. И Нови, порождение безумия, превратился в невиданный, тернисто-холодный, вековой мост равновесия. Он же стал и Гласом, что направлял не только Тарлаха, но и других.

Когда на него так смотрели? Никогда. Тарлах признался, что это был первый и последний взгляд, который принял его. И он, завороженный, не заметил, что с верою обращен был к ясным глазам девушки. Они будто говорили об одном, но испытывали тяжесть от разных событий. И если бы каждый высказался б... То собеседники побоялись признаться, что неслучившееся с ними осталось таким незнакомым. Они не обмолвились об этом.

Тонкая грань между настоящим пониманием и действительностью, которая диктовала иные законы. Увы, дыхание существовало только в момент того, как грудь наполнялась воздухом, затем оно исчезало, уступая место другому, выдоху. Ценно - вот, что ощутил Тарлах - мгновение сего действа. И осознание, которое наполнило его до краев, пело дивно. Парень подумал, а не лишился ли он рассудка, или действительно слышал чистый, божественный голос Атум?

- Я хорошо помнил только братьев. Остальные жители - безликие - ответил ей уже Тарлах.
Нови дал ему слово, а сам наблюдал. От искренности бывшего южанина зависело многое.
- Они единственные, кто хотел меня защитить. И даже не из принципа семьи, ибо я видел, как распадались пары, как со скандалом ругались между собой кровные братья и сестры в других семьях. Мы осознавали одно: мир нас будто не принимал, в чем я не был уверен до конца. Ведь только у меня не было друзей. Но еще кое-что, о чем я бы хотел умолчать. О смерти моей возлюбленной. Я винил несколько лет себя, пока не понял, что... Она не хотела умирать, причинять мне боль, которая впоследствии превратила меня в безумца. Сейчас перед глазами я вижу её грустный взгляд. Также - непонимающие морды моих братьев. Принимая себя, будь готов, что от тебя отвернутся многие. Все те годы я будто хотел заслужить быть рядом с ними, но они не понимали моих чувств. Вскоре я перестал верить в то, что вообще способен на что-либо, кроме масок, что я надевал каждый день. Я хохотал, злился, лебезил, издевался, и от всего-то получал удовольствие. Странно осознавать и это сейчас, но я пытался заслужить то, что никогда мне не принадлежало. Мой дом никогда не был признан мною, пока я не поблагодарил Бога за то, что встретил Нессель. Она поставила меня на лапы. И я поверил в то, что всё было не зря, и я перестал стыдиться того, что творил. Я проникся к самому себе, даже к безумию, что не долго торжествовало...
В тишине прозвучал обрывистый "цок" - это был Нови, который очень уж не любил самовлюбленные речи. Хоть Тарлаху удалось выбраться и то не полностью, то это не давало ему никакого права на расслабление.
- Дом - то, где ты принимаешь себя и всё, что вокруг тебя. Каким он был? Он научил меня многому. Он ломал меня и направлял, он открывал мне новые и новые впечатления, которые я вбирал весьма ненасытно и жадно. В этот раз обязуюсь быть более чутким и разборчивым к тому, что буду чувствовать - закончил Тарлах.
И тут же заговорил Нови:
- Я бы не назвал домом раздробленность. Тэлл цеплялся вовсе не за тех, даже за братьев. Он очень хотел быть кому-то нужным, а его отталкивали, не воспринимали всерьёз, зачастую - потешались. Он не сразу принялся за маски и стал наигранной душой компании. Всё-то Тэлли наш делал, чтобы быть кому-то нужным. А по-настоящему он всё испытал только с Нессель, она питала к нему искренние чувства, а не все те, за кого он топил. Это был его выбор. Братья в какой-то момент стали подгонять его под стандарты. С другой стороны, каким бы ни был тот дом, он бы не увидел истины. Тот дом даровал ему знания о самом себе, не больше, воскресил недавний стыд, который и породил существенный коллапс. Я благодарен дому за то, что он научил чему-то Тарлаха.
В глазах Нови всегда плясали искорки, а Тэлл скрывал проступающие слезы. И это невозможно не различить. Они были такими разными - как тихое секретное местечко на острове Прошлого и тутошняя обитель - но такими близкими по духу друг другу. Они будто говорили об одном и том же, но смыслы кардинально отличались.

Сделалось душновато. Тарлах снова испытал "рвение на части": как будто его душа вмиг приобрела десятки лиц, одинаковых, и те будто пытались выпрыгнуть из тела одновременно. Одновременно из боков показались лица и тянулись в разные стороны, а потом, за счёт эктоплазмы, скрывались в сосуде. Бесноватость кончилась: парень затаил дыхание, чувствуя, как живот неоднозначно сводило. Его разрывало в теплом трепете и от искрящихся, колючих снежинок. Огонь и пламя схватились в опасных объятиях, и бедный, потерянный Тэлл совсем не знал, что же на самом деле происходило внутри? Так ли его потряхивало от предвкушения? Он уверял себя в том, что испытывал жгучее волнение, и не знал, куда деться от него. Оттого его клоны рвались прочь из тесного сосуда, в котором сделалось жарко. Он твердил себе, что надо зажать волю в кулак и разом выдохнуть... Абсолютно всё. Но стоило ему вдохнуть, как по гортани забегали маленькие шажки, и неугомонный топот зазывал за собой весь непокой. Снова вдох - еще более неудачный - прерывистый выдох. Парень совсем отчаялся и закрыл глаза, чтобы представить ничего. Иногда это помогало от того, чтоб не вскипеть, а здесь?

Тарлах не был уверен в себе, и это - пол беды.
Он приучился, что никогда не заслуживал бы ни счастья, ни шанса на это самое счастье. Он до сих пор не забыл отпечатка, который принесла с собой неотступная и искренняя Нессель: она показала, что даже такой безумец мог улыбаться. Она стала его улыбкой. Он - её вопросом, потому что чувствовал недосказанность. Правда, одних порывов или улыбки мало, чтоб успокоиться. Мало и единственного в мире живого существа, который ценил его внутренний мир и принимал всё, как есть.
Переселенец не сомневался в своих положительных сторонах - он не мог поверить в то, что существовала бы такая душа, что не боялась его и пригласила бы в новый дом. И он только хотел об этом сказать Атум, снова раскаяться и постыдиться своих мыслей. И это было бы так трудно, что пришлось бы сдерживаться, чтоб не вжать голову в плечи. Как вдруг девушка положила свою ладонь на его. Этот жест вызвал мурашки. Мысли Тарлаха взорвались, не иначе, и он снова ощутил волну, от которой дыбом встали кончики волос, а их корни приятно кольнули.
Он на одном дыхании проглотил ощутимый импульс, что потряс не только физическое, но и душевное состояние.

Он думал про себя: "Только бы не убирала этих рук. Важность прикосновения - вот, что попридержало падающую стену. Душа импотента, так вышло, но не забыть этой обжигающей плоти. Если бы меня спросили, что такое Чудо во плоти, я бы назвал её. Она обожгла и согрела меня, в её ладонях - очаг, в её ладонях - космос. Невообразимая, неизученная глупцами, истинная сила. Оттого душа заплясала, ожила...".
И замолчал.
Он не до конца разобрался в том, а все ли поступки совершались обдуманно?
Только переселенец задумался о том, насколько он был чист душой или, хотя бы, честен перед собой, как Атум сказала о божестве. Не то, что бы Тарлах увидел в её словах свой смысл, но шестое чувство упрекнуло его, а в чем конкретно - он не расслышал. Между искренней, миловидной девушкой и духом он бы остановился на первой. И снова одернул себя: смертного запугать легче, чем того или ту, у кого не было ушей и глаз, кто видел сны о завтрашнем дне или десятилетнем будущем.

Стыд усилился, когда Тарлах потерял окончательно мысль, что есть дом, а что есть земля и то, что он на ней творил...
Её взгляд не уходил никуда. Парень взмолился, чтоб он не исчезал, когда придётся звать богиню.

По правде говоря, Тэлл стыдился того, что чувствовал: и понарошку, и взаправду; и с братьями, и без них, в стае. Он успел пересчитать все взлеты и падения, и непонимания мешок, и щепотку радости. Итог - этого недостаточно.
Он представлял, как призвал бы Мвенай: боялся бы даже взглянуть на неё или выдерживал долгие, подозрительно долгие паузы, не зная, откуда почерпнуть силы, чтоб говорить честно. Да так честно, как никогда еще не удавалось говорить. А еще бы одергивал себя за отдельные патлы, в народе известные, как черты характера, и бессильно возмущался, почему таким уродился? Как позволил докатиться до такого возмутительного итога? Никакая богиня да такого чужака за своего бы не приняла никогда.

Тарлах отвёл взгляд. Он не передумал вступать, но уже обрек себя на провал.
- А она бы приняла меня? - безжизненно прошептал переселенец ни то Атум, ни то мимо, в атмосферу, где уже...
Наверное, Мвенай уже была среди них, отчего дух беспокойный в озябшем теле унялся.
Он чувствовал, что вступил в запретный мир мёртвых. Он понял, хотя и был уверен на 70%, что ошибался в том, что она его ждала.
Поворачивать назад - дело слабаков.
Тарлах подумал, что если его грехи так тяжелы, то лучше смерть, чем позор. Он бы попросил об этом её, слёзно и искренни, и, возможно, Мвенай расправилась б с ним в один миг...

Вдохновитель помотал головой. Вот раскис, размазня-то! Еще ничего не началось, а тот уж в слёзы.
- Возьми себя в руки - сквозь зубы прошипел Нови, хотя сам был предельно сосредоточен. - Сейчас же.
Холодный упрек прошёлся плетью и потонул во всхлипах, тихих и жадных, но в тоже время и скромных. Тарлах глотал нотки спокойствия терпеливо, капелька за капелькой, изнемогая внутри от жажды. Но рваться более себе не позволял.

Переселенец закрыл глаза. Обе души приготовились к визиту, к тому, что должны были в начале открыть ящик собственной Пандоры. И тогда и правда, и ложь - всё обнажилось бы. Всё для великой, проницательной, зрячей Мвенай. Это - своеобразная жертва, единогласно решили они, ради того, чтобы идти дальше.
- Мвенай, мы хотим показать тебе свой дом... Мы хотим показать, кто мы...
Так заговорили Тарлах и Нови.
Они воссоздали уютную тень, куда, смеясь, проникали солнечные лучи. Несмотря на тесноту, они обеими боками облизали стены и, убедившись, что те достаточно удобны, замерли. То была их нора, а они когда-то новорожденными малышами.
Потом - смех, постоянные зазывалки. Голоса вели сквозь тернии зеленой-презеленой листвы, что оставляла терпеливый шелест за спиной. А глянь наверх - и там шумели кроны, и шелестело точно также! По утрам - славная охота, а еще лучше, когда её проводил отец. Задорный смех и клокочущий упрек - иногда Тарлах задирался и мешал братьям учиться. Ему было весело в детстве. Он показал это счастье через самые яркие оттенки: от девственного изумруда до ослепительной белизны, когда хрустели звезды под лапами, а светили они и днём, и ночью...

Он показал симфонию о безмолвной страсти. Она явилась размытыми силуэтами в искаженной воде - сердца, что бились в унисон, создавали настоящее землетрясение. От него сотрясалась земля, потому что их играм и счастью не было конца, пока...
Именно на этой счастливой земле не случилось убийство.
Пока один человек не убил её, и водопад вмиг исчез. И что там было потом? Голый пустырь с темнеющей впадиной на месте грота.

Потом - горизонт, линия, такая же пустая, как и маленький, погибший мирок. Отец не вернулся. Эта даль никогда не зажглась Светилом...

А потом у деревьев и кустов появились уши - Тарлах вспомнил свой непокой. Острые углы шиповника, что норовил выколоть ему глаза за то, что волк одно время хотел отыскать правду.
Всё завершилось тем, как багрянцем затянуло взор.
И дом сам по себе сделался безжизненным.

- Я боялся быть один, и это - моя слабость - заговорил Тарлах. - Я свихнулся после смерти любимой, а потом... И отца. Но знаешь, что я одинаково чувствовал? Боль. Это - единственное, что я могу назвать самым искренним. Боюсь сказать, что едва ли помнил, как любил, оттого мне сдавалось и сдаётся по сей день, что счастливым мне не дано стать никогда. Боль преследовала меня: я хотел стать другим, я уходил от неё, ища защиту у безумия, а оно... Едва не превратило меня в равнодушного и вечно играющего выдумками...
Он прервался, совершая тяжелый вдох. Он показывал своих чертей и так боялся вердикта, что хотел бы вовсе обогнуть этот момент. Но слишком поздно убегать, и в этот раз Тэлл не отступил и осмелился взглянуть на самого себя.
- Но я искренне верил каждому, кто был со мной, пока... Во мне не погибла любовь.
И в мыслях, с опаской, он шепнул:
- Или мне так казалось, и она спряталась? Спряталась, чтоб безумие не пожрало её.
Теперь его уста дрожали, и он, не скрывая волнения, активно испивал свою чашу исповеди:
- Мвенай, мы взываем к тебе. Достойны ли мы дома? Достойны ли мы этого дома, раз сами лишились его и побоялись создать там? Побоялись того, что всё бы погибло? Скажи, обречены ли мы навсегда остаться... Отвергнутыми? Мы уверены, что хуже наших душ... Ты никого не встречала, вестимо не встречала, хуже наших душ, никого...

И так, чувства разделились...

Слишком темно. Тарлах не знал, где сейчас был, но не видел ничего: ни водопада, ни земли под ногами, ни Атум. Он весь напрягся, ожидая, как раскололось бы небо над его головой. Он прикусил губу, потому как представил, что упреки бы полились на него, ведь он не только рассказал о своём доме через воспоминания, которые превратились в разноцветную, полупрозрачную дымку, которую вдохнуло божество. Паренек не мог отделаться от ощущений, что его глас был услышан, но ответа не последовало. Нечто вдохнуло его запах и суть и молчало. Он подвёл один из пальцев к губам, прикусил его раз, два, три - содрал кожу, которую тут же выплюнул.
Вдруг в это ничего ворвалась прохлада.
Тарлах по-прежнему не мог сдвинуться с места, а одной головы недостаточно, чтобы определить источник свежего воздуха. Вот, что странно: когда нос изучил этот ветерок, то не различил в нём природы. Это было что-то другое, и тогда сознание, наконец, очистилось. И некий призрак коснулся души переселенца. Произошло соединение миров: чистый, сильный и яркий свет ворвался в его полумрак, и запищали летучие мыши. Поднялась столбом пыль, сгустился туман, застонала земля...
Отчаяние разделилось на бессилие и гнев. А они распались на вину и горе. Тарлах еще раз убедился в том, что не простил себе смерти возлюбленной. Он возненавидел сначала то, что не успел, не смог её спасти, а потом - весь мир. Жажда убийства, порожденная гневом, погнала его через тьму два года назад. И под конец на крепкие плечи опустилось бессилие. И волк упал - тогда и сейчас - рухнул прямо на брюхо, склонил голову. Только сейчас он не чувствовал ничего, будто ему кто-то запретил поднимать верхние губы, обнажая клыки. Одно казалось ему приятным: то, что он был свободен.

Свобода. Нови задумался. Его взгляд был устремлен вверх - он, казалось, никогда не опускал головы. Что бы ни случилось, именно он двигался вперед, пока Тарлах собирался с мыслями или решимостью.
- А о чем ты по-настоящему жалел в своей жизни?
Он не вдавался в подробности ни о чем.
На удивление, Тарлах промолчал, хотя Нови ждал, что тот бы привёл в пример ситуацию, когда он, сидя в яме, думал, что его пришли спасти. А в итоге над ним посмеялись, словесно унизили, а путь наверх даровала стражница Альянса. Всё не должно было так закончиться. Мысли об этом жили до сих пор, и оба прекрасно слышали пережитки, которые не казались такими значимыми. Те события или личности, те немногие уроды, которые пытались навредить ему, никогда не были близки к истине. Они пытались сломить его моральный дух, а он - тоже дом.

Внутри был целый мир.
- И сейчас бы восходило солнце - устало прошептал Тарлах.
Как вдруг сквозь сомкнутые веки разлилось багряное, а потом и красное пятно. Это был свет!
- О чем я жалел? Наверное, только о том, что моих сил не всегда было достаточно, чтобы сохранить мир...
Реплика оборвалась на вздохе - Тарлах замер.
Он был совсем без сил и медленно улетал куда-то далеко. Далеко-далеко от этой грешной земли. Он слышал мелодию, которую пел не голос. Он внимал этому напеву, который нельзя было описать. Только грудь вся трепетала, и её дрожание не вызывало дискомфорта. Озябшая душа согревалась об теплую шкуру огромной матери-волчицы. Маленький огонек, мерцая, утопал в её шерсти...

- Но сейчас... Я справился.

Погружение прошло безболезненно, но Тарлах потратил достаточно эмоциональных ресурсов на взаимодействие с двумя сторонами: самим собой и Мвенай. Он отключился, но перед этим совершил, казалось бы, невозможное: соединил себя, нашёл Нови и узрел любовь, в которую не верил. Он нашёл своё Чудо благодаря богине, которая убаюкала его одним своим присутствием. Так и должно было кончиться? Теперь переселенца ничто не беспокоило. Он был счастлив, когда спал. Он нашёл свой новый дом.

- ...Только представь себе: загнал оленя, затащил его на дерево и сидишь там, жуешь. И никакие шакалы не доберутся. А грива какая, а? Никто не прокусит, ни один хмырь не доберется. Кра-со-та. Здорово было бы все-таки родиться львом.
- А? Как думаешь?
Рагдау обернулся к Брайсу, волк из Порядка, топающему где-то рядом. Здоровенный рыже-бурый бугай, он следил за порядком в их новообретенной стае, и как никто, на взгляд Дау, подходил для партнера в этой непростой миссии. Хотя почему-то серо-бурому показалось, что Багрового не очень вдохновила идея отправиться в самое сердце острова... Но может быть просто был не в настроении.
Рагдау подождал, пока спутник поравняется с ним, однако, задумавшись, невольно соскользнул взглядом поверх рыжего загривка. Почему на эту миссию вызвался она сам, Дау? Ни будучи волком ни из Закона, ни из Порядка. А вот причина была одна и простая - выживать было ужасно тяжко. Жить изо дня в день ожидая, что очередной вечер может быть последним, что любой встречный перегрызет тебе глотку и будет прав. Образование стаи дало небольшую передышку: теперь у волков была дичь, была защита, была компания - они были друг у друга. Появились те, кто может прикрыть, пока ты спишь, поделиться добычей в неудачный день; появились новые идеи, не только о настоящем, но и о будущем. А будущее это меж тем таило в себе немало опасностей. Пусть они теперь и вместе, но все еще чужие, тут, на новых землях. Пока они не найдут место, где им если не будут рады, то как минимум не будут гнать, не видать им покоя в их шаткой и хрупкой временной идиллии.
От размышлений Рагдау отвлек пока еще далекий, но очень обнадеживающий фоновый звук.
- Слышишь? - навострил уши серо-бурый, - Вода шумит.
Волк встрепенулся, ускорил шаг и устремился в направлении звука. Жажда его не мучала, так как уже долгое время накрапывал мелкий дождик, и достаточно было и луж, и скопившейся воды на широких тропических листьях. Но вместе с тем любой водоем это всегда эпицентр всего живого, всегда место встреч и охоты, чрезвычайно опасное для одних, но крайне подходящее для двоих волков, ищущих союзников на этом негостеприимном острове.
По мере движения гул все нарастал, и становилось все более очевидно, что это не ручей, и даже не просто большая река: когда волки выбрались из под сени джунглей и на открытое место, перед ними распростерся каскад водопадов. Завороженный зрелищем, Дау присвистнул. 
- Неплохо, да? Подойдем поближе?
Безымянный спрыгнул с уступа, с которого секундой ранее оглядывал новое для волков место, и вдохновленно, но аккуратно начал подбираться ближе к воде. Тут камни еще не были влажными от брызг, но все равно шаткие обломки породы опасно скрипели под лапами, и Дау был настолько уверен в собственной ловкости, чтобы быть небрежным. Остановившись недалеко от края реки, волк принялся водить головой и ушами - а ну как кто-то из местных решил попить прохладной вечерней водички?