Сотвори улыбку на морде, многоуважаемый леволапый, и пожалуйста, не нужно быть задавакой, как ты любишь. Если враги считают тебя тупым, улыбнись и кивай.
Он так и поступил. Почти. Без улыбки, потому что легионер, без радостных возгласов, потому что леволапый, без тени сомнения, потому что Тринидад.
- А вот про запах я не подумал, - просто заявил Тринька, украдкой косясь на "небесную слезу", решавшую проблему с запахом. Думать было лень, как именно решалась бы ситуация, ведь запах Легиона уж в этих местах обозначился, а одному, даже со слезой, много волчат не наворуешь, не убежишь в сторону ассассинов каких-нибудь, подставляя их под ответственность за это дело. Мелкие подробности начали навязываться, но волк отринул их, не приветствуя обдумывания того, что исполнять не собирался. В конце концов, в своих глазах он оставался расчетливым леволапым, ну, и сколько бы эгоистично не было это суждение, имеем мы то, что имеем. Легиону не впервой отбиваться от толп обезумевших, движимых яростью. Готовая к войне стая запросто темнолунцев бы разнесла, как бы дело не обернулось. Так и подумал черный. А еще подумал, что Дикий понимал, какой ценой достанутся волчата. Так что все сложилось здорово, опять же. 
- Но он меня не тяготил, равноценно предыдущей проблеме. Первородные ревнивы к неприкосновенности земель своих святейших, хотя, после отобранного Вечного леса у них, господа, не знаю, что и думать про бездарных белошкурых полководцев, - начал уклоняться в сторону с умыслом, отводя внимание от оживления, которое наполнило легионера. Им точно знать не обязательно, что все идет замечательно и без трений, как на взгляд бывшего патрульного.
- Раз уж я веду эту группу, то не следует из этого ли, что располагаю как минимум ими? А они не отбросы в военном ремесле, как первородные неумехи или бродяги с южных земель. Терзают сомнения о моих правах? Не будем же кривить душой. Когда и где надобно быть налетчикам для нападения на земли Ассассинов? - вот отсюда голос стал грубее и властнее, позиция дипломата дырявила манию величия и отрешенного воина, решить вопросы поскорее нестерпимо захотелось. Возьму добровольцев ваще, - пришло в голову.

Отредактировано Trinidad (2013-02-04 02:18:22)

Маскарад завершен, - подумал волк, собравшись с мыслями, - лапы промерзли, вечереет, а мы тут еще чешем языками.
- Тогда завтра, как только солнце скроется за горизонтом, с нейтральной земли, на юге Города, будет совершено нападение. Можно будет закрепиться и отлавливать патрули, а можно сразу проложить дорогу из трупов - разберемся на месте, - говорил Трид, щурясь и оценивающе смотря на собеседника. Даже если темнолунцев не будет на месте, рейды позабавят застоявшиеся патрули, только лапы себе сбивающие на границах. Сражаться будет каждый, как Норфолк и хотел.
- Одним прыжком не ловят и оленя и зайца, волк. Дай увидеть добрую охоту завтра, чтобы быть доброй охоте потом, - пресек поползновения незнакомца, распространявшиеся слишком навязчиво на легионские резервы. Он здесь что-то воротит, и неспроста елейными речами выуживает именно такие договоры.
Настанет час, и первородные будут в своей крови барахтаться, приложит ли лигийская братия лапу свою к тому, не приложит, дело десятое. Но, мне кажется, мы теряем время? - вдруг встрепенулся волк, чувствуя определенную истому и сонливость, а еще ужасная ледяная корка на снегу, кромка до того крепка, что местами царапала лапы, когда их пытаешься достать из продавленных ямочек.
- Теперь возьмем цену крови и откланяемся. Укажи путь, по которому следовать, - попросил черный, развернувшись и сделав два шага обратно. Этот жест означал, прежде всего, окончание великих и несравнимых планов чужака, вдруг впавшего в манию завоевателя, обсуждающего с кем попало планы свои. Можно знать, куда копать, а если он так много продумывает, ну, или хочет казаться стратегом, то, пожалуй, играет с более тонкими нитями, возюкая волчатами, ассассинами и первородными как марионетками. Прелесть тонких нитей в том, что, если они замечены, слишком просто обрываются.
- Что ж ты за зверь, господин кукловод с львом под боком? Что творится в вашей Луне, ставшей Лигой? Так. На будущее отложим, - поправил про себя леволапый ход мыслей в нужное русло. Этот разговор оставил неопределенный осадок, было о чем подумать.
Обернувшись через плечо, черный застыл в ожидании, чтобы любезно распрощаться и пойти, забрать волчат. Задание, все-таки.

Отредактировано Trinidad (2013-02-06 02:24:24)

Кивнув головой, легионер опять обвел взглядом группу, не отражавшей своих эмоций в достаточной мере. Как и следовало ожидать от легионеров. И что он знает про этих волков? Едва ли про всех, кто-то мог быть раньше в списке темнолунских вояк, которых просочилось внушительное количество в легионские ряды, особенно после кризиса Темной Луны. И что они знали, что понимали, что думали? Каждая черепная коробка себе что-то фантазировала свое, делала оригинальные выводы и... молчала.
- Да будет так, - произнесено после нескольких секунд размышлений. Мысли зверя витали в стороне, неслись, опережая события, по намеченному пути, даже быстрее, чем следовало ожидать. Они уже грели сердце тягостным и сладким ощущением, посещающим перед сном, когда теряют свою весомость время и место. Там, поджав замерзшие лапы, согревая дыханием шерсть, можно было спать с чувством выполненного долга, не вздрагивая и не беспокоясь, что потревожат.
Имя? Да что, серьезно? Лживый язык не бывал в стороне, колкость и игра слов Трини оставалась при нем и в зимнюю стужу, и в летний зной, почему бы сейчас...
- Тринити, легионер. Через сутки, юг Города. Бывайте, - закончил недолгие переговоры окончательно, направляясь по указанному пути. Разные мысли наполнили чашу блаженного покоя, выливаясь через край, колюче и неприятно опутывая ясный ум. Про льва, про волчат, про Темную Луну и Легион; каждая мелочь затиралась до дыр пытливым котелком, активно пыхтевшим. Удивительно, как отдых и покой исчезли в недавних планах, и перед глазами стояли картины кровопролития, сражения, гул ветра...  Значит, волчат будет кому кормить, если пленниц не поубивают с концами. Вообще, пусть Дикий сам позаботится о платформе для отданного приказа, ну в конце концов! Он легионер, Трини-то? Подчиняется? Все, команды думать не было. Тащить волчат, значить, тащить волчат.
Не отвлекаясь на лишние команды, он набирал скорость, зная, что легионеры должны пойти следом. Сняли ответственность даже за след Легиона на вражьей земле, что могло быть лучше взаимной выгоды, уж тем более с ассассинами, чью кровушку попить сладко будет да отрадно.
---> лисьи холмы

Отредактировано Trinidad (2013-02-08 02:38:04)

Все слова сказаны, все имена названы. Весь спектакль - сыгран. Азазелю оставалось лишь ждать... Ждать, когда завтрашним вечером к южной части города прибежит артиллерия самой воинственной стаи, чтобы... стереть всех наемников в порошок. Эта мысль буквально воодушевляла Князя, он жаждил побыстрее прожить этот день, чтобы наступило завтра. Порой вертеть куклами было весьма просто, но с этими куколками стоило обходиться осторожнее. Наслышаны мы об их воительских качествах - Первый Ветер до сих пор восстанавливается.
- Несомненно, - буквально промурлыкал в ответ Трини Азазель, отступая еще на шаг, давая всей его группе дорогу.
На морде Князя вырисовалась меленькая улыбка, так, чтобы нельзя было сказать - рад ли Азазель событию, либо же чем-то неудовлетворен. Зеленые глаза метнулись в сторону льва, не так давно порбасившего свое имя. Блэки, между прочим, был весьма напряжен, и Князю несомненно нравилось то, что друг готов был грудью защитить того от опасности. Так или иначе, несмотря на свои личные игры в шахматы с представителями животного мира данных Земель, к Блэкмору Азазель относился более чем серьезно. И не просто потому, что тот - здоровая кошка с такими же здоровыми и острыми когтями. Блэк спас ему жизнь, и он в долгу перед ним.
- Удачной охоты, - кинул вслед легионерам напутствие Азазель и провожая группу взглядом развернулся и побрел прочь, обращаясь к своему черногривому дружку. - Идем, Блэки. Темнеет, надо бы стаю созвать к ночной песне.
Было бы прекрасно проснуться утром от возгласов Ракши, что ее щенят нет. Или еще кого-нибудь, кто будет визжать о пропаже Аресовских чад. Ох, и кому же понадобились маленькие беззащитные щенятки...
Когда расстояние от места встречи было предельно большим, Азазель, наконец, сообразил план:
- А хотя знаешь что, Блэки? Будь другом, пробегись по северным границам с белохвостыми - дождись Сайруса. Не пускай его дальше гейзеров - пусть заночует в Вечном лесу. Распроси его там заодно, чего там первородные надумали о совете, а я пока... разведаю обстановку у логова.
Почтительно кивнув и расплывшись в довольной усмешке, черно-бурый отделился от компании льва, направляясь на юг - поближе к логову.

--------- временно вышел

Я начало грустной истории. Я начало незаконченной истории. Но каждая история, которая начинается с меня, имеет предсказуемый конец. Я не говорю стоп, когда все хорошо, я говорю стоп лишь тогда, когда слишком тошно.
Я ненавидел север. На севере холодно. Холод значит смерть. Я никогда не боялся смерти, но я до одури боялся севера.
Я забегал далеко вперед и видел то, что не видели вы. Я всегда вижу больше, чем вы. Но вы не видите меня.
Какой абсурд, какая глупая история.
А я еще не начал рассказывать. Но приготовьтесь слушать.
Я - ваши уши.
Я - ваши мысли.
Я - ваша фантазия.
Кто от кого зависит, при условии, что вы - это я?

У меня была договоренность с кем-то по имени Вогт. Я еще не решил, что буду делать. В последний момент в мозгу могло перещелкнуть и я бы попытался разгрызть глотку незнакомцу. Но я надеялся обойтись без проблем. Я шел не один. Со мной было некрупное создание, настолько приятное мне, что я держал его рядом с собой. Оберегал и больше всего на этом чертовом свете боялся его потерять. Но все, кого я боялся потерять, как известно, терялись. И из-за того появился синдром одиночества. Ребра пытаются защитить хрупкое сердце от посягательств. И сейчас говоря себе вполне приятная личность, я чувствовал себя живее всех живых.

Что-то плохое было в этом дне.
Как и во всех днях проведенных меня с вами.
Но в этом унынии было что-то забавное.
Что-то знакомое.
Моя фишка быть несчастным.
И ваша, черт возьми, тоже.
Насколько ты хочешь быть убогим?

Я был везде как дома,           
И все же был безродным,       
Тоска неуспокоенная,             
Мои мечты необъятны.           
Я вернулся в ваш круг,           
Пусть я был слишком далеко,
Но теперь я снова здесь.         

Начало

Влажный, промозглый воздух обволакивал шкуру, оставляя на шерсти почти осязаемое ощущение сырости. Зрительно картину дополняли облака, традиционно и по-осеннему свинцовые, наливающиеся темнотой где-то прямо над головой и грозящие вскоре обернуться не стеной ливня, но противной, нудной дробью ледяных капель. Погода не для праздных прогулок; но серошкурый волк по имени Вогт и шел сюда с целью настолько определенной, насколько это было возможно в его конкретной, сложившийся тут и сейчас ситуации. Смакуя в памяти парочку слов - «Голодный лес» и «ассасин» - он упрямо шел вперед, беспрепятственно пробираясь сквозь земли, на которые не посягнул ока еще никто из местных жителей. Ему простая до гениальности задачка попалась: найти такого волка, для которого слово «каннибал» стало бы не прозвищем, но именем. Как сделать это в большом, густо населенном лесу? Добро пожаловать в мир запахов. По узкой тропинке из свежих следов, вперед, вперед, пока взору не откроется небольшая прогалина.
***
- Пр-риветствую, волки! - гулкий голос загудел, прокатился зычно над незамысловатой полянкой. Обладатель голоса не замедлил появиться, возвысившись темным, бодрым и зеленоглазым силуэтом над лесной корягой - и заодно над всеми. С высоты своего пригорка, своей истлевшей деревяшки он оглядывал этих двоих, таких же серых, как он сам; и чувство соприкосновения с чем-то особенным легким, холодным касанием взъерошило его шерсть. Впрочем, Вогт не придал этому особо значения, списав все на занявшийся ветерок. Не то, чтобы он не доверял всякого рода предчувствиям и интуитивным озарениям, но несомненно для решительных действий нужно что-то более весомое, подкрепленное фактами и нарезанными кусочками реалий.
   Он вгляделся в эти две фигуры; пристально вгляделся. Интерес и нетерпение снедал душу.
   Расстояние пока что насмешливо укрывало детали, но то, что один из хищников ему знаком, а второй - нет, оно утаить не сумело. Рядом с незнакомцем, которого метод исключения позволял зачислить в искомое, стоял Городской волк, коего Вогт видел еще в Городе не раз, и чье имя вертелось где-то на кончике языка, никак не желая обрести звучание. Что-то мягкое, тягучее и вязкое. Такое же неоднозначное, как и промелькнувшие в груди чувство. К слову, испытывал Вогт лишь смутное и мимолетное недовольство, но отнюдь не потому, что ощущал свою вину за свой внезапный уход перед Городской стаей или кем-то из альф, напротив. Единственное, что беспокоило его, так это то, что эта встреча могла расстроить его планы, то-то и всего. Вар-рга побери, как же он не любил, когда что-то мешало его планам. Это просто выводило его из себя.
   Так что на сталеглазого он смотрел оценивающе, быть может даже чуть предостерегающе, пусть и все его эти эмоции были выражены не особо-то и явно, сокрытые под привычной цепкой сосредоточенностью блестящих злобным весельем глаз.
- Да осветят боги ваш путь, если им, конечно, есть до нас какое-то дело, - благодушно ухмыльнулся волчище, вытягиваясь по струнке. Он по очереди наградил каждого из собеседников внимательным взглядом. В общем-то, он сразу к делу перейти готов был, - Так значит вы из тех, что убивали других за мясную тушу? - бесхитростно и будто бы с интересом протянул Вогт, минуя все тонкости и хитрости не только словесных игр, но и этикета в целом. Как-то не особо его волновало, чьи чувства он заденет и насколько этим двум известно друг о друге.

Отредактировано Vogt (2013-09-15 14:04:23)

Тонкие губы божка растянулись в преддверии слов. Находясь слишком, запредельно близко, мы уловили согретое чужими легкими газовое дыхание, опалившее наш лоб, опущенный низко очень; плешивая шея прижата к груди, зрачки подрагивают, гримасы быстро меняются, словно подстраиваясь под интонации говорящего. Шаги точным, отмеренным ритмом отзывались в плечах; раз-два, три-четыре. Еще не совсем разложившиеся и разрушенные мышцы и связки слегка пружинили, насыщали движения какой-то фальшивой, обманчивой, занавесочной легкостью, уклончивостью и вместе с ним нелепостью – с нашим паршивым видком это не сочеталось совсем.
На ответ мы не нашли слов и решили лишь свести лопатки на спине, мол, понятно, хотя всего за мгновения перестало быть нам интересным судьба молокососов. Свели пятна бровей в целое, задумываясь, падая, соскальзывая в проходящие мысшлики, представляя, воображая. Запомнили его слова, пусть не последние – чтобы после, в одиночестве, в себе – перебирать их, вкушать, разбивать на отдельные звуки и выражения, связанные с этим – почему-то мелочи всегда точно запечатлевались в нашей памяти.  Крупные клыки, выдающийся подбородок, на гласной губу немного вздернет, кое-где выдохнет на шипящей согласной – все это сворачивалось тугим клубком и ждало часа, когда все это будет разобрано и принято.
- Наш-ших, должно-о быть, сож-жрали, когда рас-спались ассас-сины. – мы говорили об одной, случайно возведя ее в множественное число.
А Син восстает из мертвых детским, неуклюжим движением и резким, механическим голосом. Она кричит, требует,  зовет. Темно-бурая, с рыжими подпалинами, острая мордочка, кривая улыбка, дикие действия – такой она предстает перед нами; призрак, оттенок неприятного воспоминания. Она уже не ждала нас. Мы уже не шли к ней. Божок заставил вспомнить нас о ее, может, существовании – если ее молодые кости не лежат где-нибудь там, где не перегрызли глотки последним из тех, кто жрал плоть псин.
И, должно быть, мы ее любили. Тем, что называют любовью и на краю того, что называют душо-ой. Эти понятия неприятны, но приемлемы для малознающих Дитрихов.
Деревья висели. Плыло, осеннее небо влагой скользило по небу, по горлу. Капли мелкого дождя сливались с бельмом, с радужкой. Водные пути рек скользили по впалым щекам. Вид трагический, голос готов был с неуместными выкриками, вкрадчивыми соглашениями скользнуть в реальность. Жизнь давит, давит, давит. Северный ветер всегда попутный. Ветер сдирает плешивую шкуру, выворачивает розовые трахеи, попадая через пасть (по привычке приоткрытую, с громким звуком захлопывающуюся).
Когда-то наступит время, когда мы будет счасливыми. А пока мы существующем – мы всегда несчастны.
Мы все оставляем за собой свою жизнь, выходя совсем ни с чем. В настоящем мы беспомощны. Все остается в памяти, все умирает, возрождаясь в виде эфирных призраков. Глаза закрываешь – их мысли, их чувства, их вера.
Кто-то страдает от сумасшествия, а кто-то им наслаждается.
- Да осветят боги ваш путь, если им, конечно, есть до нас какое-то дело.
Язык вне пасти, чуть свивает. Мы поворачиваемся, поднимаем, водим ушами. Властный голос – должно быть, того самого, о котором говорил божок, - поднимается с земли и чуть режет слух непривычной силой. О, конечно. Не стоит говорить даже о том, что бог, а кто – верный послушник его, правда?
- И тебе-е не х-хвор-рать, стра-анник. - негромко, учтиво, просто так.
Очередной раз собрав складки, посмотрев на Канну, смерив незнакомца изучающим взглядом, мы продолжили быть верной тенью, сровнявшись плечами с волком, пока не встретились с тем, широкогрудым, вероятно, героем – одним из тех, к кому так явно, под тонким слоем, лежала, ворчала ненависть. Мы впились в него, благо кровь не пошла, своими глазами, наталкиваясь на жилы в лапах и зеленую радужку; взвесили, отметили, приняли как должное и отвергнули, забыли, как скучный вечер или как одну из мертвых псин в нашем желудке. Клацнув раз, принялись отстранено наблюдать, как говорит наш король. Наши речи всегда были лишними. Привыкшие к одиночеству, в трех видах стразу слились с их голосами и слушали.
Свинец в уши, железо в глаза. Кан сам скажет ему, что посчитает нужным, пока мы не играем роли в жизни, мхах, о-о-общества.
Проклятое, брошенное, молящее о пощаде о-общество. Вы уже давно потеряли своего бога, забыли о том, кто он. Забыли о том, что они дышат внутри вас.
Кивнув фальшиво-дружелюбно, проведя когтями по земле, испустив шумный выдох.
Вы говорите, вы всегда говорите. Я ваш верный слушатель.
Полусгнившее сердце снова бьётся теперь.

Отредактировано Ennui (2013-09-16 20:38:58)

начало
Сыро, потому что бесконечное полотно тяжелых тено-серых туч грозится вот-вот разразится сильным потоком холодной грязной воды, мерзко и угрюмо, потому что явно в избытке той самой сырости, высыхающей зелени, некогда имевшей насыщенно-изумрудной оттенок, но теперь скатившейся к бледно-желтому и коричневому, и голых веток, готовящихся к предстоящим холодам. А может все воспринималось в таких угрюмых тонах, потому что лапа болит. Она, конечно, уже болит приличное количество времени, - потому что одна шкура с чувством, с толком, с расстановкой ее покусала - но сейчас боль постепенно усиливалась с каждым шагом, ибо путь до города был не близкий. По крайней мере, так теперь казалось. Раньше, может быть, Стальной потратил бы на дорогу туда-обратно рекордно маленькое количество времени, но кто теперь ему позволит совершать подобные броски, когда он в калеку превратился? Как бы лапа не отвалилась.

- Дня доброго! - веселый звонкий голос жизнерадостно отсалютовал трем серым шкурам и бурый зверь возник следом: взмыленный, явно уставший, с поджатой продырявленной лапой, но с такой широкой и лучезарной улыбкой, что ее с лихвой хватит на четверых. Протиснувшись между близко стоящими стволами деревьев, Зверь замер поодаль - давно же он не был в городе! Этот поход стоил свеч. Месяц точно. Именно поэтому к радости, возникшей по поводу, что долгий путь наконец-то проделан, примешалась и радость, возникающая от находящегося вблизи до боли знакомого города. Щедро кивнув двум знакомым шкурам, Стальной стрельнул глазами в сторону большой, не менее серой, чем остальные, шкуры, но все-таки незнакомой, - Не хворайте! Я - Стальной Зверь, пришедший с востока, - и не медля, выполнив все нормы приличия, Стальной поворачивается к Каннибалу, - Я тебя искал, - и тут же стал говорить тише, чтобы лишние уши не услышали, - Стая, в моем лице, жаждет и ищет с тобой разговора.

Отредактировано Зверь (2013-09-16 20:25:07)